«Ну, как дела с книгой?» — спросила Тиб. Она перетаскивала тарелки с кухонных полок в упаковочные ящики, которые предоставило трансагентство. «Даже не знаю». — я взглянул на ясный июньский полдень за окном кухни. — «Я устал от церковных склок. Последние три книги, полученные мной из библиотеки, не сказали мне ничего нового, кроме того, как неправы все остальные».
Дело было в том, что сейчас, когда игроки в гольф толпились на зеленой площадке, которую я наблюдал из моего окна, сам предмет религии, и действенное, реальное ощущение Бога, и мои таинственные видения в больнице казались мне немыслимо далекими. Еще совсем недавно я надеялся, что мои изыскания в истории пятидесятничества могут помочь мне разрешить и некоторые личные проблемы, возможно, проблему сухости духовной жизни, которую ощущал я и которую явно не ощущали пятидесятники.
Но становилось очевидным, что у пятидесятников нет решений, есть только новые проблемы, и книга становится скорее скучной, чем занимательной. Пятидесятники были всего лишь человеческие существа, притом запутавшиеся в своих проблемах — как впрочем, и я.
Грузовик трансагентства лязгнул возле дома, и словно по согласованию с ним из-за створок двери появилось три детских личика. «А можно?.». — начал Дон. «Нет», — отозвалась Тиб из глубины буфета. — «У нас сегодня ужин
— ужин мороженое». Головы исчезли.
Мы переезжали с той перспективой, что каждый член семьи будет иметь свою спальню. Тиб тоже писатель, и общим нашим рабочим кабинетом была мансарда маленького дома, который мы теперь оставили. Внизу были две спальни. Скотт и Дон спали в одной, Элизабет и стиральная машина в другой, а мы с Тиб спали на диван-кровати в гостиной.
И вот я должен был сообщить, что пригласил к ужину человека для одного из ключевых интервью моей книги. «Кстати об ужине» — начал я, но Тиб вынырнула из буфета, и оказалось, что она все еще думает о моем исследовании.
«Я, кажется, знаю, в чем состоят твои трудности», — сказала она. — «Я думаю, что ты слишком много времени проводишь в библиотеке и слишком мало — с людьми». Это было чудесное открытие. «Ты права!» — с воодушевлением сказал я. — «Я полностью согласен. И я действительно кое-кого пригласил на сегодняшний вечер». Шорох бумаги внезапно прекратился: «Кого?!» «Проповедника».
Взгляд Тиб переходил с древесных опилок на кухонном полу на ящики, сваленные в гостиной. «Его зовут», — быстро продолжал я, — «Дэвид дю Плесси. Он из Южной Америки. Он один из наиболее влиятельных пятидесятников в современном мире, и он только собирался переночевать у нас в городе, и я..». (теперь она уже смотрела на меня
— так, словно подбирала для меня ящик моего размера.) «...И я заказал для него номер в гостинице «Кихтли-Хаус». Я воспользовался ее вздохом облегчения, чтобы добавить: «Он знает, что мы переезжаем, и он говорит, что вполне способен есть холодную фасоль прямо из банки».
«Примерно так и будет», — сказала Тиб. Но как умело я ухитрился сообщить мою новость, если говоря это, она улыбнулась мне прощающей улыбкой!
Отовсюду я слышал о Дэвиде дю Плесси. Это явно был тот случай, когда человек, воспитанный в обстановке замкнутости и постоянной готовности обороняться, вдруг, в зрелом возрасте, превратился в открытую и общительную личность, с любовью, а не с осуждением говорящую о людях, имеющих другие традиции. «Среди пятидесятников происходят перемены», — говорили мне. — «Если хотите узнать, что это значит, вам просто необходимо встретиться с Дэвидом дю Плесси». Когда же я услышал, что он собирается быть в Нью-Йорке, я пригласил его, будь то неделя переезда или нет.
Дэвид дю Плесси оказался человеком, которого с самого начала можно называть просто «Дэвид», по имени. Когда он только еще подходил к дому, в его глазах уже видны были искорки. Через десять минут после того как он вошел в наш дом, он был уже без пиджака и упаковывал китайский фарфор. «Вам помогает опытный специалист», — сказал он с мягким южноафриканским акцентом. — «Мы с женой так часто переезжали, что я упаковываю тарелки так же легко, как некоторые мужчины насаживают мух для ловли форели..».
И именно так мы провели остаток дня — склонившись над упаковочными ящиками и беседуя. Тиб была права: я недостаточно времени проводил с людьми. В Дэвиде дю Плесси я увидел отблеск пятидесятнического мира, очень отличного от того пятидесятничества ранних своих дней, о которых я читал. Перемена произошла в пределах жизни одного поколения, и история жизни самого Дэвида была тому примером.
