—Но она лишает меня всего! И в ее драгоценном камне до сих пор томится мой элементал!
—Твой элементал?
—Мы принадлежим друг другу, — твердо произнесла Фиона. — По крайней мере насколько я знаю.
Филип пожал плечами.
—Ты всегда можешь забрать его обратно. Теперь тебе восемнадцать, и ты имеешь все права. Ты больше ни от кого не зависишь.
—И ты поддерживаешь меня, чтобы я выкрала тот драгоценный камень с элементалом внутри? Разве это не идет вразрез с твоим принципом недеяния? Ведь ты влияешь на меня даже сейчас, просто сидя рядом!
Тут Фиона впервые увидела, как Филип неуютно заерзал.
—Это все очень сложно, — произнес он. — Между обязанностями и принципами всегда возникают противоречия, и взаимоприемлемое решение никогда не бывает идеальным. Мы все должны делать то, что должны. Помни: мы не можем поднять палец, не вызвав потрясения самих звезд!
Он решительно поднялся.
—Ты должна поступать так, как считаешь правильным.
С этими словами он почтительно поклонился Фионе и вышел из комнаты.
Фиона смотрела вслед Филипу, размышляя над только что услышанным. Она очень хотела освободить элементала из драгоценного камня Йиханы — ведь такое заточение иначе как варварством не назовешь. Гном был одним из ключей к таинственной дверце в прошлое, и Фиона не могла позволить, чтобы он страдал. Она чувствовала определенные обязательства перед элементалом и даже испытывала стыд: ведь из-за того, что она не может поднять руку на мать, он уже два года томится в заточении.
«Ничего, — решила про себя девушка, — сегодня ночью все будет по-другому. Сегодня ночью он обретет свободу ».
Фиона стояла в темноте у двери в комнату матери. Она внимательно прислушивалась, стараясь определить, заснула ли Йихана. Направить в комнату свое астральное тело она не решилась — мать определенно имела астральную защиту. Все знали о параноических переживаниях Йиханы, видевшей врагов даже в отрекшихся от всего мирского братьях по Желтой Школе.
За дверью все было тихо. Фиона чувствовала, как кровь бухает в висках, и слышала свое взволнованное дыхание. Отчетливый звук произнесенных имен Бога поплыл по коридору — это последний из Адептов окончил ночной защищающий ритуал. Прежде чем двинуться вперед, девушка выждала еще несколько минут.
Затем она, как учил Филип, своей аурой приглушила все издаваемые ею звуки и медленно распахнула дверь. Магия делала неслышным каждый ее шажок. Сейчас было полнолуние, так что магические способности Фионы были очень сильными.
Яркий лунный свет заливал всю комнату, и Фиона сразу же рассмотрела спящую мать. Рядом с изголовьем кровати стоял небольшой комод с маленькой шкатулкой для драгоценностей. Фиона знала, что в шкатулке находится ожерелье матери, в одной из жемчужин которого томился ее гномик.
Мягко ступая, девушка неслышно пересекла комнату. Она все время осторожно следила за матерью, чтобы вовремя услышать, если дыхание Йиханы изменит свой ритм. Фиона на мгновение замерла, потом, удовлетворенная результатом, пошла дальше.
К комоду она подошла, почти не дыша. Фиона немного уменьшила магическое воздействие — она находилась совсем рядом с матерью, и та могла почувствовать присутствие дочери. Вместо того чтобы распахнуть шкатулку со всеми соответствующими шорохами и скрипами, она просто взяла ее. Потом, не сводя с матери глаз, попятилась к двери и очутилась в коридоре.
Вне себя от радостного и тревожного возбуждения, она домчалась до своей комнаты, закрыла занавеси и зажгла лампу. Потом она раскрыла шкатулку и вынула из нее ожерелье. Одна из жемчужин завибрировала в руке, и Фиона поняла, что гном узнал ее. От радости сердце девушки забилось сильнее.
Усевшись на пол, Фиона сосредоточилась и обратила всю свою энергию против колдовского заклятия Йиханы. Несколько минут она пыталась снять печать с жемчужины, но ничего не получалось. Это было все равно что голыми руками пытаться разбить толстую кирпичную стену. Магия Йиханы все еще была Фионе не по зубам, а до тех пор, пока Фиона не станет сильнее, мать ни за что не освободит гнома. Фиона заметила, что жемчужина вновь завибрировала — это гном умолял выпустить его, — и заплакала от бессилия.
