Узнав Танаку, старец сердечно усмехнулся, схватил руку самурая и энергично затряс ее. Танака попытался, было сдержать невольную ответную улыбку, но ничего не смог поделать. В обществе Эканара нелегко было казаться несчастным.
Эканар был самым известным — и, в сущности, единственным — мудрецом в Империи. Мудрецы предпочитали жить в городах западной части страны, где цивилизация была более развита. Эканар был родом с запада, и Танака знал, что всегда может на него положиться, потому что его родной отец тоже родился в одной из западных провинций. Именно стремление Танаки реализовать себя, несмотря на то, что он не принадлежал к родовитому сословию, в свое время помогло ему подняться на самую вершину самурайской элиты.
Эканар жил в Киото вот уже двадцать лет: ему нравилась спокойная и мирная жизнь. Здешние люди питали к нему уважение и восхищались им, принимая, как родного. Он немало помогал сельчанам своей мудростью, которая казалась им поистине безграничной.
—Ну, как идет жизнь старого вояки? — с чувством спросил Эканар.
В ответ Танака проворчал что-то неразборчивое и пожал плечами, всем своим видом показывая, что дела — хуже некуда. Эканар сочувственно закивал.
—Ладно, заходи! И занеси своего юного друга. Там у меня есть эль!
Самурай улыбнулся: все-таки в мире еще есть неизменные вещи. Старик никогда не упускал возможности пропустить стаканчик, и таких стаканчиков за день набиралось около десятка. Тем не менее, здоровье у Эканара было отменное, в основном благодаря его неизбывному оптимизму. Танака даже завидовал его способности всегда оставаться счастливым. В списке приоритетов буси для счастья почему-то не нашлось места.
|
|
Они вошли в тепло дома, и Эканар тут же наполнил элем две большие кружки. Хозяин и гости уселись в импровизированной гостиной, которую Эканар создал, уничтожив большую часть своего жилища. Все стены были уставлены полками с тысячами книг. Некоторые книги были невероятно древними; другие сохранились еще со времен Старого Мира. Бросались в глаза большие разделы, посвященные истории, географии, искусствам, психологии, конструкторскому делу, алхимии, языкам, мистицизму и магии.
Эканар уже перестал собирать свою библиотеку: мудрец удалился от дел в довольно молодом возрасте. Кроме того, найти подобные книги в восточных землях было практически невозможно, а тех, что уже занимали полки, с лихвой хватило бы на несколько жизней тщательного изучения — если бы Эканар решил этим заняться. Посетители раздражали мудреца своими требованиями, чтобы Эканар отвечал на их вопросы, будучи совершенно трезвым. Сам Эканар находил эти претензии весьма занудными.
Отхлебнув изрядное количество эля, он выжидательно посмотрел на Танаку.
—Значит, все рассказы про тебя — правда? — наконец спросил он. Теперь в голосе Эканара уже не слышалось веселья.
Танака понимал, чем именно интересуется старый друг. Его глаза затуманились от воспоминания недавно пережитого.
—Да, правда.
—Может, расскажешь поподробнее? — мягко поинтересовался Эканар.
По губам самурая скользнула тонкая улыбка. Он даже не предполагал, что старик проявит столько такта; обычно Эканар, что называется, сразу брал быка за рога. С другой стороны, Танака впервые мог поведать свою историю человеку, которому он доверяет. Он понимал, что этим облегчит себе душу после столь стремительного и неожиданного превращения из наиболее именитого воина Империи в обычного отступника.
|
|
—Сейчас Сегун находится в весьма слабом и щекотливом положении. Он боится за свое место, потому что знает, что дайме плетут против него заговор, собираясь, возвести на престол нового Сёгуна.
Эканар молча кивнул: то, что рассказал Танака, уже знал каждый крестьянин.
—Страже Сёгуна отдали тайный приказ убить всех главарей заговорщиков- дяйме, а также уничтожить всю их родню. Именно я, будучи капитаном стражников и вообще высшим офицером Стражи, отдавал распоряжения своим подчиненным. Мне приказали лично проследить за уничтожением господина Канадзавы, который тогда был моим наихудшим недругом. Но я почувствовал, что неспособен хладнокровно убить человека. Чувство долга во мне боролось с моей честью. Следовать полученному приказу значило пойти против принципов бусидо.
—И все же дошли слухи, что ты убил в поединке господина Канадзаву, а уж потом скрылся. Отчего же ты оказался в опале?
