Начальник команды связи 22-ой пехотной дивизии
Подпоручик Владимир Антонинович Агте
офицеров, сестёр милосердия. Ну, и, конечно, боевые будни и редкие на фронте праздники своей команды связи: землянка телефонистов, прокладка телефонной линии по веткам деревьев, доставка донесений на велосипеде и на мотоцикле, празднование Пасхи в 1916 году личным составом команды. А вот и групповая фотография, на которой Владимир Агте со своими подчинёнными; у некоторых солдат на груди Георгиевские кресты: значит, им пришлось «понюхать пороху» всерьёз.
Команда связи 22-й пехотной дивизии.
В третьем ряду в белой попахе начальник команды
Подпоручик Агте. (1915-1916)
В конце мая 1916 года 22-я дивизия находится недалеко от города Луцка в Западной Украине, и в это время начинается крупнейшее за всю войну наступление Юго-Западного фронта – знаменитый Брусиловский прорыв. На луцком направлении русские войска за десять дней с боями преодолели 65 километров, разгромив одну из австро-венгерских армий. О масштабе наступления говорят хотя бы потери воюющих сторон за три месяца боёв с мая по август: у русских – пол миллиона человек, у противника полтора миллиона, включая четыреста тысяч пленных. По масштабу боёв и потерь Брусиловский прорыв можно сравнить со Сталинградской и Курской битвами Великой Отечественной войны. Связисты-фронтовики знают, чего стоит организовать надёжную связь в войсках в условиях наступления такого масштаба.
За участие в Восточно-Прусской операции деда награждают орденом святого Владимира 4-й степени с мечами и бантом. Выше для офицеров его ранга был только знаменитый орден святого Георгия аналогичной степени, но его давали лишь за конкретные подвиги, совершённые непосредственно в бою. И, вот ещё одна фотография: группа офицеров, среди которых Владимир Агте со своим «Владимиром».
|
|
Групповое фото офицеров 22-й пехотной дивизии летом 1916 года.
На переднем плане сидит на земле подпоручик Владимир Агте
Команда связи была дружной и любила своего командира. Когда в конце 1917 года началась демобилизация русской армии, и дед собрался домой, солдаты команды написали ему охранное письмо с обращением ко всем солдатам не трогать его подателя. Это письмо позволило деду проехать от Прибалтики до Владивостока и остаться живым в то время, когда шли массовые расправы солдат над офицерами. Что ж, как ты к людям, так и они к тебе… Впрочем, затем это письмо не спасло деда от ареста ЧК и тюрьмы. В Иркутском ЧК оно и исчезло, я же знаю о нём лишь по рассказам бабушки и отца.
В 1918 году мой дед со своим отцом и четырьмя сёстрами оказываются в Иркутске, где жила семья брата отца, Александра Аполлоновича. Больше ехать было некуда. Здесь всех и застаёт гражданская война: красногвардейцев сменяют белочехи, приходят и уходят какие-то атаманы и правители, наконец, устанавливается власть Колчака.
Деду приходится кормить всю семью. Где-то в конце 1918-начале 1919 года приходит известие о гибели брата Сергея. Вскоре умирает отец. Тогда же дед знакомится со своей будущей женой – моей бабушкой: их семьи живут в одной квартире.
Красная армия берёт Иркутск, устанавливается советская власть. Естественно, бывшие офицеры среди самых подозрительных элементов для новой власти.
|
|
Слева направо: Ольга Антониновна,
Сергей Антонинович и Татьяна Антониновна Агте.
1916 (?). Владивосток
1922 год. Дед и бабушка только что поженились, ждут ребёнка. Внезапно деда арестовывают, как бывшего офицера. Бабушку вызывают в ЧК, где её допрашивает следователь – женщина, у которой от белогвардейцев погибли муж и ребёнок (об этом вспоминала бабушка). Её отношение к жене «белого» офицера понятно. Но судьба вновь милует моего деда, и он «отделывается» лишь тюремным сроком в 3 с половиной года и клеймом враждебного элемента на всю жизнь. А в 1937 году дед обмолвился моему отцу, что этим свои арестом он «обязан» известному полководцу Красной армии Уборевичу, с которым дед, кажется, был знаком ещё во время Первой мировой войны. Вроде бы Уборевич предлагал деду вступить в Красную армию в его подчинение, дед отказался, и последовал арест. Но видимо всё же есть высший суд, и ничто не остаётся безнаказанным: всесильный в 1922 году командарм Уборевич в 1937 году сам превратился во «врага народа» и был расстрелян. Лишь тогда дед и смог рассказать эту историю своему сыну: прими он тогда предложение Уборевича, и кто знает, не разделил ли бы он судьбу командарма.