Дэвид дю Плесси играл видную роль в пятидесятническом движении почти с самого его начала. В 1908 году — всего через два года после Азуза-стрит — двое американцев, бывшие очевидцами пробуждения, прибыли в Йоханнесбург, арендовали давно заброшенную пресвитерианскую церковь и начали проповедовать. Их проповедь крещения Святым Духом с говорением на языках была новой для Южной Африки, и с самого начала слушать их собирались большие толпы.
Отец Дэвида был одним из тех людей, кто заглянул в церковь из чистого любопытства. В то время Дэвиду было всего 9 лет, но он все же помнит действие, которое оказала на его отца эта проповедь. «Он вел себя как человек, охваченный огнем», — вспоминает Дэвид. — «Он хотел оставить свое занятие, которым он жил, и делать что-то для Господа».
Отец Дэвида по ремеслу был плотник. Его семья еще не успела все толком осознать, как уже оказалась в африканском буше, где отец строил миссионерские станции для пятидесятников, распространявших свою весть на территориях туземцев.
Семья Дэвида (а впоследствии и сам Дэвид) пришел в пятидесятническое движение в то время, когда более старые церкви сурово его отвергли. Он вырос в атмосфере, наэлектролизованной обидами и неприязнью. Когда, будучи уже взрослым молодым человеком, он решил посвятить себя пятидесятническому служению, он твердо знал, кто были его враги: грех, диавол и «либеральные» церковники.
Дэвид постоянно рос как фигура в пятидесятническом движении. В течение двадцати лет, прошедших со дня его рукоположения, он оставался в Африке, проповедуя в собственной церкви и работая издателем пятидесятнической газеты, затем являясь ответственным секретарем братства пятидесятников Южной Африки. Со временем представилась возможность работать в Интернациональном Пятидесятническом движении, и он оказывался в Женеве, Париже, Лондоне, Стокгольме. К 1949 году он был уже генеральным секретарем Всемирной Конференции Пяти- десятнических Братств. И на каждом посту он вместе с остальными вкладывал камень за камнем в стену непонимания, отделяющую пятидесятников от церквей старого образца.
Потом Дэвид попал в автомобильную катастрофу. Это глубоко повлияло на него, на его служение, и в конечном итоге на все пятидесятническое движение. Когда произошла авария, Дэвид находился в США, подготавливая Вторую Всемирную Конференцию Пятидесятников, которая должна была состояться в Париже летом 1949 года. Дэвид, как ответственный секретарь, отвечал за разработку плана Конференции, начиная от наиболее общих ее моментов и до мельчайших деталей. «И я не особенно хорошо управлялся с этим делом», — вспоминает он. — «Я раздражался, если мысли других людей отличались от моих собственных. Я стремился видеть все только черным или белым, а людей был склонен видеть либо как негодяев, либо как героев. К своим убеждениям и мнениям я пришел тяжким путем — путем собственного опыта — и отказывался даже слушать всякого, чей опыт свидетельствовал о другом. Короче говоря, я был — только в малом масштабе — отражением всего пятидесятнического движения, повторявшего то же самое в больших масштабах... Затем, в одно мгновение, все это переменилось».
Был поздний вечер, и Дэвид спешил с одной встречи на другую в холмистой теннессийской местности. Его друг Пол Уолкер предложил ему, что сам поведет машину ради экономии времени. Вечер был темным и дождливым, дорогу застилали облака тумана. Из-за позднего часа и трудной дороги почти не разговаривали. Внезапно Уолкер стал напряженно вглядываться сквозь запотевшее ветровое стекло. Дэвид помнит, как он сказал: «Здесь должен где-то быть белый мост». — но фразы Уолкер так и не закончил. Из тумана внезапно вырисовался корпус локомотива, без огней остановленного прямо поперек шоссе. Уолкер пытался затормозить, но дорога была скользкой и автомобиль врезался в поезд.
Пол Уолкер был лишь легко ранен. Но голова Дэвида из всей силы ударилась о ветровое стекло, так что оно разбилось. От толчка он отлетел назад, по разбитому стеклу, и порезался об это стекло. Его левая нога была сломана выше колена. Спина была искривлена, плечо порезано.
Двенадцать часов спустя Дэвид пришел в сознание. Его нога была в гипсе. Его лицо, скрепленное 37 швами, было так туго забинтовано, что он не мог ничего видеть. И все же происходило что-то очень странное.
