Он напряг все свои силы. Каждая клеточка его тела теперь активно сражалась с парализующим оцепенением. Шадрак попытался перекатиться на бок. От напряжения он весь покрылся, потом и загнанно дышал, но, вопреки всем попыткам, вырваться из порочных объятий ему не удавалось. Впрочем, Шадрак не собирался сдаваться.
Совсем внезапно к Шадраку вернулся голос, и в воздухе раздался его пронзительный вопль. Что-то оглушительно щелкнуло, и Шадрак скатился с постели. Он тяжело ударился о пол, расцарапав себе бок и сбив дыхание.
В следующий миг он остался в темноте наедине со своей болью, страхом и гибнущим сладострастием.
Танака что-то задумчиво говорил, неспешно отыскивая тонкий смысл притч Бусидо. Монотонность процесса лишь иногда нарушало едва слышное бормотание Эканара — старый мудрец объяснял Шадраку принципы элементарной геометрии.
Прямо на полу посередине комнаты крепко спали дочурки Сайто — Мако и Удзиясу. Вволю наигравшись в течение целого часа, близнецы, наконец, утомились и теперь мирно посапывали, обняв друг друга ручками и ножками.
Ветер на улице прекратил завывать и лишь мягко посвистывал.
—Почему земля постоянно укрыта снегом, Эканар? — поинтересовался Шадрак.
Мудрец не ожидал вопроса: он как раз разливался соловьем, описывая практическое значение теоремы Пифагора.
—Что ты имеешь в виду, говоря, что земля вечно укрыта снегом?
—Ну-у, в других местах его нет.
—Откуда ты знаешь? Ты ведь нигде не бывал!
—Просто знаю! Во сне я видел всякие места.
Эканар закатил глаза кверху — другого заявления от своего юного ученика он и не ожидал.
—Э-э, очень мало людей знают действительную причину этого, но, к счастью, я могу тебе ответить. Так вот, говорят, что много веков тому назад мир потрясло падение огромной скалы. Она почти разорвала планету на куски. В воздух поднялись огромные клубы пыли и водяного пара, они-то и закрыли от нас лучи солнца. Так возник период, который обычно называют Ледяным веком. Впрочем, для нас этот климат нормальный.
|
|
—И солнце до сих пор не может пробиться сквозь атмосферу?
—Нет, Шадрак. Люди на этой планете привыкли использовать огромные количества энергии. Они умели строить летающие аппараты и мгновенно обмениваться информацией по всему миру. Однако для этого требовались различные виды топлива.
—Вроде дерева, которым мы сейчас пользуемся?
—Полагаю, что да, — пробормотал мудрец. — В любом случае, еще до падения скалы топливо было израсходовано практически полностью. Люди вновь начали жить в гармонии с природой. Когда случился Катаклизм, погибло много, очень много людей; еще больше погибло от вулканов, от ядовитых газов, которые выбрасывали эти вул...
—Что такое катаклизм? — перебил его Шадрак.
—А, — воскликнул Эканар, довольный тем, что употребил слово, смысл которого ученик не знал, — это что-то вроде катастрофы, только, думаю, гораздо хуже ее. Катаклизм случился, когда огромная скала врезалась в планету.
—А что такое вулкан?
—Это... это... ну, я точно не скажу, — замялся Эканар, но тут же более уверенно прибавил: — В любом случае, большинство населения планеты погибло, а те, что выжили, возвратились к древним способам существования, которые отличаются в зависимости от места проживания. Мы живем на острове Хоккайдо, который некогда был частью страны, называвшейся Япония. История этой страны весьма впечатляющая и своеобразная, она способствовала воспитанию гордости у жителей.
|
|
—Значит, люди вернулись к древнему образу жизни?
