Их брак дал трещину гораздо быстрее, чем кто‑то из них мог ожидать. И не только из‑за денежных трудностей. Марго оказалась холодной, раздражительной женщиной, и уж никак не жизнерадостной. Она так сильно донимала своего чувствительного супруга, что он старался пореже бывать дома. После рождения дочери, их единственного ребенка, Гиммлеры жили порознь.
Марго напрасно надеялась, что муж оторвется от своей национал‑социалистической деятельности и вернется к ней. Она писала: «Когда выборы, наконец, завершатся, мы сможем несколько лет пожить спокойно, и ты всегда будешь со мной». И в другом письме: «Пусть ты приезжаешь на два дня, все же ты приезжаешь».
Постепенно она поняла, что теряет его. Маргарита писала мужу: «Мне грустно, что приходится все время сидеть дома одной. Милый, может быть, нам вместе сходить, например, на выставку? Мы никогда нигде не были». И снова о том же: «Мне плохо и одиноко. О, дорогой, что же со мной будет? Я все время только и думаю, что теперь со мной будет».
Генрих Гиммлер не думал о том, что будет с ней. Он был весь во власти чар своего фюрера. 6 января 1929 года Гитлер сказал, что он должен возглавить СС, где он состоял под номером 168. Теперь для Гиммлера настала пора показать, чему он научился у Штрассера и Дарре. По его мнению, СС как раз не хватало крепкой руки, чтобы превратить эту организацию в орден немецких рыцарей, в элиту национал‑социализма. Однако вскоре новый рейхсфюрер СС понял, что его фюрер вовсе не требует от него чистоты идеологии. Гитлеру тогда был нужен не орден верных рыцарей, а просто слепо послушная охрана, орудие личной власти. Нацисты подошли к перепутью. Экономический кризис конца 1920‑х годов приводил все больше озлобленных немцев в их стан, а это одновременно и укрепляло позиции Гитлера как партийного лидера, и усиливало опасность соперничества. Требовалось устоять перед любой угрозой. Начиналась самая кровавая глава в германской политической истории.
|
|
Глава 3
ОТ ЛИЧНОЙ ОХРАНЫДО ПАРТИЙНОЙ ПОЛИЦИИ
Во время нацистского периода борьбы глава местной организации в южном Ганновере Людорф Хаазе направил в центральный орган партии докладную, в которой утверждал, что партия распалась после «пивного путча» потому, что у нее не было когорты лидеров, а у лидеров не было инструмента власти. По его мнению НСДАП нуждалась в своеобразном ордене в своих рядах, тайном обществе, которое стало бы железным ядром, способным вновь сплотить ее воедино. Этот орден мог бы действенно наводить порядок в партии, включая смежные формирования, и в то же время получать достоверную информацию о планах и действиях врагов. В целом орден призван стать орудием фюрера партии, «если он хочет рассчитывать на успех в политической борьбе». В своей записке Хаазе пророчески изложил концепцию будущих всесильных СС, но в то время на меморандум не обратили внимания, и он был забыт.
Однако в январе 1929 года в мюнхенскую штаб‑квартиру НСДАП прибыл человек, мысливший так же, как и Хаазе. Это был Генрих Гиммлер, новый рейхсфюрер СС. Правда, тогда еще партийная верхушка относилась к его амбициям снисходительно‑высокомерно. О Гиммлере иные говорили как об эксцентричном чудаке, который решил применить свои знания в области животноводства к расовой доктрине партии. Вдобавок претензии Гиммлера казались явно не соответствующими масштабам организации, руководство которой он тогда принял на себя. В СС в то время состояло всего 280 человек, и они были подчинены «главнокомандующему штурмовиков» Францу Пфефферу, который не жаловал это подразделение.
|
|
Но Гиммлера все это не смущало. Он имел далеко идущие планы быстрого роста рядов СС и превращения этой организации в элиту НСДАП. В апреле того же года он представил Гитлеру и Пфефферу проект устава будущего ордена СС. Согласно замыслу Гиммлера, отныне в эту организацию можно принимать только тех кто соответствует самым строгим расовым критериям в духе теории «крови и почвы». Гиммлеру, в свойственном ему мистико‑романтическом духе, виделся орден, сплошь состоящий из «нордических героев». Если бы Гиммлер начал тогда же придерживаться этих принципов, то ему пришлось бы уволить добрую половину своих эсэсовцев, поскольку это были в большинстве своем выходцы из германского среднего класса, мало похожие на германских рыцарей. Но он вовсе не собирался проводить подобных разрушительных акций и объявил, что новый устав не коснется старых кадров СС. Пока он ввел только одну норму для новых кандидатов – рост не ниже 5 футов и 8 дюймов, поскольку полагал, что определенный рост является «в какой‑то мере показателем чистоты крови».
