Он отбивался, но мы, трое на одного, справлялись. Кое-как. Тяжело дыша, но достаточно отчетливо я спросила:
– Что ты имеешь в виду – нарушила связь между ним и мной?
– С кем ты говоришь? – спросил Натэниел сквозь сжатые от напряжения зубы.
– С Жан-Клодом, – ответил за меня Ричард.
– Ты его тоже слышишь? – удивилась я.
– Иногда.
Я хотела спросить: «Например, сейчас?», – но меня опередил Жан-Клод.
– Ты поставила щиты конкретно против Дамиана – зачем?
– Он проснулся, залитый солнцем. И пришел в ужас. Он был дико напуган, и этот страх душил меня и Натэниела.
– Вас обоих? – уточнил Жан-Клод.
Я видела, как он лежит на белых шелковых простынях, разметав волосы черным сновидением. Одна рука лениво касается голой спины Ашера, как стучат пальцами по столу или гладят собаку, думая о чем-то другом.
– Да, нас обоих.
– Проснувшись, я спросил тебя, что ты сделала. Теперь я, кажется, знаю.
Раз в жизни я вовремя осознала очередную метафизическую катастрофу и сказала:
– Мы уже знаем.
– Что знаете, ma petite?
Тут Дамиан особенно сильно взбрыкнул, оторвав меня от пола, и обратно я опустилась, уже когда скорее почувствовала, чем увидела, как остальные двое его прижали опять. И я подумала, потому что дыхания на речь у меня не было.
Что мы – триумвират.
– Я слышу, – сказал Ричард, и мрачная нотка прозвучала в этих словах, будто он подумал, что я хочу от него скрыть это, потому и подумала, а не сказала вслух.
Меня никогда не оставляло убеждение, что с Ричардом чертовски трудно. А его – что я кровожадна.
Жан-Клод не стал задавать глупых вопросов или обсуждать метафизику. Если мы все знаем, что мне удалось создать второй триумвират, то можем двигаться дальше.
|
|
– Когда ты закрылась от страха Дамиана, ты слишком хорошо это сделала. Ты его отрезала от своей силы, как тогда, когда уехала.
– Я здесь, – ответила я, пытаясь отвернуться от струйки крови, которая решила стекать с Дамиана на меня.
– Физически, но не метафизически, а твоему слуге нужно и то, и другое.
– И как это исправить?
– Убери щиты, – ответил он, и даже мысленно голос прозвучал очень буднично.
Так просто, так очевидно. Я вспомнила, как закрылась от страха Дамиана. Я подумала тогда о металле – твердом, холодном, сплошном, непроницаемом. Не о металлической стене или двери, но об истинной сущности металла. У меня месяцы работы ушли, чтобы понять, что щит – это не воображаемая дверь или стена, ничего не надо строить, надо только думать: камень, вода, металл. Отделить то, что ты не хочешь пропускать, или утопить его. Марианна умела защищаться еще воздухом и огнем, но этого я не понимала. Воздух слишком слаб для щита, а огонь... ну, огонь есть огонь. Я применяла инструменты, мне понятные.
Как снять щит? Когда-то я представляла себе осыпающуюся стену, или открывающуюся дверь, но недавно поняла, что некоторые слова Марианны не понимала. Я просто перестала думать сейчас о металле. Прекратила. И он исчез. Бац – и нету. Только что я была закрыта мыслью о металле, и сразу утонула в ярости Дамиана. Нет, не ярости – это подразумевает гнев, человеческую эмоцию, а не она сейчас ревела у меня в голове. Я не раз о себе думала, что я становлюсь безумцем-социопатом, но ошибалась, оказывается. То еще не было безумием – это было.
