8 июня 1944.
1. Вижу длинную комнату, в которой я наблюдала встречу с Иисусом Волхвов и их поклонение. Понимаю, что это происходит в том гостеприимном доме, где приняли Святое Семейство. И присутствую при появлении Захарии. Елизаветы нет.
Хозяйка дома выбегает наружу, на лестничную площадку, навстречу появившемуся гостю, подводит его к одной из дверей и стучит. Потом скромно удаляется.
Открывает Иосиф и, увидев Захарию, издает радостное восклицание. Побуждает того войти в комнатушку, маленькую, словно коридор. «Мария сейчас кормит Младенца молоком. Подожди немного. Садись, ты ведь, наверно, устал». И уступает гостю место на своей подстилке, садясь от него сбоку.
Слышу, как Иосиф расспрашивает о маленьком Иоанне, а Захария отвечает: «Растет прытким, как жеребенок. Но сейчас немного мучается: зубы режутся. Поэтому мы не решились его привезти. Очень холодно. Так что и Елизавета не пошла. Не хотела оставлять его без молока. Сокрушается от этого. Но сейчас такая суровая пора!»
«Действительно, очень суровая», – отвечает Иосиф.
«Тот человек, которого вы ко мне направили, рассказал мне, что вы были бездомными, когда Он родился. Должно быть, вы невесть как настрадались».
«Да, в самом деле, немало. Но страх наш был еще сильнее, чем нужда. Мы опасались, как бы она не повредила Ребенку. И первые дни нам пришлось оставаться там. Самим-то нам всего хватало, поскольку пастухи принесли вифлеемцам эту добрую Весть, многие из них пришли к нам с дарами. Но недоставало дома, недоставало защищенной комнаты, кровати… и Иисус очень плакал, особенно по ночам, от ветра, который проникал отовсюду. Я понемногу разводил огонь. Но слабый, потому что дым вызывал у Ребенка кашель… и продолжало оставаться холодно. Двое животных сильно не согреют, особенно там, где дует со всех сторон! Недоставало теплой воды, чтобы Его помыть, не хватало сухого белья переодеть Его. О! Он сильно мучился! И Мария мучилась, видя Его страдания. Я – и то мучился… а представь, как мучилась Она, Его Мать. Она кормила Его молоком и слезами, молоком и любовью… Теперь тут получше. Я подготовил такую удобную колыбель, и Мария обложила ее мягким матрасиком. Но все это в Назарете! Ах, если бы Он родился там, было бы по-другому!»
«Но Христу надлежало родиться в Вифлееме. Это было предсказано».
2. Входит Мария, которая услышала голоса. Она одета в белую шерсть. Сняв то темное одеяние, что было на Ней во время путешествия и в пещере, Она теперь полностью одета в белое, какой я уже не раз Ее видела. Голова Ее непокрыта, а на руках – насытившись молока, спит Иисус в Своих белых пеленках.
Захария почтительно встает и благоговейно кланяется. Затем подходит и смотрит на Иисуса, проявляя знаки самого глубокого уважения. Он продолжает оставаться согнутым: не столько, чтобы лучше Его разглядеть, сколько, чтобы выказать Ему признательность. Мария вручает Его ему, и Захария принимает Его с таким благоговением, как будто возносит ковчег со Святыми Дарами. И в самом деле, он берет на руки Жертву, Жертву, что уже предложена и будет окончательно принесена после того, как будет отдана людям в качестве трапезы любви и искупления. Захария возвращает Иисуса Марии.
3. Все садятся, и Захария повторяет Марии причину, по которой не пришла Елизавета, и говорит о ее печали. «За эти месяцы она изготовила простыни для Твоего благословенного Сына. Я Тебе их принес. Они в повозке, снизу».
Он встает, выходит наружу и возвращается с одним большим свертком, и другим – поменьше. И тотчас начинает вынимать свои дары, как из большого свертка, от которого его сразу же освободил Иосиф, так и из другого: мягкое шерстяное покрывало, вытканное вручную, льняные простыни и несколько маленьких одёжек. Из другого – мед, белоснежную муку, масло и яблоки для Марии, а также лепешки, замешанные и испеченные Елизаветой, и множество других вещиц, выражающих материнскую признательность благодарной кузины к юной Матери.
