О 
днажды бродил охотник по дикой степи, по балкам и выбалкам, по овражным перелескам в поисках добычи. Уже и подустал малость. Солнце же тем временем сдвинулось с полдня на запад, пора было и домой возвращаться — до дома ого-го еще сколько топать!
И он решил отдохнуть немного, а заодно чего-нибудь поесть, чтоб пополнить силы, согреть нутро кипятком. Снял с плеча добытого на охоте зайца, тетерева, пойманного сельцами, рогожную торбу с несколькими окуньками, которых он поймал горстями на мелких и узких перекатах в Лугани. А еще на подходе сюда приметил родничок в байраке, к нему он и спустился.
Затем начал собирать сушняк для костра. Видит, у подножия крутолобого склона балки свежий скат — лисья нора. Однако что за диво: земля, которую выгребала лапами рыжая наружу, какая-то необычная — черная-пречерная с виду, а в ней поблескивают черные камушки, большие и маленькие. Осмотрел нору. Сомнений не было: лисья. Да вот и шерсть рыжеватая в бурьяне позастревала.
Охотник, вернувшись, расчистил старое пастушье кострище, обложил его черными камнями, принесенными от лисьей норы, высек огонь. Когда сушняк разгорелся, положил на жар завернутого в лопух окуня целиком, а сверху присыпал той же черной землей, чтоб он побыстрее упарился и равномерно спекся. И прилег отдыхать...
Через какое-то время кинулся поглядеть на пекшуюся рыбу и страшно удивился: земля и камушки, принесенные от норы, были теперь не черные, а красные, охваченные поверху синими огоньками. Разгреб поскорее костерок, а от окуня одна зола осталась — сгорел вместе с лопушиными листьями.
— Ты смотри? — поразился охотник. — Земля горит! Или наваждение бесово?
Он посидел, в раздумье и недоумении разглядывая неслыханное доселе явление, а потом еще взял из норы тех же камешков, бросил в жар. Сначала задымило слегка, и вслед затем сквозь дым выткнулись небольшие языки зеленовато-красного пламени.
«Вот так чудасия! — еще больше поразился охотник. — Горит-таки земля!»
Он и об усталости, и о еде забыл. Быстро набрал в свободную торбу тех камешков и земли черной, подхватил дичь, зайца и рыбу, притужил ремень для ходкости и заторопился в слободу, чтобы рассказать односельчанам о невиданной чудо-находке. А перед глазами у него все время было видение недавно горящей земли.
Легенда о каменном угле // Костыря И.С. Думы о Донбассе: В двух частях. – Донецк: Каштан, 2004. – С. 257-258.
ЛЕГЕНДА О СВЯТОГОРЕ.
Встретился, говорят, однажды богатырь Святогор с печенегами. Много их было, а он один.
И завязалась битва меж ними. Долго длилось ожесточенное сражение. Немало печенегов полегло от большого Святогорового меча. А он, раненый, продолжал биться.
Но вот вражья отравленная стрела впилась в тело богатыря... Святогор ощутил слабость во всем теле... Понял великан — пришел конец.
Поглядел на белый свет: на высокие меловые кручи-горы, на голубые воды Донца, склонился к гриве своего верного гривастого друга и тихо сполз с него, лег под скалой над Северским Донцом. Там и опочил.
А местность эту люди назвали его именем — Святогорьем.
Легенда о Святогоре // Костыря И.С. Думы о Донбассе: В двух частях. – Донецк: Каштан, 2004. – С. 207.
ЛЕГЕНДА О ШУБИНЕ.
Говорят, на том самом месте, где нынче лежит напоенный солнцем богатый, благодатный Донецкий край, когда-то, давным-давно, на заболоченных берегах тогдашнего морского залива росли дремучие леса, деревья в которых были совсем не похожие на те, что растут в наше время. Над болотами постоянно висел густой туман, насыщенный влагой. И темные тучи сплошь покрывали небо. Из них беспрерывно шли теплые ливни. В небесной выси взблескивали ослепительные всполохи огненных молний, грохотали сильные грозы. Волглый воздух был насыщен испарениями и удушливым болотным газом. Только изредка сквозь мглу, да и то на короткий миг, пробивались солнечные лучи...