Танака опустил голову. Когда он заговорил, в голосе послышалась сильная горечь и раскаяние.
—Я не смог убить его четырехлетнего сына, который теперь унаследует трон отца. Там была мать ребенка... она просила меня не делать этого. Стражники уже приближались, а я все не мог заставить себя выполнить приказ.
После долгого молчания мудрец задал вопрос, который напрашивался сам собой:
—А почему не харакири? Я удивлен, что ты до сих пор жив. Лицо Танаки исказилось от боли и стыда.
|
|
—Н-не знаю; что-то остановило меня. Появилось сильное ощущение, будто я еще не сделал чего-то очень важного. Однако моя честь уже разрушена, и сейчас я настолько же мертв, как если бы совершил самоубийство.
—Говоришь, сделать нечто важное? Не понимаю, о чем ты.
—По-моему, это каким-то образом связано вот с этим мальцом.
Тут Эканар обратил внимание на второго гостя, до сих пор сидевшего тихо и смирно. Мудрец заметил, что в мальчишке, который теперь жался к своему единственному другу, действительно есть нечто необычное.
—Ну-ка, ну-ка, кто тут у нас? — произнес старик, наклонясь поближе, чтобы рассмотреть.
Танака с удивлением отметил, что мальчик нисколько не смутился пристального взгляда Эканара, хотя прежде вел себя совсем иначе. Он даже отвечал мудрецу внимательным и серьезным взглядом. Внезапно Эканар издал пронзительный вопль и подскочил на месте, напугав обоих гостей. Он тут же умчался куда-то, и Танака слышал, как он взволнованно мечется по соседней комнате. Самурай терпеливо ожидал возвращения друга, гадая, что это могло ему так срочно понадобиться. Эканар меньше всего был склонен к подобным взрывам чувств, хотя его жизненных сил хватило бы на троих.
Наконец Эканар вернулся, держа в руках бумажный пакет с длинными черными палочками. Он молча подвинул пакет мальчику.
—И что он должен с этим делать? — нахмурился Танака; он с удивлением поймал себя на том, что уже привык к роли старшего и теперь пытается защитить мальчишку.
—Это же лакрица, дуралей! Вот, сам попробуй!
Впрочем, ребенок уже сам разобрался, что к чему: он торопливо набивал рот сладкими палочками. Танака не был уверен, что детям полезно есть в таких количествах эту черную дрянь, зато Эканар, улыбаясь до ушей, довольно качался в своем кресле.
—Ну и где ты откопал этого маленького разбойника, а? — спросил старик.
Буси смущенно заерзал на стуле:
—Ну-у, это очень странная история... Однако старик вынудил его продолжать.
Поначалу сбивчиво, постепенно добавляя все новые детали, Танака поведал Эканару о своем сне-видении и путешествии, которое последовало за этим. Эканар слушал, с каждой секундой приходя все в большее волнение. Он то и дело перебивал повествование просьбами прояснить то или это, особенно интересуясь подробным описанием увиденного самураем ландшафта. Это сбивало Танаку с толку: он чувствовал, что память о том сне уже не столь остра, как раньше. Яркими и отчетливыми оставались только пронзительные глаза незнакомки, что указала путь.
Танака с удовольствием закончил рассказ, чувствуя: это было крайне необходимо, чтобы когда-нибудь не сойти с ума от этой тайны. Эканар же потянулся к полкам, где стояли книги по оккультным знаниям, и достал один фолиант. То была одна из самых ценных книг в его огромной коллекции. Мудрец принялся задумчиво листать книгу, неразборчиво бормоча себе под нос, то, кивая головой, то отрицательно мотая из стороны в сторону. Через несколько минут он громко захлопнул том.
—Выглядит, как невольная проекция астрального тела, — взволнованно объявил Эканар, — причем явно навеянная какой-то силой извне!
—Что-что?
Эканар изумился невежеству друга.
—Не обращай внимания, допивай свой эль. У меня еще с десяток бочонков осталось. Сам варил.
Эканар посмотрел на мальчика, который уже успел расправиться с лакричными палочками и теперь вытирал липкие ручонки о штаны.
—Как тебя зовут?
Мальчик никак не отреагировал.
—Кажется, именно это мы можем ему дать, — предположил Танака.
На миг Эканар задумался.
—Как насчет Шадд-рака? — спросил он. — В переводе с одного из западных языков это значит «странный».