Я забыла, что надо держать Дамиана. Забыла, зачем сняла щиты, забыла обо всем. Мыслей не было. Слов не было. Остались только чувства и побуждения – запах свежей крови. Вкус крови во рту, горький. Руки, прижимающие к полу, давящие. Голод, голод, выжигающий кишки, что-то пожирает нас изнутри, требует жрать, жрать, жрать. Запах свежей крови, их руки, давящие нас – это бесило. И боль – вместо тела одна сплошная боль, как жгущий изнутри огонь. Я вскрикнула, и крик был громкий, и недостаточно громкий. Он не помогал. Только одно могло угасить огонь, наполнить, прекратить боль. Кровь. Свежая кровь. Теплая кровь.
|
|
Мои руки касались теплой кожи, и если бы это не был Ричард, вряд ли бы я остановилась. Но ощущение мускулистой руки Ричарда под моими пальцами вызвало во мне что-то сквозь голод. Я смотрела в его карие глаза с расстояния в пару дюймов, будто придвинулась поцеловать, но не на рот его я нацелилась. Запах свежей крови заглушал более слабый аромат той крови, что пульсировала у него под кожей, но почему-то лакать из кровавой раны было мало. Кровь должна быть свежей. Мои зубы должны войти в плоть. Сделать свою дыру. Только это будет хорошо. Только это будет достаточно.
Я заставила себя перевести взгляд на лицо Ричарда. Я смотрела в его расширенные глаза, заставляла себя смотреть в его лицо, на очертания подбородка, линию полных губ. Я смотрела на лицо мужчины, которого любила когда-то, и изо всех сил старалась увидеть в нем что-нибудь, кроме еды.
Дамиан взбрыкнул, и Ричарду пришлось больше внимания обратить на вампира, чем на меня. Спокойный голос заговорил у меня в голове:
– Я тебе помогаю закрыться, ma petite. Прости, я не понял, что с тобой будет от снятия щитов.
|
|
– Он – упырь, – сказала я, кажется, не вслух.
– Oui.
– Как я могу ему помочь?
– Ты должна снова привязать его к себе, как тогда, когда он вышел из гроба. Дай ему отведать твоей крови и скажи над ним слова.
– Слова – это на самом деле важно?
Я ощутила, как он пожал плечами на шелковой постели.
– Это слова, которые Мастера Городов говорили над своими учениками тысячи лет. Я бы не стал рисковать, предполагая, что слова эти не являются существенной частью магии привязывания слуги к мастеру, и выбрасывая их из ритуала.
Я кивнула и спросила:
– Ричард это слышит?
– Non.
– Тогда скажи ему.
В тот момент, когда я это подумала, я снова хладнокровно и слегка отстраненно смогла видеть, что происходит, видеть и слышать. Я сидела на полу в гостиной, недалеко от двери, а Ричард и Натэниел все еще старались удержать Дамиана на полу. В общем, им это удавалось, хотя по крови трудно было сказать, нет ли новых ран. Все трое были в крови с головы до ног.
Я посмотрела на себя и увидела, что спереди я тоже вся кровью залита. Не помню, когда я так извозилась. Подумалось, не сделала ли я чего-то, чего не помню теперь, но я эту мысль отбросила. Потом будем искать правду. Сначала надо остаться в живых, а насчет того, что делала и чего не делала, подумаем потом. Да, это ключ. Но, заглянув в голову Дамиана, я понимала, что ключ к отделению для ситуационных социопатов – совсем не так уж плохо. Теперь я на собственной шкуре поняла, что есть вещи куда похуже.
Глава семнадцатая
Дамиан взбрыкнул так сильно, что сбросил Натэниела набок, а веса одного Ричарда не хватило. Дамиан сел, и Ричард скатился с него, чтобы вампир снова не всадил в него клыки.
Я замахала руками:
– Дамиан, я здесь, здесь!
Не думаю, чтобы его внимание привлекло произнесенное имя – скорее, движение. Я побывала у него в сознании – слов он не воспринимал.
Он бросился на меня вихрем красного и белого, только глаза как два зеленых мазка. Натэниел бросился к нему, и я закричала:
– Нет! Пусти его!
Ричард все еще сидел на полу в нерешительности, но протянул руку к ногам вампира. Они могли бы его поймать, но зачем? Ему моя кровь была нужна. Я успокоилась, отключилась – как в том месте, полном спокойствия, когда я убиваю. Ни страха, ничего. Я смотрела, как летит на меня вампир, подобно комете по небу – нечто вечное, не от мира сего.