Каждый кандидат должен был представить фотокарточку, которую Гиммлер потом изучал под лупой, чтобы проверить, нет ли признаков неарийского происхождения, например монголоидных скул или чего‑нибудь славянского. Объясняя эти действия своим офицерам, Гиммлер говорил: «Я хотел бы обратить ваше внимание на уроки прошлого. Вспомните тех типов, которые были членами солдатских советов в 1918–1919 годах».
|
|
Это заявление показывает, что Гиммлер настаивал на биологических критериях, основываясь не только на фантазиях расиста. Он также взывал к чувствам бывших офицеров, которым солдатские советы живо напоминали о мятежах в конце войны, когда левые экстремисты из этих советов срывали с них офицерские знаки отличия (хотя те же офицеры тогда и пальцем не шевельнули, чтобы защитить имперского главнокомандующего от революции). Сам Гиммлер в то время был лишь кадетом и не имел подобного личного опыта, однако бывшим офицерам настойчиво твердил: «Вы, конечно, согласитесь, что такого рода личности выглядели несколько странно, не как настоящие немцы, а как люди с признаками чуждой нам крови».
Это было точно рассчитанное обращение к чувствам того социального слоя, откуда он набирал своих первых эсэсовцев. Помимо бывших военных в этот контингент входили безработные, а также специалисты, чья карьера была разрушена инфляцией. Пройдя через вольные корпуса и прочие организации самообороны, они вновь искали, куда бы прибиться, а тут Гиммлер со своей теорией расовой избранности. Он мог обещать им дом и избавление от унижений их теперешней неприкаянной жизни. До сих пор слово «элита» означало узкий круг лиц, занимающих определенное положение в обществе, получивших соответствующее воспитание и образование. Но для «потерянного поколения», повзрослевшего на фронте, все двери были уже закрыты. Гиммлер открыл им существование совершенно другой элиты – расовой и идеологической.
Первыми эсэсовцами были обычно люди из городских предместий, представители нижнего слоя среднего класса: теперь же в СС стали во множестве вступать заблудшие души: представители верхних слоев среднего класса. Эта организация привлекала новичков, прежде всего, духом суровой воинственности, что не обязательно увязывалось ими со специфической идеологией будущего ордена. Люди из корпуса добровольцев, пополнявшие ряды СС, были типичными представителями поколения, презиравшего культуру и цивилизацию. В 1930 году Эрнст фон Заломон, менестрель вольных корпусов и один из убийц Ратенау, так говорил об этом поколении: «Это люди, которых война никогда не отпустит, вечно будет война в их крови». Они жаждали войны, чтобы уничтожить буржуазное общество с его лицемерием и злом. Первая мировая война закончилась, ненавистный им порядок остался, но они продолжали верить, что его можно разрушить силой. Дело усугублялось тем, что среди них были поэты, для которых красивый слог важнее мысли. Рупором потерянного поколения стал Эрнст Юнгер, дослужившийся до капитанского чина; он возглашал: «Война всегда пребудет в наших душах, подобная утесу. Нам предстоит спуститься вниз, в долину, к земле обетованной. Но война не вечно будет осью, вокруг которой вращается все бытие. Вот бой закончен; опустели поля сражений и прокляты несчастья военных времен. Но дух войны неистребим, он не отпустит слуг своих».
В послевоенной Германии действительно во многих случаях жизнь вращалась вокруг военной оси. Государство нуждалось в бойцах для защиты от коммунистических мятежников и польских повстанцев, а военное поколение только радо было случаю снова взяться за оружие. Юнгер пел: «Нет святыни выше, чем человек‑борец». Однако эти новые солдаты сильно отличались от старых. Они называли свои соединения вольным корпусом, чтобы подчеркнуть: они пришли по своей воле и также по собственной воле могут этот корпус покинуть. Они были верны не правительству, но своему командиру и любому знамени, под которым случится воевать. В немецкой военной истории едва ли найдется параллель этому сборищу драчливых политических авантюристов – вольным корпусам 1919–1920 годов. Лейтенанты командовали так называемыми полками, приказы из далекого штаба выполнялись или не выполнялись – это зависело от тех, кто эти приказы получал. Они сами именовали себя солдатами удачи, и, как для прежних солдат удачи – ландскнехтов, их отряд становился их домом, а боевые товарищи – семьей. Всего их было около 70 тысяч.
