Главный психолог института биотехнологий Мэлор Ториа был прикомандирован к лаборатории на весь период проведения эксперимента с «умными» тканями.
Стройный, темноволосый и черноглазый, всегда модно одетый и подчеркнуто вежливый, Ториа считался воплощением элегантности и хорошего вкуса.
Ему было чуть более сорока. Тонкий юмор, абсолютная невозмутимость и угадывающаяся страстность южного человека делали его объектом тайных и явных желаний многих женщин, независимо от возраста, национальности, цвета волос и социального положения. Как говорил Остап Бендер, меня любила даже женщина – зубной техник.
Если добавить скрытность и сдержанную загадочность, которая сквозила в каждом его движении, то можно смело признать в Мэлоре Ториа личность незаурядную.
Люди неосведомленные, но дотошные, как правило, пытались разобраться в нем:
– Странное имя Мэлор – наверное, Мэлорд?
– Нет, именно Мэлор – Маркс, Ленин, Октябрьская революция, – невозмутимо пояснял Ториа.
– Ваши родители верили в коммунизм?
Некоторые коллеги произносили эти слова с сочувствием, подразумевая, что всякие несчастья случаются в семьях. Другие – с симпатией или подтекстом, а не были ли ваши родители, уважаемый господин Ториа, приспособленцами и сталинистами? Ая‑яй!
– Мой отец ни во что и никому не верил, кроме Господа Бога и своей семьи, – невозмутимо сообщал Ториа. – Красивое имя. Я доволен. А вы?
Когда Громов впервые услышал подобный диалог, он подумал: «Как корабль назовете, так он и поплывет. У Мэлора неортодоксальное мышление и страсть к парадоксам».
И он был прав.
Мэлор извлекал парадоксы, казалось бы, из ничего, из пустоты или из привычных, затертых слов, не вызывающих никаких ассоциаций.
Вот и это летнее утро он начал с изощренной остроты, сразу как только вошел в зал для заседаний, где собрались ведущие исследователи лаборатории Громова.
– Мэлор Сергеевич, какой вы стройный, что вы для этого делаете? – спросила известный специалист в области эндокринологии Наталья Борисовна Стефанович, дама крупногабаритная и весомая во всех отношениях.
– Русские говорят: правда налицо. А у меня на родине правда всегда на живот. Чем больше у мужчины живот, тем лучше. Стараюсь опровергнуть это заблуждение.
Громов, опоздавший на совещание из‑за срочного телефонного разговора, услышал только ответ Мэлора.
– Очень верная мысль, Мэлор Сергеевич. Дело не в животе, а в гормонах. Как наши испытатели? Меня интересуют первые результаты, что конкретно сделано, проблемы, решения. Начнем, если не возражаете.
Ториа посерьезнел.
– Как вы знаете, подобрана группа испытателей «умных» тканей. Мы подробно изучили особенности, достоинства, недостатки и потенциальные возможности каждого. Началась практическая стадия эксперимента. Испытателям переданы образцы одежды. Учитывались их пожелания: кому достались брюки, кому – джинсы. Счет 3:2 в пользу джинсовой продукции. Получена первая информация о реакции организма, а также об изменениях в поведенческом алгоритме.
– Вот и отлично. Дайте краткую оценку группе в целом и каждому кандидату в отдельности. Начнем с мужского контингента.
– Все подобранные мужчины весьма успешны в профессиональной деятельности, каждый по‑своему: банкир, топ‑менеджер промышленной компании и перспективный государственный чиновник. А вот в личном плане картина иная. Прослеживается закономерность. Два кандидата – Николай и Михаил – оказались на нулевом уровне. Для них возникает проблема поиска и построения новых отношений с фундамента. Один из испытателей – Эдуард – озабочен сохранением семьи. Но по темпераменту, да, прямо скажем, и по интеллекту, он сильно отстает от своей партнерши, что также отбрасывает его на нулевой уровень.
– А вам не кажется, что все они прирожденные холостяки? И реакции у них будут примерно одинаковыми, – спросил Громов.
– Не кажется. Готов это доказать. Принято считать, что убежденные холостяки воспитываются в неполных или неблагополучных в психологическом плане семьях. Родители часто ссорились. Еще хуже, когда роль отца выполняла властная мать. Ближе к тридцати холостяки из этой категории женятся, а потом очень быстро разводятся. А здесь мы наблюдаем совершенно разную картину.