«Когда я очнулся», — вспоминает Дэвид, — «я чувствовал себя так, словно проснулся после хорошего сна. Доктор спросил меня: «Как вы себя чувствуете, проповедник?» «Просто чудесно», — сказал я ему. Доктор засмеялся, но я говорил правду».
После того Дэвид пробыл в больнице неделю, осведомиться о его состоянии пришли другие врачи. Они ничего не могли понять. У Дэвида не было температуры. Он нормально ел. Он нормально спал без снотворных препаратов. «У вас сейчас должна бы быть реакция», — сказал один из врачей. — «Как минимум у вас должен быть жар. Вы очень больны». «О нет, доктор», — отвечал Дэвид. — «Как раз в этом вы ошибаетесь. Я не болен, я только сокрушен».
Но, хотя и по другим причинам, Дэвид был поражен своим состоянием не меньше, чем медики. Он начал задаваться вопросом, не могла ли стоять за аварией определенная Богом цель. Последствия были как-то необычно безвредны. Пол Уолкер не получил серьезных повреждений; страховка полностью возместила ущерб разбитой машины; даже больничные счета оплачивала железная дорога. И кроме того, он не чувствовал ни малейшего признака боли.
Единственным реальным последствием аварии», — говорит Дэвид, — «была задержка моей пустоголовой и стремительной подготовки к Парижской конференции. Внезапно я вынужден был отказаться от части моих замыслов, связанных с ней. Я вынужден был просить помощи у других людей и у Бога». В течение следующих нескольких недель, лежа на своей койке в больнице, Дэвид отправил буквально тысячи писем, диктуя их машинистке. Он заметил, что без каких-либо сознательных усилий в тоне его писем появились изменения, очень тонкие: прежде это был тон человека, упрямо отстаивающего свои позиции, теперь — человека, прислушивающегося к мнению другого ради утверждения Божьих позиций — даже если это означало прислушиваться к человеку, выступающему против него лично.
«Я полагаю, что состоявшаяся затем конференция была настоящим успехом», — говорит Дэвид. — «Но я не думаю, что это было основным результатом аварии. Я обнаружил, что прошел через испытание. Я просто уже был другим человеком. Теперь я был терпеливым, более добрым, стал мягче в речах, тогда как на Первой Всемирной Конференции я был тороплив, шумен и решителен. Авария словно переплавила меня, сделала таким, какой я был нужен Богу для данной ситуации».
Дэвид сначала думал, что Бог его сделал таким именно для самой конференции. И действительно, на конференции царил совершенно иной дух. Но тем более загадочным для Дэвида было то, что произошло после нее. С течением лет он начал все чаще и чаще думать о группе людей, которых он некогда раз и навсегда огульно отверг: о тех «либеральных церковниках», которые, по его мнению, отнимали у Евангелия его основную суть. Почему же они не покидали его мыслей? Уж конечно же, Бог не собирается связать его с «либералами»?! «Да ведь я же не смогу даже пробиться сквозь штат их секретарей!» — возражал он. — «Я ничего не добьюсь, кроме холодного приема, а я не хочу получать холодного приема!»
Дэвид обычно говорит таким образом вслух, когда молится. В этом он достигает своего рода диалога с Богом, когда указание приходит к нему как нечто вроде внутреннего голоса. За многие годы Дэвид научился внимательно прислушиваться к этому голосу. На этот раз он услышал его отчетливо, это были слова старого гимна: «Уповай и повинуйся». Таково было, невидимому, данное ему указание. Странно было, что это «уповай» каким-то образом могло касаться области тех стен, которые он и его друзья-пятидесятники построили в борьбе за чистоту Евангелия, «Верь мне», — казалось, говорил Бог. — «Пусть стены рухнут, Протяни руку дружбы любому, кто примет ее». Ощущение было настолько ясным, что Дэвид не мог пренебречь им. Хорошо, он по крайней мере проделает опыт. Он попытается пройти в главный центр самых либеральных, самых интеллектуальных, самых экуменически * настроенных модернистов **. Для Дэвида не составляло труда назвать этот центр: это должен быть Всемирный Совет Церквей.
«Хорошо, Господи, если Ты так говоришь», — сказал Дэвид, поднимая трубку телефона, чтобы заказать билеты в Нью-Йорк. Он сам был в Далласе, центр Совета Церквей находился в Нью-Йорке — «Я поеду в Совет Церквей в следующий понедельник утром, и вот увидишь, что будет». Немедленно он вновь услышал внутренний голос: «Нет, не ходи в понедельник. Закажи билет на четверг, чтобы быть в Управлении Всемирного Совета в пятницу». Дэвид немного подумал, затем положил трубку. «Подожди минутку; здесь что-то непонятно». Он подумал над этим еще немного. «Почему я должен ехать туда в конце недели, а не в понедельник, когда все отдохнувшие и на своих местах?» «В понедельник в Управлении никого не будет».