Они были вполне готовы воспринять идеи о неограниченном применении силы. Старые традиции и нормы военной дисциплины теперь были отброшены и заменены системой военно‑полевых судов. Всех, кого считали виновными, они расстреливали. Они мало ценили жизнь, как чужую, так и собственную. Их девизом, как позднее у армейских СС, было сражаться или умереть. В 1930 году. Эрнст фон Заломон восхвалял добровольцев за их «беспощадные акции против вооруженных и безоружных масс врага, полное презрение к так называемой святости жизни и нежелание брать пленных ни при каких обстоятельствах». Десять лет спустя эти свойства стали отличительными чертами солдат Гиммлера.
Когда вольному корпусу пришел конец, политика была уже заражена насилием, а его жертвами стали демократы и республиканцы; террор стал обычным оружием «защитных» формирований. Между тем бывшие солдаты удачи так и остались неприкаянными. Часть из них нашла себе дело в СА, даже поднялась до главенствующих позиций. Но тут кризис погнал в СА тысячи безработных, и бывшие добровольцы вскоре осознали, что штурмовые отряды не могут стать для них семьей. Безработные просто надеялись, что Гитлер даст им работу, чтобы сами они смогли вернуться к женам и детям, а солдаты удачи глубоко презирали буржуазный мир, которого, по сути, жаждали многие активные штурмовики.
Вот гиммлеровский орден избранных – это другое дело. И с 1929 года они потянулись в СС. Первая волна новообращенных включала ветеранов, которые не хотели и не могли вписаться в мирную жизнь. Среди них были известные личности, такие, как Бах‑Целевски, ставший организатором СС на границе с Австрией, барон фон Эберштейн – руководитель СС в Саксонии, или фон Воирш – глава СС в Силезии.
Экономический кризис породил вторую волну кандидатов в СС. На этот раз пошли бывшие военные, которые попытались ногой открыть дверь в нормальную жизнь, но потерпели неудачу в жестокой конкуренции свободной экономики. Став банкротами, они решили надеть эсэсовскую форму. К примеру, Фридрих Вильгельм Крюгер пытал счастья как коммивояжер, Карл Вольф был хозяином рекламного агентства, доктор Оберг владел фирмой по импорту бананов.
Теперь, имея у себя в СС так много бывших добровольцев, Гиммлер мог прищемить нос любому партийному функционеру, возражавшему против его кампании по расширению СС. Он продолжал колесить по Германии, отбирая себе новую элиту. Когда он объявил в Гамбурге, что намерен создать там соединение СС из 500 человек, то гауляйтер Кребс возразил, что во всем Гамбурге едва ли наберется 500 нацистов; Гиммлер бросил надменно, что его не волнуют обстоятельства, людей надо найти – только это и имеет значение. Тем временем его бывший наставник Рем успел поссориться с Гитлером и отправился в Боливию в качестве немецкого военного инструктора. В январе 1930 года Гиммлер писал ему: «Ряды СС растут, и их численность к концу квартала достигнет 2000». Он также добавил, что с каждым месяцем условия принятия в СС ужесточаются. С января 1929 года по декабрь 1930‑го число эсэсовцев увеличилось с 280 до 2717 человек. Рост шел так быстро, что Гиммлер наконец почувствовал себя достаточно сильным, чтобы прибегнуть и к вербовке в рядах СА, чего прежде делать избегал.
В штурмовых отрядах по‑прежнему служили бывшие добровольцы, которые были не прочь перебраться в СС. Пфеффер, командующий СА, заботился о том, чтобы ни один из его подчиненных не переметнулся к Гиммлеру. Еще в 1926 году он распорядился, чтобы эсэсовцы всегда тесно координировали свои действия со штаб‑квартирой СА. На практике это означало, что СС не имели права действовать самостоятельно, а в совместных акциях их подразделения подчинялись командирам штурмовиков. Особенно строго Пфеффер следил за вербовкой в СС, опасаясь, что «СС оттянет всех потенциальных командиров и тем самым задушит СА». Но Гиммлера все это не смутило. Он преспокойно стал петь дифирамбы своему ордену в среде штурмовиков и многих отлучил от материнской груди. В связи с этим командующий СА в Восточной Германии написал ему в 1931 году: «Самая серьезная опасность исходит от новых формирований СС, которые продолжают свою вербовку, уводя людей прямо из‑под рук, и вдобавок стараются разрушить СА». А в Берлине негодующие штурмовики распространяли анонимные листовки с протестами против СС, обзывая их «личной охраной гражданских господ, живущей за счет СА».