«Скажешь Елизавете, что Я очень благодарна, и тебе тоже благодарна. Я с огромным удовольствием бы с ней увиделась, но понимаю ее доводы. И Я бы снова хотела повидать маленького Иоанна…»
«Да вы его увидите весной. Мы придем навестить вас».
«Назарет слишком далеко», – говорит Иосиф.
4. «Назарет? Но вам нужно оставаться здесь. Мессия должен расти в Вифлееме. Это город Давида. Всевышний, используя волю Цезаря, привел Его в землю Давидову, в святую землю Иудеи, чтобы Он тут родился. Зачем увозить Его в Назарет? Вы же знаете, какое у иудеев мнение о назаретянах. Завтра этому Младенцу предстоит стать Спасителем всего народа. Не нужно, чтобы столичный город пренебрегал своим Царем из-за того, что Тот происходит из презираемой им земли. Вы, как и я, знаете, насколько придирчив Синедрион, и как презрительны три его главных сословия[1]190… И потом, пока вы здесь, рядом со мной, я смогу вам порядком помочь и употребить все то, что имею – не столько материальные блага, сколько духовные дары, – на службу этому Новорожденному. А когда Он придет в разумный возраст, я буду счастлив наставлять Его, как собственного сына, чтобы после того, как Он прославится, получить от Него благословение. Мы должны понимать, что Он предназначен к великой участи, и что, следовательно, должен иметь возможность предъявить миру все козыри, чтобы без труда выиграть Свою партию. Он, конечно, будет обладать Мудростью. Но даже просто тот факт, что Его наставником был священник, доставит Ему большее расположение со стороны требовательных фарисеев и книжников, и облегчит Его миссию».
5. Мария смотрит на Иосифа, а Иосиф – на Марию. Над головою невинного розового Младенца, который спит, ничего не подозревая, происходит немой обмен вопросами. И вопросы окутаны дымкой грусти. Мария думает о Своем домике. Иосиф думает о своей работе. Здесь все надо начинать заново, в месте, где всего лишь несколько дней назад они были незнакомцами. Здесь нет ничего из тех милых вещей, оставленных там, что с такой любовью были приготовлены для Младенца.
И Мария говорит: «Что же нам делать? Мы все оставили там. Иосиф столько потрудился ради Моего Иисуса, не щадя ни сил, ни средств. Он трудился по ночам, дабы днем иметь возможность работать на других и заработать достаточно много, чтобы быть в состоянии купить самое лучшее дерево, самую мягкую шерсть, самый белый лен и приготовить все для Иисуса. Он смастерил ульи и даже поработал каменщиком, и по-иному перепланировал дом, чтобы колыбель могла находиться в Моей комнате и оставаться там, пока Иисус не вырастет, а потом бы уступила место кровати, чтобы Иисус мог оставаться со Мной до подросткового возраста».
«Иосиф может сходить и забрать то, что вы оставили».
«И где мы это все разместим? Ты же знаешь, Захария, что мы бедны. У нас только и есть, что домик да работа. Вместе они нам позволят обойтись без голода. А здесь… работу мы, может быть, еще и найдем. Но нам все время придется беспокоиться о жилье. Эта добрая женщина не может постоянно давать нам приют. И Я не могу жертвовать Иосифом более, чем он уже пожертвовал собой ради Меня!»
«О! Я-то? Мне-то ничего! Я, вот, думаю о страдании Марии. О страдании жить не у Себя в доме…»
У Марии выступают две крупные слезы.
«Думаю, что тот дом должен быть Ей дорог как Рай, из-за того чуда, которое там с Нею совершилось… Я мало говорю, но понимаю много. Не будь этого, я бы не огорчался. Буду работать вдвойне, вот и все. Я крепок и молод, чтобы работать вдвое против прежнего и заботиться обо всем. И если Мария будет не слишком переживать… и раз ты говоришь, что лучше поступить таким образом… то я… готов. Сделаю то, что вы сочтете более правильным. Лишь бы Иисусу это было полезно».