Сказать, что он в меня врезался, значит сильно недооценить силу удара тела в тело. Я оказалась на полу, ничего не видя, дыхание перехватило, и лишь годы тренировок с отработкой падения помогли мне ничего себе не сломать. Дыхание вернулось как раз вовремя, чтобы вскрикнуть. Дамиан вцепился мне в шею над самым плечом. Давно уже не знала я вампирского укуса без ментальных игр или секса. Это было больно.
Над нами появился леопард, встал на согнутых почти по-человечески лапах. Он был желтый, светло-золотистый и белый, с черными розетками на теле, на фут выше, чем был он в человеческом виде. По цвету я поняла, что это Грегори, потому что Натэниел в виде зверя черен. У Грегори грудь пошире, руки длиннее, мускулистее, и когти – как страшные ножи. Морда леопардовая, но несколько отличается в области пасти и шеи. Он завис над нами, рыча, и потянулся к бледной спине вампира. Сейчас он оторвет от меня Дамиана, как Ричард оторвал от себя.
Я обняла Дамиана за плечи и спину, обхватила ногой за талию, прижала к себе и крикнула:
– Грегори, нет! – Если он оторвет его, рана будет такая же страшная, как у Ричарда. – Ты только хуже сделаешь!
Оборотень застыл нерешительно, порыкивая. Потом произнес густым голосом, какой у них всех бывает в зверином виде:
– Он же тебя рвет.
Дамиан впился глубже, заставив меня испустить звук далеко не радостный. Но я сумела сказать:
– Когда нужна будет помощь, я сама скажу.
Даже сквозь мех было видно, что Грегори озадачен. Я не очень хорошо умею читать по лицам своих друзей, когда они покрываются шерстью, но сейчас смогла.
– Дамиан, – сказала я тихо. Я хотела убедиться, что он здесь, а потом уже говорить слова. Глаза его были закрыты, но тело его расслаблялось дюйм за дюймом, и он уже не прижимал меня к полу, а просто лежал сверху. Скорее я сама его к себе прижимала руками и ногой. – Дамиан!
Я почувствовала, что он приходит в себя, будто щелкнул выключатель. Только что это был монстр, и вдруг стал Дамианом. Он еще не успел открыть глаза и посмотреть на меня, как я знала, что он здесь. Он вернулся оттуда, куда уходил. Меня охватило чувство облегчения, и мои руки соскользнули с него. Ослабела от облегчения – это еще мягко сказано.
Он все еще сосал кровь из раны, но уже не так неистово. Перестало болеть. Вдруг как-то до меня дошло, что мы оба голые, что он мужчина, что он от меня питается. Тело его напряглось и потяжелело возле моего бедра там, где только что ничего не было. Кровяное давление – отличная штука.
Не закинь я на него ногу, чтобы удержать его, не было бы это таким... компрометирующим. Если бы Грегори не пытался мне помочь, я бы этого не делала... а, ладно. Вдруг я испугалась совсем в другом смысле, чем раньше. Боялась двинуться, чтобы не сделать хуже – или лучше. Боялась того, как мое тело пульсирует в его объятиях. Трудно стало дышать. Я задыхалась от... да, от силы. Магии. Мне когда-то случилось его к себе привязать, но тогда было не так.
Рука его медленно, нежно прошлась вдоль моего тела вниз, и не ради секса – ради прикосновения. Он гладил всей ладонью, стараясь коснуться как можно больше кожи. Я чувствовала его восторг от такой близости наших тел, от полного отсутствия барьеров. Голод его кожи был как какой-то новый зверь. Такой голод, так давно не утоляемый, что он стал сам своего рода сумасшествием.
Я почувствовала его одиночество далеким эхом. У меня от него слезы выступили на глазах, и захотелось это исправить.
Я провела руками по его спине – я его уже не держала, это было скорее объятие.
