We wait all day, for night to come,
And it comes…
Группа «U2», альбом «Joshua Tree»
– Эй, красавчик! Не скучно? Блондинка, сидевшая за соседним столиком, кричала во весь голос. Но из-за грохота музыки слышал я ее с трудом. Интересно, сколько теперь стоит слуховой аппарат? – Красавчик! Я с кем разговариваю? Выбравшись из-за стола, решительная блондинка направилась в мою сторону. Я отхлебнул из стакана. Нависнув так, чтобы было видно: девушка передо мной стоит небедная… денег на хорошее белье хватает… блондинка выговорила: – Дай сигарету. – Не дам. Она удивилась: – Неужели не угостишь даму? – Ты не моя дама. А я не твой кавалер. Блондинку я заметил сразу, как только вошел в клуб. Вы бы ее тоже заметили. И тогда же я заметил ее спутника: невысокого пижонистого мужичонку с китайским лицом. Сперва я решил, что мужчина… ну, скажем, якут… или бурят. Откуда в этой дыре настоящий заграничный китаец? Однако, сев неподалеку и приглядевшись, решил, что черт его знает. Может, парень и вправду из-за Китайской стены. Блондинке было года двадцать три-двадцать четыре. Китайцу лихо за шестьдесят. Нездоровый цвет лица – наверное, больная печень. Зато золотые часы, шелковый галстук, перстень с камешком. Несколько минут назад китаец, морщась от грохота, уплыл по направлению к туалету. Я поразмышлял на тему, есть ли в Китае техно-музыка? Блондинка уселась в кресле напротив. Коснулась меня ногой под столом. Нога была длинная и теплая. Я отодвинулся так, чтобы она не могла до меня дотянуться, убрал пачку сигарет в карман и еще раз отхлебнул из стакана. – Поболтаем? Я промолчал. Судя по тому, сколько оставалось денег, стакан был на сегодня последним. Решив не спешить, я отставил его в сторонку, закурил и пустил колечко дыма. В спертом воздухе лететь ему было некуда. Колечко печально растаяло. – Так и будешь молчать? – Тебя это расстраивает? – Почему ты молчишь? – О чем нам с тобой разговаривать? – Смотри, я ведь могу и… Я сидел спиной к выходу. Однако по тому, как резко замолчала блондинка, понял: из туалета возвращается китаец. Не обнаружив подруги там, где оставил, он замер посреди зала. Этакий вполне приличный китаец. Дорогой пиджак. Очки в модной оправе. Чего его занесло в этот «Moon Way»? Блондинка улыбалась во весь красивый рот и махала руками. Разглядев ее, китаец семенящими шагами подошел к столику и мутным взором уперся мне в подбородок. – Ли! Наконец-то! Милый! Ну где ты был? Китаец не сводил с меня глаз. Блондинка тут же пояснила: – А это… Ли, познакомься. Я встретила одноклассника. О как! Я задрал брови и покосился на блондинку. То есть второгодником я, конечно, мог быть… но все-таки не столько раз подряд. У китайца оказался очень тоненький, писклявый голос: – Здьявствуйти. Осень йад, осень йад. Вы с Жасмин дьюзья? Раз мы друзья с Жасмин, значит, мою новую подругу зовут Жасмин. Логично? Так что на вопрос китайца я кивнул. В смысле, что да. Жасмин я друг, и еще какой. Все мы тут друзья и подруги. – Очень приятно! Очень приятно! Будем знакомы: Ли Гоу-чжень, бизнесмен из Китая. А вы? Ситуация становилась дурацкой. На кой хрен мне знакомиться с Ли… э-э-э… с бизнесменом из Китая? Я повернулся к Жасмин и пристально на нее посмотрел. Увела бы она хунвэйбина своего вежливого куда-нибудь в задницу. Чтобы людям отдыхать не мешал. Жасмин не мигая глядела китайцу в лицо. Бывают, знаете, такие взгляды, прерывать которые пинком ноги под столом немного неудобно. Секунду помедлив, я решил, что ладно. Будем доброжелательны по отношению к зарубежным гостям. Пусть они увезут наилучшие воспоминания о нашем городе. Неважно, что в городе какую неделю подряд льет дождь. Зато здесь живут радушные и приветливые люди. С трудом выкарабкавшись из чересчур низкого кресла, я встал и протянул китайцу руку: – Илья Стогов. Очень приятно. – И… Эль… Как вы сказали? Вечеринка вступала в кульминационную фазу. Мунвеевские DJ’s отжигали по полной. В стоящем грохоте бизнесмену из Китая не светило разобрать, что здесь имя, что фамилия и как все это следует произносить. Я попытался выговорить более членораздельно. Это было бесполезно. Стоять, когда под коленки упирается кресло, а прямо в… как бы помягче?.. давит стол, было неудобно. Я поступил проще. Нащупав в кармане редакционную визитку, я вложил ее в раскрытую ладонь бизнесмена. – Журналист? Вы журналист? О-о! Как интересно! Позвольте вас угостить! Водка? Жасмин, ты? О’кей, три водки! Сжимая мою визитку как величайшее в мире сокровище, Ли семенящими шагами порулил в направлении бара. Все-таки китайцы очень вежливый народ. Едва он отошел на безопасное