В 20-е годы после выхода из тюрьмы дед руководил в Иркутске «Синей блузой» - кружком самодеятельности рабочей молодёжи. Пользовался у ребят любовью и авторитетом: сыграли роль его музыкальные способности и очень доброжелательное отношение к людям. У нас в семье и сейчас хранятся фотографии, где запечатлён весь коллектив «Синей блузы» клуба имени Октябрьской революции (КОР) в Иркутске.
|
|
В 1932 году из-за болезни сына – моего отца, Сергея Владимировича Агте, – семье пришлось покинуть Иркутск с его суровым климатом и по совету врача перебраться в Уфу – город, где был хороший климат, но не было ни родных, ни знакомых. Вот с весны того далёкого 1932 года и начинается история нашей семьи как Уфимцев.
В УФЕ
1-го апреля 1932 года после пяти суток езды на поезде от Иркутска мой дед и моя бабушка
со своим сыном Сергеем, моим будущим отцом, прибыли в Уфу, которая встретила их ослепительным весенним солнцем, почерневшим подтаявшим снегом и звенящими ручейками, что поражало своим контрастом со стоявшими в Иркутске тридцатиградусными морозами.
На привокзальной площади и на горе за ней лепились друг к другу будки и будочки из ящиков, картонных коробок, кусков жести и обрывков рубероида, из которых выглядывали одетые в лохмотья их обитатели с немытыми и несытыми лицами.
У моих родных начинался новый этап жизни…
Первым местом жительства стала снятая у семьи мастера ПРЗ (паровозоремонтного завода) одиннадцатиметровая комната на улице Златоустовской. До сих пор сохранилась и улица, и её название, и, кажется, дом, в котором началась жизнь моих близких в Уфе. Вскоре, однако, квартиру пришлось сменить, затем ещё раз, и переехать в дом, стоявший на улице Амурской возле церкви, в которой тогда были то пересыльная тюрьма, то склад сельхозтехники, а много позже кинотеатр «Йондоз». Дом этот не сохранился, и сейчас на его месте многоквартирный дом, часто именуемый уфимцами «кораблём».
Дед сначала устроился руководителем кружка рабочей самодеятельности на лесозаводе в Нижегородке, а затем – счетоводом в утилькомбинат на «Собачьей горе». Бабушка же начала работать продавцом в книжном магазине БашГИЗа (ныне магазин «Знание» на улице Ленина).
Отец мой из-за постоянных переездов семьи сменил не одну школу, но первые чёткие воспоминания сохранились у него о 21-й школе на улице Кустарной, куда он пошёл в1934 году. С этой школой связана одна удивительная история…
В маленьком двухэтажном кирпичном здании школы не было ни зала, ни, даже, пионерской комнаты. Зато, неподалёку от школы находилась пивная (Что уж в России не меняется ни в какие времена, так это питейные заведения на каждом шагу.). И, вот, моему отцу пришла в его двенадцатилетнюю голову идея: ходатайствовать перед властями о передаче помещения пивнушки школе под пионерскую комнату.
Сказано – сделано: делегация из трёх человек отправилась не куда-нибудь, а в дом на Советской улице в БашЦИК к его председателю Афзалу Тагирову. Постовой милиционер пропустил «боевую» группу в приёмную, секретарь зашла в кабинет доложить о необычных посетителях, которым было предложено немного подождать. Через некоторое время из кабинета вышла группа людей, и «ходоков» пригласили войти. Войдя, ребята отдали пионерский салют председателю БашЦИКа и поведали ему о цели своего визита. Товарищ Тагиров тепло ответил на приветствие, расспросил ребят об учёбе, об участии в общественной жизни, ещё раз выслушал просьбу и доводы в её поддержку. Пожелав ребятам успехов в учёбе и похвалив за заботу об общественных делах, он пообещал разобраться с их делом. Довольные и гордые возвращались юные борцы за общественные интересы в школу, где царила тихая паника. На другой день директор мягко выговаривала моему отцу, инициатору похода, о недопустимости подобной инициативы сейчас и в дальнейшем.
