Орион поворчал и унялся. Я почувствовал растущую симпатию к этому былинному богатырю. Мягкие линии его лица словно изучали неистребимое добродушие, которое он пытался скрыть. «Да, видимо, не получится из него командира корабля», — подумал я и с грустью вспомнил нашего капитана Федора Стриганова — человека железной воли, с твердыми, гранитными чертами лица.
Все снова расселись вокруг костра. Я коротко поведал о последних днях жизни в Электронной эпохе, о появлении Федора, о том, как я очутился в пыточном кресле Хабора.
— Вот, оказывается, почему прихрамываешь, — сказала Вега. — Покажи ногу. Я ведь как-никак врач.
Я оголил до колена правую ногу. Синяки и кровоподтеки произвели впечатление. Особенно на Таню. Она смотрела на меня с таким страданием, как будто ей самой было больно.
— Вега, помоги ему.
— Сергею придется лететь со мной в кочующий аквагород, — ответила Вега. — Кстати, там исследуем его память. Орион со своим Советом Астронавтики подождет.
— Ладно, — неохотно согласился Орион.
Я выразил сожаление, что из-за меня расстраивается туристский поход, рассчитанный на много дней.
— А мы его повторим, — обрадовалась Таня. — С самого начала. И обязательно все вместе. А сейчас только позавтракаем.
Во время завтрака мне пришлось выслушать всевозможные предложения. Все сходились на том, что странствовал я не в будущих эпохах Земли, а в каком-то другом мире. В доказательство Орион привел пример, удививший меня. Оказывается, в системе Альтаира нет населенных планет. Вокруг голубой звезды вращаются не три, а пять планет — те самые безжизненные планеты, какие наблюдал Иван Бурсов до черной аннигиляции.
— Постойте! — воскликнул я. — Сейчас, когда я узнал вас и вашу эпоху, верю, что Земля в будущем не может быть такой. Но… Но я ведь жил среди людей. Внешне таких же, как вы. Что же это?
|
|
— А вот что… — Орион немного подумал и воскликнул:-Дискретное развитие!
Торопливо и не очень ясно он начал излагать гипотезу дискретного исторического развития. По словам Ориона, получалось, что странствовал я в реальности… несуществующей.
Таня иронически захлопала в ладоши, затем, подняв палец, пояснила мне:
— Орион у нас не только мистификатор, но и выдающийся мистик.
— Тебе, Орион, надо излагать свои гипотезы в художественной форме, — сказала Вега. — Пиши фантастические романы. А сейчас слово Сергею. Что ты подумал, когда очутился в нашей эпохе?
— Подумал, что с высот будущего упал в семнадцатый или восемнадцатый век. А потом вот что произошло…
Мой рассказ о том, как я нашел остатки высоковольтной линии и шоссейной дороги, развеселил слушателей. Орион встрепенулся.
— Сергей ошеломил нас своими приключениями. Сейчас мы возьмем реванш!.. Вот слушай. Еще в твоем столетии леса и луга отступали под натиском гремящей техники. Кругом дымили заводы и фабрики, земля содрогалась от железнодорожного и автомобильного транспорта, а в воздухе с каждым годом нарастал реактивный гул. Человек и природа сжались и потеснились. Так вот, сейчас этого нет. У нас произошло возрождение природы. Да, да! Настоящее возрождение… Обшарь, Сергей, всю планету и нигде не найдешь ни заводов, ни шахт, ни дорог. Одни только города и поселки, утопающие в зелени и шумящие фонтанами. Никаких колес. Люди ходят пешком, а в воздухе одни птицы… Как ты думаешь, в чем дело?
|
|
— Наверное, электростанции, заводы, транспорт и все прочее под землей, — предположил я. — Изгнание техносферы под землю.
— Не только под землю, но и в космическое пространство, — сказала Таня. — Основную энергию, например, отсасываем от расточительного Солнца. Вот и получилось: земля — людям, воздух — птицам. А люди летают и перемещаются в подпространстве.
— В гиперпространстве, — бросил Орион. — Невежда.
— В гиперпространстве, — с улыбкой поправилась Таня. — Пассажирский и грузовой гиперфлот.
— Сергею я все потом объясню. Нам пора, — заговорила Вега. — Патрик, вызови дежурную станцию вакуум-такси.
Шотландец, как я заметил, охотно слушался Вегу. Он подошел к экрану-обручу, с кем-то переговорил, назвал квадрат и еще какие-то цифры. Затем выдернул из земли стержень, который в его руках стал расти и достиг трех метров в длину. Экран-обруч растаял.
— Сейчас этот карманный кибер-универсал превратится в аварийную причальную мачту, — объяснил мне Патрик.
Он отошел на край поляны, воткнул мачту в землю и вернулся к угасающему костру.
Через минуту острая вершина мачты с сухим треском заискрилась, засверкала бенгальским огнем.
— Вот и такси, — с улыбкой кивнула Вега в сторону мачты.