—Не совсем. Частично традиции оказались забыты; кроме того, холодный ледниковый климат тоже внес свои изменения в жизненный уклад. Во времена далекой древности земля была зеленой и плодородной, над ней светило жаркое солнце — а сейчас Империя представляет собой одно из наименее гостеприимных мест на планете. Здешних природных ресурсов хватает лишь на малую толику жителей, вот почему здесь нет настоящих городов, какие существовали здесь когда-то, за исключением разве что Хонсю, который назван так в честь самой большой земли древней Японии.
—Но...
Внезапно атмосферу спокойствия нарушили доносившиеся снаружи вопли ярости и удивления. Жители деревни быстро двигались в сторону главной площади, очевидно, не по доброй воле. Эканар и Танака обменялись встревоженными взглядами — оба понимали, что у столь массовой сходки может быть только одна причина.
Танака уже был на полпути к лестнице, ведущей на чердак, как вдруг дверь рывком распахнулась. Самурай с облегчением вздохнул, увидев Сашку, жену Йориэ Сайто.
—Самураи! — загнанно прохрипела женщина.
Сашка тут же метнулась к сонным дочкам-близнецам и схватила их на руки. От неожиданности дочки разревелись. Танака тем временем забрался на чердак и дожидался там Шадрака. Приемный сын разрывался между возбуждением, страхом и смущением. Выражение лица отца подсказало ему, что оба находятся в серьезной опасности. Тогда Шадрак как можно быстрее взобрался вслед за отцом на чердак, и они вдвоем затащили наверх лестницу.
|
|
Танака выдернул из стены кусок утеплителя и посмотрел наружу. Он видел, что всех жителей собрали в круг на главной площади Киото. В кругу стояли три самурая. Один из них выстраивал людей, другой методично и тщательно осматривал дом за домом. Третий самурай направлялся прямиком к дому Эканара.
Танака с удивлением заметил, что знает последнего. Главным над остальными самураями был Хидейори Йоситака; этот самурай в свое время служил под началом Танаки. Теперь Йоситака был кебииси Сёгуна; он отвечал за отыскание и казнь беглецов. То был очень умелый и опытный воин с невероятной силой воли. Черная повязка все так же закрывала левый глаз Йоситаки — много лет назад Танака, убегая из дворца Сёгуна, оставил ему такой вот след.
Через секунду в дверь громко застучали. Эканар быстро пошел к дверям, собираясь впустить визитеров, но те, не желая терять времени, уже грубо сорвали деревянное полотнище с петель. Йоситака ворвался в дом и принялся подозрительно осматриваться по сторонам. Он махнул рукой своему подручному, чтобы тот получше осмотрел весь дом.
Сам Йоситака подошел к Эканару и, положив руку на рукоятку меча, принялся буравить старика острыми глазами.
—Это ты прячешь ронина, старик?
Из-за старой раны на горле голос Йоситаки звучал сипло, надсадно. В слово «ронин» он вложил всю ненависть и презрение.
—Я мудрец, — с нотками раздражения заявил Эканар. — Я не якшаюсь с воинами.
На лице самурая отразилось удивление, глаза гневно сузились. Он всегда ожидал раздражения от своих подданных, но этот случай показался ему вовсе возмутительным. Правда, доселе Йоситака ни разу не встречал мудрецов, и сейчас он не был уверен, какое же именно положение занимает этот старец. Как обычно, протокол общения был, прежде всего.
Мужчины обменялись испытующими взглядами. Самурай несколько ослабил хватку на рукоятке меча, а Эканар стоял все так же неподвижно. Подручный Йоситаки вернулся и знаком показал, что ничего не обнаружил. Йоситака кивнул и поклонился Эканару как равному по положению — самурай все еще не определился в своем отношении к мудрецу, понимая, что Сегун не потерпит ни от кого оплошностей в поведении.
—Будьте добры, ученый господин, проследовать за мной.
Эканар ответил столь же учтивым поклоном, поплотнее закутался в теплую накидку и вышел из дому. Йоситака отдал подчиненным приказ продолжать поиски, а сам отправился вслед за Эканаром к главной деревенской площади. Остальные жители уже собрались.