Чтобы предотвратить рост вражды между двумя своими партийными армиями, Гитлер в конце 1930 года сделал Гиммлеру грандиозный подарок – дал организации СС независимость от СА, объявив, что «ни один командир штурмовиков не полномочен отдавать приказы отрядам СС». (Хотя формально еще сохранялось подчинение Верховному командованию СА.) Как бы подчеркивая эту независимость, эсэсовцы обзавелись собственной черной формой (штурмовики продолжали ходить в коричневой). Они надели все черное: фуражки, галстуки, гимнастерки, брюки и обведенную черным свастику на нарукавных повязках. Черная нашивка на левом рукаве арабскими цифрами указывала номер штурма – роты СС.
СС выиграли свою первую войну – войну за независимость. Сверх того, Гитлер разрешил эсэсовцам создать новую структуру. Прежде у них существовала система десятков, то есть в любом отдельном пункте мог существовать отряд в десять бойцов плюс командир. Теперь наименьшей единицей стало звено – шар, от 8 человек во главе с шарфюрером – капралом. Три шара могли составить трупп численностью до 60 человек во главе с труппфюрером, соответствующим командиру взвода в обычной армии. Три труппа – это основное эсэсовское подразделение штурм (рота) под командованием штурмфюрера – капитана. Из трех штурмов состоял штурмбанн (батальон, 250–600 человек) во главе со штурмбаннфюрером – майором. Из 3–4 штурмбаннов формировался штандарте – полк (1–3 тысячи человек) под командованием штандартенфюрера – полковника. Несколько штандарте составляли унтергруппе (или абшнит) – бригаду, под командованием оберфюрера – генерал‑майора. Несколько унтергруппе формировались в группе (оберабшнит) – дивизию (или округ), во главе с группенфюрером – генерал‑лейтенантом.
Новая эсэсовская армия существовала, конечно, только на бумаге: кадров Гиммлеру не хватало. Но Гитлер предоставил ему возможность роста. Правда, он запретил эсэсовцам в дальнейшем вербовать людей из СА, однако возложил на командиров СА обязанность поставлять кандидатов для местных подразделений СС (с целью укомплектования до ½ состава). Условие, что для СС требуется «отборный персонал», пришлось штурмовикам особенно не по вкусу. Более того, местные штурмбаннфюреры получили право отвергать неугодных кандидатов. Причина такого благоволения Гитлера была, по сути, указана в приказе от 7 ноября 1930 года: «На СС возлагаются в первую очередь полицейские функции внутри партии». Сбылась мечта Хаазе о создании в партии тайного охранного ордена.
Гитлер в тот момент имел все основания призвать на помощь свою личную стражу. Его положение было шатким, как никогда. Нацистское движение стало ареной интриг и противоборства. СС и должны были, по мысли фюрера, сплотить партию, укрепить дисциплину, подавить любое неповиновение. А таких случаев в партии было очень много, НСДАП не отличалась однородностью. Она начиналась как партия низших слоев германского среднего класса, затем туда влился ряд радикальных политиков «народнического» лагеря, потом – деклассированные элементы из СА, и, наконец, ею заинтересовались крайне правые политические лидеры и капитаны индустрии. Объединяла их всех только ненависть к демократии и стремление к власти. В партии кипела вражда между лидерами и шли постоянные споры по программным вопросам. Геббельс вообще выступал за то, чтобы «этот мелкий буржуйчик Адольф Гитлер» был изгнан из партии; чуть не на каждом съезде требовал исключения Штрайхера за симпатию к евреям. Грегор Штрассер хотел союза с СССР в борьбе против Версальского договора, но тут решительно возражал Альфред Розенберг, главный антисоветский крестоносец. Нацисты не были едины даже в отношении евреев. Тот же Геббельс говорил: «Этот вопрос не так прост, как можно подумать. Может оказаться, что еврей‑капиталист и еврей‑большевик – совсем не одно и то же».