Ториа подошел к доске и широким жестом изобразил три фигуры, отдаленно напоминающие несчастных холостяков, попавших под трамвай.
– Вот Николай, – Ториа указал на фигуру справа. – Он опровергает эту гипотезу. Вырос в дружной, благополучной семье. Представляет собой тип состоявшегося, почти полностью удовлетворенного мужчины. Ну, все у него есть. И поддержка родителей, особенно на старте карьеры. И оказался в нужное время в нужном месте. В бизнесе встретил понимающих людей, подходящих ему по психологическому складу, которые его продвигали по социальной лестнице, дали прилично заработать. Живи и радуйся. Строй семью, рожай детей. А он пустой, как проколотая шина. Сдувшийся. Энергии – ноль.
– У него нет цели, – предположил Громов.
– А у других она есть? Энергии им всем не хватает.
– В общем, тактику мы не меняем. У всех мужчин схожее состояние. Подпитаем их тестостероном. Сделаем инъекции, а потом для поддержания необходимого уровня будем воздействовать через «умную» одежду. Диверсифицировать методику пока не требуется? Я правильно понял? Что вы можете сказать как психолог? – Громов явно стремился завершить совещание.
Ему было все ясно, но по выражению лица Ториа он видел отражение сомнений и внутреннюю борьбу – а стоит ли о них говорить?
– Самый запущенный случай, несмотря на молодость, – это Михаил, – тяжело вздохнув, все же заметил Мэлор Сергеевич. – Классический тип мужчины, в основе поведения которого заложена глубокая психологическая травма, полученная в детстве. В семье господствовала властная мать, склонная к вспышкам гнева и другим проявлениям агрессии. В общении с женщинами он испытывает психологический дискомфорт. Научился самоизолироваться – вроде живет с женщиной, может находиться рядом, даже заниматься с ней любовью и наделать еще кучу детей, но в реальности окружен защитной скорлупой. Даже когда занимается сексом, чаще думает о других женщинах и тем самым провоцирует самовозбуждение.
– Но в профессиональной деятельности он благополучен и вопросов не вызывает? – усомнился Громов.
– Вопросов не вызывает, но они есть. По крайней мере у меня. В профессиональных делах он идеально защищен от внешних раздражителей. Проблемы держит на расстоянии. Может имитировать живейший интерес. Но действует очень избирательно. Это еще один вариант защиты.
– Что в этом плохого? – нетерпеливо спросил Громов. Ему показалось, что Ториа нагнетает, усложняет и даже запутывает картину.
– Самообман! Иллюзия благополучия! – повысив голос, сказал Мэлор.
– Он это понимает?
– Как же не понять. Умный человек, – грустно сказал Ториа. – Сам себе не признается, даже перед собой мимикрирует, но понимает бессмысленность своего существования. Ни котенка, ни ребенка, ни реальной радости от работы. Все чистой воды подделка, контрафакт. Сейчас назревает внутренний конфликт. Пока срабатывают защитные механизмы. Но кризис наступит очень резко и будет развиваться стремительно. Люди этого типа часто умирают внезапно, даже в молодом возрасте.
– Таким образом, наша технология имеет для него жизненное значение. Усиление гормонального фона подтолкнет к смелым решениям, позволит выбраться из защитной скорлупы, даст возможность устроить личную жизнь, – попытался внести умиротворение в дискуссию Громов.
– Думаю, только «умной» одеждой мы не обойдемся. Потребуются и другие меры, – сказал Ториа.
– Хорошо, что предупредили. Подумаем. С мужчинами всегда проблемы, – сказал Громов. – А вот по женскому контингенту у меня вопросов нет. Очень достойные кандидаты.
– Стерв маловато, – вздохнул руководитель фармацевтической группы Климов.
– Абсолютно неверно. Стервозность присутствует в каждой кандидатке. Собственно, мы и выбирали непростые варианты, – обиделся Ториа.
– Да, но хотелось бы совсем отмороженную, – не сдавался Климов. – Чтобы пробы ставить было негде. Вернее, не на чем. Из бизнеса. Попадаются такие экземпляры, что любую «умную» ткань обманут, продадут, потом опять купят и еще раз продадут, но уже дороже.
– Я понимаю, испытать технологию на экстремальном варианте всегда интересно. Результаты могут быть неожиданными, – нехотя согласился Ториа.
