Коронавирус COVID-19
Ответы на главные вопросы
Из обращенных на север окон своего кабинета директор Института вулканологии и сейсмологии РАН, доктор геологических наук Алексей Озеров может наблюдать три снежных пика вулканов — Корякского, Авачинского и Козельского. За их жизнью, как и за жизнью трехсот других вулканов Камчатки, он следит уже сорок лет. 6 октября на берегу Тихого океана он получил новое назначение — губернатор Камчатского края Владимир Солодов поручил ему координацию научной работы более чем десятка институтов и лабораторий. «Мне отвлекаться от вулканов совсем не хотелось, — говорит Озеров. — Но когда у нас идет такое масштабное и негативное явление — это социально значимая вещь, в которой разобраться нужно как можно детальнее. Я решил, что это наш долг как института и мой личный долг».
Когда Озеров узнал, что что-то происходит на Камчатке, он был в Южно-Сахалинске, где участвовал в выездном президиуме Российской академии наук с докладом.
«Моя дочь Нина была со мной, — вспоминает Озеров. — Еще 1 октября она подошла и сказал: “Папа, на Камчатке какая-то трудность”. Я сразу спросил, можем ли мы решить это отсюда? Она ответила: пожалуй, нет».
Нина Озерова продолжила следить за ситуацией через социальные сети и официальные сообщения властей. Ситуация накалялась — отравленные серферы, выброшенные штормом погибшие морские животные, результаты проб воды. Только 3 октября, когда президиум официально подошел к концу, Озеров позволил Нине изложить ситуацию подробно, так, как она виделась через соцсети и сообщения в СМИ: на юго-восточном побережье Камчатки зарегистрированы массовые выбросы морских животных, рассматривается версия техногенного загрязнения.
Новость
Катастрофа на Камчатке: что случилось, кто виноват, насколько это опасно
С того дня вместе с Озеровым вся страна постепенно узнавала все новые, часто противоречащие друг другу подробности происходящего. В воде Авачинского залива обнаружено превышение содержания нефтепродуктов и фенолов, тысячи мертвых гидробионтов — преимущество морские ежи и звезды — выброшены на берега Малой, Средней и Большой Лагерных бухт и десятка других. У серферов Халактырского пляжа частичная потеря зрения, признаки пищевого отравления. Глава краевого МЧС выступает с заявлением о том, что случаи гибели морских животных не подтвердились, как и жалобы серферов. А как же десятки видео, тысячи репостов и лайков? В воде не обнаружены следы ракетного топлива, в воде обнаружены следы ракетного топлива. Козельский полигон ядохимикатов есть и, как выясняется, никому не принадлежит, но он не протекает в воды реки Налычева. Военные закончили учения еще в августе, но откуда же тогда звуки взрывов, которые слышали серферы в сентябре? На сотни километров вдоль юго-восточного побережья Камчатки растянулось пятно зелено-желтой пены, оно обогнуло мыс Лопатка, самую южную точку полуострова, и выбросы морских животных наблюдаются уже на охотском побережье. Итог: всему виной «Динофлагеллята» — род микроводорослей. Но откуда же тогда фенолы, нефть, фосфат-ионы, гептил, нитрозодиметиламин и тетраметилтетразен? К расследованию подключились Росгидромет, Роспотребнадзор, Росприроднадзор, вице-спикер Госдумы Елена Яровая прилетела на Камчатку, собрала 250 килограмм проб и увезла на анализы в Москву. Greenpeace, «Всемирный фонд дикой природы», Русское географическое общество, МГУ, ДвФУ, Тихоокеанский институт географии, экоактивисты, лаборатории от Петропавловска и Владивостока до Санкт-Петербурга ищут причину загрязнения, а также дайверы, рыбаки-любители; десятки видео, сотни фотографий, более пяти тысяч анализов…
Повторить видео
Узнать подробности
Реклама
Подробнее
«Вы запутались? — Озеров улыбается с прищуром. — Это очень хорошо, что вы запутались. Это нормальное явление. То, что вы запутались, — это очень хороший показатель того, как здесь развиваются события. У всех, кто начинает погружаться в эту атмосферу, начинает немного съезжать сознание».
Несмотря на то что основная — ее пока никто не называет официальной — версия существует и озвучена, понять, что именно произошло на Камчатке, многие не могут до сих пор.
Еще сложнее поверить, что злодеем оказался не человек или структура, но микроорганизм. Общество, чиновники и сами ученые продолжают спорить.
Те, кто еще не устал и продолжает следить, требуют единственного однозначного ответа на сотни вопросов, многие из которых ученые пока не в состоянии даже сформулировать.
Глава 1. День, когда все началось
Новость
У посетителей загрязненного пляжа на Камчатке выявили ожог роговицы
Весь август 42-летняя Елена Горанко вместе с дочерью прожила у океана в учебном лагере серферов Snowave на черных песках Халактырского пляжа. Для Горанко это был уже четвертый серфинг-сезон на Камчатке. 7 сентября отпуск Елены кончился, она вернулась в Вилючинск — закрытый военный городок на противоположенном от Петропавловска берегу Авачинской бухты. Как ей позже рассказывали друзья-серферы, почти весь сентябрь океан был удивительно спокоен. Такое его состояние серферы называют «флэт» — плоский.