расстояние, Жасмин подскочила в кресле: – Ты действительно журналист? – Действительно. – Как твоя фамилия? Ах да – Стогов… Что-то я о тебе никогда не слышала. – Хватит того, что я сам о себе слышал. – Ты известный журналист? Где ты работаешь? На телевидении? – Нет, в газете. – У-у, я думала, на телевидении… А в какой газете? – Не скажу. Визитки нам на работе выдавали редко и помалу. Вообще-то я их берег, кому попало не раздавал. Но раз так вышло, то ладно. Жасмин была готова выпрыгнуть из платья прямо за столом. Ну и опять-таки китаец угостит. Первые несколько бутылок пива я купил еще днем, в редакции. Потом было красное вино в отделе социальных проблем. Потом снова пиво. Платить приходилось в основном мне. Работа все никак не могла начаться, а сразу после этого кончилась. На радостях все поехали к машинисткам домой. У кого-то из них дома был коньяк. Коньяк сразил машинисток наповал. Потом была водка в закрывающемся уличном кафе, снова водка на заднем сиденье такси, потом снова пиво в магазине «24 часа – продукты» на углу Невского и Пушкинской. Кто уж там за что платил, вспоминается с трудом. Но когда вместе со спортивным обозревателем нашей газеты Алексеем Осокиным я добрался до клуба, то на вход мы с ним уже сбрасывались. Кстати, момента, когда Осокин исчез, я не заметил. То ли собутыльник уговорил пару местных балерин продолжить хореографию дома. То ли устал и смылся по-тихому. Возможно, впрочем, что Алексей Осокин стоит, как последний лох, на улице и блюет. Хотя нет… Только не на улице… На улице сейчас дождь… Переться под дождем домой, в Купчино, не хотелось. Так что китаец подвернулся кстати. Если он, имея такой замечательный галстук, потратится на двести граммов водки для русского журналиста, то, скорее всего, не разорится. – Тебя действительно зовут как цветок? – Неужели мечта сбылась?! Неужели я все-таки произвела на тебя впечатление?! Я поразглядывал собеседницу. Расстроился и залпом допил то, что еще оставалось в стакане. – Вообще-то да. Вообще-то произвела. – Да? И ты вообще-то да… Слушай, Стогов, давай, когда все кончится, поедем ко мне? Что кончится? Я прикурил новую сигарету от предыдущей и поискал глазами китайского друга. Где водка? – Что-то твой паренек задерживается. – И чего? – Может, он передумал меня угощать? – Труба горит? – Когда красивые девушки начинают хамить, то со стороны это выглядит отвратительно. – Прости, дорогой. Не знала, что алкоголь – это святое. – Я его поищу. Посидишь? Стоило встать на ноги – и я сразу почувствовал, насколько пьян. На танцполе демонстрировали брачные ритуалы орангутангов. Осторожно обойдя танцующих, я протиснулся в бар. У стойки китайца не было. – Китаец в пиджаке… в таком классном пиджаке… три водки не заказывал? – Монгол в тюбетейке… в такой классной тюбетейке… брал виски. Двое негров в тигровых шкурах вчера заходили, пили текилу. Иногда заходят и эскимосы, но это редко. Китайцев пока не было. Остряк. Шел бы в «Аншлаг-аншлаг» работать. В чил-ауте было потише и музыка играла совершенно другая. Молодые люди на диванчиках, громко чавкая, целовались со своими девушками, а может быть, и между собой. Еще они засовывали потные ладони друг дружке в трусы. Человека, способного купить мне водки, не было и здесь. Выйдя из чил-аута, я прошел в другой конец коридора и на всякий случай посмотрел на входную дверь. У входа располагался то ли гардероб, то ли камера хранения. Лысый мужчина в кителе с аксельбантами сосредоточенно рассматривал чью-то визитку. Возможно, раньше лысый был военным… скажем, бригадным генералом… возможно, раньше он лично водил армии на штурм вражеских крепостей. Наголо стриженный молодец в униформенном дождевике с надписью: «Клуб „Moon Way“, Security» стоял на пороге и пускал кольца дыма в сплошной, стеной идущий дождь. Возможно, раньше молодец ходил в атаки под началом лысого. При взгляде на низвергавшиеся с небес потоки воды в душе рождалась благодарность к человеку, который придумал найт-клабы. Лишь очень большое сердце могло изобрести такие теплые и сухие места. Дальше по коридору располагался только туалет. Коридорчик перед туалетом был пуст, а дверь в единственную кабину заперта. Ломиться в запертый туалет было неловко. Я решил подождать китайца возле двери. Бедный, вот скрутило-то. Через каждые десять минут бегает. Я машинально пощупал свой правый бок. Когда я умру и патологоанатом в длинных резиновых рукавицах по локоть влезет в мое распоротое чрево… только тогда станет точно известно, как плохо выглядят мои собственные внутренние органы. Вдавив пальцы как можно глубже под