– Кровь от крови моей, – начала я, и он шевельнулся, поднимая ко мне рот, чтобы закрепить слова печатью поцелуя, но от этого легкого движения шевельнулось все его тело, и выпуклость потерлась об меня, и я содрогнулась от этого прикосновения, и вдруг поцелуй оказался совсем не тем, которым я хотела закрепить договор.
Эта мысль помогла мне отодвинуться. Помогла понять, что это не совсем моя мысль. Я смотрела в изумрудные глаза и знала, чья это была мысль.
Натэниел опустился рядом с нами. Я протянула руку, и как только он меня коснулся, думать стало проще, и тяга Дамиана ослабла. Дамиан зарычал на Натэниела, и зеленые глаза колыхнулись, будто рассудок вернулся к ним не насовсем – пока что.
У меня в голове заговорил Жан-Клод, я почувствовала тонкую нить страха, идущую от него.
– Ты должна закончить обряд привязки, ma petite, и начать надо с самых первых слов.
Я хотела спросить: «Чего ты боишься?» Наверное, я как следует об этом подумала, потому что он ответил:
– Если он потеряет рассудок прямо сейчас, ma petite, то твоя милая шейка окажется совершенно незащищенной. Закончи обряд.
Может быть, Ричард услышал этот внутренний разговор, потому что он встал на колени с другой стороны от нас. Вдруг стало жуть до чего неловко.
– Я здесь, – произнес Ричард, и сказал он это так, будто это улучшало ситуацию, будто он не понимал, как я жутко смущаюсь его присутствием.
Дамиан посмотрел на него недружелюбно, и звук, изданный им, был больше всего похож на рычание. Я его теряла.
– Кровь от крови моей, плоть от плоти моей, – заговорила я, и с каждым словом разум возвращался к его глазам, выражался в лице, наполнял его. Он елозил по мне телом, я ощутила, как он нажимает на меня. И снова почувствовала почти неодолимый голод, уверенность, что не поцелуем надо закрепить договор. Голод с ревом овладевал мною. На миг я подумала, что мы случайно пробудили ardeur, но потом смогла услышать его... их. Два голода. Я повернула голову и поймала взгляд лавандовых глаз Натэниела. Все было выражено в его лице, но я и так могла сказать, что это, потому что сама это чувствовала. Чувствовала его. Их. Их обоих, упершихся в меня, но так, как никогда не могут держать тебя руки или прижимать тело. Их голод обезоружил меня, потому что мне они были дороги, а если ты чувствуешь чужую боль как свою, разве ты не сделаешь все, чтобы ее унять? Разве нет?
Голос у меня звучал с придыханием, и на Натэниела я смотрела, когда говорила:
– Дыхание к дыханию, сердце к сердцу, мое к твоему.
Дамиан скользнул в меня одним длинным движением бедер. Ощущение заставило меня изогнуться под ним, схватить Натэниела за руку так, что остались следы ногтей. Мои бедра взметнулись вверх навстречу Дамиану так же невольно, как легкие сделали следующий вдох.
Какой-то звук отвлек мое внимание от Натэниела, и он донесся не сверху, а со стороны. Ричард отпрянул от нас, отполз, уперся спиной в диван. Не знаю, что я ожидала увидеть у него на лице – похоть, отвращение, гнев, ревность, может быть, – но увидела страх. Такой мощный и неприкрытый, что трудно было смотреть ему в глаза.
Дамиан схватил меня за лицо, повернул к себе.
– Я хочу, чтобы ты обо мне думала!
И начал медленно извлекать себя из меня. На миг я подумала, что так сейчас и будет, но в душе знала, что ошибаюсь. Он приподнялся надо мной, будто отжимаясь на руках, и, глядя прямо мне в глаза, пригвождая взглядом, как тело его пригвоздило меня к полу, он сказал:
– Кровь от крови моей!
И засадил себя в меня до конца. Я вскрикнула под ним, и Натэниел эхом повторил этот крик, стиснув мою руку. Лавандовые глаза ответили на мой взгляд диким взглядом. Снова Дамиан тронул меня за лицо, но я повернулась сама, ощутив, как выходит из меня его тело, услышав его шепот:
– Плоть от плоти моей!