Внезапно дверь распахнулась от сильного пинка, и в комнату ворвалась Йихана. Лицо матери было искажено яростью.
—Сука! — заорала она дочери. — Ты поплатишься за это! Мощный удар астральной энергии оглушил Фиону и швырнул
ее в сторону. Жемчужина выпала из ее руки и покатилась по полу. Фиона попыталась дотянуться до драгоценности, но мышцы, словно парализованные, не слушались приказов разума. Йихана склонилась на дочерью, сжимая в руке кинжал.
—Надо было мне сделать это еще год назад, — рявкнула она. — Ничего, сейчас этот кинжал во второй раз перережет глотку молодой девицы.
Холодная сталь прижалась к горлу Фионы.
Внезапно окно разлетелось на тысячу кусков. Изумленная Йихана обернулась и увидела прямо над собой мускулистое тело огромной черной кошки. Теперь зверь был больше тигра. Холодные зеленые глаза уставились на Йихану, а через секунду кошка прыгнула.
Йихана взвизгнула, когда кошка вцепилась когтями ей в лицо. Скрипнув зубами, Фиона заставила себя подняться на ноги. Не теряя времени, девушка схватила свою сумку и ожерелье матери. Несколько мгновений понаблюдав за схваткой, она взяла кинжал Йиханы и выбралась через окно в лес.
Больше часа Фиона сидела на снегу, заново переживая события этой ночи. Все это время она пыталась выпустить гнома на волю, но ничего не выходило. Слезы разочарования брызнули из ее глаз: лишившись даже той малости Силы, что была у нее, девушка осталась буквально ни с чем.
Следом за бессилием вернулась ярость. Темное чувство принесло с собой единственную мысль — убить Джаада.
Жизнь такова, какова она есть; ты не можешь изменить ее, но ты можешь изменить себя.
—Хазрат Инайят Хан
Величайшее открытие моего поколения состоит в том, что человеческие существа, изменяя подходы своего разума, способны изменить собственные жизни.
— Уильям Джеймс
Планета Теллюс
Ниппонская империя
Санцзин
Добравшись до окраины Санцзина, Шадрак едва не свалился от облегчения. Было уже за полночь. К человеческому жилью он вышел по чистой случайности: в окнах санцзинских домов не было ни огонька, да и густой туман сильно мешал. Несмотря на позднее лето, ночной воздух нес пронизывающий холод. Шадрак понимал, что ему нужно обязательно отыскать ночлег и пищу. Скоро должен был появиться первый снег.
Дома в Санцзине были побольше, чем в Киото, да и архитектура у них была более богатой и разнообразной. Юноша поразился размерам города: ему не доводилось бывать нигде, кроме Киото, и приспособиться к его нынешней жизни оказалось нелегко. Он покинул дом Эканара две недели назад, но они показались ему вечностью.
Шадрак пошел вдоль грунтовой дороги, тянувшейся через центр города. Глубокие колеи и следы подков говорили, что здесь часто ездят на лошадях и повозках. Где лошади, там и самураи — это Шадрак знал точно.
Сейчас город казался тихим, словно вымер, но молодой воин предпочел не рисковать и осторожно, укрываясь в тени, двинулся по левой стороне дороги.
Пройдя несколько сотен ярдов, он оказался в сердце Санцзина. Величие городских построек внушало трепет. На главную улицу, мощенную булыжником, выходили многочисленные лавки — такого Шадрак не видывал. Он понял, что городское правление весьма не похоже на власть в Киото.
Редкие снежинки касались лица, заставляя юношу дрожать от холода. Нужно было поскорее укрыться в тепле. Желудок корчился от голода: свои последние припасы Шадрак съел два дня назад и все это время питался лишь лесными ягодами и кореньями.
Он чувствовал, что здесь ему явно повезет с пищей — в крайнем случае он украдет необходимое. Странно было, что он вообще наткнулся на этот город. Шадрак чувствовал себя так, словно кто-то специально вывел его к Санцзину.
Через некоторое время на глаза ему попался дом на противоположной стороне дороги. На всю ширину огромных деревянных дверей раскинулся самурайский герб. Шадрак тут же понял, что перед ним Дворец Сёгуна, и в который раз поразился обилию полезных для выживания сведений, которым его научил отец. Теперь отвергнутому сыну предстояло выучиться применять знания на практике.