Хотя пивную под пионерскую комнату так и не отдали, но у моего отца до конца жизни осталось доброё и тёплое воспоминание об Афзале Мухитдиновиче Тагирове – крупном государственном деятеле и известном башкирском писателе, сгинувшем, как и тысячи других людей, в страшном 1937 году.
Вскоре семья моего деда опять переехала, и мой отец вновь сменил школу, пойдя осенью 1936 года в 7-й класс известной в Уфе 11-ой школы, директором которой была легендарная Лидия Андреевна Галанова. Отец проучился в 11-ой четыре года, избирался председателем старостата, а затем секретарём комсомольской организации школы. Самые яркие воспоминания его юности связаны с этой школой, долгое время потом носившей имя Лидии Андреевны Галановой, а затем, на взгляд моего отца совершенно незаслуженно, переименованной в Аксаковскую гимназию. Вообще 11-я уфимская школа того времени заслуживает отдельного большого разговора, но это уже другая тема.
Дед в это время стал работать бухгалтером в объединённой дирекции Русского драматического театра и сада имени А.В.Луначарского (Может быть, эта организация называлась и не совсем так.), иногда подрабатывая тем, что вёл концерты в качестве конферансье. Затем он перешёл в горжилуправление тоже на должность бухгалтера.
Бабушка же устроилась в Научную библиотеку (Ныне Национальная библиотека имени Валиди.). Однако время было таким тревожным, что даже мирная и тихая профессия библиотекаря становилась опасной: Главлит и НКВД постоянно проводили проверки фондов с целью выявить, нет ли в книгах портретов «врагов народа», упоминания о них, или, не приведи господи, нет ли, вообще, их книг. Заодно проверяли и «классовое нутро» сотрудников. И тогда бабушка перешла в более спокойное место – библиотеку недавно созданного Башкирского государственного медицинского института (ныне университета БГМУ), директором которой была тогда Евгения Михайловна Лысенко. Здесь бабушка и проработала без малого четверть века. Многие ветераны башкирского здравоохранения и светила башкирской медицинской науки знали её, ещё будучи студентами, и с теплотой вспоминали на протяжении многих лет. Умерла она в 1995 году в возрасте почти 93-х лет, прожив долгую, но трудную жизнь.
Слева направо: Таисия Ивановна, Сергей Владимирович и
Владимир Антонинович Агте.
Уфа. 11 мая 1941 года
Жизнь понемногу налаживалась, но на горизонте уже маячили всполохи приближающейся военной грозы. Наступил 1941 год. 11-го мая мой отец ушёл в армию, 26 июня на фронт, и смог вновь попасть домой лишь четырнадцать лет спустя. Дед долго болел (сказывались последствия контузии, полученной в Первую мировую войну), умер в 1949 году, так больше и не увидев сына, и был похоронен на Ивановском кладбище. Перенести могилу мы вовремя не смогли, и она не сохранилась: на месте кладбища теперь сквер и дворец культуры «Юбилейный», отданный ныне Аграрному университету.
В наследство своим потомкам дед оставил альбом фронтовых фотографий, показывающих Первую мировую войну без прикрас, тоненькую тетрадку своих воспоминаний об августе 1914 года в Восточной Пруссии и значок с погона «самокатчиков» (подразделения связистов, использовавших велосипеды и мотоциклы). По-моему, это очень много!
Бабушка, кроме основной работы в мединституте, ещё разносила литературу раненым, лежавшим в уфимских эвакогоспиталях; за что ей была объявлена благодарность Наркомата здравоохранения РСФСР.
В 1959 году отец с моей матерью и полуторагодовалым автором этих строк окончательно вернулся в Уфу. И опять всё надо было начинать почти с нуля.
