ГЛАВА ПЯТАЯ
Сандру, привыкшую к шумной и беззаботной студенческой жизни, угнетало одиночество. Молодежи в деревне не осталось: кто на фронте, кто в эвакуации.
Осень уже сменилась зимой, а войне не видно конца. В деревне ходили слухи, что фашисты овладели Москвой. А потом заговорили, что гитлеровцы потерпели под столицей поражение. О размерах и значении битвы под Москвой в Корпиярви, конечно, не знали. Но вести эти радовали, и Сандра осмелилась спросить у Петри:
— Правда ли, что фрицам под Москвой досталось?
— Они называют это тактическим отступлением, но, кажется, получили они там! Они ведь планировали закончить всю кампанию до осенней распутицы.
Хотя жителям Корпиярви приходилось рыть окопы, заготовлять для оккупантов дрова, ухаживать за скотиной, которую пригнали откуда-то в колхозный хлев, но люди, кроме всего прочего, занимались и своими нехитрыми домашними делами: топили печи, носили воду, ремонтировали мережи и сети для будущей весны да с тревогой подсчитывали, как бы дотянуть до свежей рыбы, до нового картофеля, до грибов и ягод... Так жили и Петри с Сандрой.
Старик Петри еще осенью наскреб в колхозной ригаче прошлогодней мякины и отсеял с полпуда ячменя. Ручным жерновом Сандра смолола его на крупу. По субботам в русской печи у них парилась вкусная каша. В этот день Марина Никитина приносила им молока и звала в баню.
Сегодня была суббота. Тлевшие в печи уголья чуть освещали избу. Напарившись вдоволь в бане, старик отдыхал на теплой лежанке. Сандра еще не вернулась из бани. Что бы Петри ни делал, он постоянно думал об одном: когда же кончится эта война. Сердце его болело от того, что скашиваемые веками луга остались в прошлое лето нетронутыми, что поля не чернели после осенней вспашки. И разве это дело —весна на пороге, а никто и не думает вывозить навоз на поля. «Неужели к к весне наши не одолеют антихриста?» — вздыхал старик.
Глухо стукнула калитка. «Что это Сандра так скоро?»— удивился он и стал неторопливо спускаться с лежанки. Стук в дверь повторился. Это была не Сандра. Петри подтянул холщовые подштанники и сунул ноги в опорки.
-- Кого леший носит в такой час?
На пороге стоял Пекка Карванен. В руках у финского солдата была книга, которую он брал читать у Сандры.
«Вот ведь чего-то все ходит и ходит к нам»,— с неудовольствисм подумал старик.
Между тем Пекка извинился за свой приход и попросил разрешения подождать Сандру. И еще он сказал Петри, что сегодня у него совсем паршиво на душе.
Как-то вечером Карвонен зашел к Мелентьевым. Потоптавшись в нерешительности на пороге, он вежливо попросил Сандру:
— Не дадите ли вы мне, барышня, что-нибудь почитать?
— А что вам дать? У меня и книг-то нет.
— Когда мы первый раз заходили сюда с Калле, я заметил у вас под лавкой одну книжку...
Сандра перепугалась. Что за книжка валялась тогда под лавкой, поди теперь, вспомни? Да и зачем она понадобилась Карвонену? А потом осмелилась и подала Пекке «Как закалялась сталь» на финском языке. Взяв книгу, он ушел так же тихо, как и появился.
На следующий день в кадке под крыльцом Сандра обнаружила смятую бумажку. Буквы на ней расплылись от воды, по девушка прочла: «Активной комсомолке Сандре Мелентьевой за хорошее руководство хором Дома пионеров Хирвиярви. Секретарь райкома комсомола», подпись и дата.
Слова эти были написаны на титульном листе книги, которую унес с собой Карвонен. Как же этот листок попал сюда? Неужели Пекка вырвал его и выбросил в кадку? Почему он не показал его начальству? И кто же такой этот Пекка Карвонен? И опять у Сандры мелькнула мысль о побеге. Но было страшно решиться на это. Малейший шум с улицы заставлял Сандру вздрагивать и прислушиваться. Теперь девушка и сама удивлялась, как это она могла так смело и независимо держаться тогда на допросе. «Я слишком много думаю об опасности»,— старалась успокоить себя Сандра.
Заходил к Мелентьевым и сержант Калле Коккола. Хозяева отвечали на его вопросы односложно: «Да», «Нет», «Не знаем»... Но это ничуть не смущало сержанта, он всегда был словоохотлив.
Вскоре для Сандры прояснилась цель посещения Кокколы. Как-то она перебирала на сарае ягоды. Застав девушку одну, финн направился к ней, недвусмысленно улыбаясь. Сандра поднялась и бросилась в избу, но Коккола, преградив девушке путь, схватил ее за руку:
- Погоди, куда торопишься?
А ну, не лапай!--И Сандра рывком высвободила руку.