Рядом с богато украшенным дворцом он обнаружил конюшни. Лучшего укрытия было не сыскать. Он подошел к конюшенным воротам, настороженно оглядываясь, чтобы его не застали врасплох.
Шадрак заглянул поверх невысокой, по грудь, ограды. Внутри стояли четыре холеные лошади. Даже небольшой знаток лошадей признал бы, что животные весьма породистые и в отличной форме. Все лошади были покрыты длинной снежно-белой шерстью — насколько знал Шадрак, это удваивало цену каждой. Первоначально самураи ценили белоснежных скакунов из-за их незаметности в снегах, а сейчас это стало просто символом богатства.
Еще раз осмотревшись, Шадрак открыл задвижку ворот и неслышно скользнул внутрь конюшни. Он был практически уверен, что никто его не заметил.
При его появлении лошади негромко захрапели — и только. Они были хорошо обучены и не волновались по пустякам. Каждая такая лошадь могла без проблем проскакать через все поле брани.
На полу конюшни было достаточно сена, чтобы сделать себе роскошный ночлег. Шадрак собрал сено в кучу и накрылся им с головой. Вдруг он заметил нечто большое и темное у противоположной стены. В сумерках юноша видел отлично, как кошка, но в помещении было слишком темно, чтобы можно было точно разглядеть, что там такое. Он поправил катану на боку и осторожно приблизился, приготовившись при малейшей опасности отпрянуть от стены.
Уже почти в ярде от цели он обнаружил, что его напугали подвешенные на крюке чересседельные сумки. Испустив вздох облегчения, юноша снял их и поспешно перерыл содержимое, с изумлением обнаружив, что сумки забиты провиантом для дальней дороги. Он достал из одной сумки ломоть хлеба и кусок сыра.
На еду Шадрак накинулся с такой жадностью, что даже живот заболел. Остатки он завернул в свою накидку. Жажду он утолил из бурдюка, наполненного прекрасным вином, хотя с большим удовольствием попил бы просто воды.
Устроившись наконец в куче сухого сена, он задумался, что за сила направляет его путь. Везение выглядело слишком подозрительным, и ему казалось, что судьба уготовила ему какое-то вполне определенное предназначение.
Металлический щелчок мгновенно вывел Шадрака из глубокого сна. Вспомнив, где он находится, юноша тут же подавил желание сладко потянуться. Судя по звуку, кто-то открыл ворота конюшни.
Сквозь тонкий слой сена над головой пробивался слабый свет. Влажный воздух подсказал Шадраку, что уже утро — по утрам туман всегда был гуще. Он ничего не видел из своего укрытия, поскольку устроился у самой задней стенки конюшни. Надо было вылезать.
—Ты принесешь великую честь своему роду, Асаи. В Страже Сёгуна служат наиболее именитые самураи Империи.
—Я справлюсь с поручением, капитан.
Чтобы понять, что это самураи, Шадраку не нужно было особенно прислушиваться к смыслу разговора — достаточно было услышать их гулкие, гортанные голоса. Потом он вспомнил, что не повесил вчера на место подсумки, и запаниковал.
—Когда тебе нужно прибыть?
—Я должен добраться во дворец через неделю.
Шадрак услышал легкий звук хлопка.
—В таком случае, поторопись. Удачи тебе, Асаи.
—Спасибо. И вам тоже, капитан.
Звуки шагов постепенно умолкли, и в конюшне воцарилась тишина. Шадрак напряг слух, желая понять, где находится оставшийся буси — он был уверен, что на улицу вышел только один из собеседников. Юноша старался почти не дышать: звук дыхания громом отдавался в ушах, и Шадраку казалось, что самурай должен обязательно его услышать.
Послышался едва уловимый шорох. Через некоторое время шорох повторился, на этот раз ближе. Тяжелый сапог обрушился на спину Шадраку, и юноша взвыл от боли и неожиданности. Отбросив уже бесполезные остатки сена, от перекатился к задней стенке конюшни. Над ним склонился воин в полном вооружении, с лицом, прикрытым стальным шлемом с прорезью для глаз.
—Встать, крестьянин!
Шадрак поднялся на ноги, ошеломленно разглядывая самурая; тот, в свою очередь, поразился тем, что за спиной у «крестьянина» висит катана, а на боку — вакидзаси. Шадрак выругался про себя: за этот очевидный просчет он заслуживал немедленной казни. Он раскрыл рот, чтобы объяснить, что не собирается сопротивляться, но тут заметил, что самурай уже вытаскивает свой меч.