И тут же он снова соединил наши тела так тесно и так быстро, как только мог. Натэниела свела судорога, я чувствовала его пульс, будто у меня в руке билось второе сердце, но я смотрела только в лицо Дамиана, а он вышел из меня почти до конца, и со словами:
– Дыхание к дыханию!
...вбил себя снова, и голос Натэниела эхом ответил моему крику. Наконец до меня дошло, что Натэниел если и не полностью участвует, то испытывает какое-то подобие того, что испытываю я. Дамиан извлек себя снова, наружу, наружу, пока...
– Сердце мое к твоему!
И вдвинул себя снова.
Он застыл надо мной, так глубоко во мне, как только мог добраться, дыша резко и быстро. Судорога прокатилась по его телу от головы до ног, и я содрогнулась вместе с ним. Натэниел застонал, вцепившись в мою руку, будто это в его тело ввели такой зонд. И прозвучал голос Дамиана:
– Не делай этого больше. Еще раз – и я не выдержу.
Он зарылся лицом мне в волосы, и другая судорога сотрясла его тело и заставила меня забиться под ним, закричать, и это оно и было. Он вдруг оказался надо мной, выгнувшись дугою, и втолкнулся в меня, глубоко, сильно, и то ли от ощущения его в себе, то ли от взгляда на его лицо, на его закрытые глаза и запрокинутую голову, на волосы, кровавым водопадом окружившие бледное до свечения тело, но знание, что он всадился в меня до упора, сорвало с моих губ крик. И голос Натэниела вторил мне, и наши руки сцепились в судороге, ногти впились в чужую кожу. Я почувствовала, как бьется об ковер тело Натэниела, как он кончил, и этот оргазм пробежал по моей руке и ушел в Дамиана. Была его очередь кричать, и тело его задергалось, оставаясь во мне, и я не могла не ответить на эти судороги. Как будто мы попали в нескончаемый цикл наслаждения, когда разрядка одного тела вызывает разрядку другого, и наконец мы рухнули на пол потной окровавленной грудой.
Дамиан засмеялся хрипло, прерывисто. И я чувствовала, слышала, знала, что под вожделением крылась печаль, почти уверенность, что никогда больше такого не будет, как только у меня в голове прояснится. И это почему-то заставило меня вспомнить о том, о чем я забыла. Повернув голову, я убедилась, что Ричард все еще здесь, но на лице его не страх, а что-то вроде удивления. В этот момент до меня дошло, что хотя Ричард и не ощущал всего, что досталось Натэниелу, он вполне слышит, что у меня в голове происходит. Как мог бы и Жан-Клод, но мысль Ричарда была куда яснее.
– Ты никогда ни с кем из них не трахалась!
И за этой мыслью тут же явилась другая: он-то полагал, что я трахаюсь со всем, что у меня в доме живет, как он сам в лупанарии.
Я валялась голая после публичного секса с мужчиной – или с двумя, это как считать, – и ощущала себя вдруг такой высоконравственной! Жуть какая-то.
Глава восемнадцатая
Грегори подполз к нам на четвереньках, принюхиваясь. И низким рычащим голосом произнес:
– Я следующий.
Мне пришлось посмотреть через плечо, чтобы бросить на него взгляд, которого он заслуживал, но, увидев его на четвереньках, посмотрев вдоль его тела, я вдруг смутилась куда сильнее, чем до сих пор. Оборотни в получеловеческом виде выглядят очень похоже на то, что в кино показывают, но с одним существенным различием. У них есть гениталии, и как раз сейчас Грегори был очень, очень рад здесь быть. И куда больше, чем его эрекция, смущало меня то, что она возникла, когда он наблюдал наш с Дамианом секс. Почему-то, даже если это и несправедливо, меня сердило, что Грегори насладился этим зрелищем.
– А ну назад, Грегори!
Мой голос прозвучал сурово, как я и хотела, хотя покраснела я до корней волос.