Но не тут-то было. Калле схватил ее в охапку и повалил на сено, однако сильный удар ногой в живот заставил сержанта скрючиться от боли.
Сандра выскочила во двор. «Убью, сволочь, рюс-ся!..»— донеслось ей вдогонку. Через некоторое время Коккола вышел от Мелентьевых и направился к школе. Шагая по деревне, он уже не насвистывал, как обычно.
Больше он к Мелелтьевым не заходил. Но Сандра боялась, что он придет снова и потащит ее на допросы, этот отвратительный Коккола. А Пекка Карвонен вернул книгу «Как закалялась сталь» и взял новую— стихи Пушкина на финском языке. Но не уходил. Он уселся рядом со стариком Петри и молчаливо смотрел, как тот тачает сапоги. Сандре казалось, что Пекка хочет ей что-то сказать. У нее и у самой вертелся па языке вопрос, не он ли вырвал листок из книги, но, спросив, Сандра выдала бы себя с головой, и потому решила молчать.
Пекка стал заходить к ним все чаще. Он часами сидел, не произнося ни слова, но всегда был вежлив и настроен дружелюбно. Однако для Мелентьевых по-прежнему оставалось загадкой, зачем он ходит.
Однажды он увидел альбом с фотографиями и попросил разрешения посмотреть его.
— Эту девушку я видел,— вдруг сказал он, указав им фотографию Нины Никитиной.
— Да ведь ее здесь нет.
— Я видел ее в прошлую одйну. Славная девушка. Грозилась съесть меня.
- Съесть?
- Да я уж очень боялся большевиков, - вот она надо мной и пошутила. Она отсюда родом? - Да, вон их дом, рядом с нами.
- Вот как? А я и не знал... Да-а, хорошая девушка. Можно сказать, она меня от петли спасла... Я был уверен, что меня ждут пытки, и так боялся...
- Да расскажите же, как это случилось? — с нетерпением перебила его Сандра.
- А дело было так. Наше отделение послали для поимки нескольких человек, вырвавшихся из окружения. Мы настигли их на болотном островке. Командирому нас был Калле Коккола. Он приказал мне с одним
парнем отвлечь внимание противника, пока наши окружают их. Я усердствовал до того, что все патроны
расстрелял... Оглянулся и вижу: ко мне подползают
люди в маскхалатах. Думаю, подмога пришла. Кричу
им: «Патроны кончились, выручайте!» — «На, бери!» Подполз я к тому, кто обещал патроны. А он поднялся
да как крикнет; «Руки вверх!» Только тут я понял свою
ошибку, выхватил нож, да поздно было. Два дюжих | парня повалили меня, связали руки.
Тот, кто говорил по-фински, оказался командиром; пограничников. Они пришли на выручку к своим.: А среди тех, кого мы преследовали, была и эта дедушка.:
— Нина? — невольно воскликнула Сандра.
— Она самая. Она знала командира пограничников, и они даже обнялись при встрече... Через несколько километров сделали привал. На костре согрели мясные консервы и вскипятили воду.— «Есть хочешь?» — спрашивают меня. «Ну, думаю, накормят, допросят и пулю в лоб». И отвечаю им: «Я готов умереть и голодным». «Дурачок, не бойся, попробуй. Это, правда, не окорок от поросенка Антти Ихалайнена и Юсси Ватанена, но очень вкусно, а от говядины еще никто не умер»,— говорит мне эта Нина.
— Выходит, вы читали «За спичками» Майю Лассила? — удивился я.
Девушка только рассмеялась... А потом на допросах она переводчицей была.
— Она вам, кажется, приглянулась? — спросила Сандра.
Пекка улыбнулся и ничего не ответил. Девушка действительно была ему симпатична. Он вспоминает ее улыбающееся лицо, которому хорошенькие ямочки на румяных щеках придавали милое детское выражение,
Душевная девушка.
Сандра не знала, верить или нет, но рассказ Пекки звучал очень правдоподобно. Да и зачем бы он стал выдумывать? Перед уходом Пекка предупредил:
— Нашим об этом говорить не стоит,..
Так Сандра впервые увидела в этом солдате чужой страны человека. Она
вспомнила, что он, в отличие от Кокколы, никогда не говорил о войне. Да, вероятно, и относился к ней без особого энтузиазма. Теперь для девушки стало ясно, что это именно Пекка вырвал из книги страницу, чтобы не подвергать ее опасности.
Вскоре раскрасневшаяся и, как показалось Пекке, необыкновенно красивая пришла Сандра. Пекка, почувствовав, что его дальнейшее пребывание было бы нежелательным, смущенно, сказал:
— Я тут книгу принес. Пойду.
В дверях он остановился и как бы между прочим сказал:...
— В окрестностях Корпиярви появились партизаны. Вот так. Ну, будьте осторожнее. — И захлопнул дверь,
не стал любопытствовать, какое впечатление, произвела на старика и его внучку эта новость.