Шадрак отступил назад, сопротивляясь желанию вынуть собственный клинок. Уходя из деревни, он поклялся больше никогда не обнажать оружие против человека; вот и теперь он не собирался драться с самураем. Конечно, определенный вред он уже причинил, но больше этого не будет. Сын совсем не желал снова позорить своего отца.
Однако он тут же почувствовал спиной стену конюшни и понял: спасения нет. Буси поднял свой меч. В голове Шадрака совершенно автоматически пронеслись последовательности движений для защиты и контратаки. Помимо этого он механически отметил с десяток уязвимых мест в стойке и технике воина напротив. Он почувствовал, что легко победит нападающего.
От этих мыслей Шадрак расслабился, предпочитая скорее умереть самому, чем убить другого. Катана начал движение наискось. Движение казалось удивительно медленным. Буси имел хорошую подготовку, но в сравнении с навыками Шадрака казался новичком-любителем.
Уловив жадную вибрацию лезвия, Шадрак прекратил раздумья. Он отскочил в сторону от удара и мощно вонзил кулак в неприкрытое доспехами горло самурая. Трахея с хрустом сломалась, буси захрипел и упал на пол. Несколько секунд он бился в агонии, потом затих навсегда.
В каком-то оцепенении Шадрак стоял над телом убитого. Мучительная пустота охватила его до глубины души. Его подсознание, как всегда, выступило против воли — и победило. Его навыки впечатались настолько глубоко, что любая угроза ликвидировалась без всякого участия разума юноши.
Он вынул из ножен вакидзаси и опустился на колени. После того как отец изгнал его, смысла жить не было. Не было и во что верить — Шадрак чувствовал, что предал все идеалы. Он был совершенно одинок в этом бескрайнем мире, о котором ничего не знал. Хуже того — он превратился в опасного беглеца и не сегодня-завтра за его голову назначат награду.
Он обхватил туловище руками. Острие клинка коснулось оголенного живота. Даже при легчайшем нажатии лезвие с готовностью погружалось в тело. Слегка заколебавшись, он удобнее взялся за рукоятку меча, приготовившись нанести себе смертельный удар. Обычно, когда самурай совершал харакири, за его спиной стоял близкий друг, который должен был обезглавить приговоренного. Это делалось потому, что вспарывание живота было одним из самых мучительных способов лишения жизни. Могло пройти около получаса невыносимых страданий, прежде чем к самураю приходила смерть.
Мысль о боли не путала Шадрака. Конечно, он не желал мук, но был вполне способен управлять собой. Правда, при одной лишь мысли о самоубийстве он ощущал как никогда сильное отвращение. Хотя это чувство не было сознательным, однако стремление к самосохранению оказалось всепоглощающим.
Он попытался вонзить лезвие глубоко в живот, но инстинкты были неумолимы. Он яростно зарычал и отшвырнул клинок в другой угол конюшни, потом спрятал лицо в ладонях. Шадрак чувствовал, как силы разом оставили его. Ему казалось, что грядут великие мучения: он фактически обезглавил сам себя, но тем не менее был вынужден жить дальше.
Юноша снова взглянул на мертвого самурая, и горькая волна собственной вины окатила его. Что ж, он займет место убитого и постарается хотя бы частично возместить причиненный ущерб. В принципе, такое решение не казалось особенно разумным, но оно шло из самой глубины души, и Шадрак знал, что должен следовать ему.
Он принялся снимать доспехи с самурая, одновременно высматривая, нет ли где мотыги, чтобы закопать тело. Если бы ему удалось найти письмо с приказами буси, он бы спокойно представился вместо погибшего и взял бы себе его имя.
Все равно Стража Сёгуна не имела представления о том, как выглядит Асаи.
Пока Шадрак возился с бесчисленными застежками доспехов, он поклялся себе больше никогда не терять контроля над собой. Отныне он никогда не нарушит свой обет отказа от насилия.
Эния
Иесод Иецира
Заколдованный лес
Фиона сидела под деревом, стараясь разумом определить, где находится Джаад. До этого она сотни раз применяла ясновидение, чтобы отыскать своего врага. Сейчас она никак не могла сосредоточиться, управлять собственным мозгом. На девушке была плотная накидка, но начинающийся снегопад заставлял ее зябко ежиться. Впрочем, Фиона не слишком обращала внимание на холод — в ее голове метались куда более важные мысли. Рядом с ней улеглась черная пантера. Зверь нетерпеливо и нервно подергивал хвостом.
