ЛЕГЕНДА О КАМЕННОМ УГЛЕ.

О днажды бродил охотник по дикой степи, по балкам и выбалкам, по овражным перелескам в поисках добычи. Уже и подустал малость. Солнце же тем временем сдвинулось с пол­дня на запад, пора было и домой возвращаться — до дома ого-го еще сколько топать!

И он решил отдохнуть немного, а заодно чего-нибудь по­есть, чтоб пополнить силы, согреть нутро кипятком. Снял с плеча добытого на охоте зайца, тетерева, пойманного сельца­ми, рогожную торбу с несколькими окуньками, которых он поймал горстями на мелких и узких перекатах в Лугани. А еще на подходе сюда приметил родничок в байраке, к нему он и спустился.

Затем начал собирать сушняк для костра. Видит, у подно­жия крутолобого склона балки свежий скат — лисья нора. Однако что за диво: земля, которую выгребала лапами рыжая наружу, какая-то необычная — черная-пречерная с виду, а в ней поблескивают черные камушки, большие и маленькие. Ос­мотрел нору. Сомнений не было: лисья. Да вот и шерсть ры­жеватая в бурьяне позастревала.

Охотник, вернувшись, расчистил старое пастушье кост­рище, обложил его черными камнями, принесенными от ли­сьей норы, высек огонь. Когда сушняк разгорелся, положил на жар завернутого в лопух окуня целиком, а сверху присыпал той же черной землей, чтоб он побыстрее упарился и равно­мерно спекся. И прилег отдыхать...

Через какое-то время кинулся поглядеть на пекшуюся рыбу и страшно удивился: земля и камушки, принесенные от норы, были теперь не черные, а красные, охваченные поверху синими огоньками. Разгреб поскорее костерок, а от окуня одна зола осталась — сгорел вместе с лопушиными листьями.

— Ты смотри? — поразился охотник. — Земля горит! Или наваждение бесово?

Он посидел, в раздумье и недоумении разглядывая неслы­ханное доселе явление, а потом еще взял из норы тех же ка­мешков, бросил в жар. Сначала задымило слегка, и вслед за­тем сквозь дым выткнулись небольшие языки зеленовато-красного пламени.

«Вот так чудасия! — еще больше поразился охотник. — Горит-таки земля!»

Он и об усталости, и о еде забыл. Быстро набрал в свобод­ную торбу тех камешков и земли черной, подхватил дичь, зай­ца и рыбу, притужил ремень для ходкости и заторопился в слободу, чтобы рассказать односельчанам о невиданной чудо-находке. А перед глазами у него все время было видение не­давно горящей земли.

Легенда о каменном угле // Костыря И.С. Думы о Донбассе: В двух частях. – Донецк: Каштан, 2004. – С. 257-258.

ЛЕГЕНДА О СВЯТОГОРЕ.

Встретился, говорят, однажды богатырь Святогор с пече­негами. Много их было, а он один.

И завязалась битва меж ними. Долго длилось ожесточен­ное сражение. Немало печенегов полегло от большого Святогорового меча. А он, раненый, продолжал биться.

Но вот вражья отравленная стрела впилась в тело богаты­ря... Святогор ощутил слабость во всем теле... Понял великан — пришел конец.

Поглядел на белый свет: на высокие меловые кручи-горы, на голубые воды Донца, склонился к гриве своего верного гри­вастого друга и тихо сполз с него, лег под скалой над Северским Донцом. Там и опочил.

А местность эту люди назвали его именем — Святогорьем.

Легенда о Святогоре // Костыря И.С. Думы о Донбассе: В двух частях. – Донецк: Каштан, 2004. – С. 207.

ЛЕГЕНДА О ШУБИНЕ.

Говорят, на том самом месте, где нынче лежит напоенный солнцем богатый, благодатный Донецкий край, когда-то, дав­ным-давно, на заболоченных берегах тогдашнего морского за­лива росли дремучие леса, деревья в которых были совсем не похожие на те, что растут в наше время. Над болотами посто­янно висел густой туман, насыщенный влагой. И темные тучи сплошь покрывали небо. Из них беспрерывно шли теплые лив­ни. В небесной выси взблескивали ослепительные всполохи огненных молний, грохотали сильные грозы. Волглый воздух был насыщен испарениями и удушливым болотным газом. Только изредка сквозь мглу, да и то на короткий миг, проби­вались солнечные лучи...