Дэвид все еще был смущен, но отважился и заказал билет на вечерний рейс в четверг. В пятницу утром он вошел в Управление Совета в Нью-Йорке. У него не было никаких конкретных намерений. Он едва знал несколько имен работавших здесь людей. Он не знал, что ему нужно им сказать, если все-таки удастся увидеть их. Но все же он вошел.
В приемной на него подняла взгляд молодая женщина. Дэвид объяснил ей, кто он такой и затем отважился спросить: «Скажите... э... доктор Карпентер свободен?» — вызвав в память одно из немногих имен, которые он вообще знал.
«К сожалению, его нет».
«Ну, а тогда — д-р Бэрнс?» — сказал Дэвид.
«К сожалению..».
«Есть в Управлении кто-нибудь, кого я мог бы повидать?»
«Нет, сэр, совсем никого нет..».
Вот пожалуйста! Вот тот холодный прием, которого он все время ожидал. Какое наваждение овладело им, заставив думать, что может быть иначе? Слово «пятидесятник» всегда захлопывало двери в некоторые круги, и, кроме того... «Они все сейчас как раз на конференции», — продолжала секретарша, — «Но они должны очень скоро закончить, и тогда, я думаю, вы сможете увидеть любого, кого вам угодно». Она взглянула на свой настольный календарь и засмеялась: «Это первый день за всю неделю, когда здесь хоть кто-то есть. Я отсылала людей толпами. Но сегодня утром все пришли на совещание, так что вам повезло».
* Экуменизм — движение, ставящее своей целью объединение существующих церквей.
** Модернизм — богословское направление, утверждающее необходимость критического подхода к Библии.
Дэвид сел, уже более благодарный за полученное им указание свыше. В эту пятницу он встретился во Всемирном Совете с несколькими людьми, и они не только выслушали его, они делали у себя отметки, когда он говорил, они звонили по телефону и зачитывали записанное другим, они были заинтересованы!
Это было начало. В конечном итоге переплавка, произведенная автокатастрофой, толкнула Дэвида к многим другим неожиданным для него дверям. Он обнаружил, что его представляют людям, которых он всю жизнь до сих пор избегал. Один богослов звонил другому и представлял его! Он переходил из колледжа в университет, из университета в семинарию. «В какие же?» — спросил я его. «Сейчас посмотрим». Он достал из кармана истрепанную записную книжку. «Здесь где-то были несколько записей прошлой осени. 27 октября я был в семинарии конгрегационали- стов в Майерстауне, штат Пенсильвания. На следующий день, 28 октября, меня пригласили на богословском факультете Йельского университета. А 30 и 31 октября я был в узком кругу в Гринвиче, штат Коннектикут, с профессорами. Гарвард, Йель, Объединенная семинария, и Чикаго. После этого, 2 ноября; я был в Богословском колледже в Присто- не. 5 ноября я отправился в Объединенную семинарию в Нью-Йорке..».
Дэвид убрал записную книжку назад в карман. «И вы знаете», — продолжал он, — «Происходило что-то совершенно необычное. Я буквально получал удовольствие, я наслаждался встречами с этими профессорами, учеными и церковниками. Я, который так и не докончил даже второй год обучения в колледже. Я думал, что будучи окружен подобного рода людьми, я стану держаться натянуто, боясь показать свое невежество. Но, к моему удивлению оказалось, что я чувствую себя среди них легко и свободно. Я никогда не записывал своих лекций, не разрабатывал их. Я не пользовался даже краткими записями. Я просто сделался орудием, которое Дух мог использовать по Своему назначению. Интересно, что мне было дано выражать свои мысли, — сам я этой способностью не обладаю».
В Главном управлении Епископальной церкви Дэвиду задали самый трудный вопрос из всех вопросов, который в прошлом более всех других был причиной недоброжелательства по отношению к пятидесятникам. Он уже около получаса беседовал с группой священнослужителей об опыте пятидесятников, когда один из священников вдруг встал и сказал с некоторой резкостью: «М-р дю Плесси, хотите ли вы сказать, что у вас пятидесятников, истина, а у нас, других церквей, ее нет?» Прежде чем ответить, Дэвид не мог не помолиться. «Нет», — сказал он. — «Я имею в виду совсем не это». Он пытался найти способ выразить разницу, которая — пятидесятники чувствуют — есть между ними и другими церквами; это чувство так часто бывает понято наверно... И вдруг он поймал себя на мысли об электроприборе, который они с женой купили, когда переехали в свой дом в Далласе.