Петри подбросил углей всамовар и после этого сказал:
— Чего он к нам ходит? Ты смотри, Сандра...
Внучка на это никак не отозвалась. Весть о партизанах пробудила в Сандре надежду, что теперь она ныберетея из этой «мышеловки», так она называла оккупацию. «Знать бы, где они, сразу бы ушла к ним»,— думала с решимостью Сандра.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Осенние сумерки сгущались. Нина и Самули с трудом брели по тропинке, поросшей мелким кустарником и низкорослым ягодником и без конца петлявшей по склонам холмов, оврагам и каменистым взгорьям...
Нередко они останавливались и, сдерживая дыхание, вслушивались в ночную тишину. Ничто не нарушало ее. Только черный лес монотонно шумел, чем-то напоминая отдаленный гул порожистых северных рек.
Путники рассчитывали переночевать у озера Каттилаламби, но под вечер пошел дождь. Одежда промокла насквозь. Костер разводить было нельзя, и им пришлось продолжать путь к рыбачьей хижине Перяламби. В ней можно отдохнуть и обсушиться, если только и туда не добрались враги.
Тяжелые рюкзаки давили плечи, ноги ныли от долгой ходьбы. Нервы были напряжены до предела. За любым кустом, за любым деревом мог поджидать враг.
Пойти этой дорогой посоветовал им Григорий Иванович Петров, командир партизанского отряда, находившегося в то время на коротком отдыхе. Григорий Иванович принимал участие в разработке маршрута и сам проводил их в путь.
Самули шел впереди. Он хорошо знал эти места. Чтобы забыть усталость и опасность, Нина старалась думать о чем-нибудь постороннем. Но непослушные мысли убегали в завтра, и она с тревогой думала, как встретит ее мать, как отнесется к ее замужеству. Вдруг она не признает Самули?..
Собираясь в путь, Самули шутил, что надо задобрить тещу гостинцами. И он втиснул в свой вещевой мешок килограмма три пшеничной муки. Этот лишний груз давал сейчас себя знать.
Ночью они вышли к Перяламби, к маленькому заливу, где у местных рыбаков издавна был лодочный причал. Но теперь на берегу лодок не было. С озера дул холодный ветер, тяжелые калл и дождя шуршали по опавшей листве, волны глухо шумели, набегая на прибрежные камни. Лесная избушка, как большая каменная глыба, темнела на противоположном берегу залива, на самом носу длинного мыса. Что их там ждет, приют или опасность? Никаких признаков жизни не было видно. Безопаснее всего было дождаться утра, но тогда придется мокрыми просидеть в кустах всю ночь; а когда рассветет, то разводить в избушке огонь будет уже
рискованно.
— Интересно, глубоко ли здесь? — шепнула Нина, кивнув головой на заливчик.
— Ты что, «плавь?.. С ума сошла! Прошлой ночью уже заморозки были...
Будь вода чуть потеплее, этот залив метров в пятьдесят шириной не был бы для Нины преградой. Недаром когда-то она была чемпионкой района по плаванию. Как же быть?
— Лучше в обход,— предложил Самули.
Окружным путем до избушки было километров
десять, и все эти десять километров на каждом шагу их могла поджидать
новая опасность.
— Нет, надо вплавь,— решительно произнесла Нина и начала раздеваться.
— В таком случае — я,— отстранил Нину Самули и быстро скинул с ног сапоги.
Он зашел в воду, погрузился по грудь, но вдруг покачнулся и упал. С большим трудом удалось ему выбраться на берег. Судорога свела ступню. Нина набросила на Самули плащ и принялась растирать ему ногу.
— Пойдем в обход.
— Одевайся. Теперь попытаюсь я.
Нина осторожно вошла в воду. Вода была черной, как смола. Шаг за шагом девушка погружалась все глубже. И вот уже вода стала казаться ей теплее, чем воздух, и тогда она быстрыми сильными рывками поплыла через залив.
Самули с берега следил за Ниной. Но вдруг он потерял ее из виду, словно озеро поглотило ее. Он уже готов был прыгнуть в воду, на помощь жене, но рассудил, что в такой кромешной тьме да еще после судороги это бессмысленно. «И зачем я, дурак, отпустил ее?»— укорил себя Самули. Он поднялся вверх по склону, но и оттуда ничего нельзя было разглядеть.
Прошло больше часу, Нина не возвращалась. Самули почувствовал, что больше не в состоянии ждать ни минуты. Он схватил карабин и в обход по берегу пошел к избушке. Ветки больно стегали его по лицу, ноги проваливались в топкое болото, но он, как медведь, убегающий от погони, упорно ломился вперед и уже не обращал внимания на шум и треск сучьев. В густом ивняке Самули наткнулся на лодку и переправился на ней через залив.