Бенгальский огонь погасал. Медленно, как изображение на фотобумаге, «проявлялась» сигарообразная Машина. Наконец она полностью выплыла из гиперпространства и уткнулась игольчато-острым носом в вершину мачты.
Когда прощались, Орион смущенно попросил:
— Сергей, на столе я видел твои записки… Можно ими воспользоваться? Все останется на месте. Только снимем копию для нескольких членов Совета Астронавтики. Можно? Ну и прекрасно! Больше в дневнике никто не будет рыться. Даже вот эта нахальная особа. — Орион с добродушной ухмылкой взглянул на Таню.
|
|
Пожимая руку, Таня посмотрела на меня долгим взглядом и сказала:
— Наш медведь не отличается вежливостью. Не догадался пригласить в гости. Приходи к нам. Мы живем на Урале, недалеко от твоей хижины. Вега расскажет, как нас найти. А мы с братом придем к тебе в кочующий аквагород.
Кочующий аквагород
Мы с Вегой уселись в мягкие кресла двухместного вакуум-такси, или гиперлета, как его иначе называют. Прозрачная кабина заволакивалась туманом.
— Переменное поле дает возможность машине соскальзывать в гиперпространство и перемещаться там практически мгновенно, — пояснила Вега. — Гиперлет как бы проваливается из видимого пространства в вакуум и в тот же миг всплывает в любой заданной точке земного шара. А теперь смотри, как управлять машиной. Это очень просто. — Вега повернулась к пульту и четко произнесла: — Аквагород Риори… Вот и все. В каком бы месте Мирового океана ни плавал этот город, гиперлет найдет его и причалит к стационарной мачте. В морях и океанах несколько тысяч дрейфующих городов. В них почти четверть населения планеты.
— Но я не чувствую никакого полета…
— А мы уже на месте. — Вега не удержалась от смеха. — Вот смотри.
Стенки кабины подернулись светлеющим туманом и вскоре стали совсем прозрачными. Верх кабины, щелкнув, откинулся назад.
Переход был ошеломляющим. Только что над утренним лесом грохотала гроза, и молнии обжигали края черных туч. А сейчас надо мной синела огромная чаша безоблачного вечернего неба. На западе багрово распухшее солнце коснулось края океана, прочерчивая на воде золотую дорожку. С высоты трехсотметровой причальной мачты я увидел город-сад, окруженный со всех сторон океаном.
Лифт опустил нас вниз. Мы шли по широкой аллее, по краям которой шелестели пальмы. Вскоре очутились на берегу. Волны плескались у самых стен двух санаторных зданий — белоснежных дворцов с парками на плоских крышах.
Меня поселили в комнате с верандой, нависающей прямо над водой. Ногу облучили, а затем наложили пухлую повязку, пропитанную целебным раствором.
Мы с Вегой долго стояли у перил парка, любуясь лунными бликами, и прислушивались к дремотному гулу засыпающего океана. Освещенное луной лицо Веги казалось мраморно-холодным и строгим. Но я уже знал, что внешность обманчива, — знал удивительную доброту и душевность этой девушки. Вот и сейчас она чутко уловила мое настроение.
— Мне кажется, ты немного побаиваешься, — осторожно начала она. — Как-никак триста лет разделяют наши эпохи. Иная техника, иной быт… И ты боишься, что будешь выглядеть немножко дикарем?
— Да, — признался я.
— Вот этого и не надо опасаться. Мы такие же люди. А ко всему прочему — обычаям, технике — ты быстро привыкнешь. У тебя пластичная, мобильная психика. Вот только многие слова ты упорно произносишь не так. И вообще тебе необходимо основательно пополнить словарный запас. Я помогу тебе в этом.
Протянув на прощание руку, Вега улыбнулась:
— Спокойной и целительной ночи.
Спать я лег на веранде, открытой с трех сторон океанским ветрам. Внизу с еле слышным стеклянным звоном плескались волны. «Рай», — усмехнулся я и еще раз подивился фантастичности своих скитаний. Неожиданно возникло ощущение эфемерности, шаткости, почти иллюзорности моего нынешнего положения. Ведь через три месяца вернется капсула. А я дал себе клятву бороться. Хотя еще не знаю как… Вспомнилось лицо Федора в те последние секунды. Взгляд, полный безмерной тоски, будто капитан смотрел из немыслимой дали, из мира, откуда еще никто не возвращался…
Я ворочался в постели, перед закрытыми глазами кружились смутные видения.
Вмонтированные в колоннаду веранды невидимые кибер-врачи и кибер-сестры почувствовали смятенное состояние и раскинули надо мной силовую излучающую сферу. Зазвучала тихая, убаюкивающая музыка. Я заснул.
Проснулся с бодрым чувством, с ощущением, что я так же свеж и могуч, как вот этот синий бескрайний океан, сверкающий под косыми лучами утреннего солнца.
Пришла Вега.
— Ну давай полюбуемся твоей ногой.