Пришлось даже создать арбитражную комиссию во главе с командиром СА Вальтером Бухом для разрешения мелких споров между членами партии.
Но Гитлер умел использовать это противоборство и интриги для укрепления собственной позиции. Будучи посредником между конфликтующими группами, он не только оплачивал правящую клику, но и прокладывал себе путь наверх. Постепенно он становился единственным человеком, способным поддерживать единство партии, но при этом не упускал случая подлить масла в огонь. Во время Нюрнбергского процесса Розенберг признал: «Гитлер намеренно позволял враждующим группам существовать внутри партии, чтобы он сам мог играть роль арбитра и лидера».
В 1925 году, в самом начале реорганизации партии, его власть почти не выходила за пределы Баварии. На севере и на западе ему противостояли три человека: Грегор Штрассер – бывший аптекарь из Ландсхута и одаренный организатор; его брат Отто, эксцентричный доктринер, и их главный пропагандист Йозеф Геббельс. Они контролировали нацистские организации севера и идеологически расходились с Гитлером. Он колебался в выборе курса между реставрацией монархии и революцией, они верили в народный социализм, выступали за национализацию индустрии и за русско‑германский пролетарский союз. Но в феврале 1926 года Гитлер их обошел. На митинге в Бамберге, где были сплошь его сторонники, он поставил на голосование их левацкую программу и выиграл. После этого Геббельс сразу перешел на его сторону, а Грегор Штрассер вынужден был заключить с ним временное перемирие. Только Отто Штрассер продолжал из Берлина открытую борьбу с Гитлером. Отто был редактором «Берлинер арбайтер цайтунг», самой влиятельной нацистской газеты на севере, и главой группы интеллектуалов, настроенных придать нацизму левый уклон. Берлин стал главным центром внутренней оппозиции. Но тут на сцену вышла третья сила – берлинские СА. Вожаком у них был некий Курт Далюге, бывший доброволец, драчливый хулиган громадного роста и ограниченного ума, за что и получил прозвище Дубина. Он освобождал Верхнюю Силезию от польских повстанцев в 1921 году. После путча 1923 года вступил в отряд «Фронтбан» – к штурмовикам Рема, а позднее организовал первое берлинское подразделение СА. В 1926 году у него было 500 человек, больше, чем во всей берлинской организации НСДАП.
Штурмовики воспользовались своим численным преимуществом. Их не устраивал берлинский гауфюрер Шланге, штатский человек, которого они считали слишком слабым. У них был на этот пост свой кандидат, бывший фронтовой офицер Хауэнштейн. На совместном собрании лидеров партии и СА в августе 1925 года Штрассер поддерживал своего человека, но Хауэнштейн дал ему затрещину, и штурмовики удалились вполне счастливые. Смена правления как будто состоялась.
Гитлер, однако, и на этот раз решил сыграть на противоречиях. В ноябре он назначил первым гауляйтером в Берлин перебежчика Геббельса. Тому оставалось только послушно следовать указаниям Гитлера, поскольку другой опоры у него не было: прежние берлинские соратники считали его изменником, а штурмовики – просто подлым трусом. Гитлер ввел в действие штурмовиков, используя вражду между СА и так называемой «политической организацией» Штрассера, чтобы они взаимно нейтрализовали друг друга, а сам он спокойно возвышался бы над партией.
Но это была не единственная и далеко не главная причина, чтобы ставить на СА. Он надеялся с их помощью захватить власть, и без истории надежд и разочарований фюрера, связанных с СА, нельзя понять, отчего именно СС стали главным орудием гитлеровской диктатуры.
В марширующих колоннах СА он видел средство морального давления на население в период предвыборной борьбы, средство запугивания, призванное ослабить и без того вялое сопротивление своих демократических оппонентов. Такого же взгляда на СА придерживался и их командующий Пфеффер фон Заломон. Пфефферу принадлежит, вероятно, самое откровенное и, по сути, полное описание механизма воздействия нацистских методов, своего рода массового гипноза: «Вид большого количества марширующих людей, подчиненных и телом и духом единой дисциплине, производит сильнейшее впечатление на каждого немца… Немцы – в высшей степени эмоционально восприимчивый народ, и, если они видят такую мощь, они верят, что и дело, которому служат эти мощные отряды, тоже очень значительное и благое».
