—Просто я стремлюсь стать более совершенным, — произнес Шадрак.
—В таком случае, деревенщина, иди в нищие!
От игрального стола донеслись смешки. Мунетака был известен тем, что улучшал свое положение в обществе за счет унижения других.
Однако Шадрак умел справляться с унижением; именно его скромность провоцировала Мунетаку. К самураю, не имеющему гордости, благородного происхождения и характерной агрессивности, относились как к прокаженному. Особенно ярко это выражалось в Страже Сёгуна.
—Отдай мне книгу, Асаи.
Глаза Шадрака сузились. Помимо мечей книга была единственным его достоянием, лишаться которого он не собирался.
—Не могу.
Сзади послышался скрип, и Шадрак понял, что в спальне объявился еще один наблюдатель. Впрочем, самурай оставался в тени и, судя по всему, не собирался вмешиваться. Мунетака не обратил на вошедшего никакого внимания, ведь никто из стражников Сёгуна не осмеливался мешать ему.
С гаденькой ухмылкой Мунетака потянулся к книге. Самураи за столиком снова захихикали: они знали, что Мунетака никогда не остается без того, что хочет.
Однако Шадрак оттолкнул его руку и сам ступил назад. Глаза Мунетаки недобро вспыхнули — теперь спор превратился для него в вопрос чести и достоинства. Впервые за много месяцев Шадрак почувствовал, как сильнее заколотилось сердце, и силой заставил себя расслабиться.
«Я смогу контролировать себя », — яростно думал он.
—Отдай книгу, Асаи, не то я накрошу тебя дольками прямо там, где ты стоишь.
Каждое слово Мунетака произносил с ударением, и в голосе его слышалась угроза. Шадрак попятился, борясь с желанием положить руку на рукоятку меча. Он знал, что, увидев это, Мунетака немедленно выхватит свой клинок.
—Убив меня, ты обесчестишь себя, — сказал юноша.
Оба спорщика замерли: между ними повис призрак неизменной участи обесчещенного самурая. Мунетака расслабил правую руку и попытался овладеть собой, потом обреченно кивнул головой.
Шадрак было расслабился, однако разговор еще не был закончен. Внезапный апперкот в челюсть застал его врасплох и сбил на пол. Голова бессильно мотнулась в сторону. Шадраку показалось, что череп вот-вот расколется от боли. А Мунетака уже набросился на него, пытаясь вырвать из рук книгу.
Из-за игрального столика доносились крики возбужденных зрителей; неведомый наблюдатель у двери тоже взволнованно сопел. Шадрак крепко прижал книгу к туловищу, не желая лишаться одного из своих сокровищ. Мунетака принялся бороться с юношей, но Шадрак оттолкнул его с такой силой, что самурай едва не упал.
Мунетака поднялся на ноги и отошел. Было видно, что он не ожидал от Шадрака такой силы — обычно все его нападки не встречали никакого сопротивления. И все-таки уязвленная гордость не позволила Мунетаке уйти.
Он бросился на Шадрака и что было силы ударил его ногой в бок. Почувствовав, как сапог самурая вонзился ему в ребра, Шадрак застонал. Бока еще не отошли после предыдущего избиения. Он попытался подняться, но следующий удар повалил его на спину. Третий тычок сопровождался тошнотворным хрустом. От невыносимой боли Шадрак закричал.
В хаосе чувств все способности Шадрака контролировать себя куда-то подевались, в мозгу вспыхнул четкий приказ выхватить катану. Вероятно, Мунетака почувствовал это желание, поскольку он тут же потянулся к своему мечу.
—Господа, довольно!
Оба самурая замерли на месте, услышав голос своего капитана. Шадрак тут же заставил себя расслабиться. Мунетака немного поколебался, но потом отвесил легкий поклон и, тяжело дыша, отступил назад.
Капитан продолжил свою речь, будто ничего и не произошло.