– Отложим на потом, – строго сказал Громов. – Если доживем до следующей стадии. И так проблем выше крыши.
– А если я предложу еще одного кандидата? Очень интересный экземпляр. Женщина с сильным характером и нестандартным мышлением. Выше среднего уровня, – сказал Мэлор.
– Это хорошо?
– Мне нравятся умные женщины, – признался Ториа. – К тому же у нее мощный эмоциональный фон. Внешне сдержанная, но обладает взрывным темпераментом. Молода, но уже воплощает все прелести зрелой женщины – влюбчива и может себе это позволить.
– Не вижу смысла вмешиваться, если она настолько благополучна.
– В том‑то и дело, что каждый из элементов сам по себе вопросов не вызывает, но в единую систему они никак не складываются. Не находит наша девушка равновесия между своим темпераментом, умом и окружающей действительностью. Поэтому крайне уязвима.
Ториа становился особенно красноречивым, когда требовалось отходить от согласованных схем, вносить изменения, переворачивать все с ног на голову, а потом возвращать обратно, и так до бесконечности.
Любые планы были для него просто бумажками. Не более того. Главное – творчество. Человеческие судьбы, характеры и психологические драмы он ставил намного выше технологий, научных открытий и аппаратных игр.
– Я не против, – сказал Громов. – У сильной личности картина выражена более ярко. И результат интереснее, что, собственно, и нужно. Мы работаем не для маргиналов.
– Тогда прошу ознакомиться, – сказал Мэлор, вручая досье в белой пластиковой папке с эмблемой института.
С первой страницы на Громова смотрела фотография Марики.
Глава 8. Дороже денег
Правительство собралось в полном составе. Узнав о том, что президент просил обратить внимание на проект Громова, министры насторожились.
Понятно, что Кремль увлечен идеями модернизации, но откуда высочайшее благоволение отдельно взятому проекту? Что и кто за ним стоит? А не вызовет ли это ревностную реакцию премьера, который не любил, чтобы навязывали, внушали и подталкивали?
Для объективности оценок пригласили людей с безупречной репутацией или, по меньшей мере, обученных научной грамоте и славящихся способностью к удивительным перевоплощениям: главу корпорации нанотехнологий Чарова, президента Академии наук, выдающегося математика Лосева, директора Ядерного института Климчука, других видных ученых и хитроумных администраторов.
Чаров в свою очередь настоял, чтобы «великий хурал» расширили за счет представителей большого бизнеса в надежде на то, что, несмотря на коматозное состояние частных компаний, деньги для «технологического прорыва» все же найдутся.
Тем более что панические крики олигархов «помогите, тонем!» совпадали по времени с приобретением зарубежных спортивных клубов, дворцов и, разумеется, яхт, больше напоминающих габаритами и электронной оснасткой крейсера, авианосцы и линкоры.
– Поздравляю с аншлагом, – сказал Ратов, позвонивший Громову за день до заседания. – Читаю списки участников. Впечатляет.
– Поедем вместе? – спросил Громов.
– Нет, встретимся в Доме правительства.
«Все же он меня избегает», – подумал Громов. Срочные дела отвлекали его от грустных размышлений, которые не могли привести к утешительным выводам. Забыть Марику не получалось, невзирая на риск окончательно разрушить добрые отношения с Ратовым.
При входе в зал заседаний на пятом этаже Белого дома у Громова возникло странное ощущение. Как будто он оказался участником пьесы со знакомыми актерами или попал в ожившую кинохронику, герои которой вылезли из телевизионного экрана, расселись вокруг него и вовлекли его в свою игру. Делали они это весьма искусно, уткнувшись в бумаги, поглядывая искоса и исподлобья, притворяясь, что его не замечают, и всячески скрывая свои замыслы.
Громов раскрыл папку с текстом сообщения, но в бумаги почти не заглядывал. Он помнил каждое слово, говорил убедительно, с легкой, возможно, даже слишком неуловимой иронией, чутко угадывая настроение аудитории.
– Разработкой «умной» одежды занимаются во всем мире, – сказал Громов. – На данный момент созданы опытные образцы, но возникают трудности с их коммерческой реализацией. Пока они не для массового потребителя.
Какие попытки предпринимаются в настоящее время, чтобы внедрить «умные» ткани в жизнь современного общества? – Громов посмотрел на собравшихся и понял, что его вопрос повис в воздухе.