ребра, никакой боли я не почувствовал. Я обрадовался и постучал в запертую дверь: – Господин Ли, вам плохо? Ответа не было. Я решил поставить вопрос иначе: – Эй, долго вы там? Ни малейшей реакции. За дверью было тихо. Не просто тихо, а абсолютно тихо. Вернувшись в зал, я наклонился к самому уху Жасмин и прокричал: – Китаец исчез! – Как это исчез? – В бар еще не заходил, а больше его нигде не видели. – Посмотри в туалете. У него больная печень. Выпьет грамм – и из туалета не вытащишь. – Смотрел – там заперто, а внутри мертвая тишина. – Какая тишина? – Мертвая. Кто теперь купит мне алкоголя? – Ну-ка пойдем! К двери со схематическим мужским силуэтом она тащила меня целеустремленно. Наблюдавший за нами охранник в дождевике завистливо усмехнулся. – Эй! Ли, милый! Ты меня слышишь? Никакой реакции. – Ли! Что с тобой? Спустя десять секунд: – ЛИ! СЕЙЧАС ЖЕ ОТКРОЙ! Жасмин развернулась и посмотрела мне в лицо: – Ты можешь сломать эту дверь? – Могу. – Тогда ломай! – Как это «ломай»? Погоди… – Что? – Это необходимо? Может, там и не он. – А кто? – За дверь придется платить. – Я заплачу, ломай. – Погоди, я хоть секьюрити позову. – Я тебе говорю, ломай! Хлипкой двери хватило одного удара. Я ударил ногой чуть ниже ручки, и дверь с хрустом ввалилась в глубь кабины. – Твою мать… – выдохнула Жасмин. На полу, в луже собственной крови лежал безнадежно мертвый господин Ли Гоу-чжень, бизнесмен из Китая.
До пяти часов утра я успел несколько раз изложить свою версию случившегося сперва милиционерам, затем подъехавшим эфэсбэшникам, а в пять меня отвезли на Литейный, и там все началось сначала. По долгу службы в Большом доме я бывал, и даже не раз. Но оказаться в роли допрашиваемого пока не доводилось. Допрашивали трое. Все в одинаковых галстуках, стрижках и гладко выбритые. В отличие от меня. Вопрос о том, какого рода отношения связывали меня с покойным, сыщики задавали по очереди. В общей сложности восемь раз подряд. То, что знаком я с ним был ровным счетом пятнадцать секунд, они отказывались принимать даже в качестве рабочей гипотезы. Раз журналист, значит, с китайцем встречался по делу и что-то скрывает. Не хочет помочь следствию. – Значит, вы не хотите нам помочь? – Хочу. – Ну так помогите. – Я рассказал все, что знаю. Я не был знаком с убитым. Он подошел к моему столику за несколько минут до того, как был убит. Близнецы-сыщики смотрели на меня и молчали. – Что вы хотите от меня услышать? – Правду. Глупо получается. Пока я не сознаюсь, они меня не отпустят. А сознаваться мне не в чем. Я напрягся, и в усталом мозгу забрезжила смутная мысль. Мне показалось, что я нашел убийственный довод: – Слушайте! Во! Я этому Ли… как там дальше… дал свою визитку. – Визитку? – Да, визитную карточку. – И что? – Не понимаете? Я дал ему свою карточку, а ведь визитками люди обмениваются только при первом знакомстве. Минуту подумав, самый гладковыбритый из близнецов встал и молча вышел из кабинета. Двое оставшихся продолжили меня разглядывать. – Офицеры, у меня кончились сигареты. Может, угостите? – Здесь не курят. – Неужели не угостите арестованного? – Вы не арестованы. Вы приглашены для дачи показаний. Каких-то восемь часов тому назад я сидел в клубе «Лунный Путь» и уже слышал похожий диалог. Только тогда курить хотела блондинка с именем, похожим на азиатский цветок. Пьян я больше не был. Ночь прошла. Вспоминать о ней с утра было странно. Как будто все происходило в чужой жизни. Не моей. Тесный танцпол. Освещенные зеленым светом спайдермены. Горький вкус алкоголя на языке. Большегрудая девица, называющая меня красавчиком. Что я там делал? Кто я? Откуда? Что вообще со мной происходит последние несколько лет? Когда на черной «Волге» меня увозили из «Moon Way», Жасмин еще оставалась в клубе. Может быть, дальше по коридору, в точно таком же светлом и просторном кабинете коллеги моих сиамских близнецов точно такими же вежливыми голосами задают ей точно такие же вопросы. – Ладно. Не курите – и не надо. Но вы, офицеры, и меня поймите. Я не спал всю ночь. Я не думал, что так получится. Я, между прочим, выпил, и вообще… Теперь у меня болит голова. Дайте хотя бы кофе. Один из эфэсбэшников встал и вышел. Вернулся он с пластмассовым подносом, на котором стояла чашка кофе, стакан воды и таблетка в упаковке. – Что это? – Аспирин. От головы. Я проглотил таблетку и запил ее кофе. Он оказался паршивым: почти не сладким и совсем не горячим. Такой же кофе в фыркающей кофеварке секретарша Оля варит главному редактору моей газеты. Майор вернулся минут через пятнадцать. – Вашей визитки среди вещей убитого не