Нина тем временем выбралась на берег. Ее знобило. Подкравшись к избушке, она протянула дрожащую руку к дымовому отверстию в стене. Окошечко было открыто, и теплом из избушки не тянуло. Значит, печь не топили. «Обратно мне не добраться,— подумала Нина.— Надо войти и отогреться».
Она отворила дверь и, пригнувшись, вошла в избушку. Чувствуя, что теряет силы, опустилась на пол, устланный сеном. Потом девушка вспомнила про обычай карельских рыбаков и охотников оставлять на всякий случай спички, растопку и соль. Пошарив руками в темноте, Нина нашла печь, в подпечке лежали мелко наколотые дрова и береста. В углублении стены, рядом с печкой, под руку попался коробок спичек.
Скоро в печи заиграл огонь, и Нина с наслаждением склонилась к нему... Но вот дождь сильнее застучал по крыше, и она словно очнулась: «Самули! Надо идти за ним». Нина выбралась на улицу, отыскала в кустах старенькую лодку деда Петри, о которой говорил им Григорий Иванович. Весел в ней не оказалось. Недолго думая, Нина подобрала на берегу обломок доски и, подгребая то с одной стороны, то с другой, переплыла залив.
Однако Самули на месте не оказалось.. Рюкзаки лежали на берегу, не было только карабина. «Куда он мог уйти?» — забеспокоилась Нина.
— Самули,— позвала она негромко, вполголоса. Ответа не последовало, и тогда Нина крикнула так, как кричала, бывало, в лесу когда они ходили по ягоды: Са-му-ли, э-ге-гей!
— Здесь я,— послышалось в ответ с другого берега, со стороны избушки!
Нина перетащила рюкзаки в лодку и поплыла.
— Если будем так кричать, угодим им в лапы, так и не добравшись до места,—упрекнул Самули.
-А ты бы ждал, как договорились,— вспыхнула Нина. Ее всю трясло от холода.
Самули еще не заходил в избушку. Дрова прогорели, и огонь погас, но угли поблёскивали красноватыми искорками, будто: приветствуя гостей. Самули втащил рюкзаки, Нина разогрела банку консервов. Тепло разморило их; а запах дыма и смолистых дров напомнил домашний уют.
— Это нам обоим урок,—: примирительно сказал Самули, когда они принялись за еду.
Но разговор не клеился. Может, из-за того, что нервы у обоих были на пределе. Или эта размолвка, возникшая при первой же трудности, предвещала что-то худшее?..
Усталость взяла своё. Они легли спать и сразу же погрузились в глубокий сон.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Калле Коккола справлял день рождения. Из дому он получил посылку с продуктами и порядочную бутыль «горючего». На вечеринку собрались «сливки» гарнизонного общества: молоденький худощавый лейтенант, младшие офицеры, Сипола, глава оккупационных властей в деревне, и полицейский. Из рядовых присутствовал только Пекка Карвонен, давний приятель юбиляра. Пекка был сыном состоятельного хозяина, к тому же в Финляндии он активно посещал собрания Аграрного Союза, в котором отец Калле был довольно крупной фигурой. А таких вещей Калле никогда не забывал.
Потягивая вино, гости желали имениннику долгих лет жизни и успеха у женщин. Лейтенант выводил что-то веселое на губной гармошке. Гости были бы не прочь потанцевать, но дам в компании не оказалось.
— Хотя бы этот чертяка Пекка привел сюда свою
Сандру,— ворчал Калле.
— Так она со мной и пошла.
— Что?! — зашумел полицейский.— Девчонок? Да если прикажу, так бегом прибегут, черт возьми! Только
скажите!..
Он попытался встать, но покачнулся и грохнулся обратно на стул. Ещё немного поерепенившись, полицейский затих, голова его устало опустилась на стол, прямо на селедку, которая смешно торчала из-под его носа.
От запаха кофе и самогона, терпкого табачного дыма и чада керосиновой лампы в комнате нечем было
дышать. Мужчины начали скидывать с себя верхнюю одежду. Хватившие лишнего, принялись хвастаться своими «подвигами».
— Мне было двадцать пять лет, когда я разругался в дымину с отцом. Он меня честил, дескать, я только и трачу его деньги; а ничего не умею,- рассказывал Сипола.
- Папаша-то твой, пожалуй, был прав,- вставил Коккола.
Но Сипола уже вошёл в раж и твердо решил рассказать историю своей жизни, поэтому замечание Калле он пропустил мимо ушей.
— Ну, тут уж я рассердился. Собрал свои монатки — и в Хельсинки. А там одна барыня искала себе в имение управляющего. Меня приняла дочь этой барыни, сочная, как спелое яблоко, и красивая, как розочка. Девушка разглядывала меня, будто покупала лошадь на ярмарке.
— Скажи прямо, с которой ты шашни завел? — насмешливо спросил Калле.
— Да погоди ты, не забегай вперед. Налей-ка лучше, если там еще осталось. Лишний глоток всегда освежает... Так на чем я остановился?