Он улыбнулся по-кошачьи и действительно сдал назад – опустил голову и пополз назад, показывая собственное унижение. Жест, свойственный более волку, нежели леопарду, но оборотни в душе люди, и некоторые жесты лучше воспринимаются нашими человеческими мозгами. Показать свое унижение, припав к полу – один из этих жестов.
Дамиан смотрел на меня, и никогда ни у одного мужчины не видала я такого выражения лица после секса. Он был печален, и я вспомнила взрыв эмоций в конце. Скорбь, накрывшая наслаждение, как горький шоколад заливает мороженое.
Но дело было не только в выражении его лица – я ощущала его грусть. Ощущала не как свою, но как халат, пристающий к коже. Я все еще была сцеплена с ним эмоционально... гм... ладно, не только эмоционально. Я ощущала его внутри себя, его вес все еще прижимал нижнюю часть моего тела. Надо перестать его касаться. И не только его.
Натэниел лежал рядом с нами, переплетя пальцы с моими. Боком он прижимался ко мне, и наши тела соприкасались от плеча до бедра. Наверное, он подлез поближе, когда Дамиан кончил. Наверное, я бы запомнила, если бы тело Натэниела касалось меня во время акта. Ведь запомнила бы?
Лавандовые глаза смотрели вдаль, ничего не видя. Из его кожи излучалось довольство. Довольство огромным теплым океаном заполнило его, качало его как вода, держало, ласкало. Может быть, я слишком долго смотрела, или он ощутил, что мне все более неловко, потому что его глаза приобрели осмысленный взгляд и совершенно перестали быть сонными. Он смотрел, будто предвкушая, будто уже думал о следующем разе. Поскольку я не думала, что он даже первый раз уже получил, это помогло мне прочистить мысли. Злость помогает.
– А ну, отодвинулись! – велела я.
Скорбь Дамиана пролилась на меня будто дождем. Натэниел печален не был. Он сразу впал в панический страх, будто совершил ошибку.
– Все нормально, Натэниел, все нормально. Со всеми все хорошо.
Не знаю, верила ли я сама себе до конца, но паника стихла, и все от меня отодвинулись. Да-да. Хотя печаль Дамиана продолжала ко мне липнуть, будто я прошла через метафизическую паутину.
Когда мы расцепились, в разбитую дверь вошел Мика. Мне случалось быть застуканной в компрометирующих позах любовниками, но никогда я не смущалась меньше. Он не стал задавать глупых вопросов, не заставил меня чувствовать себя шлюхой. Он сразу обратил внимание на самое главное.
– Ну и ну! – сказал Мика, отнеся эти слова и к крови на полу, и к ранам, которые почти у всех у нас были, к разбитой двери, ко всему сразу, но спросил только одно: – Сильно пострадавших нет?
Я стала подниматься с пола, и Дамиан протянул мне руку. Обычно я бы ее не взяла, но только что мы занимались сексом, и странно было бы отбивать его руку. Как только наши ладони соприкоснулись, я поняла, что дело не только в этом. Потребность касаться его кожи никуда не делась, один миг хорошего секса не утолит многовековый голод. Секс вроде как топливо или еда – он сгорает, и нужно заправиться.
Я отобрала у него руку и шагнула неуверенно прочь от Натэниела и Дамиана. Надеялась, что расстояние поможет.
– Выживут все.
– Это хорошо, – сказал он и склонил голову набок. – А я не знал, что Дамиан умеет ходить в такое время суток.
– Он не умеет.
– Мне сказать очевидное «но он же ходит», или перестать задавать вопросы?
Вдруг я почувствовала, что устала, и, наверное, не только я.
– Ты вообще не ложился?
Он мотнул головой и, будто я ему напомнила, протер свои шартрезовые глаза – очки он уже спрятал в карман рубашки.
– Когда я привез этого красавца к нему домой, там его ждала подруга с ребенком, и подруга начала его пилить за пьянство. Злость не помогает задержать превращение.
– Он перекинулся?