—Господа, нам дали срочное задание. Я хочу, чтобы через тридцать минут вы в полных йорои выстроились верхом перед входом во дворец. Нас поведет сам Сёгун.
От игрального стола донеслись тихие изумленные возгласы: такое случалось крайне редко, если вообще происходило.
Шадрак встал, держась правой рукой за поломанные ребра.
—Чтобы все были на месте. Восемнадцать человек получили увольнительную, поэтому вам же будет лучше, если вы построитесь вовремя.
Капитан осмотрел Шадрака, не скрывая своего недовольства.
—Это относится и к тебе, Нагамаса Асаи!
Имя самурая он выплюнул в лицо Шадраку, словно это было название какой-то невероятной болячки.
— Осс, капитан, — Шадрак почтительно склонил голову.
Он понимал, что капитан Ямота прекратил распрю только потому, что боялся потерять Мунетаку, самого сильного и быстрого из стражников. В свое время он вполне ясно выразил свое мнение о Шадраке и не собирался изменять его. Капитан считал новичка помехой на пути к беспроблемному управлению корпусом Стражников Сёгуна и с радостью ухватился бы за любую возможность избавиться от Шадрака. Оба знали, что это лишь вопрос времени.
Шадрак сидел в седле, ежась от порывов ледяного ветра со снегом. Он ласково потрепал кобылу по загривку, успокаивая ее. Лошадь когда-то принадлежала Мунетаке и не шла ни в какое сравнение с бывшей лошадью Шадрака, на которой сейчас в другом конце шеренги гордо восседал Мунетака.
Внезапно в рядах буси воцарилась тишина: к ним направился Сёгун. Рядом с правителем скакал верный Ямота. Чувствуя напряжение, лошади шумно выбрасывали из ноздрей упругие клубы пара. Сёгун был полностью облачен в йорои. Это не были парадные доспехи для торжественных церемоний — кожана йорои была потрескавшейся и местами рассеченной клинками. Было ясно, что доспехи не раз защищали хозяина в бою. Шадрак гадал, какое же задание уготовано отряду. Это должно было быть что-то из ряда вон выходящее, если сам Сёгун был заинтересован в результате.
Исхудавшее, бледное лицо Сёгуна хранило стоически невозмутимое выражение. Сверкающие зеленые глаза правителя смотрели остро и мудро. Хотя Сёгуну было уже под сорок, доспехи не могли скрыть его все еще атлетического сложения. Судя по крепкому мускулистому телу правителя, у его сына-подростка еще было в запасе несколько лет, прежде чем он сможет претендовать на почетное место отца.
За спиной у Сёгуна был главный вход во дворец. Великолепные башенки и покатые крыши дворца были покрыты тонкими, изящными золотыми и серебряными пластинами.
—Сегодня ночью мы совершим форсированный переход к самым границам Империи, — в морозном арктическом воздухе голос Сёгуна разносился четко и ясно. — Мы должны отыскать беглеца, поимка которого имеет особое значение для меня.
По шеренге самураев прокатилась волна напряжения и незаданных вопросов.
—Этот человек несет ответственность за убийство нескольких высокородных самураев; он неоднократно ускользал от нас. Но сейчас мы должны раз и навсегда покончить с ним. Мы обязаны настигнуть его до того, как он снова попытается избежать кары. Есть вопросы?
Тишина. Ни один самурай не осмеливался задавать вопросы Сёгуну. Обязанности самурая состояли в том, чтобы беспрекословно подчиняться; вопросы же можно было понять как попытку оспорить приказ, поэтому проявление излишнего любопытства было неписаным табу среди стражников.
Лошадь Сёгуна первой промчалась через главные ворота дворца. Ямота отдал самураям приказ следовать за правителем. Шадрак с похолодевшим от недоброго предчувствия сердцем тронул свою кобылу в рысь. Интуиция никогда не подводила его, и теперь Шадрак точно знал, в какую часть Ниппона направляется отряд.