Пока все ожидали возвращения остальных самураев, Эканар и Сайто украдкой переглянулись. Йоситака шел вдоль выстроенных в шеренгу крестьян, громко их пересчитывая. Всего получилось сто двадцать человек. Сайто тут же понял: кого-то из сельчан не хватает. Эканар с трудом подавил в себе желание обернуться и посмотреть на свой дом. Впрочем, он знал, что сидящий на чердаке Танака сможет увидеть все, что творится на площади.
Появились два самурая. Между ними шел последний житель Киото, которого недоставало, — Горун Цзан. Он был без доспехов, но катана и вакидзаси оставались при нем. Цзан выглядел каким-то ошеломленным — очевидно, его подняли с постели.
Йоситака подскочил к Цзану и что-то затараторил. Цзан устало качал головой, вероятно, отрицая услышанное. Йоситака повысил голос, но все равно разобрать, о чем они говорили, со стороны было невозможно. Было видно, что свидетельства местного самурая не убедили Йоситаку, и заезжий самурай постепенно выходит из себя. Йоситака был вполне уверен в том, что Танака прячется именно здесь. Резко взмахнув рукой, он сильно ударил Цзана по лицу тыльной стороной руки. Голова Цзана мотнулась в сторону, а сам он, даже не покачнувшись, спокойно вытер тонкую струйку крови в уголке губ и белыми от ярости глазами уставился на вышестоящего офицера.
Йоситака раздраженно буркнул. Со стороны казалось, будто оба самурая вот-вот выхватят свои мечи. Несколько секунд воздух был густым от напряжения.
—В другой раз сочтемся! — ядовито прошептал Йоситака и круто развернулся к шеренге крестьян. Он должен был убедиться, что отступника в деревне нет.
—Кто староста в деревне? — гаркнул он.
После небольшой заминки Сайто стряхнул с себя намертво вцепившуюся руку жены и сделал шаг вперед.
—Я.
На лице кузнеца не было страха.
Йоситака неторопливо подошел к нему, потом внезапно и грубо схватил Сайто за волосы, оттянув голову назад. Прокатившийся по шеренге испуганный гул подсказал Йоситаке, что старосту в деревне любили и уважали. Посланник Сёгуна потянулся к рукоятке меча.
—Выдайте мне ронина, или этот человек умрет!
Сашка метнулась вперед, схватила Йоситаку за руку, что держала меч, но тут же повалилась наземь, когда самурай, не вынимая клинок из ножен, с яростным воплем опустил его плашмя на спину женщины. Эканар успел подхватить обмякшее, бесчувственное тело Сашки. Удзиясу и Мако заплакали.
Танака, наблюдавший за всем из своего безопасного убежища на чердаке дома Эканара, в ужасе зажмурился: он знал, что самурай не блефует. Однако ронин не мог сдаться из-за Шадрака — мальчишка должен выжить любой ценой.
В это время на площади Йоситака наполовину вынул лезвие из ножен.
—Еще раз спрашиваю: где ронин?
Послышалось несколько всхлипываний испуганных крестьянок из толпы, но никто не произнес ни слова, никто не пошевелился.
Танака со слезами на глазах посмотрел на своего сына-подростка: вот опять из-за него отбирают чужую жизнь.
—После сегодняшнего жертвоприношения вам лучше быть со мной откровенными. Если вы обманете меня, то понапрасну прервется жизнь этого человека!
Шадрак смотрел на отца, ничего не понимая. Он не видел, как кровь из шеи обезглавленного кузнеца обагрила снег, но тот вопль двух крошечных дочурок Сайто он забыть не смог.
Степень твоего невежества есть глубина твоей веры в несправедливость и трагедию. То, что для гусеницы конец мира, мастер называет бабочкой.
— Доктрина Белой Школы
Выход за пределы разумного ведет в башню мудрости.
