Игнатьев А.А., старший научный сотрудник Боровичского филиала НГОМЗ
ПЕСНИ ЛЮБВИ И НЕНАВИСТИ
В свое время я обещал своему другу Николаю Митякову сделать все возможное для того, чтобы слово советского военнопленного стало известно общественности. Надеюсь, что на этот раз мне удалось выполнить свое обещание.
Л.Р. Фрумкин
Одному из старейших боровичских краеведов Льву Рахмиелевичу Фрумкину 16 февраля 2020 г. исполнилось бы 108 лет.
Уроженец города Витебска, выпускник Ленинградского университета, бывший преподаватель Хабаровского педагогического института, в декабре 1945 г. он приехал в Боровичи, где и остался. Его многолетний опыт воплотился в нескольких книгах. Они известны боровичанам: «На Мстинских порогах», «Эти сердцу милые края», «Виталий Бианки в Стране Див»… В фондах музея наряду с общеизвестными хранятся и неопубликованные материалы из архива Л.Р. Фрумкина.
Работая с этим архивом, я заинтересовался рукописным сборником со стихами военнопленного Николая Ефимовича Митякова (1911 г.р.). Вскоре были обнаружены документы (письма, статьи), которые раскрыли мне историю еще одного участника войны…
Уроженец Краснодарского края, младший лейтенант Митяков попал в плен в первые недели войны, когда вместе с другими военнообязанными направлялся в Минск, чтобы оформить мобилизацию. В юности он писал стихи, но не относился к этому серьезно. В плену же его творчество возникло «из насущной потребности уяснить собственное положение, собраться с мыслями».
Плен – страшное слово. Но даже оно вызывает в душе поэта отчетливо зримые образы:
Теплушки. Прикладами вбили по сто
плотно, аж яблоку негде упасть.
Столпником стой,
Мчась неизвестности в пасть.
1941г.
Грызли бы камни, да где возьмешь их
Тысячам измученных и изнемогших?
Мы матерились, молились и дохли…
Это нам путь туда – на Голгофу.
1941 г.
Стихи писались в условиях плена, которые заставляли быть осторожным. Первое время Митяков обходился без карандаша и бумаги: сочинял стихи в уме в форме сонета, чтобы легче запомнить. Постепенно он приспособился писать на газетных обрывках, которые прятал в складках одежды и в щелях барака.
В условиях лагеря стихи распространялись быстро. «Писались стихи для того, чтобы усилить сопротивление военнопленных тяжелому физическому и моральному гнету. Многим стихи Митякова помогли сохранить свое лицо, лицо советских граждан, веру в конечную победу». Большинство из них посвящено теме мести, воплощением которой стал для поэта образ Тиля Уленшпигеля, легендарного героя средневековья и одноименного романа Ш. де Костера. Его знаменитые слова «Пепел Клааса стучит в мое сердце» Митяков взял эпиграфом к поэме «Двести»: таково число приговоренных к смерти. Эта поэма – выстраданный гимн жизни.
Репейником цепляется за душу
Все то, что видел и что знал.
И жаворонков звон, и кваканье лягушек,
И шорох листьев, и гроза…
И мудрость книг, и бархат глаз любимой…
Все держит и поет: люби!
«Двести», 1943 г.
Средневековым мистицизмом веет от стихов, посвященных Родине и любимой жене:
Я вам не изменял, окровавленные знамена,
Я тем огнем горел, каким теперь горю.
Как рыба на песке каленом,
Я задохнусь в чужом раю.
1942 г.
Твоя любовь – могучий поводырь:
Сорвет с рук цепи, проведет сквозь стены…
«Жене», 1943 г.
Образу милой Родины в творчестве Митякова противостоит фашистская Германия, которая получает в его стихах туманно-романтическое прозвище – Арландия. Цикл стихов, озаглавленный «Арландия», навеян образами «Фауста» Гете. Гретхен в этих стихах воплощает собою поруганную невинность:
…дьявол увел Вас от шалостей,
В глаза детские влил тоску,
В грязь втоптал он ногами Фауста
Вашей радости пестрый лоскут.
1944 г.
На Фауста поэт не жалеет темных красок. Для Митякова он – зверь, который
…девушку обманет,
После засмеется,
Где дохнет – трава завянет,
Высохнут колодцы.
1944 г.