Когда лесная чаща расступилась и перед глазами возник до боли знакомый мосток через реку, Шадрака охватили ледяные щупальца страха. Под ложечкой неприятно засосало, поводья выскальзывали из рук. Юноша чувствовал, что его вот-вот стошнит. Теперь у него не осталось ни малейших сомнений в истинной цели Стражи Сёгуна, и он знал, что не в состоянии предотвратить беду — Сёгун уже объявил всем имя разыскиваемого беглеца.
Только-только рассвело, и земля еще была укрыта изморозью. Хищные ледяные щупальца густого тумана затягивали все вокруг. Оставалось несколько минут до того, как мутный и бледный шар солнца поднимется над зубчатой стеной леса. Шадрак знал, что жители Киото еще только просыпаются.
Махнув рукой, Сёгун приказал воинам перебраться по хлипкому деревянному мостику на другой берег. Отряд вытянулся в цепочку. На том берегу самураи рассеялись, обходя деревню со всех сторон. Юноша понял, что из уготованной ловушки не выберется никто. Сознавая свое бессилие, он печально повесил голову.
Ямота нагнал Шадрака и поскакал рядом. Остальные буси уже почти исчезли из виду.
—Выше голову! — ядовито прошипел он юноше. — Ты ведь мнишь себя самураем!
Сёгун обернулся к капитану стражи. Ему явно не понравилось поведение офицера: вместо того чтобы распекать самурая, капитан должен был неотлучно находиться рядом с правителем.
—Ямота-сан, мы поскачем прямо в центр деревни.
Потом Сёгун обернулся к Шадраку.
—А ты присоединишься к нам.
Ямота заскрипел зубами — он старался, чтобы Асаи был как можно дальше от Сёгуна. Но Правитель стремился соблюдать осторожность, зная, какую опасность может представлять беглец.
Мучительные воспоминания овладели Шадраком, когда он достиг деревенской окраины. Два последних года он уничтожал собственное «Я», и теперь оно мстило ему за долгие месяцы подавленных чувств.
Самураи жестоко и неумолимо сгоняли жителей на главную площадь. Тех, кто пытался сопротивляться, убивали на месте. Ощущение того, что однажды он уже видел это, охватили юношу, и ему пришлось изо всех сил сдерживать рвавшиеся наружу слезы. В толпе, подгоняемой воинами, кое-кто узнавал Шадрака, но он делал вид, что никого не знает, понимая, что от этого зависит его жизнь.
Многие самураи уже спешились и выискивали беглеца среди согнанных крестьян. Шадрак увидел, как в строй грубо втолкнули Сашку, Мако и Удзиясу, и проглотил комок гнева. При таком количестве самураев он не имел ни малейших шансов победить; кроме того, юноша ни за что не собирался нарушать свой обет отказа от насилия. Вот уже два года он держал клятву и не хотел нарушать ее сейчас.
Оглядев крестьян, он не увидел в этом хаосе ни Танаку, ни Эканара. Тогда он тихо присел и начал молиться, чтобы сегодня их не оказалось в деревне — это могло бы спасти много жизней. В противном случае Сёгун не преминет наказать жителей Киото за укрывательство беглеца.
Внезапно по толпе прокатилась тишина. Все замерли. Шадрак обернулся и увидел, как крестьяне расступились, пропуская трех конных самураев. Между лошадьми брел тот, кого искали стражники.
Буси оттеснили крестьян, и процессия вышла на открытое пространство. Узнав Танаку, юноша почувствовал комок в горле. Облаченный в простое кимоно отец стоял в окружении воинов. Самураи быстро узнали его по характерным чертам уроженца западной части Империи.
Предводитель троицы конных самураев спешился, не спуская глаз с пленника. Двое других сделали то же самое и отдали поводья в руки прислуге. Главный поклонился, подошел к Ямоте и поднес ему меч-катану. Узнав в предводителе Мунетаку, Шадрак воспылал ненавистью.