Бывший армейский капитан, Пфеффер считал бывших офицеров лучшими наставниками для своих марширующих колонн. Военные хорошо знали армейские уставы, и многие из них сами командовали людьми во время боевых действий, поэтому он подбирал командиров именно из таких людей. В 1928 году Пфеффер назначил семь человек бригадирами СА, все из бывших армейских или полицейских офицеров: Штенес (Восток – Берлин), Динклаге (Север – Ганновер), фон Ульрих (Запад – Кассель), фон Киллингер (Центр – Дрезден), Шнайдхубер (Юг – Мюнхен), Лютце (Рур – Эльберфельд) и капитан Решни был наготове принять командование в Австрии.
В следующем, 1929 году Пфеффер укрепил внутреннюю организацию, назначив Штенеса, Шнайдхубера, Динклаге своими заместителями, а Ульриха – еще и генеральным инспектором по военной подготовке. Теперь партийная армия могла принять поток новобранцев. С осени 1929 года, когда разразился экономический кризис, множество новых людей стали вливаться в ряды СА. Рост нищеты и безработицы привел к резкому, просто драматическому росту армии штурмовиков. В 1930 году в их рядах насчитывалось, по разным оценкам, от 60 до 100 тысяч человек.
Но вместе с увеличением численности СА росла и самоуверенность командиров – они все меньше склонны были считаться с приказами политических функционеров. СА сами стали превращаться в независимую от партии политическую организацию, Гитлер начал относиться к ним подозрительно. Его подозрения возросли, когда из Берлина поступили сведения о том, что его хитрая игра в баланс сил находится под угрозой срыва. Экономический кризис породил волну недовольства Гитлером: его стали упрекать в «недостаточной революционности». Интеллектуалы Отто Штрассера и командиры штурмовиков пошли на сближение, и даже сторожевой пес Гитлера – Геббельс заколебался. Но Гитлер успел предотвратить большие неприятности еще до создания новой коалиции. 21 мая 1930 года он появляется – «без доклада» – в Берлине и завлекает Отто Штрассера в идеологический спор, который намеренно заканчивает ссорой. После чего отказывается признавать Отто за своего и, опираясь на Геббельса, изгоняет из берлинской партийной организации всю группу. Свой триумф он увенчал, расписавшись в получении телеграммы от Грегора Штрассера с выражением преданности. Гитлер решил, что теперь берлинская оппозиция умолкнет. СС уже следовали тенью за фюрером, и Гитлер высоко оценил сыщицкие таланты того же Далюге, который еще весной 1929 года оставил СА и стал начальником берлинского отряда СС.
Этот Далюге отдавал себе отчет, что занял ключевую позицию именно благодаря внутрипартийным распрям. Он получил независимость даже от рейхсфюрера СС в Мюнхене и теперь фактически имел дело лишь с Гитлером. По его указаниям он следил за каждым шагом берлинских руководителей СА. Неподалеку от Дворца спорта, облюбованного штурмовиками, он оборудовал помещение, которое один из его сотрудников назвал «местом встреч особо надежных эсэсовцев или тех, кто стремился такими стать». Лишь немногие в Берлине знали о существовании этой штаб‑квартиры, а из тех, кто знал, большинство все же не догадывались о подлинном характере ее деятельности.
Среди тех, кто работал на Далюге, был его старый друг еще по вольному корпусу Герберт Пакебуш. Как командир роты штурмовиков, он имел стол в штаб‑квартире СА и дол жен был по заданию Далюге фиксировать все, что замечал. К сожалению, он не замечал практически ничего. Он прошляпил заговор, который формировался вокруг Штенеса, и не видел, что СА планируют сместить мюнхенского фюрера. То есть Гитлеру не удалось так вот просто изгнать Отто Штрассера: берлинские СА остались под обаянием его революционных речей. Да и сама экономическая ситуация толкала лидеров штурмовиков к борьбе против политических соперников и даже против Гитлера. Потоки безработных вливались в ряды СА, привлеченные бесплатными обедами не меньше, чем экстремистскими лозунгами. Фонды СА постепенно сходили на нет. Штенес писал в Мюнхен: «Некоторые берлинские отряды на 60–70 процентов состоят из безработных. Рота в Бреслау не может построиться на плацу, во всяком случае, в снег и мороз, потому что у людей нет подходящей обуви». К этому времени (то есть к концу 1930 года) в Германии было уже 3 миллиона безработных.