Самурай задумчиво почесал подбородок: в этом имени было что-то такое...
—Ладно, пусть будет Шадрак.
Тут мальчуган понимающе заулыбался и воскликнул, указывая на Танаку:
—Кавмер! Кавмер!
Выкрик поразил Эканара до глубины души — Танака видел, какое потрясение отразилось на его лице.
—Что это он сказал? — тихо спросил он, с оттенком настойчивости в голосе.
—Это иудейский, — произнес мудрец, все еще сомневаясь, не ослышался ли он. — Один из языков Старого Мира.
—Ну и...
—Он назвал тебя отцом!
Танака воззрился на ребенка, вновь ощущая предопределенность судьбы.
Боль — лучший учитель.
— «Бусидо, Путь Воина»
Выставленная на солнце глиняная чашка так и останется глиняной чашкой. Чтобы стать фарфором, она должна пройти горнило раскаленной добела печи.
—Доктрина Белой Школы
Планета Теллюс
Ниппонская империя
Деревня Киото
Танака сидел, скрестив ноги и прислонившись спиной к стене небольшого чердака. Закрыв глаза, он дышал медленно и ровно, разве что чуть затрудненно. Единственная свеча тускло освещала комнату.
Рядом на крохотной кровати сидел Шадрак. Он с волнением и состраданием наблюдал за своим покровителем. Вдруг мальчишка резко повернулся, заслышав доносившийся снизу скрип. Что-то забухало, и люк в полу приподнялся. Шадрак увидел, как над полом явилась голова Эканара, и облегченно перевел дух.
—Иэйасу, кузнец уже ждет, — серьезно сообщил мудрец.
Танака со вздохом открыл глаза и поднялся, захватив завернутый в кусок черного шелка меч-катану. Катану он держал в правой руке, а левая бессильно болталась на тряпичной перевязи.
—Что ж, пойдем.
Он посмотрел на Шадрака — тот сидел, не меняя позы, только преданно следил за ним глазами, словно щенок за хозяином.
—Останешься здесь, — хмуро бросил ему Танака, — там, куда я иду, ты не увидишь ничего хорошего.
Мальчик только смотрел на него, не сделав ни единого движения, когда Танака с Эканаром начали спускаться по лестнице.
—Не переживай, — сказал Эканар. — Без лестницы ему не спуститься.
Мужчины вышли в колючий мороз ночи. Было жутко холодно, но ветра не было, кроме того, весь день падал снег. Оба понимали, что это едва ли не последнее затишье перед снежными бурями большой Зимы. Даже сама тишина сумерек казалась огромным скопищем напряжения, готового в любую секунду вырваться на свободу.
Они пробирались между деревянными домишками, которые в тумане казались одинаковыми. Несколько часов прозрачного и чистого воздуха кряду, будь то днем или ночью, для Ниппон были редкостью. Казалось, что вода и дым моментально кристаллизуются в воздухе.
Наконец они добрались до одиноко стоявшего дома. Из трубы валили густые клубы дыма, и кузнечный жар, казалось, ощущался даже через закрытую дверь. Наверное, это был единственный дом на всю деревню, который остался незаконопаченным на лютую зиму.
—Готов? — спросил Эканар. Лицо у него было непривычно озабоченным.
Танака набрал в грудь побольше воздуха и взялся за ручку двери. В лицо пахнуло жаром, и самурай с непривычки зажмурился. В кузнице они нашли Йориэ Сайто: обнаженный по пояс кузнец орудовал железной кочергой в горне, вороша багровые уголья. Каждое движение заставляло упруго бугриться мышцы на груди и животе кузнеца. Сайто поднял глаза и махнул гостям, пригласив войти.
Мужчины прошли в кузницу, не заметив, как худенькая тень мальчика проскользнула следом за ними внутрь и тут же растворилась в тенях, куда не доставали красные отсветы угля.
К их приходу Сайто приготовил крепкий дощатый стол и стул. На столе были разложены варварски грубые хирургические инструменты, включая пилы для распиливания костей и зажимы для мягких тканей. Взглянув на беспощадное железо, Эканар поспешно сглотнул тяжелый ком в горле, возблагодарив небо, что все это предназначается не ему. Скрытая радость вылилась в открытое сочувствие Танаке, хотя самурай держался стоически. Лицо у него было сосредоточенным и почти совсем спокойным.
—Угли уж нагрелись, — хрипло бросил Сайто.