«Попробую пронять их конкретными примерами».
– Итальянские дизайнеры стремятся создать «живые конструкции», которые меняются в зависимости от влажности и температуры окружающей среды. Дизайнер Мауро Талиани придумал рубашку для ленивых. В состав ткани входят титан, никель, нейлон. В результате создается эффект памяти формы.
Предположим, – терпеливо объяснял Громов, – что внешняя температура увеличивается на несколько градусов. В этом случае рукава рубашки в считаные доли секунды поднимаются до локтя или до предплечья. А если температура понизилась? Длина рукавов восстанавливается до прежнего уровня.
«Умная» ткань реагирует и на внутренние факторы, прежде всего на температуру тела. Если счастливый обладатель «биорубашки» потеет, – жарко стало человеку, душно, воздуха не хватает, хочется сбросить с себя одежду, – рубашка увеличивает открытую площадь тела.
– Без одежды для ленивых можно обойтись. Специально придумывают новые качества товаров, чтобы расширить сбыт. Нужны реальные инновации, а не эти фокусы с одеждой, – скептически заметил первый вице‑премьер Шереметьев.
Он все чаще пытался загладить свою репутацию либерала и рыночника. Однако, погрозив административными мерами и поругав рыночную стихийность и непредсказуемость, с ужасом думал, что перерождается в нечто крайне ему несимпатичное, и тут же делал шаг назад.
Эти вынужденные метаморфозы злили его и лишали привычной харизмы. Вот и в этот раз он подумал, а не слишком ли жесткую позицию он занимает, и подправил впечатление новым вопросом:
– Хорошо, что мысль не стоит на месте. Производство налажено?
– Пока нет. Слишком дорого, – разочаровал Громов. – Мы знаем о существовании примерно двухсот таких рубашек. Все они серого металлического цвета. Стоимость каждого изделия – от трех до четырех тысяч долларов.
– А вот мы бы купили. Разместим логотип – отличный корпоративный подарок, – громко сказал банкир Гранин, основной акционер «Омега‑Групп». Его корпорация успешнее других переносила кризис, и он мог позволить себе эту смелую реплику.
– Назову более любопытный пример одежды, меняющей форму, – «умные» бюстгальтеры, – продолжил Громов, почувствовав, что в зале словно потянуло сквознячком.
Почти все министры вопросительно посмотрели на женщин, которые среди участников заседания были в явном меньшинстве. Однако представительницы прекрасного пола сидели с невинным и даже отрешенным видом, как будто даже не подозревали о существовании бюстгальтеров и прочих интригующих деталей одежды.
Премьер строго нахмурился, и министры снова уткнулись в свои записи.
– Благодаря теплочувствительным датчикам нижнее белье улавливает изменения температуры тела женщины, испытывающей сексуальное влечение, и автоматически поднимает грудь даже при легком возбуждении, – интригующе сообщил Громов. – Понятно, что это усиливает соблазнительность и может провоцировать ответную реакцию.
– Технически продуманное решение, – заметил президент корпорации нанотехнологий Чаров.
По тону было трудно угадать его отношение к проекту. С одной стороны, появлялась возможность приписать «умные» ткани к достижениям в сфере нанотехнологий, но, с другой – предлагает его какая‑то новая, малоизвестная структура, претендующая на самостоятельность.
Чаров не делился властью. Никогда и ни с кем. Иногда приходилось идти на вынужденные компромиссы, но так, чтобы уступать позиции без боя или заранее продуманной многоходовой комбинации, этого не было и не могло быть.
Конечно, опытный стратег Чаров не мог остаться равнодушным к проекту Громова, но предусмотрительно воздержался от окончательных оценок. Таким образом, он в любой момент мог высмеять или поддержать.
– Как только возбуждение пропадает, температура тела приходит в норму, – невозмутимо развивал свою мысль Громов. – Лифчик реагирует и возвращает груди прежнюю форму. Медики рекомендуют носить это белье, так как оно всегда приобретает адекватные размеры, не препятствует кровообращению и безопасно для женской груди.
– Французы придумали? – строго спросил вице‑премьер Сазонов. Он готовился к визиту в Париж и стремился быть в курсе всех деталей французской позиции. В том числе в вопросах нижнего белья и новых технологий.
– Нет, не французы. Лифчики производства Словакии.