В 
том сумрачном царстве дикой природы не было слышно ни рычания зверей, ни пения птиц. По деревьям и огромным травам ползали великаны-пауки, скорпионы, мокрицы... В болоте жили гигантские раки, преогромные, величиной с хату, лягушки... А еще, говорят, в тех болотах водились неимоверно большие, не похожие ни на какие других тварей, незримые крылатые ящеры. Их тело было прозрачное, как воздух, их невидимые жилы, вместо крови, были наполнены газом болотным. Они умели хорошо летать, однако болото оставляли лишь в кратковременную солнечную погоду. Газ, из которого состояло тело ящеров, легко воспламенялся. И горе тому из них, если в него ненароком попадала пусть и самая крохотная искорка молнии. Вмиг взрывался!
В тот раз над всей здешней местностью непроницаемым пологом залегли густые тучи из края в край. Ни малейшего проблеска не было! Ливни с грозами не затихали на протяжении нескольких недель. Все живое замерло, притихло и затаилось. Глубоко в болоте, под толщами непролазной грязищи, распластались ящеры — подальше от беды.
А тем временем крутые, высоченные морские волны начали затапливать и леса, не только болота.
... Прошло с тех пор немало лет, может, сотни тысяч. Море постепенно обмелело в здешних краях. А рухнувшие от воды деревья поглотились топями. И земле сделалось как бы душно под таким покровом. Она до того разогрелась изнутри, что в конце концов затряслась, как в лихорадке, из ее недр то в одном месте, то в другом стали вырываться наружу огненные столбы, раскаленные камни, которые постепенно остывали и образовывали холмы и горы.
Со временем из поглощенного болотами леса, спрессованного до каменной твердости после того, как он истлел или переродился окончательно, возник сам по себе горючий камень. И залег пластами, как и наваливались друг на дружку деревья. А незримые ящеры — те, которых не уничтожил огонь, оказались сдавленными угольными пластами, и лежали там до поры до времени в почти безжизненной дреме.
И вот настал час, когда тот солнечный камень потребовался людям для обогрева, плавки железной руды, и его стали добывать из подземелья. Тут-то и очнулись потревоженные хищные ящеры-чудища. Зашевелились своими незримыми газовыми телами, торкнулись в одну сторону, в другую, пытаясь освободиться из многовекового плена. Надавит чудище на пласт, и преогромная глыба вывернется и ахнет в забой, где люди, или весь ящер в маленькую дырочку вместе с угольной пылью так и высвистнет из глубин и мором пройдет по углекопам — вповал падают те, кого не задавило до выброса газовых ящеров обломками каменного угля. А наткнется чудище на какой-нибудь огонек в шахте, тут и само взорвется, сотрясая подземелья и обрушивая породу из крепкого сланца и песчаника. Ужасное зрелище!
На одной копи был уже опытный, повидавший виды шахтер. Вот он мараковал-мараковал и надумал, как изгнать зверя-невидимку из угольных пластов.
Он взял с собой длинный шпур. Пробурил им в цельном пласте длинную узкую дыру, чтоб добраться до логова зверя-невидимки, а как только достал того, тот завертелся, как ужаленный, и мигом выскочил через ту дырку в забой. А тут его поджидал наготове мощный вентилятор. Завертел его так, что тот, и опомниться не успел, как мощнейшая струя воздуха погнала на-гора и бесследно, до мельчайших его газовых клеточек, развеяла в степи Донецкой.
Впоследствии кое-кто из суеверных старых шахтеров называл невидимое чудище еще и шахтерским чертом, жившим, по преданиям, в подземелье и мстившим углекопам за то, что потревожили его подземные покои. А больше он человеком обращался, потому как на самом деле был Хозяином подземных кладов, на которые посягнули люди. Оттого и свирепствовал под землей, громыхал по выработкам, свистел так, что уши закладывало, и пищал, и кукарекал, охал и вздыхал на всю свою пещерную пасть, отчего фуражки с углекопов будто ветром сдувало, фыркал в глаза угольной пылью, обрушивал породу и устраивал непроходимые завалы.
Страха от него набрались углекопы — не приведи господь!