Марта, столь обаятельная на страницах «Фауста», превращается волею поэта в одну из тех старых сводней, созданных безжалостным воображением Ф. Гойи, которая
…в припадке гнева
От безделья и от скуки
Отрывает детям уши,
Выворачивает руки.
1944 г.
Образ замученных детей есть и в стихотворении «Германии», в котором Митяков апокалиптическими красками воспроизводит картину возмездия:
Восстанут все, могилы разворочав,
Придут, отмщенья жаждая,
Придут растленные, разорванные в клочья,
Моля отмстить за всех и каждого.
И трупики детей в тот час придут,
Неся в глазах безмерные страданья.
Да будет страшен их правдивый суд!
И не найдешь ты слова в оправданье.
1943 г.
В своей статье «Человек, сохранивший свое лицо» Фрумкин вспоминает: «Мы встретились с ним в 1944 году, в рабочем лагере под Нюрнбергом. Беспартийный инженер Митяков и еще несколько товарищей-коммунистов стали организаторами подпольной группы. Она организовывала помощь военнопленным, изнуренным голодом, парализовала враждебную нашей стране агитацию власовцев, готовила побеги, саботажи на предприятиях фирмы «Симменс – Шукерт», где работали команды военнопленных.
Н.Е.Митяков и руководимая им подпольная группа спасли меня, еврея по национальности, от предательства «помощника пропагандиста» <…>, который признал во мне «крупного партийного работника из Хабаровска».
После освобождения, в проверочном лагере (г. Торгау), перед отправкой на Родину Фрумкин помог Митякову собрать его стихи в рукописную книгу «Песни любви и ненависти». Один экземпляр он увез с собой, другой остался у автора. В 1946 г. Фрумкин послал рукопись поэту Николаю Тихонову, который ответил положительной рецензией. В Союзе писателей СССР книга также получила одобрение. Ободренный теплым приемом, Фрумкин отослал рукопись в журнал «Звезда», рецензент которого «не счел нужным ее вернуть». В дальнейшем Лев Рахмиелевич предпринимал неоднократные попытки заинтересовать общественность творчеством Николая Митякова, но – безрезультатно.
Послевоенная судьба Митякова окутана тайной. Известно, что после войны он работал в г. Гродно, но через год перевелся в Сыктывкар, откуда «через пару лет также уехал неизвестно куда»:
Я клялся им: от смерти я уйду.
Ужалит смерть - воскресну
Чтоб передать их дел следы и дум
И речью гневною, и песней.
<…> И голос мой ни время не приглушит,
И ни костер победных дней.
И клятва мозг сжигает мой и душу,
И пепел братьев на груди моей.
1943-1945
P.S. Эта история имела продолжение. После того, как моя статья и ряд стихов Митякова попали в интернет, появились те, которые смогли дополнить мои сведения о событиях, рассказанных Фрумкиным.
В книге С.П. Копыла «Урочище Пески – территория смерти». рассказана история лагеря, зашифрованного под номером ДУЛАГ-125, находившегося на территории белорусского города Полоцка. Николай Митяков числится по документом заключенным этого лагеря в 1941-1942 гг.
Урочище «Пески» - это возвышенность на левом берегу реки Полоты рядом со Спасо - Ефросиньевским православным, женским монастырем в черте города Полоцк. Там, в 1941 году, фашистами был создан пересыльный, транзитный лагерь для военнопленных ДУЛАГ - 125 (Durchgangslager - транзитный - пересыльный лагерь). По директивам немецкого командования стационарные лагеря для военнопленных не были предусмотрены, только транзитные центры, куда свозили всех, кто попал в плен. Всего нацисты планировали получить 800 000 пленных. Каждый такой транзитный лагерь был рассчитан на 10 000 человек. Однако, на практике, оказалось, что их было в десятки раз больше. Какое – либо питание или лечения было не положено. В результате фашисты решили большую часть пленных расстреливать на месте, там же, в этих пересыльных лагерях, в том числе и в ДУЛАГ – 125.
Имя Николая Митякова находим в Книге Памяти республики Коми.
КНИГА ПАМЯТИ РЕСПУБЛИКИ КОМИ. С.478.
Митяков Николай Ефимович, 1911 г. р. уроженец г. Краснодара. Призван Гродненским ГВК БССР в июне 1941 г. С июля 1941 по май 1945 г. находился в немецком плену. После окончания ВОВ проживал в г. Сыктывкаре. Работал начальником отдела леса и сплава объединения «Комилеспром». Умер 22.02.1979 г.