– Нет, но чуть не перекинулся, а он совсем новичок... – Мика снова тряхнул головой. – Мне было бы спокойнее, если бы его подруга лучше понимала, насколько он может быть опасен. Вроде бы до нее не доходит.
– Она не хочет понимать, – сказал Ричард.
Мика обернулся к нему. Я обратила внимание, что из всех, кто был в комнате, только на Ричарда Мика не посмотрел.
– Значит, ты знаком с подругой Патрика.
Ричард было замотал головой, но вздрогнул от боли.
– Нет, но я такое видал. Человеческие жены не хотят понимать, что вышли замуж за монстра.
Он, наверное, хотел, чтобы это прозвучало как констатация факта, но не получилось – горечь была налицо.
Я никогда не вызывала у Ричарда такого чувства, насколько я помню. Скорее он куда больше тратил времени, чтобы заставить меня чувствовать себя чудовищем. Так что я не стала развивать тему. Не стала, потому что не знала, что сказать, и можно ли тут вообще сказать что-нибудь.
– Коалиция проводит ежемесячные собрания для членов семей. Я думала, что мы раздавали флаеры и вервольфам.
Ричард встал, нянча больную руку.
– Это мой Патрик, Патрик Кук?
– Да, – ответил Мика.
– И ты с ним просидел нянькой всю ночь?
– Да, – снова ответил Мика.
Ричард посмотрел себе под ноги, потом поднял глаза. Он выдержал взгляд Мики, но удовольствия это ему не доставило.
– Спасибо, что помог моему волку.
– Волки входят в коалицию, – сказал Мика. – Я бы сделал то же самое для любого народа.
– Все равно спасибо.
– Не за что.
Наступила одна из неловких минут молчания. Мне очень не хотелось всех их оставлять, но действительно надо было в душ. От него заболит рана на горле, но только что у меня был секс без презерватива, то есть все это попало в меня, и надо принять меры. Честно говоря, я бы предпочла презерватив, но до меня это только потом дошло. Тамми залетела на таблетках. Ну да, она не знала, что нельзя с ними сочетать антибиотики, но все-таки... Однопроцентная вероятность вдруг перестала мне казаться приемлемым шансом. Дамиан – тысячелетний вампир, все шансы, что он бесплоден, и все-таки... Одно дело – залететь от постоянного любовника, но от того, кто даже не... ну, это как-то хуже.
– Я пошла в душ.
Они все обернулись ко мне. Наверное, от неожиданности.
– Извините, но не могу я больше так стоять. Так что прошу всех вести себя прилично. Я постараюсь поскорее.
– Я вызову врача, – предложил Мика.
– Отлично, – кивнула я.
Вдруг мне стало не нужно здесь быть – голой, пахнущей свежим сексом, с Ричардом и Микой в одной комнате. Наличие голых Натэниела и Дамиана тоже уровень комфорта не повышало. Я уже спокойно отношусь к наготе вообще, но к наготе специфической пока еще не привыкла. В общем, причин уйти из комнаты у меня было с избытком.
– Кстати, там в твоей машине женщина плачет, – сообщил Мика.
– В моей машине? – удивилась я.
– Нет, Ричарда. То есть я решил, что это машина Ричарда. Машину Грегори я знаю, и женщина не в ней.
Ричард выругался вполголоса – редкость. Обычно он не ругается.
– Клер! Я же забыл про Клер!
– Кто такая Клер? – спросила я.
Он замялся, потом сказал:
– Моя подруга.
И пошел к двери, поддерживая руку, будто она болела от быстрой ходьбы.
Его подружка, а я тут была голая как кочерга, когда она впервые меня увидела. Отлично. Ну ладно, хотя бы не увидела, как мы трахались с Дамианом. Уже лучше. Да, отлично. Лучше не придумаешь.
Продолжая мотать головой, я пошла в ванную.
Грегори своим рычащим басом сказал умную вещь:
– Я так понимаю, что не мое собачье дело, но стоит ли Ричарду выходить из дому, где его увидят с улицы, когда он весь в крови?
Я повернулась, глянула на леопарда и ответила:
– Блин, нет, конечно!