— Уильям Блейк
Планета Теллюс
Ниппонская империя
Деревня Киото
Й год правления
Го Сёгуна (2 года спустя)
Танака с нежностью наблюдал за Шадраком, внимательно изучавшим бурлящие струи ручья. Ронин тяжело оперся о перила мостика, и те протестующе заскрипели. В толще воды то и дело мерцали оранжевые и серебристые вспышки. Через несколько недель холода вернутся, и ручей опять станет твердым.
—Ну, как сегодня работа? — спросил Танака.
Он не был в деревне вот уже шесть месяцев. Зима застала Танаку в деревне Сандзин, где он прятался от поджидавших его в Киото самураев.
—Работа в порядке, — откликнулся Шадрак. — Конечно, было бы лучше, если бы с нами был Йориэ.
Танака кивнул — он знал, что сын очень тяжело перенес гибель кузнеца. Будучи подмастерьем Сайто, Шадрак принял на свои плечи весь груз работы и при необходимости помогал Сашке. К дочерям Сайто он относился как старший брат.
Глядя на сына, Танака вдруг понял — перед ним уже совсем взрослый человек, мужчина. И голос стал более низким, басовитым, и сложение прекрасное. Интересно, задумался самурай, как дальше будет развивать сын свои способности воина? Ведь сам Танака уже вряд ли мог научить его чему-то новому.
Он подошел к Шадраку и похлопал его по плечу:
—Как насчет небольшой тренировки, а, сынок?
Губы Шадрака изогнулись в легкой улыбке:
—Я не уверен, что мне стоит побеждать старика.
Самурай шутливо и легко попытался шлепнуть юношу, тот легко отбил руку. Танака удивился: он никогда не слышал и не видел от сына даже намека на шутку.
—Ты становишься все более похожим на Эканара, — проворчал он.
Они добрались до давно уже облюбованной для занятий полянки, и Танака без особого удивления констатировал, что пятачок открытого пространства начисто лишен какой-либо растительности — постоянные занятия Шадрака явно не способствовали зарастанию прогалины.
—Спарринг? — спросил Танака.
Шадрак молча бросил ему шест- бо, а сам закрыл глаза черной повязкой. Танака посерьезнел.
—Послушай, сынок, к чему эта демонстративность? Я давно говорил тебе: познай собственные границы. Ведь у каждого есть предел возможностей.
Но Шадрак уже подхватил свой шест:
—А ты попробуй.
Танака вздохнул: стремление ученика похвалиться своим умением совсем ему не понравилось. Он считал, что физическая подготовка сына подошла к концу; теперь настал черед самого основного компонента воина — разумного подхода. Что ж, если Шадрак ведет себя, словно зарвавшийся юнец, придется разок-другой сбить его с ног. И начать обучение снова. Сейчас Танака был не склонен давать поблажки — парню следовало раз и навсегда усвоить урок.
Держа шест в здоровой руке, Танака со свистом описал им широкую дугу и начал кружить вокруг соперника. Он с удивлением наблюдал, как легко Шадрак улавливает каждое движение учителя. Стойка юноши была безупречной, шест он держал правильно. Танака плавно перетекал из одного положения в другое, но ученик одновременно с ним изменял свою позу и технику защиты, каждый раз сводя на нет любые задумки тактического превосходства сэнсэя.
Улучив мгновение, Танака бросился вперед, словно боевой скакун, опуская шест для сильнейшего удара в голову Шадрака. Но... в точке удара ученика уже не было. Воспользовавшись техникой тай-сабаки, он гибко ускользнул в сторону и теперь был готов контратаковать.
С громким «кьяи!» Танака прыгнул на ученика. В этот раз он вошел в контакт с Шадраком, но совсем не так, как собирался. Неуловимым махом шеста Шадрак разоружил сэнсэя, и в момент, когда Танака по инерции пронесся мимо соперника вперед, легко ударил кончиком шеста по затылку учителя. Танака изумленно замер: если бы сын не контролировал силу удара, то убил бы отца на месте.