В том сумрачном царстве дикой природы не было слышно ни рычания зверей, ни пения птиц. По деревьям и огромным травам ползали великаны-пауки, скорпионы, мокрицы... В бо­лоте жили гигантские раки, преогромные, величиной с хату, лягушки... А еще, говорят, в тех болотах водились неимоверно большие, не похожие ни на какие других тварей, незримые крылатые ящеры. Их тело было прозрачное, как воздух, их невидимые жилы, вместо крови, были наполнены газом болот­ным. Они умели хорошо летать, однако болото оставляли лишь в кратковременную солнечную погоду. Газ, из которого состо­яло тело ящеров, легко воспламенялся. И горе тому из них, если в него ненароком попадала пусть и самая крохотная ис­корка молнии. Вмиг взрывался!

В тот раз над всей здешней местностью непроницаемым пологом залегли густые тучи из края в край. Ни малейшего проблеска не было! Ливни с грозами не затихали на протяже­нии нескольких недель. Все живое замерло, притихло и зата­илось. Глубоко в болоте, под толщами непролазной грязищи, распластались ящеры — подальше от беды.

А тем временем крутые, высоченные морские волны на­чали затапливать и леса, не только болота.

... Прошло с тех пор немало лет, может, сотни тысяч. Море постепенно обмелело в здешних краях. А рухнувшие от воды деревья поглотились топями. И земле сделалось как бы душ­но под таким покровом. Она до того разогрелась изнутри, что в конце концов затряслась, как в лихорадке, из ее недр то в одном месте, то в другом стали вырываться наружу огненные столбы, раскаленные камни, которые постепенно остывали и образовывали холмы и горы.

Со временем из поглощенного болотами леса, спрессован­ного до каменной твердости после того, как он истлел или пе­реродился окончательно, возник сам по себе горючий камень. И залег пластами, как и наваливались друг на дружку дере­вья. А незримые ящеры — те, которых не уничтожил огонь, оказались сдавленными угольными пластами, и лежали там до поры до времени в почти безжизненной дреме.

И вот настал час, когда тот солнечный камень потребовал­ся людям для обогрева, плавки железной руды, и его стали добывать из подземелья. Тут-то и очнулись потревоженные хищные ящеры-чудища. Зашевелились своими незримыми газовыми телами, торкнулись в одну сторону, в другую, пы­таясь освободиться из многовекового плена. Надавит чудище на пласт, и преогромная глыба вывернется и ахнет в забой, где люди, или весь ящер в маленькую дырочку вместе с уголь­ной пылью так и высвистнет из глубин и мором пройдет по уг­лекопам — вповал падают те, кого не задавило до выброса га­зовых ящеров обломками каменного угля. А наткнется чуди­ще на какой-нибудь огонек в шахте, тут и само взорвется, со­трясая подземелья и обрушивая породу из крепкого сланца и песчаника. Ужасное зрелище!

На одной копи был уже опытный, повидавший виды шах­тер. Вот он мараковал-мараковал и надумал, как изгнать зве­ря-невидимку из угольных пластов.

Он взял с собой длинный шпур. Пробурил им в цельном пласте длинную узкую дыру, чтоб добраться до логова зверя-невидимки, а как только достал того, тот завертелся, как ужа­ленный, и мигом выскочил через ту дырку в забой. А тут его поджидал наготове мощный вентилятор. Завертел его так, что тот, и опомниться не успел, как мощнейшая струя воздуха по­гнала на-гора и бесследно, до мельчайших его газовых клето­чек, развеяла в степи Донецкой.

Впоследствии кое-кто из суеверных старых шахтеров называл невидимое чудище еще и шахтерским чертом, жившим, по преданиям, в подземелье и мстившим углекопам за то, что потревожили его подземные покои. А больше он человеком обращался, потому как на самом деле был Хозяином подземных кладов, на которые посягнули люди. Оттого и сви­репствовал под землей, громыхал по выработкам, свистел так, что уши закладывало, и пищал, и кукарекал, охал и вздыхал на всю свою пещерную пасть, отчего фуражки с углекопов буд­то ветром сдувало, фыркал в глаза угольной пылью, обрушивал породу и устраивал непроходимые завалы.

Страха от него набрались углекопы — не приведи господь!