Танака кивнул и уселся на стул.
—Я готов.
Кузнец взял чашку с отвратительно пахнущей красной дрянью и протянул ее буси.
—От этого ты заснешь на несколько часов.
Танака взял чашку, брезгливо исследовал ее содержимое, потом отставил ее:
—Нет. Это не по-нашему.
Эканар закашлялся; Сайто приподнял бровь.
—Но боль, когда пилят кость...
Вместо ответа самурай положил на стол сверток с катаной и развернул меч. Как только Танака вынул меч из ножен, кузнец восхищенно присвистнул. Клинок был сделан из самой лучшей стали, и работа мастера была выше всяких похвал. Даже не приглядываясь к написанным на рукояти инициалам, Сайто сразу же узнал руку своего отца. В свое время его отец слыл одним из лучших кузнецов-оружейников во всей Империи, так что сейчас клинки его работы считались очень ценными и редкими.
Самурай положил левую руку на столешницу и закатал рукав меховой накидки, обнажив кисть. Спасти руку было нельзя: сквозь багрово-черную, потрескавшуюся кожу блекло проглядывало гнилое мясо. Из трещин и волдырей сочилась зеленоватая и розовая вязкая слизь. Видно было, что Танака сильно страдал от развивавшегося заражения. Оставалось только...
Сайто в последний раз вопросительно посмотрел на Танаку. Самурай серьезно кивнул:
— Когда будете готовы, Сайто-сан, сразу начинайте.
И он тут же закрыл глаза, сосредоточившись на замедлении дыхания. Одновременно Иэйасу закрывал протоки надпочечников. Усилием воли он расслабил тело, освободив разум от всех страхов и посторонних мыслей.
Сайто глянул на Эканара, но увидел, что мудрец лишь беспомощно пожал плечами, и снова повернулся к ожидавшему Танаке. Такого в практике кузнеца еще не было. Казалось, что самурай вовсе не волнуется; его выдавали только выступившие на лбу бисеринки пота — или, может, это от страшной жары? — недоверчиво размышлял Сайто. Люди Ниппон вообще достаточно крепкие люди, а самураи тем более. Но Танака был лучшим из лучших самураев. Он победил в себе все страхи, за исключением разве что страха оказаться никому не нужным.
Кузнец нервно потоптался на месте, взмахнул острым, как бритва, мечом... Лезвие прочертило отвесную дугу, малиново сверкая в бликах красных угольев, и в мгновение ока отсекло больную руку по запястье.
Танака дернулся и глухо простонал, но не сдвинулся с места. Казалось, что он смутно осознает происходящее. Сайто быстро отер лезвие от крови и сунул меч в горн, прямо в кучу раскаленного угля. Потом он вынул катану и сильно прижал раскаленный докрасна клинок к обрубку руки. Пронзительно зашипел пар — это моментально свернулась опаленная кровь. Танака прерывисто вздохнул, лицо его исказилось от непереносимой боли. Но кузнец уже отнял потемневшее лезвие и бросил меч в чан с холодной водой. Сталь тут же успокоенно потемнела, и Сайто с содроганием подумал: если бы так же быстро зажил израненный обрубок!
Танака открыл глаза и полностью вернулся в этот мир. Из угла комнаты донесся отчаянный визг, и самурай повернулся на звук. Через мгновение он почувствовал на шее руки Шадрака. Мальчик насмерть перепугался за своего приемного отца: хотя лицо самурая оставалось таким же бесстрастным, в глазах Шадрак увидел всю боль, которая сейчас мучила его покровителя.
А Танака, взъерошив волосы мальчишки, уже говорил ему что-то ласковое, успокаивающее, стараясь разогнать обуявший приемыша страх. Наконец Сайто закончил охлаждать меч и аккуратно вложил катану обратно в ножны. Во взгляде кузнеца затаилось новое уважение к ронину.
—Что с ним делать будешь? — кивнул Сайто в сторону Шадрака.
Танака неопределенно сморщился.
—Когда окончится Зима, я начну учить его своему искусству, — с напряжением в голосе произнес он. — А до тех пор... может, тебе нужны подручные?
—Да уж, — проворчал Сайто, — мы наполним мускулами этого сорванца. Да и немножко дисциплины ему не повредит, я так полагаю.
—Не переживай, — в тон ему ответил Танака, — дисциплина — это последнее, чего ему недостает.