Мать устроилась бухгалтером в Башкирский государственный университет, а отец после непродолжительной работы в другом месте поступил во всесоюзный трест «Нефтепроводмонтаж», главным инженером которого был в то время Мидхат Закирович Шакиров – будущий первый секретарь Уфимского горкома и Башкирского обкома КПСС. Сейчас, в эпоху приватизации всего и вся модно рассуждать о нефтяных олигархах, их миллиардных состояниях, жизни и нравах, а вот вспоминать о тех, кто когда-то создавал все эти ныне приватизированные богатства, все как-то стесняются. Но не будь в 60-е и 70-е годы прошлого теперь уже века создана мощнейшая нефтегазодобывающая отрасль с огромной сетью нефте- и газопроводов, то ещё неизвестно, были бы эти «олигархи», да и за счёт чего жили бы все мы последние тридцать лет. Так ещё 28 марта 1951 года за подписью И.В.Сталина было издано постановление Совета Министров СССР, в котором, в частности, говорилось: «…организовать во втором полугодии 1951 г. в системе Главнефтепроводстроя трест «Нефтепроводмонтаж» с местонахождением в г. Уфе…». В 60-е и 70-е годы, когда мой отец здесь работал, названия магистральных трубопроводов, которые строил этот трест были уже на слуху у всей страны: Бухара – Урал с уникальным вантовым мостом через коварную Аму-Дарью, Усть-Балык – Курган – Уфа – Альметьевск, Александровское – Анджеро-Судженск, Уренгой – Помары – Ужгород, Уренгой – Центр, Туймазы – Ангарск, Средняя Азия – Центр и многие другие. За участие в разработке скоростных методов строительства магистральных трубопроводов мой отец, Сергей Владимирович Агте, был награждён медалью ВДНХ. В середине 1960-х годов перешла на работу в этот трест и моя мать, Анастасия Семёновна Смирёхина. И отец и мать проработали в тресте долгие годы, став его ветеранами. В вышедшей в 2002 году книге, посвящённой 50-летию треста «Нефтепроводмонтаж» есть и страница, посвящённая работе моего отца.
Моими же первыми воспоминаниями об Уфе стали четырнадцати-метровая однокомнатная квартирка на улице 9-го января на горе над вокзалом, где мы жили впятером, вид с горы на Белую, по которой широченные чёрно-жёлтые колёсные буксиры, пыхтя густым чёрным дымом тянули баржи, на забельские заливные луга, хранившие тогда ещё свою первозданную чистоту, сады, раскинувшиеся на сколько хватало глаз и укутанные в мае бело-розовой пеной цветущих яблонь и вишен. Это было другое время, другая жизнь, другой город.
Сейчас Уфа стала чище, улицы полны красивых домов и яркой светящейся рекламы, и я понимаю, что так и должно быть. Но всё-таки, мне жаль, что с каждым днём теряется неповторимое обаяние той старой Уфы – города-сада, о котором у меня остались прекрасные детские впечатления.
В 30-е годы вслед за семьёй моего деда перебрались в Уфу две его сестры: Ольга (1896-1980) и Татьяна (1898-1983).
Ольга Антониновна Котеленец работала одно время контролёром ОТК на заводе «Пишмаш». Жила она без мужа с дочерью и двумя внуками на улице Амурской в маленьком домике, при котором был сад, содержавшийся в образцовом порядке.
Татьяна Антониновна Булавина прожила очень нелёгкую жизнь. Детей у неё не было, и она всю жизнь помогала кому-нибудь: семье моего деда, сёстрам, сослуживцам, знакомым. В Уфе она проработала двадцать лет костюмером в Русском драматическом театре, и когда в 1957 году уходила на пенсию, ей вручили памятный адрес, подписанный всей труппой театра. Этот адрес с автографами актёров, составивших историю театра, и сейчас хранится в нашей семье, где Татьяна Антониновна прожила не один десяток лет.
Ольга и Татьяна обладали превосходной памятью, и я любил слушать их рассказы о своей жизни, о годах детства и молодости, о событиях 1917 года во Владивостоке, об Иркутске в период Гражданской войны и НЭПа. Их рассказы об Одессе начала 20 века, в которой прошло их детство, и о событиях в ней 1905 года очень напоминали повесть В.Катаева «Белеет парус одинокий». Сейчас я жалею, что не записывал эти рассказы, но когда старушки были живы, я был юн, и мне казалось, что жизнь вечна. Теперь я стал понимать, что она слишком быстротечна, но ушедшего уже не вернёшь.
Когда-то мой далёкий предок выбрал судьбу себе и своим потомкам, приехав в Россию. За два с лишним века мои деды и прадеды разделили с Россией и хорошее и плохое, и радость и горе.
Девяносто лет назад мои дедушка и бабушка в какой-то мере определили мою судьбу, приехав в Уфу. И вот я уфимец со стажем в шестьдесят с лишним лет.