Наряду с ними в СА проникали криминальные элементы. В результате постоянная подпольная борьба между СА и Красным фронтом перешла в открытые военные действия, как у гангстеров Чикаго. У штурмовиков появились клички: Громила, Пуля, Мельник, Резиновая нога и т. п. Командиры штурмовиков, не желая терять новых рекрутов, требовали больше денег, чтобы их люди не переметнулись к коммунистам, но гауляйтеры, имевшие деньги, не спешили с ними расставаться. Зачем потворствовать расточительству?
Эта скупость породила в рядах штурмовиков подозрения, что партийное руководство специально держит СА в черном теле, что их считают помехой на пути к власти и спокойной сытой жизни. Начался ропот, пошли разговоры, что «Адольф предает нас, пролетариат», появились анонимные памфлеты, например такой: «Мы, пролетарская секция движения, абсолютно всем довольны. Мы счастливы голодать, зная, что наши любимые „вожди“ получают по 5 тысяч марок в месяц. Мы визжим от восторга, узнав, что наш Адольф Гитлер выложил 10 тысяч за новый „мерседес“».
Ходили слухи и о том, будто Гитлер свертывает деятельность СА ради коалиции с националистической партией. Штенес решил взять быка за рога и, уверившись в поддержке со стороны других членов Пфеффера, направил в Мюнхен ряд ультимативных требований: разрешение командирам СА избираться в рейхстаг, ограничение влияния гауляйтера, плату штурмовикам за поддержание порядка во время партийных митингов и демонстраций. Момент был выбран обдуманно: в сентябре 1930 года предстояли выборы, и у НСДАП появились реальные шансы пройти в рейхстаг на волне недовольства безработных и неимущих, а у штурмовиков в этом смысле были ключевые позиции в избирательной кампании.
Однако Гитлер не принял делегацию берлинских штурмовиков, которые привезли указанные требования, а вскоре был опубликован список нацистских кандидатов, в котором опять не оказалось ни Штенеса, ни других берлинских руководителей СА. Взрыв ярости! В августе берлинские командиры СА сложили свои полномочия, а штурмовики объявили о забастовке на период выборов. Когда Геббельс организовал во Дворце спорта предвыборное действо, штурмовики в разгар митинга вышли из зала, оставив нацистских ораторов против орущей толпы.
Потом они провели антигеббельсовскую демонстрацию на Виттенбергплац; причем одни требовали, чтобы «доктор Геббельс вышел и отчитался» перед ними, а другие призыва ли пойти во Дворец спорта и «выкинуть оттуда всю геббельсовскую банду». Испугавшись, Геббельс вызвал берлинских эсэсовцев, они выставили охрану и во дворце, и в штаб‑квартире гауляйтера. Но он опасался, что штурмовики могут напасть в любой момент. Вот ночью 30 августа они и напали. Смяв эсэсовскую охрану из 33 человек, штурмовики ворвались в помещение и стали крушить мебель. Геббельс в отчаянии обратился к презренной городской полиции. Наряд полиции прибыл на место, навел порядок и задержал 25 штурмовиков. Геббельс спешно бросился в Мюнхен – доложить своему фюреру о катастрофе. Хоть и на грани нервного срыва, Гитлер все же сохранил голову на плечах.
На другой день он сам предстал перед Штенесом, прося его не оставлять партию. Фюрер лично ездил по кабакам и убеждал штурмовиков, что ему по‑прежнему можно верить. Вечером 1 сентября было торжественно отмечено примирение, и Гитлер пообещал удовлетворить наиболее важные требования Штенеса.
Тем не менее впервые эсэсовцам пришлось вступиться за своего фюрера – против своих же товарищей из СА. И этот случай еще больше укрепил фюрера в его намерении беспощадно использовать СС как полицейскую силу внутри партии. Он понимал, что Штенес – ненадежный союзник, и вдобавок получил информацию, что тот может повторить атаку. Это предупреждение пришло 8 сентября от доктора Леонардо Конти, главного военного врача в бригаде Штенеса, впоследствии ставшего обергруппенфюрером СС и главой медицинского ведомства рейха. От донес Гитлеру, что «под руководством Штенеса СА превращаются в силу, не имеющую ничего общего с нацистским движением и его идеалами. Сам Штенес ничего не смыслит в идеологии нацизма и отказывается ее изучать. В любой момент он может дать волю своим войскам».