Внезапно Фиона вздрогнула: она почувствовала своего недруга. Ярость забурлила в крови девушки, когда она нащупала домик на дереве, в котором сейчас находился Джаад. Фиона перебросила через плечо суму, подхватила шест и быстро направилась к видимой только разумом цели. Пантера зарычала и отправилась следом.
Когда Фиона подошла к лагерю разбойников, на небе сияла полная луна. Снег устилал землю толстым покрывалом. Кое-где его толщина доходила до фута, так что подгоняемой собственной ненавистью Фионе приходилось пробиваться сквозь сугробы. Была почти полночь, и золотая лодка леса уже плыла в серебристых лунных волнах. Холод стоял такой, что пар от дыхания тут же оседал инеем на одежде Фионы.
Быстрая ходьба по глубокому снегу утомила Фиону. Задыхаясь, девушка жадно хватала ртом воздух. Выбирая себе путь между деревьями и кустарником, она почти все время смотрела себе под ноги и поэтому испугалась прорезавшего воздух громкого окрика:
—Эй, ты! Стой там, где стоишь!
Она поняла, что это часовой лагеря бандитов. Подняв глаза, она увидела приближавшегося к ней мужчину. Часовой был вооружен длинным мечом и луком. Чуть правее к ней спешил другой бандит, затянутый в коричневую кожу доспехов.
Фиона решительно направилась вперед, наперерез первому охраннику. Заметив ее приближение, бандит извлек свой меч, но, судя по всему, нападать на девушку не собирался. Очевидно, осознание того, что перед ним женщина, обескуражило часового. Подойдя поближе, он схватил Фиону за руку.
Сосредоточившись, Фиона метнула в него всю мощь своей психической энергии. Часового отбросило далеко прочь. Он крепко ударился спиной о ствол дерева и без чувств упал наземь. Второй бандит выругался и нацелил на девушку свой лук. Однако больше он ничего сделать не успел: черная пантера бросилась на него. Вопль оборвался почти немедленно — зверь убил бандита мгновенно и безболезненно, одним ударом когтистой лапы раскроив тому горло до позвоночника.
Не останавливаясь, Фиона направилась к домику на дереве. До цели было уже близко. Она обошла дерево несколько раз, чтобы убедиться, — ночью все деревья выглядели одинаково.
Сверху был спущен толстый канат. От жилья Джаада до земли было футов десять.
—Лежать! — тихо приказала Фиона. Пантера недовольно заурчала и улеглась в снег.
Оставив сумку внизу, Фиона укрепила шест на спине и полезла по канату. Канат, покрытый ледяной коркой, был очень скользким, но встречавшиеся через равные промежутки узлы помогали удержаться. Уже на самом верху она напрягла торс и перебросила тело на платформу.
Домик наверху представлял собой не просто платформу; он был сооружен среди толстых ветвей, что давало хоть какую-то защиту от ветра. В остальном это была плоская дощатая конструкция, единственным украшением которой служило закутанное в кучу одеял тело спящего Джаада. Как только Фиона коснулась платформы, Джаад испуганно приоткрыл один глаз. В следующую секунду он уже сидел, словно загнанный в клетку зверь, готовый вскочить и убежать. Но Фиона уже склонилась над ним, и юноша замер.
Их взгляды встретились, и Фиону охватило чувство невероятно мощной связи с Джаадом. Ощущение, будто однажды они встречались, было даже сильнее, чем в момент встречи с пантерой или элементалом. Несмотря на ненависть к Джааду, Фиона чувствовала безусловную связь, соединявшую ее с этим человеком. Юноша тоже глядел на девушку, и его черные глаза слегка прояснились — их взгляд стал более осмысленным и не таким затравленным. Фиона видела, насколько беспомощен ее враг, она даже чувствовала определенную симпатию к нему, но вопреки всему не могла побороть в себе жгучую ненависть к Джааду.
—Лина, — сдавленно произнес Джаад. Фиона удивленно уставилась на него — она не поняла, отчего он решил назвать ее так.
Джаад протянул ей руку. Это опять поразило девушку: она ожидала, что недруг будет испытывать такую же яростную ненависть к ней, как и она — к нему. Совершенно неожиданно ее миссия значительно осложнилась.
Фиона отбила шестом протянутую руку. Джаад обиженно глянул на гостью. И тут Фиону прорвало.