— На том, что девица разглядывала тебя, как жеребца на ярмарке,— напомнил кто-то.
Пекка сидел тихо и слушал пьяную болтовню. Он смотрел на Сипола, долговязого, некрасивого человека, и усмехался про себя: «И о чем только бог думал, когда создавал такую образину?»
— Ага,— продолжал тем временем Сипола.— Я тоже пригляделся к барышне и смекнул, что это настоящая кобылица... Хотя мамаша ей не уступит, нипочем...
Вдруг в комнату без стука вбежал связной:
— Дежурному передано, сообщение, что в районе между Хаапаярви и Корпиярви опять замечены партизаны. Получен приказ объявить тревогу и поднять на ноги весь гарнизон.
— К чертовой матери партизан и все эти тревоги! — закричал Калле, наливая гостям еще по рюмке.— Боятся, как зайцы. Где только ветка под ногой хрустнет, там уж им мерещатся партизаны. И сразу — тревога! А ну их! Давайте пить и петь!
От рюмки никто не отказался. Однако Сипола заметно протрезвел:
— Послушайте, ребята, раз получен приказ, охрану надо усилить. Да и наша личная безопасность этого
требует.
Пекка знал, что Сипола в темноте один даже по деревне ходить боится, а что уж говорить о лесе, куда опять погонят солдат. Слова Сиполы не на шутку разозлили его.
— Пусть сегодня о нашей безопасности позаботится сам господин Сипола!—-крикнул он, стукнув кулаком по столу.
— Правильно! — поддержал друга Калле.
—
Сипола только рассмеялся, оскалив кривые зубы.
— Приказ есть приказ.— Лейтенант поднялся и направился к двери.— А солдат есть солдат, приходится подчиняться, Карвонен.
— Господин лейтенант, но не я ведь войну выдумал...— пьяно оправдывался Пекка.
— И не я. Но кто ее выдумал, это меньше всего интересует партизан. Их дело взять нас за шкирку — и нож в спину. Не так ли, господин Сипола?
— Именно так, черт возьми!
— Ну и сволочи эти рюсся, день рождения спокойно отметить не дадут,—выругался Коккола и тоже начал одеваться.
— Ну что ж, пошли, но и Сипола пусть идет с нами,- упрямо сказал Пекка.
Пекка плелся в самом хвосте отряда. Дождь хлестал но лицу, сапоги неприятно чмокали в липкой, густой грнзи. Сейчас бы забраться на сарай, зарыться с головой в сено и проспать там до утра. Шагавшие впереди солдаты недовольно ворчали.
— Это все придумано, чтобы нас погонять,— довольно громко произнес Пекка.
За деревней солдаты рассыпались по окопам и стали вглядываться в темный лес за полями. Понемногу глаза привыкли к темноте и уже различали отдельные деревья, камни, очертания кустов... Но где же партизаны, ради которых их сюда пригнали?
Дождь усиливался, холод пробирал до костей. Какого черта их заставляют тут торчать и мокнуть? Делать господам нечего, вот они дурью и маются... Пекка поднялся и перебрался из своего окопа к товарищам.
- Говорят о свободе человека, о свободном обществе...— басил один из солдат, прибывший совсем недавно в Корпиярви; до этого он воевал и был ранен.— Какая это к черту свобода, когда тебя насильно гонят из дому убивать других! А тот другой тоже жить хочет и, чего доброго, возьмет и свернет тебе шею...
— Но нам, говорят, надо отвоевать Карельский перешеек,— ответил ему насмешливо Пекка.
— А какой в этом смысл, если из-за несчастного клочка земли гибнут тысячи людей?
На краю окопа вдруг появился Калле Коккола.
— Прекратить разговорчики! Все по местам, живо!
Пекка Карвонен нехотя направился к своему окопу. По пути он завернул за угол сеновала, чтобы тайком зажечь там погасшую сигарету.'Из.сарая заманчиво тянуло еле уловимым, душистым запахом сена. В этом запахе было что-то родное, домашнее. И Пекке так захотелось забыть о холодных окопах, о дожде. Он даже не оглянулся, видят его или нет, проскользнул в приоткрытую дверь и с удовольствием зарылся в сено. Сразу стало тепло и уютно. Почему-то вдруг вспомнилось возвращение, в Финляндию из советского плена.
Дома его давно уже считали покинувшим этот свет и даже отслужили в церкви заупокойную мессу. Помолвленная с Пеккой Лююли обронила на первых порах слезу, слушая, как вернувшийся с фронта командир ее жениха, сержант Калле Коккола рассказывал о его гибели. Однако при следующих встречах Калле и Лююли все реже вспоминали Пекку, и все меньше тосковала о нем невеста... В конце концов Калле влюбился в Лююли. На том и кончились ее печаль по жениху да и затянувшееся девичество.