«Истина и у вас, и у нас», — сказал он. — «Вы знаете, когда мы с женой переехали в Америку, мы приобрели чудесный прибор под названием морозильник, и мы храним в нем великолепную техасскую говядину. Так вот моя жена может взять один из кусков этой говядины и положить его в замороженном состоянии прямо на стол. Это говядина, несомненно, не может быть и речи, что это не так. Вы и я можем сесть вокруг стола и исследовать этот кусок: мы можем обсуждать его происхождение, возраст, из какой части он вырезан. Мы можем взвесить его и перечислить содержащиеся в нем питательные вещества. Но вот если моя жена поставит этот кусок говядины на огонь, все будет совершенно иначе. Мой малыш почувствует его запах, еще находясь во дворе, и прибежит с криком: «Мам, как здорово пахнет! Дай кусочек!» Так вот, джентльмены» - продолжал Дэвид. — «В этом разница между нашим и вашим обращением с одной и той же истиной. Ваша подается во льду; наша — на огне».
Дэвид пробыл у нас сутки и оставил после себя на полгода черновой работы: я исписал в блокноте страницу за страницей именами и адресами людей, не принадлежавших к церквам пятидесятников, — методистов, баптистов, лютеран, пресвитериан - получивших крещение Духом. Я уже мог видеть, что связаться со всеми этими людьми потребует громадного труда. Одно только писание и отправка писем каждому из них, например, отняли у меня три недели. Потом, по мере того как начали приходить ответы, встали задача организации интервью. К некоторым мне пришлось поехать, другие сами собирались быть в Нью-Йорке в течение года. С некоторыми я беседовал по телефону, с некоторыми познакомился ближе в ходе дополнительной переписки. С несколькими людьми я опробовал новую технику интервьюирования. Беседа, записанная на магнитофон, где на одной стороне ленты я объяснял цель моей книги и задавал вопросы, а на другой они отвечали мне.
По телефону я познакомился с Чарльзом и Элен Морисами из Ричмонда, штат Виргиния. Получив мое письмо, Чарльз сразу же заказал междугородние переговоры, и, пока я виновато подсчитывал, во сколько это ему обойдется, ответил полностью на посланный ему список вопросов. Знакомство с этими людьми было очень полезно, может быть потому, что эта живущая в пригороде семья с проблемами, в основном сходными с нашими, по совпадению, оказалась горячим сторонником крещения Святым Духом. «У низ есть проблемы с газоном», — сказал я Тиб. И Чарльз, и его жена часто звонили нам с очаровательным пренебрежением к ежемесячным счетам за телефонные разговоры — исключительно для того, чтобы осведомиться, как продвигается книга или предложить мне дополнительные пути, ведущие к людям, говорящим языками, чьи имена, как они полагали, у меня в списке могли не быть.
Чарльз сказал мне, что у него в Ричмонде юридическая контора, и что он помощник городского адвоката. Он и Элен были настолько полны спокойного доброго юмора и радости жизни, что мне захотелось встретиться с ним лично, и я сказал об этом Чарльзу. Чарльз на миг задумался. «Слышали ли вы когда-нибудь об Интернациональном Общении Коммерсантов Полного Евангелия?» — спросил он.
«Повторите пожалуйста медленнее».
«Сокращенно ИОКПЕ. Это группа коммерсантов и людей различных профессий из всех деноминаций, которые получили или ищут крещения Святым Духом... собираются вместе несколько раз в год, чтобы обменяться опытом».
Очередное собрание ИОКПЕ должно бью состояться в Атлантик-Сити в конце ноября, сообщил Чарльз, и они с Элен собирались быть там. Если бы мы с Тиб могли приехать, то это дало бы нам возможность увидеться.
«Это довольно сильное впечатление», — предупредил он меня. — «Но если вы приедете с открытым сердцем и без предубежденности, то вы станете другим человеком».
«Хорошо», — сказал я, не подозревая, на что я соглашаюсь. — «Запишите нас, и мы там увидимся». Так была назначена эта дата. 30 ноября 1960 года.