—Мы нашли его на поясе у беглеца, капитан, — Мунетака с почтением передал меч Ямоте, — но он не пытался сопротивляться.
—Это был меч Йоситаки, — с горечью в голосе откликнулся Ямота.
Бросив короткий взгляд на катану, Сёгун развернулся к Танаке. Глаза правителя засверкали, словно огненные изумруды. Сёгун долго ждал этого триумфального момента.
—Итак, наконец ты в моей власти, Иэйасу Танака, — едко бросил он ронину.
Танака невозмутимо выдержал взгляд правителя. На лице не было даже следов волнения — отец Шадрака никогда не надеялся убежать от прошлого, понимая, что его поимка — вопрос времени.
Внезапно Танака широко раскрыл глаза, будто его поразило громом: среди самураев он увидел сына. Старый самурай быстро взял себя в руки и отвел взгляд. Через секунду его лицо вернуло себе неизменно стоическое выражение.
Эта мгновенная вспышка чувств не ускользнула от пристального внимания Сёгуна. Правитель резко развернулся к Шадраку и смерил молодого воина подозрительным взглядом. Остановившись на рукоятке меча юноши, глаза Сёгуна сузились. Шадрак похолодел, вспомнив, что катана раньше принадлежал отцу и на рукоятке остались инициалы отца Йориэ Сайто, который выковал меч. Подозрение Сёгуна росло, но правитель не был уверен в правильности своих выводов.
—Этот человек предал меня. Убей его, — кратко приказал он Шадраку, указывая на Танаку.
Танака тут же опустил голову и пал на колени; он давно уже приготовился к смерти. Шадрак оцепенел, поняв, что Сёгун обращается именно к нему, задумав таким образом проверить его верность.
В голове Шадрака помутилось, и какое-то время молодой самурай не двигался. Глаза Сёгуна засверкали пронзительным зеленым огнем.
Наконец Шадрак поклонился и спешился. Он двигался словно автомат, а разум тем временем пытался оценить ситуацию. Шадрак понимал, что не сможет убить, тем более Танаку. Он никогда больше не предаст учителя. Вместе с тем он чувствовал, что при всей его нелюбви к жизни, чувство самосохранения как никогда сильно.
Когда он подошел к коленопреклоненному ронину, Наса Мунетака отступил назад. Танака поднял на сына опечаленные глаза:
—Никогда не думал, Шадрак, что ты так низко падешь!
В голосе отца не было и тени обвинения — только горечь. Шадрак едва сдерживал слезы. Как ему хотелось броситься на землю и попросить у отца прощения! Но он понимал: прощения не будет. Он совершенно погиб в глазах Танаки и, что бы он ни сотворил сейчас, ему ни за что не подняться в глазах отца.
Разум отказывался ему служить, не находя выхода из ситуации. Медленно, словно во сне, Шадрак начал вытягивать катану из ножен, Сёгун и младшие самураи неотрывно следили за ним. Целая буря эмоций охватила Шадрака — и страх, и испуг, и стыд, и чувство вины. Вслед за ними появились первые язычки пламенной ярости. Подняв глаза, Шадрак обнаружил, что деревенские дома пылают, выбрасывая в пепельное небо густые дымные столбы.
Искра гнева быстро разгоралась, затмевая все остальные чувства. Он видел, что Мунетака и Ямота наблюдают за ним; он чувствовал их уверенность в том, что он — трус, который может разве что умереть без славы и чести. Шадрак перевел взгляд на Сёгуна и прочел в его глазах только презрение. В ту же секунду юноша ясно и без прикрас рассмотрел всю истинную натуру правителя, его неуверенность, устремления, жадность и низменность побуждений; Шадрак понял, насколько низкому и недостойному созданию он служил все это время.
Резанув лезвием катаны по пальцу, он решительно загнал клинок обратно в ножны и пригасил гнев — нет, он не станет унижаться перед этими животными.
—Прошу прощения, дайме, но я вынужден отказаться от выполнения приказа.