На: границе Пеку встретила финская государственная полиция. Его расспрашивали и допрашивали, передавали из рук в руки от одного чиновника к другому. Чиновники не могли поверить, что Пекку Карвонена отпустили из Советского Союза, не завербовав для распространения комму мистических идей в Финляндии. Но в конце концов убедились; что большевикам не удалось обратить Пекку в свою веру. И вот погожим, летним днем он вернулся в родные места. Папаша Карвонен не выказал особой радости по случаю возвращения сына.
— Вот как, большевики помиловали старшего наследника хутора Карвоненов,— удивился отец..—Странно, очень странно... Но, перкеле, если ты притащил с собой идеи Кремля, то...— Тут папаша Карвонен на минуту, замолк, и молчание его было красноречивее слов.— Из-за таких трусов, как ты, мы чуть не лишились страны вместе со всем твоим наследством в придачу...
Зато госпожа Карвонен по-матерински обрадовалась нозвращению сына.
— Ну чего ты распетушился,— тихо и спокойно, но с упреком, говорила она. И хотя господин Карвонен всегда старался показать себя хозяином, власть была целиком, в руках госпожи. В их доме все соответствовало старой доброй финской поговорке: - муж - глава семьи, но жена—та шея, на которой голова вертится.
— Я не петушусь,-я просто сказал ему, что думал. Неужели ты не понимаешь, как мне обидно. Я все хвастался, дескать, сын Карвонена покажет, как надо защищать нашу Суоми. А он взял да и сдался в плен. А говорил перед уходом: или грудь в крестах, или голова в кустах… Как я теперь людям в глаза смотреть буду?
Пекка молчал. Подобной встречи он никак не ожидал. В душе его вдруг вспыхнула злость: с государственной полицией легче было разговаривать, чем с родным отцом!
— Послушай-ка, отец, — не выдержал он,— ты тут языком ратовал за великую Финляндию. А я за нее дрался. Не на жизнь, а на смерть. И не моя вина, если в мире есть кое-кто посильней, чем сын Карвонена.. Иваны тоже не лыком шиты.
— Молчать! — взвизгнул папаша Карвонен. — Ты слышишь, мать, что он говорит? Не успел порога переступить, как давай хвалить иванов! Вот какой ценой ты заплатил за свою шкуру!? Запомни, чтоб я этого больше не слышал!
На следующий же день весть о возвращении Пекки Карвонена распространилась по всей округе. Охам и ахам не было конца.
Живой? Да как же его отпустили? Как- же его не упрятали в Сибирь? Тут что-то не так... Как же, как же? Крепкий орешек подкинул Пекка Карвонен односельчанам, и теперь все они раздумывали: какая же сила спасла его? Одни считали, что это воля божья, другие намекали на туго набитый кошелек папаши.
Через прислугу людям стали известны подробности встречи отца с сыном. И это дало новую пищу для разговоров. Кое-кто припомнил, что папаша Карвонен всегда недолюбливал Пекку, потому и набросился теперь на него. Сельский кузнец Корпела, бывший узник политической тюрьмы в Таммисаари, высказался откровеннее всех: «Да такой ярый лахтарь. как Карвонен, своего собственного сына не пожалеет».
Находились и такие, кто был одного мнения с хозяином Карвоненом. Торговец Саволайнен, например, сказал с негодованием: «Карвонен поглаживает сынка по головке, хотя тот заслужил пулю в лоб».
Многие матери, к которым не вернулись с войны сыновья, завидовали госпоже Карвонен.
Соседи из любопытства заходили поглядеть на Пекку. Явился однажды и Калле Коккола, явно смущенный несколько щекотливым положением, в котором он оказался по отношению к другу. Поставив у порога саквояж, он подошел к Пекке и неуверенно протянул руку:
— Позвольте вас приветствовать?
— Если вам угодно,—в том же тоне ответил Пекка. «Ишь как присмирел наш сержантик»,—с удовольствием подумал он, чувствуя себя хозяином положения.
Разговор у них не клеился. Калле посматривал на своего бывшего солдата с явным беспокойством. Пекка уселся за стол, взглядом приглашая гостя последовать его примеру.
— Мы думали, что вы погибли там на болоте,— произнес Калле, чтобы завязать разговор.
— Вот как? А знаешь что, кончай-ка ты с этим деликатным «вы».—И, помолчав, добавил: —Да-а, а тогда у вас не было времени думать о тех, кто остался на болоте.
— Тебе, Пекка, чертовски повезло, что ты остался в живых в той потасовке. За это можно и выпить, ей-ей.— И Калле потянулся к саквояжу, продолжая участливо: — Там был полный лес этих Иванов.
— Да ну, неужели так много?
— Правда, правда!
— Велики же у страха глаза.
— У страха?..
— Ну да, у страха. Их было всего-навсего семь человек.— Пекка с удовольствием наблюдал, как вытянулось лицо Кокколы.