Деревня Киото
Й год правления
Го Сёгуна
(18 месяцев спустя)
Когда Танака распахнул настежь двери и ввалился в дом, весь окутанный клубами морозного воздуха, Эканар поднял голову. Самурай пнул дверь и сбросил на пол у очага вязанку хвороста. Несмотря на утрату левой кисти, Танака вполне мог справляться с большинством хозяйственных обязанностей. Сайто сделал ему подобие стального крюка-протеза, который худо-бедно давал возможность хоть как-то пользоваться левой рукой.
Эканар захлопнул книгу и внимательно посмотрел на ронина, занимавшегося раздуванием огня.
—Иэйасу, ты заставляешь меня волноваться.
—Это почему? — не поворачивая головы, поинтересовался Танака.
—Ты совершенно, невероятно изменился. Именно эта перемена в тебе занимает меня последние месяцы. В молодости ты просто снес бы голову любому, кто осмелился бы предложить тебе заняться поденной работой.
—Человеку свойственно меняться. То было лет двенадцать назад.
—Но не до такой же степени меняться. Я почти не узнаю тебя. Что стряслось? Ведь понятно, что такое философское отношение к жизни за одну ночь не появится.
Танака подбросил в очаг еще несколько сучьев. Огонь с каждой минутой чувствовал себя все увереннее. Покончив со своим занятием, самурай направился к глубокому креслу, не сводя глаз с веселых язычков пламени.
—Конечно, нет. Изменение было постепенным и заняло несколько лет. А начало всему, кстати, весьма эффектное, положил один крест... э-э, один обыкновенный человек.
Услышав, как торопливо поправился Танака, Эканар понимающе ухмыльнулся: от старых привычек не так-то просто избавиться.
—Однажды в Миско на улице на меня налетел какой-то старик. Это было лет восемь назад. Если точнее, то в ту ночь я налетел на него. Налетел, потому что был совершенно пьян. Он, конечно, очень извинялся, но я решил, что в любом случае не помешает проучить нахала.
Страх воспоминания смешался в глазах Танаки с весельем.
—У старика не было с собой никакого оружия, потому что закон запрещает низшему сословию ходить вооруженными. Он казался совершенно беззащитным, но стоило мне атаковать его, как старик легко победил меня. Его не смутило даже то, что я потянулся за мечом. Он просто ускользнул в сторону от клинка, потом разоружил меня и одним ударом выбил весь дух из моего тела.
—А я считал, что в бою ты непобедим. О твоих воинских умениях ходят настоящие легенды.
—Да, я никогда не терпел поражения... от самурая. А в этом случае моим противником был простолюдин, да и свидетелей не было. Так вот, когда я пришел в себя, оказалось, что старик притащил меня к себе домой. Поднявшись, я почувствовал себя оскорбленным — еще бы, ведь меня одолел какой-то крестьянин! Он даже порезал себе ладонь о мой меч, когда вкладывал его обратно в ножны, значит, кодекс чести был не нарушен. Моей вере во врожденное преимущество самурая был нанесен жестокий удар; вместе с ней понемногу стала разрушаться и моя чванливость, хотя для полного избавления от нее потребовались еще долгие годы.
Скоро старик стал для меня добрым другом. Я никому не рассказывал о нем — неудобно, чтобы капитан стражи Сёгуна наведывался к крестьянам. Но я научился у него философии, которой придерживаюсь и по сей день. Это была философия дисциплины и образования, но помимо всего, в ней был заложен фундаментальный принцип уважения к жизни в любом ее проявлении, а еще неприятие насилия, кроме случаев, когда без этого не обойтись.
—И что же это за философия? — Эканар не скрывал своей заинтересованности.
— Бусидо, — в краткий ответ Танака вложил все возможное уважение,
—Разве это не тот кодекс чести, по которому живет всякий самурай?
—Нет. Бусидо, которым руководствуются самураи, это кодекс чести, который служит лишь раздуванию и без того безграничного самомнения. Если самурая оскорбили, он обязан отомстить; а еще он должен выполнять приказы своего дайме невзирая на любые возможные последствия. Но этот бусидо никогда не был записан в книгах, он не является истинным Путем Воина.
—Как же тебе удалось выжить? Ведь ты был капитаном Стражи Сёгуна и вряд ли мог придерживаться принципа ненасилия?!