Мое исследование говорения на языках среди членов традиционных церквей затруднял элемент «секретности», которой окружалось у них это явление. Были и исключения, подобные Морисам, но большей частью говорящие на языках не-пятидесятники хранили этот факт в тайне, как будто секрет атомной бомбы. Типичным для ответов на мои письма, посланные в начале 1960 года, был ответ одного служителя из маленького городка на среднем Западе: «Я был бы весьма счастлив поделиться с Вами какими-нибудь моими переживаниями, которые способствовали бы дальнейшему распространению Царства Божия, как указывает Святой Дух. Однако в настоящее время, поскольку в моем приходе имеется, кроме меня, лишь только одна семья, с которой я нахожусь в контакте во всем, что касается Святого Духа и Его проявлений, я вынужден попросить Вас, чтобы Вы не использовали мое имя».
Вновь и вновь в течение первых месяцев года я должен был оканчивать интервью с пресвитерианами, баптистами или методистами, получившими крещение Духом, услышав их слова: «Вы, конечно, понимаете, что все это не для печати».
То тут, то там появлялась статья на эту тему, но всегда обезличенная, всегда не указывающая имен. Журнал епископальной церкви «Живая Церковь» опубликовал, например, передовицу, в которой говорилось, в частности:
«Говорение языками больше не представляет собой явление, которое встречается лишь где-то далеко от нас, в необычайно религиозных сектах. Оно упражняется в нашей среде как священнослужителями, так и мирянами, имеющими хорошее положение и репутацию в церкви. Его проникновение и широкое распространение коробит наше эстетическое чувство и некоторые из наших наиболее крепко укоренившихся предубеждений. Но мы знаем, что мы являемся членами Церкви, которая определенно нуждается во встряске — и если Господь избрал именно это время для того, чтобы взорвать то, что епископ Стерлинг из Монтаны назвал «епископальной респектабельностью», то мы не знаем более ужасающе-эффективного взрывчатого вещества».
И вот взрыв произошел. Произошло событие, которое внезапно вырвалось в заголовки газетных статей и сорвало завесу «секретности». Это случилось в большой епископальной церкви в городе Ван-Найз, штат Калифорния.
Отей Деннис Беннетт был преуспевающим человеком. Он родился в Лондоне, получил образование в Чикагском университете и Чикагской богословской семинарии и в 1953 году возглавил едва начавшую свое существование церковь св.Марка в Ван-Найзе. Под его руководством церковь неуклонно возрастала, пока, наконец, не стала насчитывать 2 600 членов и штат из четырех священников.
Но отец Беннетт чувствовал, что в его личной духовной жизни чего-то недостает. Когда ему было 11 лет, он пережил обращение к Господу, которое оставило у него воспоминание тепла и любви, достичь которых вновь он редко когда был в состоянии.
Однажды летом 1959 года отцу Беннетту позвонил его друг священник, Фреэнк Мэгайр из Монтери-парк, Калифорния. Отец Мэгайр был весьма озадачен событиями, происходившими в его церкви: двое из его прихожан — недавно вычеркнутые из церковных списков как неактивные — вновь появились в церкви и проявляли заметные признаки крайне сильной веры.
Отец Мэгайр был поражен. Тем не менее он чувствовал какое-то смутное беспокойство из-за некоторых выражений, которые постоянно слышались в их речи: «крещение Святым Духом» и «говорение языками». «Я думаю, что эти люди переживают какие-то побочные явления, значение которых преувеличивают» — сказал Фрэнк Мэгайр Деннису Беннетту. — «Но я бы хотел, чтобы вы приехали посетить их вместе со мной и могли мне дать оценку происходящему». Так началось трехмесячное исследование этого переживания двумя священниками. К середине ноября 1959 года оба они сами пережили крещение. «Меня смущает только одно», — сказал отец Беннетт. — «Я бы хотел получить крещение без языков». «Ничего не поделаешь, отец», — сказал ему. — «Языки не могут быть отделены от остального. Так это было с нами, и мы не знаем какого-то другого пути..».
За Денниса Беннетта молились, и он получил крещение 14 ноября; Фрэнк Мэгайр — 17 ноября.
Когда люди в церкви Беннетта спрашивали его о перемене, которую заметили в нем, он рассказал им, что произошло. На протяжении нескольких месяцев около 70 человек из его прихода взыскали и получили крещение. Это были верующие члены церкви: младший староста, президент женского кружка, помощник приходского священника. И получившие таким образом крещение были в восторге от этого переживания. Однако другие испытывали иные чувства. Из четырех священников двое уже получили крещение, двое нет. Двое неполучивших были глубоко против самой идеи крещения, и скоро за ними последовали другие, чувствовавшие то же самое. В церкви образовался серьезный пролом, и отец Бен-нетт произнес проповедь о своем переживании с тем, чтобы в церкви не осталось людей, несведущих в этом вопросе, он рассказал все от начала до конца, включая тот факт, что он говорил на языке, которого не мог понять. Для многих это было уже слишком. Один из коллег Беннетта посреди служения снял свое облачение и заявил, что при подобных обстоятельствах у него нет иного выбора, как только подать в отставку. После служения казначей подсказал о.Беннету что, может быть, ему лучше отказаться от должности. Так он и сделал.