И, таясь, немея до макушки в опаске пред ним, все же пытались разглядеть его в сумрачном подземном хозяйском царстве. Но где там! За ним было не угнаться — то здесь он чем-либо напомнит о себе, то там, а потом и затаится. Кто знает, может, и рядышком где прикорнул. В летах вроде был, и у него, кидать, с устатку ноги подкашивались.
Однако находились смельчаки, которые уверяли, что видели его собственными глазами, даже чуть ли не схватили за седую бородищу, которая вслед за ним сивой гривой волочится. Такие-то, братцы, делишки. Самую малость бы — и вытащили б невидимку на свет божий!
А поскольку он все время обитал в сыром подземелье, то постоянно ходил в шубе. От сырости она у него сплошь покрывалась мохнатой изморозью. И была такой же на вид седой, как и его пушистая борода.
Оттого-то, должно, и прозвали его углекопы Шубиным.
И чуть что, припугивали им новичков или лодырей, или пьяниц горьких. Поговаривали, будто он страсть как не терпит сивушного духу — за версту чует! Потому и наказывает пьянчужек и нерадивцев.
Россказней о нем ходило — заслушаешься, пока и волосы от страха на голове дыбом не встанут!
А с болотным гремучим газом углекопы боролись поначалу не на живот, а что называется на смертную смерть. И своеобычным способом.
Легенда о Шубине // Костыря И.С. Думы о Донбассе: В двух частях. – Донецк: Каштан, 2004. – С. 267-270.
ЛЕГЕНДА О ШУБИНЕ.
Д 
онецкий ученый-фольклорист Петр Тимофеев записал из уст одного бывшего забойщика, потомственного горняка, такой сказ об этом.
Было это давным-давно, еще при царе. Тогда в донецких степях только-только появились первые шахты. Были они совсем не такие, как сейчас. Уголек рубили обушком, лопатой грузили на сани, сани человек тащил на четвереньках за собой к штреку, там ссыпал в вагонетки, по штреку к шурфу вагонетки доставляли кони, потом уголь поднимали бадьями на-гора. Очень тяжелой и опасной была работа первых шахтеров. Далеко шла от донецких степей дурная слава об этой нелегкой, но лучше других оплачиваемой работе. И съезжался к шахтам на наем бедный рабочий люд. Богатеи — хозяева шахт — радовались: рабочих рук всегда в избытке, есть из чего выбрать.
Но была на старых шахтах в те времена такая подземная специальность, на которую не всегда находился работник. И оплачивалась она дорого — десять золотых рублей, и работы той было на полчаса, а случись что, родня шахтера большие деньги за пострадавшего получала. Шли на эту работу самые отчаянные сорвиголовы, которым смерть — что сестра. Специальность эта называлась поджигатель, или газожег.
Перед спуском смены поджигатель натягивал на себя побольше всякого мокрого тряпья, закутывал поплотнее голову и лез с факелом в шахту. Там он поджигал накопившийся угольный газ. Не однажды, бывало, смена находила поджигателя мертвым и выносила его на поверхность. У шахтеров обычай был такой — если погибнет кто под землей, его обязательно на-гора подымали, чтобы похоронить по-человечески.
Работал в те времена на донецких шахтах поджигателем некий Шубин. Лихой был человек. Никого и ничего не боялся. Только однажды полез он очередной раз в шахту поджигать газ, да и погиб там под завалом. Хозяева шахты подсчитали, что если откапывать Шубина, то это выйдет им дорого. И стали уговаривать семью покойника вместо тела взять деньги. Семья большая была, а без кормильца на что жить? Подумали, подумали, что уж от покойника проку, да и взяли деньги. Только с тех времен и по сей день, из поколения в поколение слышат шахтеры, как гремит в стенах камнями Шубин. Обозлился-де на людей. То выброс устроит, то обвал. Все товарищей себе ищет.
Каменный уголь! Казалось бы, самый неприглядный с виду среди множества драгоценных камней, какие ни на есть на всем белом свете — и черен, и пылен, и недолговечен по изъятии его из земных глубин... И добыча его сопряжена со смертельным риском...
Да воспет он почище алмазов, почище золота!
Легенда о Шубине // Костыря И.С. Думы о Донбассе: В двух частях. – Донецк: Каштан, 2004. – С. 269-270.