—Будь ты проклят! — выкрикнула она, с силой опуская шест на Джаада.
Защищаясь, юноша поднял руки раскрытыми ладонями кверху и вскрикнул, когда удар обжег его.
—Нет, Лина, нет! — с болью в голосе прокричал он. Однако Фиона уже ничего не слышала. Она вновь и вновь лупила его шестом. Джаад попытался отползти, но крохотная платформа не давала ему спасения. Ослепленная яростью девушка не сознавала, что ее противник даже не пытается ответить ей, а только неуклюже защищается. Конечно, она отметила про себя его впечатляюще мощное сложение; одного ответного удара хватило бы, чтобы прикончить Фиону на месте.
Шест звучно и мощно приложился к спине Джаада, как раз напротив правой почки. Юноша взвыл от боли и заметался по платформе. Он перевернулся на спину, чтобы отбиваться от Фионы руками. А девушка все наступала на него, и несчастный почувствовал, что избиение будет продолжаться.
Он поднялся и, неверно пошатываясь, изготовился схватить Фиону, придавить ее своим весом, чтобы прекратить мучения; но, заметив, что Джаад встал, она тут же ударила его шестом по голове. Удар оказался настолько неожиданным, что юноша свалился с платформы и полетел на землю. Он лишился сознания еще до того, как упал на землю. Снег почти не смягчил падения.
Лина в ужасе смотрела на дело своих рук. Длилось это недолго — буквально через секунду ненависть снова овладела ею. Она спрыгнула с платформы, приземлившись неподалеку от Джаада. Схватив шест, она оседлала мощную грудь врага. Потом Фиона выхватила кинжал — тот самый, что некогда стащила у Йиханы.
Она пристально всматривалась в лицо Джаада, чувствуя, как растет в ней ярость; и все же что-то внутри сопротивлялось намерению вонзить кинжал в его сердце.
«Совершить убийство — все равно что совершить самоубийство, — вдруг пришли ей в голову слова Филипа. — В тебе есть что-то, оно не позволит тебе убить ».
С искаженным лицом она прижала лезвие к горлу Джаада. Лицо юноши казалось ей до боли знакомым, она, пожалуй, смогла бы даже назвать его имя. Во всяком случае, звали его точно не Джаад.
Рука Фионы дрожала, когда из-под лезвия появилась тонкая полоска крови. Заслышав мягкий топот, девушка подняла голову — это пантера в несколько прыжков преодолела расстояние до них. Огромная кошка недобро зарычала, и Фиона поняла: зверь пытается внушить ей, что убийство будет большой ошибкой. Она чувствовала даже, как забился элементал в ожерелье матери, предупреждая Фиону.
Ярость все не покидала ее, девушка не могла с ней бороться. Силясь вернуть самообладание и убрать кинжал от горла Джаада, она вся тряслась, словно в лихорадке. От величайшего напряжения на глазах Фионы выступили слезы, но рука так и не двинулась с места — она все так же нависала над горлом Джаада, готовясь в любую минуту одним махом перерезать ему горло.
—Не-ет! — ее вопль ярости и отчаяния зазвенел в холодном ночном воздухе.
Джаад внезапно очнулся. Он сильно толкнул Фиону, так что она отлетела на несколько футов, и тут же вскочил на ноги, спотыкаясь в снегу. Фиона перехватила кинжал: она собиралась метнуть его в спину Джааду, как только он побежит. Девушка понимала, что в этом ее последний шанс — она не сможет жить дальше, если сейчас не удовлетворит свою злость. Вдруг кинжал выпал из ее руки. Фиона чувствовала, что не сможет обагрить руки кровью невинного человека. В конце концов, что бы Джаад ни сделал ей в прошлых жизнях, в этой он не сотворил ничего, за что она могла бы осудить его на смерть.
Приняв трудное решение, Фиона повалилась на землю и принялась кататься, словно безумная. Казалось, будто ярость в ней превратилась в разумное живое существо, которое теперь наказывает ее за то, что девушка осмелилась ослушаться приказа. Визжа, Фиона извивалась по снегу, стараясь прогнать овладевшие ею кошмарные чувства. Она знала: есть только один оккультный способ спастись от этого.