обнаружено. – Не обнаружено? – В его карманах найдены две авторучки с золотым пером, кошелек, носовой платок, записная книжка, ключи от автомобиля, зажигалка и начатая пачка сигарет. – А визитка? – Визитки с вашим именем нет. – Может, завалилась за подкладку пиджака? Он с жалостью на меня посмотрел. – Вы продолжаете утверждать, что до сегодняшней ночи не были знакомы с господином Ли Гоу-чжень? – Продолжаю. Офицеры обменялись взглядами и помолчали. Возможно, они владели техникой передачи мыслей на расстоянии и таким образом между собой советовались. Потом самый старший и самый гладковыбритый спецслужбист сказал: – Вы можете идти. Вот ваш пропуск. Сдадите его внизу часовому. Это мой телефон. Если захотите что-нибудь добавить к сказанному, позвоните. Если вы нам понадобитесь, вас вызовут. Вызовут! Fuck! Ставлю месячное жалованье против жетона метро, что, не будь я журналистом, париться бы мне сейчас в следственном изоляторе. Где-нибудь на шестом подземном этаже Большого дома. Но – благодарение Богу! – я журналист, четвертая власть, бойкое перо, наглая репортерская морда и все в таком роде. От сознания собственной значимости хотелось гордо поднять голову. Голова была тяжелой, болела и не желала подниматься. На улице по-прежнему шел дождь. Хотя уже и не тот, что ночью. Накинув капюшон куртки, я прямо по лужам зашагал прочь. Ехать в редакцию было рано. Кроме уборщиц да главного редактора, в такую рань там никого нет. Однако домой, в Купчино, ехать хотелось еще меньше. В «24 часа» на углу Фурштатской я купил банку пива и решил, что кроме редакции ехать все равно некуда. Так что в магазинчике на первом этаже Лениздата я купил еще четыре бутылки пива. Подумал было о водке, но решил, что ладно, успеется. В тоскливый кабинет с табличкой: «И. Стогов. Спецкор» подниматься не стал. Прошел прямо в редакционный бар. Бар в таком месте, как Лениздат, – особое место. Поднимаетесь на третий этаж здания, платите за свое пиво, садитесь за столик и обнаруживаете, что напротив сидит… ну, например, Борис Гребенщиков… или Анатолий Чубайс… или Аль Капоне в обнимку с Микки-Маусом… впрочем, конечно, не в такую рань. У барменши были опухшие от недосыпания глаза. Когда-то я помнил, как ее зовут. Сейчас, разумеется, уже нет. – Можно пачку «Lucky Strike»? Барменша сказала, что «Lucky Strike» нет. Тогда я попросил стакан под пиво. Стакан у барменши был. Правда, не очень чистый. Я сел за стол, выставил бутылки и наконец закурил. Как это обычно бывает, спать почти не хотелось. Захочется позже, ближе к обеду. А пока можно пить свою «Балтику» и дожидаться коллег. Коллеги появились почти сразу. Трое хмурых и небритых парней из криминального отдела. Журналюги. Зубры острого репортажа. Из тех, что начинают день со стакана теплой водки и потом открывают ударом ноги абсолютно любую дверь. Я кивнул, и один из зубров тут же подошел к моему столу. – Как машинистки? – Нормально, Паша, нормально. Жалуются только – почерк у тебя неразборчивый. Буквы, говорят, иногда пропускаешь. Эту историю знал весь издательский комплекс. В мифические времена… в эпоху, когда рубашки «Лакоста» еще носили с черными кроссовками «Reebok», а Брежнев был не персонажем комиксов, а (поверите?) политиком… в те времена Паше доверили должность выпускающего редактора. Паша понял это в том смысле, что перед ним открываются двери в Большую Карьеру. Он купил себе пиджак, при встрече подавал для рукопожатия два пальца и демонстративно называл всех на «вы». Он просиживал в редакции до двух ночи. Сам лично, не доверяя корректорам, проверил все, вплоть до знаков препинания, в прогнозе погоды… а в шесть утра из типографии позвонили и сказали, что в заголовке передовицы вместо цитаты из Маяковского: «Я себя под Лениным чищу» набрано: «Я себя под Лениным ищу». И фотография улыбающейся девушки. Тираж ушел под нож. Газета вышла с трехчасовым опозданием. Паше больше никогда не доверяли ответственных постов. Паша помрачнел и поскреб ногтями похожую на лишайник небритость. – Знаешь, Илья… мне тут человечек с утра звонил. Говорит, какого-то Стогова из «Moon Way» на Литейный увезли. Не родственник? – Да, Паша. Все правильно. Это меня увезли на Литейный. – Тебя? А за что? – Паша, об этом пишу я. Сам. Паша увял, с тоской посмотрел на «Балтику» и попробовал зайти с фланга. – Сам так сам. Что хоть случилось? Говорят, какого-то китайца убили? – Ага. Убили. – И?.. – Паша, ты нерусский? Я же сказал – об этом пишу я. Что непонятно? – Злой ты, Стогов. Мы помолчали. – Дай хоть пивка хлебну. – Хлебни. Паша мстительно присосался к горлышку и поставил