И направилась к двери, но меня перехватил Мика.
– Я выйду. Я единственный здесь, при виде кого народ не бросится сразу вызывать копов.
Он сжал мне плечо и улыбнулся.
До меня дошло, что я не поцеловала его в знак приветствия, как всегда бывало. Конечно, я была вся в крови и других жидкостях, и ни одна из них не принадлежала ему, но он мог не так понять, почему я не хотела к нему подойти. Какие-то эти сомнения отразились у меня на лице, наверное, потому что он улыбнулся шире, повернул за плечи в сторону ванной и слегка шлепнул по заду.
– Иди отмойся, я здесь присмотрю.
– Не могу поверить, что ты вот просто так и поступил, – сказала я.
– Так – это как? – спросил он и осклабился.
По пальцам одной руки я могла бы перечислить случаи, когда Мика ухмылялся. Сейчас в его глазах искрился смех, будто он едва его сдерживает. Я была рада видеть его таким веселым – нет, честно! Но я не знала, что тут такого смешного, а спросить – не хватило храбрости. Наверное, что-то на мой счет, или его насмешило что-то, что я сделала. Я смешной не была. Смущенная, запутанная, избитая, но не смешная. Натэниел и Дамиан знали меня достаточно, но когда я проходила мимо Грегори, то бросила, даже не замедлив шага:
– Тронь только меня за задницу, я тебе твою оторву.
– Какая ты скучная, – проворчал он.
Я обернулась на пороге ванной:
– Ну нет, я бываю очень веселая, да только не для тебя.
– У, собака! – буркнул он.
– Гав-гав, – ответила я и наконец-то закрыла за собой дверь в ванную.
Глава девятнадцатая
В душе я старалась не думать. Мысли – плохо, горячая вода – хорошо. Я вывернула краны до упора, и струи били по мне, находя синяки, которых я не заметила. Когда-то трепка, которую задал мне Дамиан, была бы для меня очень серьезным избиением. Спасибо меткам Жан-Клода, я стала с тех пор покрепче. Дольше всего будет заживать укус, но и он пройдет за несколько дней, максимум за неделю. Быстро исцеляться – это отлично, а все остальное... ну, скажем так, что вердикт еще не вынесен.
Сквозь шум воды я услышала какой-то звук. Не сразу я поняла, что это стук в дверь. Я решила сделать вид, что не слышу. Стук на миг прекратился, и я уже вздохнула с облегчением, как он возобновился громче, будто я в первый раз не расслышала.
Я вздохнула, отключила воду и спросила:
– Чего?
– С Дамианом нехорошо, – сказал Натэниел сквозь закрытую дверь.
Я застыла на секунду, капая водой с ресниц, потом спросила:
– В каком смысле – нехорошо?
– Ты не чувствуешь?
Я задумалась. Стала думать о Дамиане, и вдруг сокрушительной тяжестью на грудь навалился страх. Я даже пошатнулась, и обрадовалась, что в душе есть поручень, чтобы ухватиться. Страх этот был тенью того, что погнал его раньше с воплями по всему дому. Не знаю, сможем ли мы пережить это еще раз.
– Иду.
Я выжала волосы, закрутила их в полотенце и попыталась вытереться, чтобы надеть халат, но тут дверь распахнулась. Первым показался Грегори в своем меховом костюме, одна когтистая лапа подсунута под руку Дамиана. Другую руку держал Ричард. Они наполовину внесли его, поставили передо мной, а перед ним несся его страх. Мне бывало в жизни страшно, но не так. Этот страх сдавил мне грудь, не давая дышать, передавил горло. Он был так тяжел, что мог раздавить меня на полу, будто что-то в меня врезалось. Не сердцебиение перекрыло мне трахею – это как если бы ужас стал мокрым шелком, и я пытаюсь его проглотить. Скользкий, мокрый, реальный, как ни один страх в моей жизни. Не в том смысле реальный, как бывает реальной эмоция, но как камень, стул или зверь. Страх, который стал чем-то большим, чем страх.