И, таясь, немея до макушки в опаске пред ним, все же пы­тались разглядеть его в сумрачном подземном хозяйском цар­стве. Но где там! За ним было не угнаться — то здесь он чем-либо напомнит о себе, то там, а потом и затаится. Кто знает, может, и рядышком где прикорнул. В летах вроде был, и у него, кидать, с устатку ноги подкашивались.

Однако находились смельчаки, которые уверяли, что ви­дели его собственными глазами, даже чуть ли не схватили за седую бородищу, которая вслед за ним сивой гривой волочит­ся. Такие-то, братцы, делишки. Самую малость бы — и выта­щили б невидимку на свет божий!

А поскольку он все время обитал в сыром подземелье, то постоянно ходил в шубе. От сырости она у него сплошь покрывалась мохнатой изморозью. И была такой же на вид седой, как и его пушистая борода.

Оттого-то, должно, и прозвали его углекопы Шубиным.

И чуть что, припугивали им новичков или лодырей, или пьяниц горьких. Поговаривали, будто он страсть как не тер­пит сивушного духу — за версту чует! Потому и наказывает пьянчужек и нерадивцев.

Россказней о нем ходило — заслушаешься, пока и волосы от страха на голове дыбом не встанут!

А с болотным гремучим газом углекопы боролись понача­лу не на живот, а что называется на смертную смерть. И своеобычным способом.

Легенда о Шубине // Костыря И.С. Думы о Донбассе: В двух частях. – Донецк: Каштан, 2004. – С. 267-270.

ЛЕГЕНДА О ШУБИНЕ.

Д онецкий ученый-фольклорист Петр Тимофеев записал из уст одного бывшего забойщика, потомственного горняка, такой сказ об этом.

Было это давным-давно, еще при царе. Тогда в донецких степях только-только появились первые шахты. Были они совсем не такие, как сейчас. Уголек рубили обушком, лопатой грузили на сани, сани человек тащил на четвереньках за со­бой к штреку, там ссыпал в вагонетки, по штреку к шурфу вагонетки доставляли кони, потом уголь поднимали бадьями на-гора. Очень тяжелой и опасной была работа первых шах­теров. Далеко шла от донецких степей дурная слава об этой нелегкой, но лучше других оплачиваемой работе. И съезжал­ся к шахтам на наем бедный рабочий люд. Богатеи — хозяева шахт — радовались: рабочих рук всегда в избытке, есть из чего выбрать.

Но была на старых шахтах в те времена такая подземная специальность, на которую не всегда находился работник. И оплачивалась она дорого — десять золотых рублей, и рабо­ты той было на полчаса, а случись что, родня шахтера боль­шие деньги за пострадавшего получала. Шли на эту работу самые отчаянные сорвиголовы, которым смерть — что сестра. Специальность эта называлась поджигатель, или газожег.

Перед спуском смены поджигатель натягивал на себя по­больше всякого мокрого тряпья, закутывал поплотнее голо­ву и лез с факелом в шахту. Там он поджигал накопившийся угольный газ. Не однажды, бывало, смена находила поджи­гателя мертвым и выносила его на поверхность. У шахтеров обычай был такой — если погибнет кто под землей, его обя­зательно на-гора подымали, чтобы похоронить по-челове­чески.

Работал в те времена на донецких шахтах поджигателем некий Шубин. Лихой был человек. Никого и ничего не боялся. Только однажды полез он очередной раз в шахту поджигать газ, да и погиб там под завалом. Хозяева шахты подсчитали, что если откапывать Шубина, то это выйдет им дорого. И ста­ли уговаривать семью покойника вместо тела взять деньги. Семья большая была, а без кормильца на что жить? Подума­ли, подумали, что уж от покойника проку, да и взяли деньги. Только с тех времен и по сей день, из поколения в поколение слышат шахтеры, как гремит в стенах камнями Шубин. Обозлился-де на людей. То выброс устроит, то обвал. Все товари­щей себе ищет.

Каменный уголь! Казалось бы, самый неприглядный с виду среди множества драгоценных камней, какие ни на есть на всем белом свете — и черен, и пылен, и недолговечен по изъя­тии его из земных глубин... И добыча его сопряжена со смер­тельным риском...

Да воспет он почище алмазов, почище золота!

Легенда о Шубине // Костыря И.С. Думы о Донбассе: В двух частях. – Донецк: Каштан, 2004. – С. 269-270.