В такой ситуации Фионе нужна была максимальная концентрация, чтобы следовать за бурей чувств. Девушка вытолкнула из солнечного сплетения сгусток своей астральной материи, постепенно придав ему форму довольно большого шара. Все это время ее тело раскалывалось от невыносимой боли. Долго ей такую агонию не выдержать; необходимо завершить попытку сейчас — или никогда. Невероятным усилием воли она спроецировала свою ненависть прочь от себя, в виде астрального сгустка. Почти сразу же Фионой овладело спокойствие. Ненависть вытекла, исчезла.
Астральная материя зашевелилась, принимая облик огромного волка с багровыми, бездушными глазами. Даже понимая, что это ее собственное творение, часть ее собственной души, Фиона оцепенела от страха. Она исторгла из самой себя это существо, которое теперь обрело свою волю и желания. Она не имела власти над этой тварью — разве что вновь поглотив ее. Но на такое у Фионы не хватило бы сил. Пантера пристально следила за волком, словно это была добыча. Черная кошка была готова растерзать зверя, как только он закончит свое превращение, но волк уже достиг размеров пантеры и все продолжал расти...
Теперь ярость полностью покинула тело и душу Фионы, превратившись в самого настоящего волчину-гиганта. Девушка разорвала астральную связь между ними, отпуская зверя в отдельную жизнь. Он зарычал на свою создательницу и огромными прыжками помчался вслед за Джаадом. Между огромных клыков свисал красный, как кровь, язык.
«О, Боги! Что же я наделала? — подумала Фиона. — Я сотворила демона! » Она чувствовала себя как-то странно — невероятно уставшей, но при этом удивительно цельной.
Черная пантера фыркнула и собралась вслед за волком.
— Нет, Баст! Нет! — закричала она. — Джаад должен сам справиться с ним. Все, что я могла, я сделала.
Она нахмурилась: «Откуда это я знаю, как зовут эту кошку? »
То была ее последняя мысль, прежде чем Фиона без чувств повалилась в снег.
Бесчестье подобно шраму на коре дерева: вместо того чтобы исчезнуть, оно лишь увеличивается.
—«Бусидо, Путь Воина»
Истинная смелость заключается в том, чтобы жить, когда необходимо жить, и умереть лишь тогда, когда необходимо умереть.
—«Бусидо, Путь Воина»
Планета Теллюс
Ниппонская империя
Город Хонсю
Й год правления
го Сегуна (2 года спустя)
Подойдя к двери спальни, Шадрак заколебался. Свет в комнате был неярким, но оттуда доносились приглушенные голоса. Юноша разочарованно вздохнул — при таком гаме заснуть вряд ли удастся.
Эх, он ведь так надеялся, что спальня окажется пустой! Более тридцати воинов из их отряда в пятьдесят человек несли сейчас службу, большинство остальных торчали в городе, напиваясь или веселясь в каком-нибудь роскошном борделе.
Шадрак приоткрыл дверь спальни. Яркий свет из коридора тут же забрался вовнутрь. Юноша осторожно вошел в спальню, но, осмотревшись, понял, что его все же заметили.
Когда глаза привыкли к полумраку, он увидел нескольких стражников Сёгуна — усевшись вокруг крохотного стола, они играли в кости. Игра происходила при свете единственной свечи. Судя по шепоту, самураи были явно недовольны его приходом. В этом не было ничего необычного — здесь Шадраку никогда не бывали рады.
Юноша придвинулся к своей лежанке, от всей души желая, чтобы игроки сочли его недостойным их внимания. На беду, среди самураев оказался Наса Мунетака. Все надежды Шадрака рухнули. Мунетака никогда не упускал возможности поддеть Шадрака.
—Эй, Асаи, что это за книжку ты несешь?
Шадрак решил не обращать на него внимания, хотя и понимал, что избежать ссоры будет не так просто. У него до сих пор ныли ребра после тех побоев, что недавно нанес ему Мунетака.
—Это «Бусидо», — ответил юноша как можно спокойнее. Мунетака резко поднялся, всеми жестами и тоном изображая крайний гнев. Он всегда находил повод счесть себя оскорбленным.
—Интересно, зачем такому червяку, как ты, может понадобиться священная книга! — воскликнул он, направляясь к Шадраку. — Что ты вообще знаешь о чести!
Шадрак опустил голову. Он понимал, что вопрос вполне достойный размышления, вот только Мунетака сам недостаточно компетентен, чтобы ответить на него. Мунетака даже не знал, что бусидо, которому он следовал, не описано в книге — томик в руках Шадрака был тщательно скопирован юношей с книги Танаки.