«Это будет полезно, не сомневаюсь. Обдумайте это, и вы увидите почему».
«Говорят еще, что Мессию будут называть Назарянином[2]…» – возражает Мария.
«Верно. Но хотя бы, пока Он не повзрослеет, дайте Ему расти в Иудее. Пророк говорит: „И ты, Вифлеем-Ефрафа, обретешь величие, поскольку из тебя произойдет Спаситель“. Он не упоминает о Назарете. Возможно, Ему дадут это прозвище, по неизвестным нам причинам. Но Его земля – эта».
«Ты считаешь так, священник, и мы… и мы… с горечью послушаем тебя… и последуем твоему совету. Но как горько!.. Когда же Я увижу этот дом, где Я стала Матерью?». Мария тихо плачет. И я понимаю этот Ее плач. О! Как я его понимаю!
Мое видение заканчивается на этих слезах Марии.
6. Потом Мария говорит:
«Понимаешь. Я знаю. Но ты еще увидишь, как Я плачу гораздо сильнее. Пока же Я подбодрю тебя тем, что покажу тебе святость Иосифа, который был человеком, то есть, не имел иного содействия своему духу, кроме своей святости. У Меня были всяческие дарования от Бога, благодаря Моему состоянию Непорочности. Я не знала, что такова. Однако они действовали в Моей душе и придавали Мне духовных сил. Но он не был непорочным. Человеческая природа давила на него всей своей тяжестью, и он должен был восходить к совершенству со всем этим грузом ценой постоянных усилий, прикладывая все свои способности ради стремления достигать совершенства и быть угодным Богу.
О, святой Мой супруг! Святой во всем, даже в самых незначительных жизненных мелочах. Святой по своему ангельскому целомудрию. Святой по своей человеческой порядочности. Святой по своему терпению, по своему трудолюбию, по своему всегда неизменному спокойствию, по своей скромности, по всему.
Та же самая святость ярко проявляется и в этом случае. Священник говорит ему: „Тебе лучше поселиться здесь“, и он, хотя и зная, насколько бóльшие трудности ему предстоят, отвечает: „Мне-то ничего! Я думаю о страдании Марии. Не будь этого, за себя я бы не огорчался. Лишь бы это было полезно Иисусу“. Иисус, Мария: два Предмета его ангельской любви. Ничего другого он не любил на земле, этот Мой святой супруг. И отдал себя самого в услужение этой любви.
Его сделали покровителем христианских семей, трудящихся, и множества других сословий. Но его следовало бы считать не только покровителем умирающих, супругов, работников, а скорее покровителем посвященных. Кто на земле из посвященных на служение Богу, каково бы оно ни было, так же посвятил себя на служение своему Богу: все принимая, от всего отказываясь, все перенося, все исполняя с готовностью, с радостным сердцем, с неизменным расположением духа, как это сделал он? Нет таких и в помине.
7. И еще на одну вещь обращу твое внимание, даже на две.
Захария – священник. Иосиф нет. Но, однако, заметь, что дух того, кто священником не является, ближе к Небу, нежели у священника. Захария рассуждает по-человечески и по-человечески истолковывает Писание, поскольку слишком полагается – и не впервые это делает – на здравый человеческий смысл. Он уже был за это наказан. И опять в это впадает, хотя и менее серьезно. По поводу рождения Иоанна он говорил: „Как это может случиться, если я стар, а моя жена бесплодна?“. Теперь говорит: „Чтобы сгладить Себе путь, Христос должен воспитываться тут“, и с тем зернышком гордости, что упорно сидит даже в лучших, думает, что он будет полезен Иисусу. Полезен не так, как Иосиф, желая послужить Ему, а полезен, став Его учителем… Бог простил его за благое намерение. Но разве имел „Учитель“ надобность в учителях?
Я попыталась представить ему пророчества в их истинном свете. Но он чувствовал себя более сведущим, чем Я, и по-своему распорядился этим своим пониманием. Я бы могла настоять на своем и победить. Но – и это второе замечание, что Я тебе выскажу, – но Я уважала священника за его сан, не за его ученость.