Самурай подобрал свой шест. Теперь Шадрак предстал перед ним совсем в ином свете. Пожалуй, впервые Танака всерьез задумался над тем, что сын способен действительно достигать поставленных перед собой целей. Учитель мягко и неслышно закружил вокруг ничего не видящего ученика, но Шадрак всякий раз поворачивался в сторону сэнсэя. Юный воин сохранял полный контакт со всем окружающим, оставаясь расслабленным и собранным. Движения его были плавными и точными; казалось, ничто не может вывести Шадрака из равновесия.
Танака вновь неожиданно атаковал его. Нападение было совсем грубым и решительным — учитель отбросил всякую предосторожность, осыпая ученика градом мощных ударов. Шадрак отступил, парируя удары с такой легкостью, словно оба отрабатывали давно известный комплекс связных движений — и это при том, что самурай бесконечно изменял технику, стараясь быть непредсказуемым!
Танака сделал заключительный обманный выпад шестом и, резко сократив дистанцию, нанес удар в пах ученику. Шадрак с молниеносной быстротой отреагировал мощным ударом по щиколотке учителя. Танака не удержался на ногах и шлепнулся на землю, в следующее мгновение пятка Шадрака замерла менее чем в полудюйме от кадыка учителя.
Юноша убрал ноги и крутнул шест, возвращая его в исходную позицию. Затем он снял повязку и помог ошеломленному отцу подняться на ноги. Самурай не мог ни отдышаться, ни сказать хоть слово. Шадрак скупо улыбнулся, легко и скромно признав собственную победу.
Теперь-то Танака окончательно уверовал в то, что сын — настоящий мужчина, сильный и умный.
—Знаешь, сынок, — обратился он к Шадраку, — если ты настолько веришь в себя, тебе можно не бояться ни одного человека на земле.
Шадрак кивнул.
—Знаю. Я и так никого не боюсь. Только, думаю, тот, с кем мне предстоит сразиться, совсем даже не человек.
Мысль о притаившейся где-то в глубине его естества твари наполнила юношу самыми черными, неприятными чувствами. Он понимал, что это существо — единственное, которого действительно стоит опасаться.
Танака собирался спросить сына, что он имеет в виду, но заглянул ему в глаза и смолчал: в зрачках Шадрака мерцали отблески вековечной мудрости, той самой, которую он видел только раз, двенадцать лет назад, у каменных кругов. Танака снова обдумал слова сына, и кровь застыла в жилах самурая при воспоминании о том далеком дне несколько лет назад, когда сила зверя выглянула изнутри Шадрака.
Танака снял с пояса катану в ножнах и решительно вложил меч в руки сына.
—Теперь ты самурай. Хотя ты никогда не будешь служить дайме, тебе понадобится это.
Шадрак принял дар и вынул клинок, восхищаясь совершенством работы: ведь он сам был толковым оружейником, так что кому, как не ему, было оценить мастерство кузнеца! Затем он слегка рассек мечом кожу на большом пальце, подчиняясь неписаному правилу Кодекса самураев: извлеченное из ножен оружие должно напиться крови. Сколько лет он тренировался только с деревянными копиями катан! Теперь Шадрак не верил своему счастью — он держал в руках настоящий меч-катану, оружие чести. Глаза юноши засверкали от возбуждения.
—Я не могу принять такой дар, отец. Ведь в этом мече твоя душа самурая.
В глазах Танаки светилась неприкрытая печаль.
—Моя жизнь воина закончилась, а вот твоя только начинается. Когда ты будешь сражаться этим мечом, я всегда буду драться рядом с тобой — даже после того, как меня не станет. Я утратил свою душу много лет назад, темной, холодной ночью, незадолго до того, как нашел тебя. Теперь я выполнил свое предназначение.