И Шадрак опустился на колени рядом с отцом. Заметив тень улыбки на его лице, сын с удовлетворением подумал, что хотя бы последний выбор в своей жизни он сделал правильно.
Царившее в воздухе напряжение многократно усилилось. Лошади нервно всхрапывали, чувствуя запах дыма. Крестьяне беспомощно оглядывались по сторонам. Несколько безумно длинных секунд ничего не происходило.
Потом раздался яростный голос Сегуна:
—Я хочу, чтобы эти два предателя были убиты. Потом все жители деревни будут казнены за укрывательство беглеца!
В следующий миг жители Киото осознали, что их ждет неминуемая смерть. В толпе поднялся ропот. Кое-кто пытался сбежать, но острые мечи и стрелы не дали им далеко уйти. Мунетака и трое других самураев, вынимая мечи, окружили стоящих на коленях ронинов. Противоречивые чувства душили Шадрака: он просто не мог поверить, что погибнет, прожив такую короткую и странную жизнь. Отец Шадрака всегда говорил, насколько важно ему оставаться в живых, будучи уверенным, что мальчику предстоит сыграть важную роль в этой жизни.
Вопль дочерей Сашки, которых самураи толкнули на землю, ножом полоснул по сердцу Шадрака. Он смежил веки, стараясь удержать слезы; нет, это были не слезы жалости к себе или раскаяния — это были слезы ярости. Безумное чувство росло в нем с пугающей быстротой, вытесняя все другое, оно поднималось из самых темных глубин души Шадрака, и тело юноши лихорадочно дрожало в напрасной попытке совладать с ним.
Дыхание Шадрака участилось, а время, наоборот, замедлило свой бег. Адреналин захлестнул его вены, заставляя сжимать побелевшие кулаки. Шадрак полностью утратил контроль над собой. Чувство темной ярости оказалось слишком сильным. Теперь оно неудержимым потоком рвалось наружу. Охваченный умопомрачительным страхом, Шадрак вспомнил ту спящую силу зла, которую много лет назад увидела в нем прорицательница. Теперь эта сила пробудилась к жизни.
С каждым мгновением Шадрак терял свою душу, свой человеческий облик. Психотическая ярость кипела в нем, легко разрушая последние рычаги контроля над собой. Юноша превратился в бездумный, неумолимый комок ненависти ко всему...
Самураи окружили двух осужденных, привычно готовясь отсечь головы. Шадрак поднял голову и заглянул прямо в зрачки Мунетаке. Буси замер на месте; затаив дыхание, он смотрел в багровую бездну бездушных глаз перед собой. В ту же секунду самурай понял, что это коленопреклоненное существо есть воплощение чистого зла. В ужасном безжалостном взгляде не было ничего человеческого.
Жуткое создание, которое еще недавно было Шадраком, с невиданной прытью рванулось вперед. Вскочив на ноги, оно уже выхватило катану и одним широким ударом разрубило туловище Мунетаки поперек. Самурай умер еще до того, как два обрубка, только что бывшие одним целым, упали наземь.
Трое других самураев сначала застыли от изумления, не понимая, что произошло. Зато чудовище не теряло времени. Оно набросилось на следующего противника и снесло ему голову прежде, чем самурай успел отреагировать.
Двое оставшихся уже собрались с духом и, подняв мечи для удара, набросились на существо, однако так и не смогли опустить мечи: одному из них зверь выпустил кишки, другого схватил когтистой лапой за горло и вырвал гортань.