—В большинстве случаев мне помогали мои прошлые заслуги. Если нужно было что-то делать, я просто отдавал приказ. Мне было совсем не трудно поддерживать среди моих коллег мнение о себе как о жестоком и вспыльчивом человеке. Однако рано или поздно должен был наступить день, когда моя верность Сёгуну вступит в противоречие с Бусидо. Ты уже знаешь: этот день наступил, когда мне приказали расправиться с наследником Ихаты Канадзавы. Сегун настаивал, чтобы я самолично казнил жертву, потому что самым важным было именно убить. Ко всему еще я пользовался полным доверием Сёгуна.
—Наверное, его крайне огорчило твое исчезновение, — заметил Эканар.
Танака фыркнул.
—Да уж, он послал своего кебииси, Хидейори Йоситаку, чтобы тот прочесал всю Империю и разыскал меня. Видишь ли, пока Сёгун не взял меня под свою опеку, я не был настоящим самураем, даже, несмотря на то, что командовал всем Киото. Нельзя стать настоящим самураем, если ты не благородного происхождения и не имеешь родовитой фамилии. И все же Сёгуну удалось изменить это — он сделал меня капитаном своей личной стражи. В то время это было немыслимо, особенно если учесть, что я был полукровка; но никто, даже Канадзава не смог сказать ни слова против решения Сёгуна. Сёгун понимал, что мои способности слишком хороши, чтобы пропасть напрасно. Во время моего первого и, как я думал тогда, последнего визита во дворец правителя мне посчастливилось спасти Сёгуну жизнь.
В комнате воцарилась недолгая тишина. Потом Эканар заговорил.
—Думаю, что из Шадрака получится что-нибудь еще более странное, чем ты.
Глаза Танаки сузились:
—Что ты имеешь в виду?
Мудрец беспокойно заерзал.
—Не знаю. Но зато мы оба чувствуем, что это не простой ребенок.
—Ну и...?
Среди мыслей по поводу Шадрака были кое-какие соображения, о которых самурай предпочел бы даже не вспоминать. И все же он хотел узнать мнение старого и мудрого друга.
—Он — самый быстрый из детей, которых мне приходилось когда-либо учить. Его разум и любопытство воистину поражают.
Танака что-то проворчал: он не мог не согласиться, что тоже заметил это. Шадрак обучился их языку потрясающе быстро и теперь уже преуспел в чтении и письме. Обычно подобной привилегии учиться удостаивались только самураи, причем процесс обучения растягивался на долгие годы.
—Но должен тебе заметить, что он перестал всего опасаться. Эти последние шесть месяцев совершенно изменили его. Ты славно с ним поработал. Скажу даже, что я весьма удивлен.
Танака смущенно уставился на полупустую кружку с элем. Ему все еще было трудно открыто демонстрировать свою привязанность к мальчику, хотя он очень заботился о Шадраке.
—Саито хорошо с ним поработала, — наконец сказал он. — Теперь парень силен и вынослив.
Эканар захихикал.
—Точно. По-моему, Сашка присматривает за ним как за своим собственным. Прямо-таки влюбилась в него. Ты же знаешь, они с Йориэ всегда хотели иметь детей.
Танака было протестующе вскинулся, но тут же расслабился, осознав свою острую реакцию. Эканар улыбнулся и закачал головой, в полной мере ощутив, сколько заботы проявлял самурай о Шадраке. И еще он понял, до чего же непривычно самураю вот так, ни с того ни с сего, завести себе почти настоящую семью. Как бы то ни было, в нынешнем Танаке нельзя было узнать прежнего агрессивного самурая. Интересно, подумал Эканар, каким он станет через несколько лет? Вслух же мудрец спросил другое:
—А как с его памятью?
Танака неопределенно пожал плечами.
—Кажется, он не помнит ничего о своей жизни до встречи со мной. Он все еще не осознает своего отличия.
—Да, но у него прирожденное знание иудейского языка.
Наступила неловкая пауза. Как-то Эканар уверял буси, что здесь, на Теллюсе, вот уже много тысячелетий никто не пользовался иудейским. Нельзя сказать, чтобы это соображение прояснило происхождение мальчика, скорее, наоборот.
—Ну да ладно. Завтра, между прочим, первый день Весны, — с наигранным оживлением переменил тему Эканар.
—Вот когда начнутся настоящие испытания, — поморщился Танака.
—Ты о чем?
—Моя задача заключается в том, чтобы сделать Шадрака сильным, — и я сделаю это, так что ни один смертный не решится выйти с ним на бой. Или я добьюсь своей цели, или мы с Шадраком погибнем на пути к ней.