Шадрак вздрогнул: где-то в душе возникло чувство грядущей разлуки с отцом. Страха он не ощущал, было лишь огромное чувство сожаления — он очень любил отца. Юноша обхватил Танаку за шею и крепко обнял, понимая, что никогда больше не решится на такое. Танака на миг замер, потом ответил такими же горячими объятиями.
Через четверть часа они подходили к дому Эканара. Танака распахнул дверь, и они шагнули в уютное тепло комнаты, но уже в следующую секунду отец и сын поняли, что опасность все-таки подстерегла их.
Посередине кабинета мудреца стоял Йоситака. Подле него был младший самурай. Хруст кожаных доспехов за спинами подсказал вошедшим, что в доме был еще кто-то третий. Прежде чем отец и сын успели отреагировать, их заставили пройти в кабинет.
Боковым зрением Танака заметил в углу Эканара. Старик был связан и без сознания. Рядом с мудрецом лежало безжизненное тело Горуна Цзана. Наискось через туловище безоружного деревенского самурая тянулась тонкая полоска от удара мечом.
Глаза Йоситаки торжествующе сияли: после двенадцатилетних розысков он наконец-то настиг беглеца. Кебииси и ронин скрестили взгляды. Шадрак в отчаянии разглядывал мертвого Цзана.
—У меня приказ убить тебя, Иэйасу Танака, — произнес Йоситака. — Может, на этот раз ты дашь свое благородное согласие?
В голосе Йоситаки слышалась неприкрытая издевка. Судя по всему, преследователь считал бывшего капитана не заслуживающим внимания убожеством.
Танака огляделся. Трое самураев окружили их, отрезав все пути к отступлению. В потолке зияла черная дыра выхода на чердак — укрытие было обнаружено.
Танака понимал безвыходность положения. Обезвредить троих вооруженных катанами воинов было невозможно, к тому же он дал обет не убивать. Более того: он был безоружен — его катана был у Шадрака, а вакидзаси он оставил на чердаке. Самурай спокойно и твердо взглянул на врага.
—Я сдамся, если вы подарите жизнь этому мальчику. Йоситака с недоверием посмотрел на ронина, потом рассмеялся гулко и зло.
—Этот сопляк вооружен катаной. Тебе известно, каково наказание за подобное бесчестье. Человек, выдающий себя за самурая, подлежит немедленной смерти.
Лицо Танаки потемнело. Заметив это, Йоситака снова рассмеялся.
—Но я буду милостив. Я позволю ему умолять Сёгуна сохранить ему жизнь.
Танака понимал, что иного выхода в любом случае нет.
—Я согласен, — покорно опустил голову ронин.
Йоситака сделал знак одному из подручных схватить и разоружить Шадрака. Юноша заметил предупреждающий взгляд Танаки и не пытался сопротивляться. Он чувствовал, как от страха адреналин загулял по всему телу. Кровь застучала в висках. Шадрак пытался совладать с дыханием.
Танака опустился на колени и посмотрел на сына.
—Не опозорь меня. Ты не должен вмешиваться. Затем он обернулся к Йоситаке.
—Позвольте мне воспользоваться моим вакидзаси. Я хочу умереть с честью.
—Тебе не вернуть честь, старик, — прорычал Йоситака. — Тебе следовало сделать харакири двенадцать лет назад, а сейчас уже слишком поздно. Ты сдохнешь смертью труса!
Танака закрыл глаза, признавая свое поражение. Он понимал, что сейчас он лишился последнего бастиона чести, но не собирался оказывать сопротивление. Сейчас самым важным для него был Шадрак.
Шадрак непонимающим взглядом следил за тем, как отец преклоняет колени и опускает голову в ожидании неизбежного. Над Танакой, спиной к юноше, стоял один из самураев; он вынул катану и поднял меч для последнего удара. Самурай взглянул на Йоситаку и получил разрешающий кивок начальника.