бутылку на стол, только когда пива в ней осталось на пару пальцев. Потом он, не оборачиваясь, вернулся к своему столу. В мокрой куртке, прямо с улицы, в буфет влетел буржуазного вида мужчина. Не иначе как обозреватель из еженедельника выше этажом: «А сегодня, дорогой читатель, мы поговорим с тобой о самом главном… о том, о чем нам давно следовало поговорить… о курсе акций ПСБ в наступающем сезоне…» Я открыл вторую бутылку. Не дай мне Бог дожить до такого вот состояния. В буфет вошли три машинистки и новенькая корреспонденточка из отдела социальных проблем, имени которой я не знал. Машинистки были бледны и не накрашены. То ли помог аспирин российских спецслужб, то ли все-таки «Балтика». Но головная боль совсем прошла. Я осторожно потрогал лоб. По ту сторону лба понемногу оформлялся сегодняшний репортаж. Пора идти на рабочее место и писать о загадочном убийстве китайского бизнесмена в петербургском найт-клабе «Moon Way». Специально для читателей нашей газеты! Специальный корреспондент И. Стогов, первым оказавшийся на месте преступления, передает!.. Иногда меня в буквальном смысле тошнит от того, чем я занимаюсь. Впрочем, ничего другого делать я все равно не умею. Я отнес пустые бутылки на столик с табличкой: «Грязную посуду – сюда» и начал похлопывать себя по карманам в поисках ключа от кабинета. В этот момент в буфет вошел мой главный редактор. – Ага! Стогов! Я знал, что найду вас в баре. – Здравствуйте, Виктор Константинович. – Вы знаете, что вам звонили? – Мне? – Вам звонили, а вы с утра в баре. Какая здесь связь, я не понял. Но на всякий случай кивнул. Все ясно: мне звонили, а я с утра в баре. – А кто звонил, Виктор Константинович? Из ФСБ? – Почему из ФСБ? Что опять случилось? Нет, звонили не из ФСБ. Звонили из китайского Генконсульства. Сегодня в пять часов они приглашают вас на ужин, который устраивается специально в вашу честь.
Поспать удалось всего часа полтора. Надеть чистую рубашку я успел. Побриться – нет. В десять минут шестого я нажал кнопку звонка генерального консульства Китайской Народной Республики. Из глубины тонированного стекла сквозь потоки воды на меня смотрело вытянутое отражение. Помню, пару лет назад редактор газеты, для которой я тогда писал, устраивал мне интервью. Брать интервью предстояло у его, редактора, знакомого прямо на улице. Чтобы мы друг друга узнали, редактор по телефону пытался описать респонденту, как я выгляжу. Оглядев меня, он сказал в трубку: – Стогов – это три «не». Он невысок, небрит и практически всегда нетрезв. В общем, вы его узнаете. Надеяться оставалось только на то, что китайцы – народ вежливый. К чужим недостаткам снисходительный. Дверь открылась. – Господин Стогов? – Да. – Очень приятно! Меня зовут Дэн Шан-ся. Это я звонил вашему редактору. Проходите, пожалуйста. Внутри было сухо и тепло. Китаец был маленьким, юрким и носил массивные очки в роговой оправе. Он повесил мою куртку на плечики и убрал в стенной шкаф. – Промокли? Да-а, погода испортилась! Очень испортилась! Осень в этом году дождливая, не правда ли? Я сказал, что правда. До сего дня я несколько раз бывал в консульствах. В немецком на Фурштатской, в итальянском напротив Кировского театра, в польском на… не помню, как называется улица… в общем, напротив вендиспансера. Один раз был даже на банкете в консульстве ЮАР. Удивился, не обнаружив среди персонала ни единого негра. В консульствах азиатских стран бывать мне еще не доводилось. – Сюда, пожалуйста. Мы вошли в комнату для приемов. Комната была большая. Окон было не меньше пяти, а за окнами шел дождь и чернели воды Мойки. Справа от двери на стене висел портрет знаменитого китайца. Мао Цзэдун? Конфуций? У дальней стены полукругом стояли диванчик и два кресла, между которыми был втиснут низенький стол с одинокой пепельницей посередине. В одном из кресел сидел пожилой китаец в дорогом черном костюме. При моем появлении он встал и заулыбался. – Позвольте вам представить господина Ю Мин-тао, нашего Генерального консула. Господин консул, это Илья Стогов, журналист. Мы пожали друг другу руки. Рука у генконсула была маленькой, сухой и жесткой. Меня усадили на диван. Дождавшись, пока я протиснусь мимо столика, дипломаты опустились в кресла, и тут же в комнату неслышно вошли несколько официантов. На столе нарисовались чайник, сахарница и несколько блюдец. Увидев чай, я расстроился. По телефону китайцы обещали ужин, и я специально не стал перекусывать по пути. К моменту, когда господин Дэн в третий раз повторил фразу: «Да-а, дождливая осень в этом году…», я начал догадываться, что имеется в виду под