– Вы недавно встречались с председателем правительства Словакии, – обращаясь к премьеру, вовремя напомнил министр иностранных дел Лавренев.
– Да, он произвел хорошее впечатление. Полезные переговоры, – согласился премьер. – Относительно научных исследований в Европейском союзе надо посмотреть, чем они кроме лифчиков занимаются. А то можем прозевать. Потом будет сложнее завоевать рынок.
– Создается также одежда для мужчин, – попытался закрепить успех Громов, но премьер остановил его:
– Мужчинам «умное» белье тоже не помешает. В случае сексуального возбуждения. Помните? «Брюки превращаются…» Все с этим сталкивались. К сожалению, по некоторым гражданам трудно догадаться, возбуждены они, чем возбуждены или пребывают в состоянии глубокого застоя. Нужно вести здоровый образ жизни и больше думать о решении демографической проблемы. Не знаю, как коллегам – они еще не высказывались, – но мне проект нравится. И поподробнее доложите по технологиям двойного назначения. Есть у вас информация? Ну хорошо. Послушаем.
Громов почувствовал прилив оптимизма. В принципе на словах премьера можно было свернуть обсуждение. Никто возражать уже не будет. Хотя кто его знает, ситуация, как говорится, флюидная.
Его уже не прерывали.
– В США, Франции, ФРГ, Италии, Японии налажено производство спецодежды для работников атомной и металлургической отраслей, пожарных, транспортников, – сообщил Громов. – Небольшими партиями спецодежда поступает и в свободную продажу. Применяются, правда, механические, электрические, а не биохимические конструкции. В частности, охлаждающие куртки и жилеты. В ткань вшивается пластиковая трубка, по которой циркулирует охлаждающая жидкость.
Производится также нагревающаяся одежда, которая подсоединяется к источникам энергии. Например, в продаже можно встретить куртки и жилеты для мотоциклистов. Они подключаются к двигателям, и далее энергия подается к одежде по проводам.
Японские компании в ближайшее время планируют наладить массовый выпуск одежды для пожилых людей и пациентов, страдающих нарушениями теплорегуляции организма. Принцип тот же – одежда автоматически реагирует на изменения внешней среды и температуры тела. Работает на батарейках в течение более трех часов. Японцы используют комплектующие детали, которые применяются в компьютерах для предотвращения перегрева оборудования. Внешне все выглядит как самая обычная одежда.
Нанотехнологии вводятся в «высокую моду». Японские модельеры выставляли платья из хлопка, покрытого серебряными наночастицами. Серебро обладает естественными антибактериальными свойствами, которые в наночастицах усилены.
Таким образом, у платья появляется способность обезвреживать вредные бактерии и вирусы. Кстати, прекрасная защита от гриппа и других инфекций. Цвет металлический, серебряный. Достигается не методом окрашивания, а в результате изменения размеров частиц и их структуры.
– Так, может, нам купить эти японские технологии и наладить собственное производство? – спросил вице‑премьер Сазонов.
– Получится слишком дорогая ткань. У японцев один квадратный метр хлопка с наночастицами стоит от пяти до десяти тысяч долларов. Поэтому они используют эту ткань в эксклюзивных изделиях «высокой моды», в коллекциях «для избранных». Технологии, которые предлагает наша лаборатория, построены на других принципах. Производство выходит намного дешевле.
– Не могу избавиться от мысли, что эти платья, штаны какие‑то, куртки, жилетки всякие – все это побочные продукты. Главное, видимо, в военном применении, – вновь напомнил премьер.
– Конечно, основные капиталовложения приходятся на военно‑научные корпорации. Американцы применяют «умные» ткани в создании униформы «солдата будущего». Появился даже специальный научный центр – институт солдатских нанотехнологий.
– Сколько в институте сотрудников? – спросил Шереметьев.
– На данный момент тридцать семь.
Шереметьев торжествующе посмотрел на президента Академии наук, видимо, намекая на какой‑то незавершенный спор.
– А у нас пятнадцать тысяч, – с досадой сказал премьер. – Как в советские времена. Научных работников много, а занимаются всякой ерундой.
– Никогда не поверю, что над новыми тканями в США работает несколько десятков человек. Это абсурд, – возмутился Чаров.