Потом страшное создание с удивлением обнаружило, что оставшиеся самураи что было мочи протискиваются через толпу. Лошади храпели, становились на дыбы и сбрасывали на землю своих седоков, а потом в ужасе бежали с места кровопролития. Даже Сёгун оказался выбитым из седла. Правитель хотел, чтобы его стража разобралась с этим исчадием ада. Однако в живых оставалось все меньше самураев. Правитель сжимал побелевшими пальцами рукоятку своего меча, слыша, как один за другим раздаются предсмертные стоны его воинов. С бешеной силой и скоростью орудуя клинком и когтями, зверь прокладывал себе дорогу к дайме. В глазах чудовищного создания светились ярость и ненависть. Боевые искусства зверь применял как бы инстинктивно, но каждое его движение было агрессивным нападением — демон совершенно не использовал ни блоки, ни искусство тай-сабаки. Каждый его удар достигал цели, вырывая внутренности прямо сквозь йорои, ломая, а то и почти отрывая ноги и руки атакующих самураев.
Некоторым самураям, набрасывавшимся на зверя по двое и по трое, удавалось слегка поранить его мечом. Но зверь не обращал внимания на эти царапины — раны только усиливали его ярость. Окровавленное с ног до головы чудовище буквально разрывало одного самурая за другим. Его катана без устали свистела, прорубая кольчужные сунэате и хайдатэ и отрезая ноги; стальные шлемы и каски трещали и раскалывались от ударов; мощные удары кулаком пробивали защитные пластины доспехов на груди, проникая сквозь слои до, разбивая ребра и круша грудины. Горящая деревня огласилась воплями самураев, которые гибли, словно мухи зимой.
Наконец существо разделалось с двумя последними стражниками. Его тело было покрыто ранами от мечей, в спине торчали две стрелы, но чудовище не замечало этого. Ямота рванулся вперед, чтобы защитить своего дайме. Зверь разрубил его от правого плеча и до пояса. Когда капитан самураев упал на землю, в его теле все еще торчал окровавленный меч.
Поняв, что остался один, Сёгун издал отчаянный боевой клич и, выхватывая меч, прыгнул на чудовище. Зверь схватил его за горло прямо в прыжке и поднял в воздух. Заметив, что Сёгун пытается вынуть клинок, он схватил запястье врага и в мгновение раскрошил его кости. Одновременно скрюченные пальцы зверя сомкнулись на нодова — стальной пластине, прикрывавшей горло Сёгуна. Пластина начала гнуться и правитель издал сдавленный, полный ужаса вопль.
В следующее мгновение нодова не выдержала и согнулась пополам. Шея Сёгуна хрустнула, словно карандаш, глаза закатились. Изо рта Сёгуна брызнула черная кровь.
Издавая победный вой, зверь поднял над собой тело господина самураев, будто оно было невесомым. На миг показалось, что чудовище насытило свою страсть убивать, однако в следующую секунду оно развернулось к толпе оцепеневших крестьян.
Рой стрел сердито вонзился в зверя, и он, остановившись, издал агонизирующий рев. Теперь он обильно истекал кровью и быстро слабел. Еще две стрелы нашли свою цель, и чудовище, закачавшись, рухнуло на землю. Четыре оставшихся в живых самурая побросали луки и, забыв о павших товарищах, бросились врассыпную.
Зверь катался по земле, издавая вопли ярости, боли и муки. Большинство крестьян разбежалось спасать свои горящие жилища, лишь горстка тех, что посмелее, продолжала наблюдать за предсмертными страданиями демонического существа. Глядя на людей, оно тянуло к ним когтистые лапы, желая разорвать зрителей в клочки.
Постепенно рев начал изменяться; в нем появились странные человеческие нотки. Глаза зверя потухли и стали пепельно-серыми. Глазам крестьян снова предстал Шадрак, только на этот раз юноша выглядел совсем лишившимся рассудка. Изуродованное тело Шадрака кровоточило; разум был уничтожен вырвавшимися из подсознания дьявольскими силами. По багровому лицу юноши ручьями текли слезы. Шадрак не мог понять, что же с ним произошло. Мозг отказывался давать объяснения, но инстинктивно Шадрак чувствовал, что зверь внутри был такой же частью его естества, как и тело.
Изнемогая от боли и отчаяния, он закрыл глаза, приготовившись умереть.