8. Как правило, священника всегда просвещает Бог. Я сказала „как правило“. Это так, когда он – настоящий священник. Делает его таковым не облачение, а душа. Чтобы судить о том, настоящий ли это священник, нужно рассматривать, чтó исходит из его сердца. Как сказал Мой Иисус[3], именно из сердца исходит то, что освящает или оскверняет, то, что полностью определяет форму индивидуального поведения. Так вот, когда священник – настоящий, он почти всегда вдохновляется Богом. К остальным, которые не суть таковы, необходимо проявлять чрезвычайное милосердие и молиться за них.
Однако Мой Сын уже определил тебя на это искупительное служение, и Я не стану продолжать. Будь рада пострадать за то, чтобы увеличивалось число настоящих священников. Ты же опирайся на слово того, кто тобою руководит[4]. А также доверяй и повинуйся его мнению. 9. Повиновение всегда спасительно. Даже если полученный совет не во всем совершенен.
Ты видишь. Мы повиновались. И вышло благо. Да, Ирод ограничился истреблением младенцев в Вифлееме и его окрестностях. Но разве не смог бы Сатана вызвать и распространить эти волны завистливой злобы намного дальше, и склонить к подобному же злодеянию всех владык Палестины, дабы уничтожить будущего Царя иудеев? Смог бы. Что и случилось в начале служения Христа, когда повторяющиеся чудеса возбудили внимание толпы и привлекли взгляд власть имущих. И если бы так произошло, как бы мы сумели пересечь всю Палестину, чтобы из далекого Назарета попасть в Египет, в эту гостеприимную по отношению к гонимым евреям землю, и сделать это с маленьким ребенком и в разгар преследований? Гораздо легче бежать из Вифлеема, хотя и столь же горестно.
Повиновение всегда спасительно. Помни это. 10. А почтение к священнику – это всегда признак христианского воспитания. Горе – и Иисус говорил это, – горе тем священникам, что утратили свой апостольский пыл! Но горе также и тому, кто думает, что позволено не считаться с ними! Ведь они освящают и преподают истинный Хлеб, нисходящий с Неба. И соприкосновение с Ним делает их святыми, подобно священной чаше, даже если сами они не святы. За это они ответят перед Богом. Вы же почитайте их такими[5], а об остальном не заботьтесь. Не будьте более непримиримыми, чем ваш Господь Иисус, который по их команде покидает Небо и сходит, дабы быть вознесенным их руками[6]195. Учитесь у Него. И если они слепые, если глухие, с парализованной душой и больным умом, если они в проказе многих грехов, вразрез со своим призванием, если они подобны Лазарям в гробнице – взывайте к Иисусу, чтобы Тот исцелил их и воскресил.
Призывайте Его своими молениями и своими страданиями, о жертвенные души. Спасти чью-нибудь душу – это предназначить к Вечности собственную. Но спасти священническую душу значит спасти великое множество душ, потому что каждый святой священник – это невод, тянущий души к Богу. И спасти священника, то есть, освятить его, посвятить заново, значит сотворить такой таинственный невод. Всякая его добыча – это сияние, прибавляющееся к вашему вечному венцу.
Ступай с миром».
[1] Синедрион – высший религиозный совет иудеев. Его семьдесят членов состояли из трех групп-сословий: священнической аристократии, принадлежавшей к партии саддукеев; старейшин – знатных мирян, являвшихся, обычно, крупными землевладельцами; и книжников или законников – богословов, толкователей Закона – как из числа фарисеев, так и из саддукеев
[2] См. (Мф. 2:23), где в оригинале стоит слово ναζωραîος, означающее именно: назарянин. Характерно выражение: «говорят…», в отличие от обычного: «сказано…» или «написано…». Это может относиться к устным преданиям, а не к Писанию, где мы не находим этих слов
[3] (Мф. 15:18-19), (Лк. 6:45)
[4] Духовника.
[5] Т. е. святыми.
[6] Речь о Евхаристии, когда на возгласе: «Святая – святым» священник берет своими руками уже освященный Хлеб, Тело Христово, и возносит Его над Престолом.