– Если суммировать все научные центры, то в исследованиях по созданию новых тканей участвуют около тысячи ученых, из которых примерно двести – эмигранты из бывшего СССР. Естественно, они вывезли с собой наработки отечественной «оборонки».
– Дело не в количестве сотрудников, а в объемах финансирования, – вмешался министр обороны.
– Суммы, которые тратятся на создание новых тканей и материалов, сопоставимы с расходами на военный космос и противоракетную оборону, – заметил Громов.
Министр обороны удовлетворенно кивнул и что‑то записал в свой блокнот.
– Вы хотите сказать, что ваш проект следует финансировать в тех же масштабах? – скептически усмехнулся министр финансов Кудряшов.
– Для реализации проекта потребуется поддержка государства, в том числе финансовая, чтобы перейти к стадии производства. По сути дела, это венчурный проект. Частный бизнес вряд ли будет рисковать, особенно сейчас.
В зале наступила напряженная тишина. Как только речь заходила о деньгах, члены правительства предпочитали не спорить с министром финансов, если это не затрагивало их собственные ведомства.
В чиновничьей среде, как и в бизнесе, каждая просьба уменьшает твой капитал. Попросил, получил удовлетворение, а дальше готовься к тому, что у тебя потребуют встречных уступок. И попробуй откажи – в следующий раз не будут даже разговаривать.
Громов оглядел зал и с удивлением заметил необычайно возбужденного директора Ядерного института академика Климчука, одетого, как всегда, элегантно и представительно – в темно‑серый «банкирский» костюм в белую полоску, сиреневую сорочку и полосатый шелковый галстук с фиолетовым отливом.
– Хотел бы поддержать проект и успокоить слишком нервных или опасливых товарищей, – громко и даже с некоторым вызовом сказал Климчук. – То, что предлагает Громов, – серьезный шаг к «текстильной революции» и внедрению нанотехнологий. Однако я не стал бы называть одежду, штаны, нижнее белье и прочую «мягкую рухлядь» биокомпьютерами. Дело обстоит намного проще. Вы пропитываете ткань биоактивными веществами. На какие‑то раздражители ткань реагирует, но до биокомпьютера ей пока далеко. Вообще, над номенклатурой изделий нужно подумать, поразмышлять и посоветоваться. Может, стоит сделать что‑либо более полезное для экономики. Например, комбинезоны для рабочих, инженерно‑административного персонала, спасателей. В первую очередь на атомных электростанциях и других объектах повышенной опасности.
Заметив немигающий взгляд вице‑премьера Сазонова, академик тут же поправился.
– Я не хочу сказать, что ядерная энергетика представляет опасность. Но мало ли. А штаны и белье производить? Ну, в крайнем случае. Не уверен.
«Не могу понять, поддерживает он проект или нет?» – подумал Громов.
Атмосфера становилась возбужденной и вязкой. Каждый имел в виду нечто свое – отягченное подтекстом, попутными и чисто тактическими соображениями, не имеющими отношения к «умной» или «глупой» одежде и науке вообще.
– А без хороших штанов трудновато, – сказал Чаров.
Бросив быстрый, пытливый и оценивающий взгляд на премьера и притихших министров, Климчук заговорил с еще большим пылом, подкрепляя свою мысль энергичными жестами.
Он поднимал обе руки на уровень плеч, выбрасывал вперед сжатые кулаки или делал округлые жесты, напоминающие одновременно женскую грудь и земной шар:
– Очень важно понять, на каком этапе сейчас находится наука. А происходит следующее: мы вступаем в постиндустриальную эру. До сих пор наука стремилась изучить устройство человека. Создавая технические системы, мы постоянно копировали себя и пытались усовершенствовать то, что дано нам природой. Например, подъемный кран – это фактически имитация руки. В оптических приборах мы имитируем человеческое зрение, в акустических – слух. Создатели компьютеров принимали за образец человеческий мозг. Но ведь мы не стали делать биокомпьютер. Почему? Сложные белковые молекулы состоят из сотен и тысяч атомов. Поэтому проще было взять модель молекул из неживой природы – использовали кристаллы кремния, в элементарной ячейке которых всего восемь атомов. А сейчас мы начинаем жить в постиндустриальном обществе. Цель развития науки и технологий совершенно иная. Это переход от технического копирования устройства человека на основе относительно простых неорганических материалов к воспроизведению систем живой природы на основе нанотехнологий и самоорганизации. Надеюсь, все понятно?