Петербуржцы, ленинградцы, питерцы, и рядом - Санкт-Петербург, Петербург, Ленинград, Петроград: являются ли эти самоименования и имена равноценными и равнозначными? Если да, то почему большая часть приезжих и гостей называют город Ленинградом? Не менее важен и второй вопрос: почему ленинградцы "сдали" имя своего города, позволили его переименовать?
Рассматривая вопрос о причинах упорного отстаивания прежнего названия города (Ленинград) со стороны приезжих сразу нужно отметить, что дело не в том политическом противостоянии Санкт-Петербурга и Ленинграда, которые задавались и задаются извне, а в том, что только имена "Ленинград" и "ленинградцы" имеют однозначный, явный и внятный социальный смысл, смысловую наполненность. В то время как понятие Санкт-Петербург, петербуржцы, питерцы - проблематичны и проблематизированы. Когда мы говорим: "Санкт-Петербург" - о каком городе речь? О какой временной эпохе? Если сравнить с Москвой, то ее идентичность, конечно же строилась/осознавалась постепенно, она прерывалась, но эта прерванность осуществлялась в отдаленные от нас эпохи: при Петре I, в революционную эпоху, когда было время на осознание, интерпретации и интеграцию интерпретированных значений в массовое сознание. Существенно, что московская столичная идентичность оставалась неизменной на протяжении последних 70 лет. Эта идентичность, как стойкий и стабильный феномен сформировалась к 30-м гг. XX в. Чтобы разобраться в этой путанице именований жителей и их региональной идентичности, следует обратиться к истории. Петербург строился, осуществлялся и существовал (да и ныне этот изначально заданный импульс жив) как имперский город. Именно этот, державный аспект всегда подчеркивался в истории города, и особенно в русской литературе XVIII – начала XIX вв. При этом, изначально, ни о какой петербургской региональной идентичности или, хотя бы региональной особости города, речь не шла. Начало осознания/рефлексии особости Петербурга происходило с середины XIX века. К концу XIX века сформировались, вернее явно отрефлексировались в массовом сознании два лика Петербурга: Петербург как город изначально державный, парадно-имперский, и Петербург как город черни, массовый город, где горожане зажаты роскошью, парадностью.
После переименования в Петроград имя города наполнялось новыми смыслами, а затем и памятью революции и победившего пролетариата.
Доблокадный Ленинград был городом социально не однородным, своего рода анклавом для не интегрированных советским режимом "обломков" российской империи. И петербургская и питерская идентичности постепенно утрачивались, выветривалась, под напором миграций и постепенной интеграцией "бывших". Но ее окончательному "выведению" способствовала блокада, которая "спаяла" социальную структуру города.
После войны, в целом в стране, эти социальные барьеры были сняты; одновременно, общий военный опыт, а затем опыт победы, способствовали уменьшению враждебности к "бывшим". В Ленинграде же, блокадный опыт, как особый опыт коллективной жизни в экстремальных условиях способствовал увеличению эмпатии горожан друг к другу.
Феномен сжимающейся идентичности ленинградцев и все большее количество мигрантов позволили состояться переименованию города в 1991 году. Дискуссия о переименовании Ленинграда осуществлялась по преимуществу как сугубо политическая дискуссия. Согласно советской идеологии у названия "Ленинград" было устойчивое коннотативное значение: имя города связано с именем Ленина. Это, однако, совсем не очевидно. Корректнее говорить о том, что данная коннотация отсылает к советскому прошлому, но не к фигуре Ленина. А это прошлое очень многообразно и поэтому здесь имеет место многообразие коннотативных значений. Это и город трех революций, и город переживший блокаду, и город с особым типом культуры, и родина советского рока и т.д.
Ленинградская идентичность была намерено дискредитирована и как революционно-ленинская, и как советская, при этом социальный опыт консолидации и преодоления отчуждения и сословности в блокадном городе был предан забвению.
Петербургская идентичность как бы "перетянула", включила, усвоила в себя идентичность ленинградскую, но социальный опыт ленинградской идентичности не был ни усвоен, ни актуализирован... Петербургская идентичность выстраивалась как идентичность интеллектуалов, тяготевших к ушедшей элитарной культуре российской империи, и одновременно противопоставлявшая себя официальной и официозной культуре советской страны. И сегодня, когда некому противопоставлять свою петербуржскость, так как нет уже советской страны и КПСС, то эта идентичность "провисает", не осуществляется. Новую идентичность трудно сформировать, во-первых, из-за невозможности унаследовать и разделить опыт блокадного единства приезжими жителями Санкт-Петербурга, и, во-вторых, из-за непривлекательности "недемократичности" элитарности "петербуржества" для мигрантов в век публичной демократии и массовой культуры. Показательно, что попасть в элитные круги Москвы легче чем в аналогичные среды Санкт-Петербурга, а сфера публичности в Санкт-Петербурге намного менее интенсивна чем в Москве.