Шадрак отреагировал незамедлительно. Его разум просто не поспевал за охватившими юношу инстинктами. Он схватил руку того, кто держал его за плечо, вывернул запястье, применил захват, потом перешел к удержанию плеча. В долю секунды раскрытая ладонь Шадрака нанесла удар в затылок самураю, отделив череп от позвонков. Смерть наступила мгновенно. Пока тело сползло на пол, Шадрак выхватил катану поверженного врага.
Двое других самураев собрались было наброситься на Шадрака, но юный воин был гораздо быстрее противников. Он метнулся вперед, к буси, стоявшему над отцом, и нанес ему из-за спины мощный удар ногой в пах. Копчик и тазовые кости самурая с хрустом превратились в месиво. Пронзительно вскрикнув, самурай без сознания упал на пол.
Шадрак услышал за спиной шуршание стали о кожу и понял, что Йоситака вынимает из ножен свой меч. Юноша немедленно развернулся. Клинок в его руках описал сверкающую наклонную дугу, разрубив Йоситаку от головы до солнечного сплетения. Самурай упал на пол, меч так и остался у него в груди.
Время вернуло себе нормальный бег. Шадрак отступил назад, с ужасом и отвращением оглядывая то, что он сотворил собственными руками. Кровь толчками била из трупа Йоситаки, заливая все вокруг. Шадрак не выдержал и склонился в приступах тошноты. В глазах сына Танаки появились слезы; послышались тихие рыдания. Он ведь хотел только остановить самураев, даже не собираясь их убивать! Но воинские навыки превзошли его желания, и Шадрак не смог остановить себя.
Потом он заметил перед собой отца. Шадрак поднялся на ноги, утирая опухшее от слез лицо. Старый самурай держал перед собой катану, дожидаясь, когда сын возьмет меч. Нахмурившись, Шадрак принял клинок из рук отца. Он не понимал, что происходит.
—Однажды я потребовал, чтобы ты не позорил меня, но сегодня ты нарушил обет, убив трех человек. Я вновь передаю тебе этот меч. Он хорошо послужит тебе. Моя работа над тобой завершена — я проиграл. Я вернусь через час и хочу, чтобы к этому времени ты покинул деревню. Если хочешь, можешь взять свои доспехи и вакидзаси. Я больше не желаю видеть тебя.
Шадрак смотрел на отца, не веря своим ушам. Лишь на миг в глазах Танаки мелькнула слезинка, когда он резко отвернулся от сына и, опустив от стыда голову, вышел из дому. От переполнивших его чувств Шадрак опустился на колени и залился слезами.
Эния
Иесод Иецира
Заколдованный лес
Взяв шест наизготовку, Фиона кружила вокруг Филипа. Она следила за его глазами и движениями ног, чтобы уловить момент, когда Филип начнет атаку. Он придвинулся ближе, чтобы можно было действовать коротким и широким мечом, но Фиона знала, на каком расстоянии от соперника следует держаться. Она быстро нанесла удар шестом, заставив Филипа отскочить назад. Дистанция была восстановлена.
Неожиданно Филип метнулся вперед. Фиона отбила атаку, широким махом шеста разоружив соперника и сбив его с ног. Филип ударился оземь сильнее, чем она ожидала, и девушка быстро склонилась над поверженным партнером.
—С тобой все в порядке? — обеспокоенно спросила она.
—Кажется, с возрастом я лишаюсь своих лучших качеств, — сообщил Филип. — Ты же знаешь, я заслужил свою седину.
Фиона улыбнулась и протянула руку, чтобы помочь ему подняться.
—Нет, давай посидим немного, — предложил Филип. — Ты слишком ловко управляешься с шестом.
Фиона была готова рассмеяться, если бы не знала, что все, что говорит Филип, совершенно серьезно. Он нередко позволял себе на первый взгляд смешные замечания, но в действительности это была лишь констатация реальных фактов.