На следующий день эта история была уже достоянием газет. Её подхватила служба телеграфа. Еще через день она облетела всю страну: в обычной, хорошей церкви появилось говорение языками и вызвало отчуждение, разделение и распри. Эту историю опубликовали «Тайм» и «Ньюс уик».
Моей первой реакцией было, что в 1960 году это подтверждало то, что история пятидесятничества уже заставляет меня предположить: «языки» вовлекают людей в борьбу. Епископ Фрэнсис Эрик Блой из Лос-Анжелеса опубликовал пасторское послание, запрещающее говорить языками в церкви. Отец Беннетт был переведен в Сиэттль, где возглавил маленькую церковь-миссию. Это показалось мне совершенно явной попыткой устранить с дороги зачинщика беспорядков. Я написал о.Беннетту по его новому адресу, рассказал ему о книге, которую пишу, и попросил изложить его собственную точку зрения на то, что произошло в Ван-Найз. Пришел ответ, без помощи секретаря. «Пожалуйста, извините за ошибки при печатании на машинке», — начал он свое письмо. — «Я делаю это сам, а печатаю я плохо, с ошибками!» Я быстро прочел письмо, ожидая найти в нем разгадку личности, которая вызвала «отчуждение, разделение и распри» в Ван-Найзе. Но не нашел. Отец Беннетт лишь мельком упомянул о Ван-Найзе: все его внимание было обращено на работу, которая предстояла ему в Сиэттле.
«Здесь отклик епископальной церкви на мое свидетельство о Святом Духе и языки был потрясающим, и я занят день и ночь. Не менее радостным для меня было возвращением к жизни маленькой церкви С. Луки, которую я принял в июле. В этой маленькой миссии теперь уже пятьдесят человек крещены Святым Духом. Около 14 священников этой епархии сегодня имеют дар языков. Так слава Господу!»
За все время долгой переписки, которая у нас была с о.Беннеттом, он никогда — ни разу! — не пожаловался на плохое отношению которое он встретил, никогда не сказал недоброго слова по отношению к людям, с ним не согласным. Значительно позже я встретился с ним в Нью-Йорке и обнаружил, что таков же он и в личном общении. Он был спокоен и собран, хотя и полон необычайной энергии, — человек, настолько исполненный сознанием важности сегодняшнего дня, что у него не было времени пересказывать события дня вчерашнего. Единственный раз, когда он упомянул о прошедших событиях, он сказал: «Я, конечно, пытался просто понять, почему мы в Ван-Найзе подверглись всей этой сенсационной шумихе, тогда как сотни других церквей по стране, среди которых проявляется крещение Святым Духом, вообще не имеют никаких неприятностей. Единственный вывод, к которому я пришел, — это то, что Бог хотел, чтобы люди заговорили о своем переживание со Святым Духом. До событий в Ван-Найзе мы все предпочитали помалкивать. А теперь, я думаю, люди готовы начать делиться своими переживаниями».
Это было верно. Я вдруг стал едва справляться с потоком корреспонденции от людей, которые хотели мне рассказать о своих переживаниях и без страха подписывались под ними. Писали отовсюду. Весь штат священников в степенной, здравомыслящей пресвитерианской церкви в пригороде Нью-Джерси принял крещение Духом! 85% членов баптистской церкви того же штата приняли крещение! В Витоне (штат Иллинойс) члены епископальной церкви Троицы получили крещение...
Студенты в Принстоне, Йеле, Гарварде, Стенфорде, Уитоне, начали проводить молитвенные собрания, на которых просили о крещении и получали его. В Йельском университете, к примеру, двадцать человек, включая члена совета факультета, пятерых дьяконов университетской часовни и аспирантов получили крещение и начали молиться, исполненные Духом.
Мои исследования выявили, что в своем начали пятидесятническое движение привлекало в основном и больше всего полуобразованных и простых людей. Теперь же, посмотрев лишь часть моей переписки, я составил следующий интересный список профессий моих корреспондентов: математик, психиатр, дипломированная медсестра, врач, капитан полиции, владелец автомобильного агентства, зубной врач, психолог, агент по страхованию недвижимого имущества, оператор Голливуда, домохозяйка, актер, священник, молочник, жена владельца авиационных заводов, фабрикант инструментов и красок, инженер, адвокат, коммивояжер, швейцар, сотрудник Госдепартамента, нефтяной магнат, еврейский раввин, владелец ресторана, таможенный чиновник, биолог, профессор, директор школы.