выражением «китайские церемонии». Сперва я решил, что главным собеседником будет важный консул Ю. Однако по-русски консул почти не говорил и общался со мной в основном юркий Дэн. Я так и не мог вспомнить: называл он свою должность или не называл? Мы допили чай, и бесшумные официанты унесли чашки. Я подумал, что жмоты китайцы не дали к чаю даже пирожных. Как только я додумал ту фразу до конца, на столе начали появляться холодные закуски, соусы в крошечных соусницах и палочки для еды. – Вас удивляет, что сперва был чай, а потом закуски? – Нет, не удивляет. Вернее, да, удивляет. – Понимаете, Илья, мы хотели бы угостить вас так, как это принято в Китае. А в Китае обед начинается с чая, а заканчивается супом. То есть все наоборот, не так, как в Европе. – Как интересно! Где-то я читал, что по-китайски европейцы называются «северные варвары». Странный они все-таки народ. Странная кухня. Дурацкая письменность. Непонятная мимика: то ли действительно рады посидеть со знаменитым петербургским журналистом, то ли изучают меня, как школьники изучают неполовое размножение фикусов. Мы опять… еще раз… обсудили слякотную погоду. Официанты унесли пустые тарелки. На столе появились три стопочки и бутылка с иероглифической надписью. – Вы пьете водку, Илья? К чему врать? Я сказал, что пью. – Позвольте угостить вас китайской водкой. Думаю, что такой вы еще не пробовали. Улыбающийся Дэн налил всем на четыре пальца водки и радостно сообщил: – У этой водки крепость – девяносто шесть градусов. Попробуйте! Попробовать? Я положил себе на тарелку креветок. Потом посмотрел на улыбающегося консула и добавил пару кусков обжаренного омара. Потом опять взглянул на девяностошестиградусный напиток и поближе придвинул соусницу. Я поднял рюмку. Она оказалась тяжелой. Смерти он моей хочет? Я залпом выпил китайское зелье. И содрогнулся. Дипломаты смотрели на меня в упор, поэтому содрогнулся я про себя. Не схватить креветку прямо руками стоило мне больших трудов. Не меняя выражения лиц, китайцы едва пригубили из своих рюмок и поставили их на место. Мазефака! К моменту, когда на столе появилась фарфоровая супница («Ага, скоро конец», – подумал я), мы с Дэном спорили о пельменях. Я доказывал, что это русское национальное блюдо («Вы читали Гоголя? А? Нет, читали или не читали?»), а он стоял на том, что блюдо это китайское, доказательство чему – сама форма слова «Пель-Мень», что по-маньчжурски означает «отрубленная голова», и, если я хочу, он может рассказать на эту тему старинную и очень красивую легенду. Иногда я бросал взгляды на забрызганные дождем громадные окна. Думать о том, как в таком состоянии я поеду домой, не хотелось. Я говорил: «Хорошая водка». «Не выпить ли нам еще?» – спрашивал Дэн. Момента, когда разговор сполз на вчерашние похождения в «Moon Way», я не заметил. – Скажите, Илья, а как давно вы знакомы с Ли Гоу-чженем? – Вы знаете, я практически вообще не был с ним знаком. Дэн скорбно потупил взор. – Давайте будем откровенны. О господине Ли я спрашиваю вас отнюдь не из любопытства. Убийство нашего соотечественника – событие экс… экзтра… – Экстраординарное. – Точно! Не выпить ли нам еще? – Я с удовольствием выпью с вами еще! – Вы – журналист. Вы должны понимать: то, что произошло вчера, очень серьезно. Будет скандал. Не в ваших интересах, чтобы скандал получил широкую огласку. Я вытащил из пачки «Lucky Strike» сигарету и заверил господина Дэна в желании сделать все возможное для того, чтобы последствия столь печального события никоим образом не смогли бросить тень на наши с Китаем традиционно дружественные отношения. Фраза оказалась длинной, я запыхался и поэтому мы выпили еще по рюмочке. После этого я сказал: – Понимаете, господин Дэн, преступность – это большая проблема. И то, что жертвой бандитского нападения стал иностранный гражданин… Это возмутительно!.. Дэн на меня посмотрел. У него был задумчивый взгляд. – Бандитского нападения? – Вашего соотечественника ведь ограбили? – Нет. – Нет? – В ФСБ нам сообщили, что из вещей господина Ли ничего не пропало. – Даже бумажник? – Даже бумажник. Достав из пачки новую сигарету, я прикурил ее от предыдущей. Черт, а действительно… Я как-то не задумывался… но из-за чего все-таки убили китайца? Вчера в туалете, стоя над его трупом, я решил, что какой-то обожравшийся наркотиков придурок позарился на золотые «Тиссо» коммерсанта. Мало ли уродов с пистолетами ходит нынче по дешевым окраинным клубам вроде «Moon Way»? – Неужели не взяли даже бумажник? – Илья, я наводил о вас справки. Все, с кем я беседовал, говорят, что журналистское расследование – это ваш жанр. Расскажите мне, пожалуйста, о чем просил вас наш соотечественник? Я вздохнул. Медленно, чтобы до китайца дошло, я по пятому разу принялся излагать историю вчерашнего вечера. Машинисток и их сногсшибательный коньяк из уважения к собеседнику я опустил. Перешел сразу к визиту в клуб. Жасмин со своим никотиновым голоданием. Знакомство с господином Ли. Эрго: я ногой вышибаю дверь мужского туалета. – Вы хотите сказать, что не знаете, кем был Ли Гоу-чжень? – Знаю. Ли Гоу-чжень был коммерсантом из Китая. Дэн продолжал улыбаться. – Ли Гоу-чжень, убитый вчера в вашем городе, был одним из самых известных в мире коллекционеров. – Коллекционеров чего? – Коллекционеров всего. Он был «цзи-цзу» – выходцем из семьи китайцев, живущих вдали от Родины. Долгое время господин Ли жил в Южной Африке. Там он сделал капитал на алмазном буме конца шестидесятых городов. Он был очень состоятелен. Очень-очень состоятелен. В начале девяностых годов господин Ли решает вернуться в КНР и привозит с собой все сбережения. Понимаете, сегодня у нас все не так, как было во времена культурной революции. Сейчас многие китайцы – очень состоятельные люди. Они вкладывают деньги в национальную экономику, помогают возрождению Отчизны. Ли Гоу-чжень тоже помогал. – Как это интересно! – Господин Ли ездил по миру, находил предметы китайской старины, выкупал их и бесплатно передавал в наши музеи. За эти заслуги Государственный Совет вручил ему орден. Он всего себя отдавал избранному делу. Господин Ли даже не был женат, чтобы семья не стесняла его возможности ездить по свету. Ага, женат он не был. Выходил из положения другими способами. Наверное, блондинка по имени Жасмин много чего про эти способы может рассказать. У меня сложилось впечатление, что перед отправкой в Пекин Дэн обкатывал на мне некоторые тезисы официального некролога. – Обидно, что я не знал всего этого раньше. – Вам больше нечего сказать? – А что вам хотелось бы от меня услышать? Было видно, как старательно Дэн подбирает слова: – Нам кажется, что в Петербурге Ли Гоу-чжень обнаружил некую культурную ценность, имеющую большое значение для китайского народа. – И что же это за ценность? – Этого мы пока не знаем. Но мы думаем, что вчера вечером эта вещь уже была у него в руках. Что именно из-за нее он был убит. А еще мы думаем, что перед смертью господин Ли передал эту вещь вам.
Чертовы китайцы. Среди всего того дерьма, в котором я живу последние несколько лет, только проблем с их убитыми миллионерами мне и не хватало. Остальное уже все было. Выйдя из консульства, я поймал такси и доехал до круглосуточного кафе «Мандарин» на Думской. Не хотелось ничего – ни спать, ни думать о том, что происходит… вообще ничего не хотелось. Ну, разве что пива. Да и то не очень. Так всегда: мы рождаемся… живем… и рано или поздно доживаем до времени, когда понимаем, что, может быть, нам не стоило рождаться… не стоило жить ВОТ ТАК. Сколько себя помню, я всегда был уверен, что стану звездой. Что живу ради этого… или ради чего-то в этом роде. С появления на свет я был нацелен на то, чтобы стоять в лучах софитов и смотреть людям в глаза с обложек глянцевых magazines, как американские «Трайдент» были нацелены в ту пору на Московский Кремль. Ребенком-дошкольником я хмурил брови, ревниво поглядывал на висящие в квартире родителей портреты Хемингуэя с Есениным и осваивал алфавит, как ребенок Тайсон осваивал хуки в подбородок. Какой же смысл я вкладывал в словосочетание «стать звездой»?.. Несколько месяцев я мучусь этим вопросом и не нахожу ответа. По утрам я просыпаюсь в смятой постели. Лежу и досматриваю сон: на ветке сидит попугай. На левой лапе у попугая шесть скрюченных пальцев. Вернее, пальцев у него пять, но один, указательный, на конце раздваивается. Некоторое время прикидываю: пил я вчера или не пил? Похмельный я или не похмельный? Судя по содержанию сна – пил… вот и голова ноет… хотя чего уж тут умничать?.. и без всяких сновидений понятно, что пил… потому что когда это такое было, чтобы я – да вдруг не пил? Потом я варю себе кофе, а по радио шепчет потная итальянка с мускулистыми и волосатыми, как у тяжелоатлета, ногами. Все называют тетечку именем, уместным в средневековых трактатах, но никак – во фразе, начинающейся со слов: «В постели с…» Интересно, снятся ли ей попугаичьи ноги с шестью пальцами? По идее, если кого и называть настоящей, не такой, как я, звездой, то итальянскую тетечку. Но что по поводу смятой постели, снов с шестипалыми лапами и отвратительного похмельного кофе? До шести часов вечера – то, что называется «работа». Единственная