26 сентября, в субботу Елена с дочерью вернулись на пляж, чтобы в лагере отметить день рождения одного из инструкторов школы Snowave и покататься. Ярко светило солнце, поднялся ветер, океан ожил, но, как вспоминает серфер из Санкт-Петербурга Максим Буров, проживший на Халактырском пляже большую часть лета и весь сентябрь, в середине дня, когда приехала Лена, кондиции были далеки от идеальных. Волны поднимались только у самого берега, были короткими и быстро опадали. Лена и Максим решили подождать лучших волн, прогуливались по лагерю, обсуждая последние события. В какой-то момент Лена заметила, что все вокруг в солнцезащитных очках. Только Буров без них. «Да тут какая-то фигня с глазами у всех, — сказал Максим. — У меня одного только все в порядке».
Жжение глаз, белая пелена, которая не проходила часами, и сухость, порой, мешавшая спать, были не единственными симптомами. В середине сентября серферы один за другим стали валиться с отравлениями: температура, рвота, диарея, ломота в теле. «Помню, что обсуждали и воду, но так, по касательной, — вспоминает Буров. — Серферы из местных говорили, что это могут быть водоросли или планктон. Где-то в середине сентября многие начали кашлять. Но океан-то холодный — простуда, инфекции. Никто не придавал этому значения». «А вот в 20-х числах начались отравления», — вспоминает Екатерина Дыба, работавшая летом в Snowave администратором лагеря. Обо всем этом Буров рассказывал и Елене Горанко. Максим вспоминает, что Лена заинтересовалась происходящим: «Она топит за Камчатку, за экологию».
Новость
Токсичные водоросли названы одной из основных причин загрязнения на Камчатке
Пока раскачивался океан, Елена Горанко решила отправиться в соседний с Snowave серф-лагерь Quiksilver, чтобы проведать свою знакомую Майю Рудик, члена российской сборной по серфингу. Горанко позвала Рудик и ее партнера по сборной Дмитрия Ильясова поехать вместе с ней в лагерь. Серферы приняли приглашение. Расстояние от Quicksilver до Snowave небольшое, около 2,5 км. Дорога на автомобиле занимает всего пять минут, но пешком идти решаются не все. Халактырский пляж, часть которого используется военными для учений, — это дикий пляж без какой-либо инфраструктуры, в том числе транспортной или пешеходной. Два серф-лагеря живут обособленно, их обитатели редко общаются друг с другом. «Это дикая природа. К нам там медведи выходят», — говорит Рудик.
Во время короткой поездки до Snowave Рудик рассказала Елене, что она, Дмитрий и остальные серферы Quicksilver испытывают странные симптомы. «Мне еще по дороге из аэропорта ребята, которые меня встречали, рассказали, что у всех происходит что-то странное, — вспоминает Рудик. — Говорили про першение, кашель, кто-то отравился, но больше всего говорили о глазах — резь, пелена. Они все списывали на солнце или ветер, но это странно — никогда у меня солнце не вызывало ничего подобного, а я серфила в разных местах и знаю, что такое сильное солнце». На следующий день после прилета на Камчатку Рудик и Ильясов встали еще до рассвета, как вспоминает Майя, именно для того, чтобы исключить фактор «странного солнца». «Я уже через полчаса почувствовала все то, о чем говорили мне местные», — говорит Рудик. Майя сразу поняла, дело в воде. Что-то подобное она чувствовала и в Индонезии — там похожие симптомы вызывало сезонное цветение водорослей. «У вас тут такое тоже бывает, это сезонное?» — спросила Рудик Горанко. Та никогда не слышала о чем-то подобном. Максим Буров, который до своего последнего дня на Камчатке в начале октября не разделял страданий друзей, описывает воду так:
«Не каждый день, но иногда я замечал, что она не кристально чистая, как обычно, а будто немного матовая. Иногда казалось, что вода пресная, и послевкусие было какое-то металлическое. Она горчила. И запах… То ли химический, то ли просто с гнильцой».
Так в двух не общающихся друг с другом лагерях поняли, что проблемы со здоровьем могут быть общими, но их обсуждение не стали лейтмотивом встречи, все-таки это был день рождения, но серфить никто не решился. Только Дмитрий Ильясов, как вспоминает Рудик, все порывался попробовать прокатиться. Он то и дело отходил от компании, чтобы рассмотреть волны. «Все равно же болит. Может, покататься?» — спрашивал Ильясов. Вечер заканчивался под совместное исполнение бессмертного хита «Знаешь ли ты» певицы Максим. Сидя за длинным столом в компании друзей, Горанко беспокоилась только за их здоровье. Она пообещала, что найдет эколога и попробует организовать забор проб воды.