— Но у них командиром был майор, а не какой-нибудь сержант.— Калле поставил на стол пару бутылок.— Всего-то?.. Семь, человек?
-Да, всего:то... Напрасно ты принес с собой эти
бутылки. У нас и дома найдется что выпить,— заметил
Пекка и, открыв дверь в соседнюю комнату, крикнул:—
Мама, ко мне тут гость пришел. Нет ли у тебя для нас
чего-нибудь?
Бывшие фронтовики поудобней устроились за столом. Благополучный исход войны — во всяком случае, лично для них—был такой удачей, которую стоило отметить. Из-за Лююля опоров не возникло. Калле попытался объяснить, как вышло дело, но Пекка оборвал его:
— Полюбились друг другу — и живите. Чего там
говорить... _
Выслушав рассказ Пекки о том, как он попал в плен, Коккола вынужден был признаться:
— Да-а, и среди русских встречаются чертовски
крепкие ребята. Как-то раз два ивана отстали от своих
и не знали, что уже три дня как заключено перемирие.
Так, представляешь, наши кричат им, что война кончилась, а они в ответ — дескать, не имеют приказа о прекращении огня. Один из них так и погиб.— И, опрокинув стопочку, Калле перевел разговор на новую тему:—
А вот уж против германской силы ничего не скажешь.
Прут, как черти. Даже Париж взяли шутя.
— Зря ты радуешься. А если немцы точно так же
возьмут Хельсинки? — вполне резонно заметил Пекка,
- Хельсинки? — опешил Калле.
— Ну да. В наше время может случиться что угодно. Мне лично жаль французов.
Шумиха по поводу возвращения Пекки Карвонена из плена понемногу улеглась, вернее, ее оттеснили более важные события, происходившие на земном шаре: Европа и весь мир были потрясены неожиданным вторжением фашистских полчищ на территорию соседних стран.
Иногда все же заходил разговор про плен, и Пека рассказывал, как ему жилось в Советском Союзе. Как ни крути, а каждый раз ему приходилось признавать, что большевики, в общем-то, тоже люди. Финны слушали его, не зная, верить или нет. Многие качали головами — врет ведь, поди, недаром же в газетах пишут, что в Советском Союзе все живут вместе в больших бараках, что жены там коллективные, а детей отбирают от матери, едва они появляются на свет. Но совсем не верить Пекке было нельзя, ведь он вернулся оттуда в полном здравии, даже немного пополневшим.
Время шло. Пекка приглядывался к хозяйству, свыкаясь с обязанностями наследника хутора Карвонена. Отец переложил на его плечи основные заботы по дому, а сам разъезжал по делам —то в губернский центр, то в Хельсинки, где принимал самое активное участие в партийных собраниях и делах Аграрного Союза. Возвращаясь домой, он проверял, как ведется хозяйство, просматривал счета, давал сыну новые задания, причем требовал от него расчетливого подхода, разворотливости и сноровки. И Пекка старался, как мог..Теперь он вечно был занят: то надо проверить, хорошо ли работники прочистили дренажи, то договариваться с оптовым торговцем о покупке удобрений; да так, чтоб не переплатить лишнего, а там, глядишь, новая забота — как бы повыгоднее продать лес на корню.
В мире тем временем шла война. В усадьбе Карвоненов о ней знали пока лишь из газет.
Иногда Пекка ездил в город поразвлечься и недурно проводил время в компании молодых людей. Частенько его видели в обществе барышни Катри, дочери торговца Саволаанена. Это дало повод для новых разговоров о Пекке Карвонене.
Катри была привлекательна и неглупа. Она закончила торговую школу и вела бухгалтерию в конторе отца. К тому же Катри была наследницей внушительного состояния, Это обстоятельство весьма заинтересовало папашу Карвонена, который помышлял о расширении овоих владений. А для этого он остро нуждался в капиталовложениях и солидных кредитах. Во время войны Саволайнен неплохо нагрел руки на торговых сделках. Сумеет Пекка породниться с ним, тогда и Карвонену перепадет частичка от этих огромных прибылей. Саволайнен, услышав о дружбе своей дочери с Пеккой| весь, вспыхнул: «Неужели, черт побери, для дочери Саволайнена не найдется лучшей пары, чем этот изменник родины,- околпаченный большевиками?»
Сама же Катри была очарована Пеккой и его романтической биографией. Затаив дыхание, слушала, она его рассказы про войну и про советский плен. Ей казалось забавной шутливая угроза девушки-большевички, что Пекку сначала откормят, потом прокоптят и съедят с перчиком. Катри просто не верилось, что та девушка чисто говорила по-фински, что она читала Киви, Минну Кант, Лассила и даже знала содержание этих произведений лучше, чем Пекка. Катри страшно гордилась перед подружками, что именно ее выбрал этот повидавший виды парень.
Жизнь улыбалась сыну Карвонена, и будущее рисовалось ему в радужном свете.