Все большее число церковных лидеров выступало с констатацией пятидесятнического движения в их деноминациях:
Преподобный Сэмюэль М. Шуэмейкер: «Что бы ни означало староновое явление «говорения языками», удивительно то, что оно имеет место, и не только в группах пятидесятников, но среди приверженцев епископальной церкви, лютеран, пресвитериан. Сам я лично не имел этого переживания. Но я видел переживавших его людей, и оно благословило их и дало им силу, которой они не имели прежде. Я не утверждаю, что понимаю это явление. Но я почти уверен, что это — показатель присутствия в жизни Святого Духа, как дым над трубой, указывающий на то, что внизу есть огонь. Я знаю, это значит, что Бог хочет войти в Церковь, упрямую, неподатливую и эгоцентричную, какой она часто является, — войти и дать ей такую силу, которая сделала бы ее излучающей свет, радостной и способной к самопожертвованию. Мы должны постараться понять это явление и уважать его, а не игнорировать его или презирать».
Д-р Джеймс И.Мак-Корд, президент Принстонской Богословской семинарии: «Наше время становиться Эпохой Духа, эпохой Бога, действующего в мире, потрясающего и разрушающего все наши традиционные формы и вызывающего отклик, созвучный Евангелию и нуждам мира».
Д-р Эрнест Райт, Гарвард: «... установление Царства Божия должно сопровождаться великим пробуждением и возрождением харизматических проявлений. Как лидеры, так и рядовые верующие будут тогда исполнены Духом и силой Его в невиданных доселе масштабах».
Билли Грэм: «Мы, члены основных деноминаций, смотрели несколько исков на наших братьев из пятидесятнических церквей из-за того, что они делали акцент на учении о Святом Духе, но я считаю, что приходит время дать Святому Духу надлежащее Ему место в наших церквах. Нам нужно еще раз уяснить себе, что это означает — быть крещенными Святым Духом».
За океаном Церковь Великобритании также отмечала важность пятидесятнического движения.
Епископ Лесли Ньюбигин в своей книге «Дом Божий» назвал три основных потока жизни внутри христианской церкви. Первый — католичество. Второй — протестантство. И третий — пятидесятничество.
Д-р Филип Эджкамб Хьюэс, издатель англиканского ежеквартального органа «Служитель церкви», посетил Калифорнию, где услышал, как члены епископальной церкви говорят языками. Прежде чем отправиться в эту поездку, он приписывал это «заигрыванию с пятидесятническим сумасбродством под горячим солнцем Калифорнии». Но вернулся он оттуда с прямо противоположным мнением: «Дыхание Живого Бога», — писал он, — «проникает в иссохшие кости верующих, респектабельных, давно существующих деноминаций, и в особенности в епископальной церкви».
С избранием на папство папы Иоанна в римско-католической церкви стали делать особый акцент на Пятидесятнице. Папа Иоанн постоянно говорил о Совете Ватикана как о «Новой Пятидесятнице». Под термином «Пятидесятница» он подразумевал Пятидесятницу с теми же харизматическими проявлениями Духа, что давно уже имеют место в пятидесятнических церквях, включая говорение на языках. «Католический вестник», обсуждая дела Совета Ватикана, дал определение слову «харизма», которое употреблялось в католических кругах с такой возрастающей частотой:
«Итак, похоже, что нам необходимо будет включить слово «харизма» в наш словарь, поскольку последние новости из Рима таковы, что это слово стало одним из наиболее важных для совета. «Харизма» происходит от греческого слова, означающего — буквально — «дар любви». У богословов это понятие означает особую способность, дарованную кому-либо Святым Духом не столько ради его личной выгоды, сколько ради пользы других... Исходя из этого, кардинал Суэнес сказал своим коллегам — служителям, что мы сегодня должны признать существование харизмы, ради единства Церкви, причем рассматривая её (харизму) не как случайное добавление, но как необходимую часть самой сущности Церкви».
Отец Даниель Дж.О'Хенлон, профессор теологии в колледже Альма, в Лос-Гатосе, Калифорния, писал в статье для журнала «Америка» (национальный католический еженедельник):
«Мало кто из католиков рассматривает пятидесятников как нечто большее, чем просто забавное явление, если вообще замечают их существование. Даже большинство протестантов держатся на расстоянии от этих нешаблонных христиан и находят для себя затруднительным сказать о них что-нибудь доброе. Тем не менее быстрый рост пятидесятнического движения во всем мире и его необычайная притягательность для