—Ты становишься серьезным противником, — сказал Филип, потирая ушибленное плечо, — причем как в боевых искусствах, так и в магии. Мне кажется, что ты особо одарена именно в последней.
—Надеюсь, что это так. Ведь я очень старалась, — улыбнулась Фиона.
—Частично, — согласился Филип, — дело в том, что у тебя есть магические способности, которыми обладает далеко не каждый. Ты вполне созрела, и сейчас с тобой уже приходится считаться.
Он внимательно изучил ее лицо и пышную гриву длинных черных волос.
—Кроме всего прочего, ты превратилась в очень красивую девушку.
—Филип... — Фиона смутилась от услышанного.
—Я не собирался льстить тебе. Так, просто наблюдение, — и он провел пальцем по лезвию широкого меча, сделанного специально для имитации поединка.
—Филип, скажи лучше, почему в Желтой Школе учат только защищаться от мечей, вместо того чтобы научиться использовать их в бою? — спросила она. — По-моему, это однобокая стратегия.
Филип изумленно приподнял бровь, но тут же протянул девушке меч.
—Хочешь научиться?
Она с неудовольствием отдернулась.
—Нет, я их не люблю.
—А, вот, значит, почему ты так сильно двинула меня, — серьезно произнес он. — Надо запомнить на будущее, чтобы атаковать тебя другим оружием. Мы не используем мечи при атаке, потому что с ними невозможно контролировать себя. Это оружие предназначено только для уничтожения. При помощи шеста или цепи можно оглушить противника, лишить его сознания, а меч может только рассекать, рубить. Он создан для убийства. Конечно, им можно порезать ногу или руку врага, но это не гарантирует, что противник остановится и не будет больше атаковать; вот почему меч нельзя использовать в качестве средства защиты. Он сотворен для того, чтобы лишать жизни.
—И какое отношение это все имеет к философии Желтой Школы?
—Наш путь заключается в невмешательстве, в как можно меньшем воздействии на все живое. Это не вопрос морали — просто убийство нарушает тонкую ткань Вселенной. Для разумной Вселенной каждая смерть отдается болью.
Глаза Фионы сузились:
—Если бы моя воля, я отняла бы две жизни.
Филип пристально посмотрел на нее; его взгляд, как всегда, казался изучающим.
—Фиона, тебя жутко напугало прошлое, которое ты точно не помнишь. Если ты не будешь проявлять осторожность, то ненависть, которую ты носишь в себе, уничтожит тебя. Та личность, которой ты когда-то была, не позволит тебе забрать чужую жизнь иначе, как только при необходимости защитить собственную жизнь. Если же ты задумаешь убийство, то оно станет самоубийством для твоей души.
—Похоже, ты слишком много знаешь о моем прошлом, — ледяным тоном заметила Фиона.
—Существует много способов и путей добывать информацию. Я достаточно знал о тебе еще до твоего рождения, но не могу открыть тебе больше, чем это необходимо, — ты должна учиться самостоятельно, иначе это вовсе не будет учебой. Я знаю о твоей ненависти к Джааду, и должен сказать, что чувство это не беспричинно. И все же твоя судьба состоит в чем-то другом. Твой путь должен заключаться в прощении, а не мщении, ибо есть другой человек, которому необходима твоя помощь. Именно он должен быть первоочередной целью твоих помыслов. Этот человек сможет преуспеть лишь благодаря тебе.
—Еще один человек из моих снов, — тихо произнесла Фиона. — Да. Я чувствую глубокую привязанность к нему, но ненависть к тому, другому, гораздо сильнее. А что моя мать? Действительно ли я вправе ненавидеть самый воздух, которым она дышит?
—Точно так же, как она находит для себя резоны ненавидеть тебя. Жизнь у твоей матери была очень тяжелой. Детские годы в борделях Горома оставили в ее душе шрамы не легче тех, что есть у тебя. Не стоит слишком поспешно судить ее.