Эканар внутренне содрогнулся от пророческой силы слов друга.
Когда человек лишен целеустремленности и разум его недисциплинирован, чувства его несутся туда и сюда, словно табун диких лошадей; но когда человек целеустремлен и разум его нацелен, тогда они слушаются повода, словно объезженные лошади.
— «Упанишады»
Эния
Иесод Иецира
Заколдованный лес
(1000 лет спустя)
Бэл на мгновение замер, вглядываясь в закатное красно-коричневое небо. Багровый диск солнца яростно впивался лучами в желто-зеленую крону леса. Чем больше дневное светило опускалось за горизонт, тем сильнее чувствовалось нараставшее между деревьями мрачное напряжение. Одновременно с напряжением откуда ни возьмись возникали щупальца тумана; подобно ненасытным пальцам они методично ощупывали все вокруг.
Бэл передернулся от неприятной дрожи. И возникла она не из-за прохлады зимнего воздуха. За эту тысячу лет Эния изменилась настолько, что даже Черный Адепт не мог чувствовать себя уютно среди враждебной дикости природы.
«Что же ты наделал, Мастер?» — горько подумал Бэл. Ясно ведь, что все это натворил Детен, когда вызывал Лилит. «Вот тебе и план сновидений » — он почувствовал, насколько иронично звучат сейчас эти слова.
—Слушай, может, пойдем вперед? — обратилась к нему Йихана. — Ненавижу эти проклятые деревья, да и оставаться здесь опасно.
Бэл обернулся и посмотрел на нее. После той гонки, которую он устроил, Йихана бурно дышала. Лицо ее было пунцовым. Короткие светлые волосы за неделю хождений по лесу свалялись и утратили свой блеск, зато пристальный взгляд голубых глаз был таким же острым и, как обычно, таил в себе скрытую агрессию. Взгляд был осуждающим, его обладательницу непросто усмирить. Бэл перевел глаза на выпуклый живот подруги — там внутри, росло его семя.
—Надвигается ночь, — сказал он. — Нужно немедленно отыскать укрытие. Сегодня Темная Луна.
Он схватил руку Йиханы и быстро зашагал вперед. Попутно Бэл внимательно оглядел свою спутницу. Он заметил, что соединявшие их вместе нити темной эфирной связи ослабевают, и при помощи визуализации восстановил их. Несмотря на то, что сейчас Йихана шла за ним по доброй воле, было очень важно, чтобы она оставалась в полной его власти до самого рождения ребенка. Да-да, рождение ребенка — только это имело значение. Несмотря на глубокую привязанность к Бэлу, Йихана была слишком капризной, чтобы ей можно было доверять.
Очертания деревьев древнего леса исказились, превратившись в агонизирующие фигуры; Бэлу показалось, что их ветви, словно замершие на полпути корявые ручищи, тянутся, чтобы отомстить. Они таинственно шелестели листвой, словно шушукаясь о чем-то. Желание найти безопасный ночлег стало еще сильнее, и Бэл прибавил ходу. Теперь он почти волок Йихану за собою.
—Ты помнишь все, о чем я тебе говорил? — вдруг спросил он.
В вечернем полумраке черные одежды мужчины резко контрастировали с ярко-желтым одеянием молодой женщины. Символ Адепта Желтой Школы на груди у Йиханы кроваво блеснул в последнем луче заходящего солнца.
—Конечно, помню. Я что — идиотка? — с холодным недовольством воскликнула Йихана.
—Ну так повтори! — зло прошипел Бэл. — Это очень важно, чтобы ты помнила абсолютно все.
Даже несмотря на свою черную силу, Бэл не мог полностью подчинить себе волю молодой женщины. В этом заключалась одна из причин, по которой он выбрал именно ее: Йихана во всех отношениях принадлежала к крепкой породе, так что ребенок должен был родиться тоже крепким и сильным.
—Наша первейшая обязанность состоит в защите ребенка. Ничто другое не может быть более важным, — послушно произнесла Йихана.
—Правильно! А почему?
—Потому что это плод твоего Мастера, который однажды вернется, чтобы возглавить Черную Школу.
—Не только моего Мастера, — возразил Бэл. — Со временем ему будут подчиняться все. Он придет, чтобы исполнить Предназначение. Придет, чтобы разрушить этот отвратительный план и всех вместе с ним. Когда он вернется, он поколеблет власть самих богов!