радость – иногда звонят читатели: – Але, это вы? – Пошел на хуй! – Слушайте, вы такой классный! – Пошел на хуй! – Это самое… как сказать-то… вы такой классный! – Читай по губам: П-О-Ш-Е-Л-Н-А-Х-У-Й! – Спасибо вам за то, что вы такой классный! – Пожалуйстапошелнахуй! Еще, прежде чем снова просмотреть сюжет по поводу попугая и лапы с шестью пальцами, бывают гости. Сто лет знакомые, абсолютно неинтересные люди. Несколько дней назад заходила подруга. Девушка похожа на итальянскую тетечку из утреннего радио. У нее здоровенная грудь и белые волосы. Помню, как лет десять назад эта здоровенная грудь регулярно демонстрировалась всем желающим. В те годы подружка отжигала как могла. Девушкина мама злилась и обзывала дочь шипящими выражениями. Сегодня точно такими же словами девушка рассказывает мне про собственную дочь. Если я брошу пить, то, наверное, доживу до дня, когда следующая юная негодяйка станет жаловаться уже на подружкину внучку. Потом девятиэтажка напротив моего окна станет бордовой. Я и Солнце – оба звезды. Еще часик – и птица с неарийским профилем начнет перебирать у меня в голове шестипалыми лапами. Постель – кофе – «Косынка» – багровый фасад дома – постель – кофе… Самая чудовищная фраза, которую лично я встречал в мировой литературе, – это последняя фраза романа Стивенсона «Остров сокровищ». Дословно, разумеется, не помню. Суть в том, что, ребенком отъездив по экзотическим краям, герой говорит, что вот, мол, прошли годы, но ему и до сих пор снится берег с пальмами и попугай, картаво кричащий «Пиастры! Пиастры!». Вы понимаете, да? В боґльшую депрессию меня не повергало ничто и никогда! Парню жить – лет, может быть, еще шестьдесят… всю жизнь. А самое типа того, что интересное – позади. Плюнуть на все. Доехать до того острова. Свернуть попугаю костлявую шею… Я вытряхнул на запястье часы, застрявшие под манжетой. Официантка убрала пустой бокал и поставила новую пепельницу. – Еще принести? – Принесите, пожалуйста. Один бокал. – Горячее не желаете? Пиццу? – Денег нет. Официантка принесла пиво и поставила высокий запотевший бокал на картонный квадратик с надписью «Spendrups». Внутри бокала был никакой не «Spendrups», а «Балтика», номер семь. Я отхлебнул пива и выгреб из кармана мятые купюры. Если не появится кто-нибудь из знакомых (или еще один полумертвый, но очень щедрый китаец), то, пожалуй, это у нас сегодня последний бокальчик. Да и хрен с ним. В «Мандарин» вошла девушка с охапкой букетов. Способ зарабатывания на жизнь у таких девушек состоит в том, что ночь напролет они ездят по барам и кафешкам и мешают людям спокойно отдыхать. Напирая на джентльменские инстинкты, они втирают подвыпившим гражданам розы по цене, в три раза превышающей цены самых дорогих магазинов. И ведь покупают! Какой джентльмен откажется купить своей даме розы, которые уже принесены прямо к столику? Лично со мной данный номер не проходит. Вряд ли я когда-либо подходил под категорию «джентльмен». Разве что очень давно. – Молодой человек, не желаете купить розы? – Зачем? – Подарите своей даме. – Где вы видите даму? – Неужели у вас нет девушки? (Жасмин? Бред собачий.) – Нет. – Поставите цветы у себя дома. – У меня нет дома. Аргумент оказался убийственным. Девушка сделала круглые глаза и отошла в сторону. Я утопил сигарету в переполненной пепельнице и еще раз взглянул на часы. Можно было и еще посидеть. Или пойти куда-нибудь послушать музыку. Или позвонить Осокину, занять денег и тогда напиться уже по-настоящему. Но не хотелось. Я отсчитал причитающееся с меня за пиво, положил деньги на стол, накинул на голову капюшон и вышел. Снаружи лил дождь. Лил так сильно, что «Гостиный двор» был почти не виден за потоками воды и лишь желтел кокетливым силуэтом. Под козырьком у входа в «Мандарин» стояли две совсем молоденькие проститутки. Они с надеждой посмотрели в мою сторону. У меня не было автомобиля. Зато была помятая физиономия и давно не стиранная куртка. Девушки печально отвели глаза. Я дошагал до Невского, подошел к краю тротуара и поднял руку. Если водитель попадется нормальный, то денег должно хватить ровно на то, чтобы доехать до моего блочного гетто. Назвать меня, живущего в Купчино, петербуржцем можно только в той же мере, в какой житель Южного Бронкса является ньюйоркером. Я ждал меньше двух секунд. После этого, заломив вираж и окатив меня водой, к тротуару подрулил громадный черный джип. Ну, может, не очень громадный… знаменитому ленинскому броневику размерами он, пожалуй, уступал. Переднее правое стекло было опущено. Оттуда высунулся здоровенный бритый парень: – <