Однажды папаша Карвонен приехал из Хельсинки вместе с младшим сыном Тойво. Тот изучал в столице юридические науки. Сейчас он вернулся из Берлина, где продолжал овое образование,
— Потрясающе! — воскликнул Тойво при виде Пекки.— Я снова вижу брата, побывавшего в лапах у рюсся. Как поживают в Москве большевики? Или ты уже стал забывать про них, перкеле? Ну и ну, ведь мы не виделись с тобой почти два года.
Тойво все говорил, хлопал Пекку по плечу, улыбался и, не ожидая ответа на свои вопросы, продолжал:
— Известно ли тебе, что со вчерашнего дня я состою
на службе в дивизии фюрера, прибывшей к нам в Финляндию? Это большая честь, ты можешь гордиться своим братом. Я личный, переводчик командира части. А он человек бывалый, даже участвовал во взятии
Парижа...
Тойво говорил без умолку. Время от времени он поглаживал светлые волосы, самодовольно потирал подбородок. Весь он был начинен важностью и спесивой самоуверенностью.
Пекка слушал брата, но к речам его относился сдержанно. Честно говоря, его пугало какое-то дурное предчувствие. Пекка слышал уже о немецкой дивизии, высадившейся в Финляндии, чтобы преградить путь распространению большевистской заразы на Запад.
— Мы вернем финскому народу Карельский пере
шеек, и даже больше,— шептал Тойво на ухо брату.-
Так что и ты сможешь сполна расквитаться со своими
русскими «товарищами».
Выходит, опять война?—спросил ошарашенный Пекка.
— Уж не думаешь ли ты, что немцы прибыли сюда только из-за наших милых девчонок? Святая простота! Хотя, конечно, здесь в провинции вы заглядываете только под хвост коровам, а до интересов страны вам и дела нет,- огорченно говорил Тойво, качая головой. Он серьезно считал, что уже достиг всего, о чем можно мечтать, и это позволяло ему самонадеянно думать, что он знает и понимает все.
— Глядите-ка на него! Обеспокоен якобы интересами страны, а сам продался немцам. Позвольте узнать, почтеннейший господин, сколько же вам заплатили? — насмешливо опросил Пекка, шаркнув перед братом
ногой.
— Подумай, что говоришь!
— Говорю то, что думаю.
-- Ах да! Я совсем забыл: отец ведь предупреждал меня, что ты стал несколько странным. А продают, мой братец, только товары, а не идеи...
— Ну и каковы же твои планы на будущее?
— Грандиозные. Мы выполним то, что оказалось не по плечу нашим отцам.
Пекка почувствовал, как в нем закипает злость:
— Опять «великая Финляндия»... О войне мечтают
только безумцы или дураки.— Он сжал губы, немного
помолчал, а затем решительно добавил:—Ты можешь
воевать хоть против самого черта, а с меня войны достаточно. Сыт по горло.
«А ведь пришлось опять пойти... Заставили...» — подумал Карвонен, засыпая под шум унылого осеннего дождя.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Нина проснулась на растете. Дождь, всю ночь шуршавший по крыше, к утру перестал. Тучи рассеялись, сияло солнце. Лучи его пробивались в избушку сквозь дверные щели и освещали черную закопченную печь и пол, устланный сеном. И Нина вспомнила, как однажды в Детстве она проснулась вот так же в лесной избушке. Над ухом у нее гудели комары, а с луга доносился легкий металлический звон: отец точил косу,
Пока Нина досматривала утренние сны, отец с матерые
успели скосить большой кусок лесной луговины,. В тот
день Нина до самого вечера бултыхалась в теплой воде
маленькой ламбушки.....,...,
Самули похрапывал рядом. Это сразу же вернуло Нину к действительности. Выглянув в щель на улицу, она осторожно открыла дверь, внимательно осмотрелась и прислушалась. Со стороны озера доносился шум утиной стаи. Совсем рядом, по нижним веточкам сосны прыгала синичка, приветствуя Нину своей однообразной песенкой «Ти-тн-тии...»
Берег, к которому они вчера вышли, виднелся совсем
рядом, а заливчик казался теперь значительно меньшеи уже, чем ночью.
Нина вернулась в избушку, присела рядом с мужеми легонько откинула упавшие ему на лоб волосы. Самули приоткрыл глаза и готов был уже вскочить на ноги, но Нина удержала его:
— Спи, рано еще.
— Надо бы пойти осмотреться.
— Я уже ходила. Все тихо. Нина снова прилегла рядом с Самули, прижалась к нему. Было приятно ощущать на щеке его теплое дыхание.
— Интересно, на месте ли тот тайник с продуктами,
про который упоминал Григорий Иванович? — вспомнил Самули.
— Ну, конечно, куда ему деться?
Днем они отправились в путь. Им осталось пройти короткий, но самый опасный участок. На дороге, ведущей из Перяламби в д