Крестьяне сгрудились вокруг него с раскрытыми от изумления ртами. Вдруг в толпе появился старик; он расталкивал зрителей, осыпая их проклятиями. Старик печально склонил голову, заметив тело Иэйасу Танаки — в животе ронина торчал вакидзаси. Только сейчас, через четырнадцать лет после преступления, ронин поступил по чести, совершив обряд харакири.
Эканар опустился на колени перед телом Шадрака.
—Не переживай, парень, — бормотал он. — У меня есть друзья на Западе, они позаботятся о тебе. Желтые Адепты приведут тебя в порядок.
И, напрягаясь всем телом, старик поволок бесчувственное тело ронина к своему дымящемуся дому.
Нет борьбы большей, чем у того, кто трудится над изменением самого себя.
— Томас А. Кемпис
Теллюс
Малкут Асийский
Индийский океан
Окутанный густым туманом маленький корабль качался и рыскал в штормовых водах Восточного океана. Каждая новая волна окатывала суденышко тоннами воды, прокатывалась по палубам, едва не смывая за борт матросов, отчаянно пытавшихся управлять судном. Корабль был уже староват и не слишком подходил для столь серьезных испытаний стихией.
В трюме суденышка, в густом и спертом воздухе, прислонившись спиной к переборке, сидел старик. Эканар дрожал под кучей одеял, устало поглядывая на люк над головой. Новая порция воды шумно устремилась в неплотно прикрытый люк, и старик поплотнее прижал колени к груди. Он уже чувствовал, что, если в результате отделается только пневмонией, ему крупно повезет: настил пола уже был покрыт слоем воды толщиной в полдюйма, и при каждом наклоне корабля по трюму гуляли крохотные волны.
Заслышав звон цепей, Эканар проворно поднял голову. В густом мраке перед ним зашевелилось что-то большое, бесформенное. Трюм огласился низким ревом. Эканар подавил в себе напряжение, в который раз напомнив себе, кто плывет вместе с ним. Вместе с пониманием пришла растерянность: он сам не мог точно сказать, кто же это.
Старый мудрец даже не попытался шевельнуться: измученные артритом ноги слишком одеревенели, чтобы совершать такие подвиги. Да и потом, идти было некуда. Он привел Шадрака на этот корабль и теперь был обязан следовать вместе с ним. Это плавание дорого обошлось Эканару — матросы оказались поразительно суеверными, и только невероятное количество золота помогло им изменить свое мнение. Но даже при этом перевозка демона была нелегким занятием.
Эканар пытался пронзить взглядом тьму трюма, чтобы разглядеть колыхавшуюся в другом углу тушу. В помещении раздавались глухие рыдания, но грохот океана и свист ветра делали их почти неразличимыми. Эканар завозился, стараясь устроиться поудобнее, чувствуя, что, если погода не изменится в сторону штиля, он вряд ли переживет это путешествие.
Порывшись в своей куче одеял, он нашарил масляный светильник. Через несколько секунд бледно-желтый свет робко отодвинул мрак трюма.
Шадрак сидел на корточках у столба, поддерживающего переборки. Он был закован в тяжелые цепи. Ноги у него были свободны, но другими частями тела он двигать не мог. Закрыв лицо ладонями, он все еще рыдал и всхлипывал. Его одежда, пусть даже рваная и грязная, выдавала в нем самурая. Доспехи- йорои, иссеченные и кое-где порванные, мешком висели на его большом отощавшем теле.
Внезапно он заметил свет лампы и поднял голову. Эканар увидел, как с худого заросшего лица блеснули невидящие, безумные глаза. Шадрак издал ужасный вопль агонии — душераздирающий вопль зверя о помощи. Этот крик напомнил Эканару о том юноше, которого он знал когда-то. Старик пригасил лампу, и на его изможденном лице отразились печаль и сожаление.
—Не переживай, дружище, скоро мы будем на месте.
Шадрак по-звериному склонил голову и зарычал. На какое-то мгновение его глаза засветились мутным багровым сиянием. Узнав в этом пламени недобрый, чужой разум, который овладел его другом, Эканар замер. Он еще не забыл, как невероятна была сила чудовища внутри Шадрака, когда оно разорвало в куски дюжину самураев.
Однако вскоре зловещий свет и чужой разум погасли в глазах несчастного. Шадрак вновь принялся отчаянно рыдать. Было ясно, что он практически лишился разума.
Больше Эканар не мог выдержать. Мудрец резко натянул одеяла на голову и погрузился в беспокойную, тяжелую дремоту.
Через некоторое время старик проснулся. Он не знал, сколько проспал, но чувствовал себя усталым и долго не мог понять, где находится. Разбудило его собственное подсознание — Эканар внезапно ощутил, как забурлил в венах адреналин.
Пытаясь угомонить расшалившиеся железы, он часто заморгал, оглядывая весь трюм. В темноте почти ничего не было видно, но все же старый мудрец определенно чувствовал чье-то присутствие рядом. Это не был ни Шадрак, ни то ужасное существо. Эканар выждал немного, не желая зажигать лампу.
Наконец он сдался любопытству и подавил в себе животные инстинкты, заставившие его замереть. Мягкий и тусклый свет лампы залил трюм. Возле основного поддерживающего столба он все также увидел неподвижное тело Шадрака. Лицо его было бессмысленным и диким.
Потом выражение исчезло. Шадрак обернулся и с удивлением засмотрелся на лампу. Эканар увидел глаза прежнего Шадрака и подмигнул юноше. Он был уверен, что глаза стали другими — в них появились глубина и сила, которых мудрец никогда не замечал у Шадрака, разве что когда тот был совсем малышом.
Казалось, что к Шадраку на мгновение вернулся разум. Он спокойно посмотрел на мудреца, потом грустно свесил голову, с мукой отчаяния уставившись в мокрый пол. В следующий миг он поднял лицо кверху. Трюм содрогнулся от пронзительно звенящего крика:
—ЛИ-И-НА-А!
В голосе Шадрака слышалось столько боли и ярости, что Эканар остолбенел. Потом Шадрак вновь уставился в пол и яростно выплюнул:
—Клянусь адом, я уничтожу тебя за это, Детен!
Угроза прозвучала внушительно, и Эканар зябко поежился. Но Шадрак уже снова рыдал, возвратившись в прежнее состояние.
«Сможет ли кто-нибудь помочь несчастному ронину?» — печально раздумывал Эканар; скорее всего, эту погибшую душу уже было не спасти. Если же возможно, то, наверное, это окажется под силу ордену Желтых Адептов, к которым и собирался обратиться мудрец; однако для этого им придется полностью переделать его душу.
Чувствуя, что не в силах сносить страдания ронина, Эканар притушил лампу и снова завернулся в одеяла.
Эния
Иесод Иецира
Заколдованный лес
Лина, поморщившись, очнулась оттого, что Баст лизнула ее шершавым языком в щеку.
—Прекрати! — сердито проворчала девушка, отталкивая морду друга семьи подальше от лица. Потом она зевнула и открыла глаза. Первым делом Лина почувствовала, что спина вся мокрая: как оказалось, она бог знает сколько времени пролежала на снегу. Живот и грудь, наоборот, были сухими и теплыми. Лина подозревала, что Баст улеглась на нее сверху, согревая своим телом. В изумрудных глазах друга семьи на миг сверкнули отражения яркой луны — кошка проверяла, хорошо ли себя чувствует хозяйка.
—Все в порядке, Баст, — произнесла Лина. — Это я — по крайней мере, мне так кажется.
Баст удовлетворенно замурлыкала.
Схватившись обеими руками за голову, которая раскалывалась от тупой боли, Лина села. Оглядевшись, она узнала Заколдованный лес. Только себя она никак не могла узнать — в ней каким-то образом уживались одновременно Лина и Фиона.