Она сняла повязку. На ноге — ни одного кровоподтека, ни одной ссадины.
— Вот так же легко можем убрать и шрам на щеке.
— Пусть остается, — усмехнулся я. — Это память о Вечной Гармонии. С ней еще не рассчитался…
— Надо сначала вспомнить эту нелюбезную Гармонию, — сказала Вега. — Для этого и пришла за тобой. Ты готов?
По переходному мосту мы отправились в соседнее здание. Мост выглядел, по-моему, слишком театрально. По бокам рдели цветы величиной с блюдце. Журчали фонтаны.
Тенистый парк, раскинувшийся на крыше, был скромнее. В конце его, опираясь на перила, стоял высокий пожилой мужчина с загорелым лысым черепом и любовался океанской гладью.
— Мы к нему, — шепнула Вега.
— Доктор Руш, — коротко представился мужчина и, кивнув в сторону океана, добавил с усмешкой: — Застоялись молодцы… Пираты… Ждут — не дождутся шторма.
На пологих волнах покачивались два парусных корабля, похожих на каравеллы Колумба. На мачтах, закрепляя снасти, висели загорелые ребята.
— Ну-с, молодой человек. — Доктор Руш взглянул на меня проницательным, острым взглядом. — Загадка номер один? Так, кажется, именуют тебя сейчас. Очень рад, что загадка сразу попала ко мне. Идемте.
Втроем спустились вниз и вошли в просторный, залитый светом зал.
— Ну-с, загадка номер один. — Доктор Руш приглашающе взмахнул рукой: — Садись сюда.
Я чуть не попятился, увидев сложный агрегат, смахивающий на пыточное кресло Хабора. Сел. К вискам, к запястьям мягко присосались датчики. Антрацитово-черные острые глаза доктора останавливались то на мне, то на экране, занимавшем противоположную стену. Я видел на экране сменяющиеся расплывчатые фигуры, переливы красок, змеистые переплетающиеся нити — непонятную для меня картину моей психической жизни. Но для Веги и доктора Руша экран был книгой, которую они свободно читали.
— Психика в хорошем состоянии, — произнес доктор Руш. — Гибкая, отлично натренированная. Вот только иногда какие-то навязчивые мысли… Но это не болезнь, а результат несколько недисциплинированного богатого воображения. У тебя фантазия поэта-романтика… Ну и еще некоторая импульсивность.
— Говорите прямее. Раздражительность, вспышки необузданного гнева и такой же необузданной радости. Так ведь?
— Импульсивным и, так сказать, художественно впечатлительным ты был всегда, — уточнил доктор Руш. — А раздражительность временная, последствия какого-то длительного шока.
— Следы пребывания в Вечной Гармонии, — понимающе кивнула Вега.
— Теперь насчет памяти. Здесь труднее… — Доктор Руш помолчал, пожал плечами. — Блокада памяти… Тонкая, кружевная, прямо-таки ювелирная работа. Блокада локальная. Определенные ячейки памяти замкнуты. Информация в них не стерта, но основательно подавлена. Память постепенно восстановится. И здесь помогут только отдых и душевное равновесие.
— Ассоциативная память, — подсказала мне Вега. — Стоит вспомнить какую-нибудь яркую деталь или ряд деталей, слов, образов — и в запертых ячейках начнет всплывать информация… Но блокада может прорваться и мгновенно.
— Ну-с, загадка номер один, — улыбнулся доктор Руш. — Попробуем прочитать кое-что из твоих таинственных приключений. Эпизоды, которые удастся выхватить, запишем на микрокристалл. Это по просьбе Совета Астронавтики. Сейчас окутаю тебя «читающим облаком» — клубком излучений. Постарайся думать о таинственном царстве Абсолюта. Может быть, удастся кое-что выхватить из недр…
Опустилась тьма, и я уже не слышал, что говорил дальше доктор. Напрягая память, я пытался штурмовать блокаду. Внезапно ощутил боль в левой скуле и удар. Такой сильный, что перед глазами поплыли радужные круги. Заметил даже очертания огромного кулака, влепившего затрещину — первый привет Вечной Гармонии… Попробовал высветить в памяти весь эпизод, но безрезультатно. В космически непроницаемой тьме роились неуловимые образы. Вероятно, это «читающее облако» последовательно перебирало заблокированные ячейки.
Так продолжалось довольно долго. И вот следующая картина — яркая, объемная. Целый кусок моей прошлой жизни. Правда, началось все не с видимого изображения, даже не со звуков, а с настроения. Захлестнула волна невыразимого горя и отчаяния. И только потом увидел себя бредущим с членами экипажа по лунному космодрому. Мы несли тело погибшего капитана…
Странное ощущение: я был одновременно в кресле и там, в голове печальной процессии. Мои ноги утопали в пыли: космодромом никто не пользовался уже сотни лет. Кругом виднелись следы всесокрушающего времени: упавшие постройки, скелеты поникших зданий.
Мы похоронили капитана на краю космодрома. Поставили памятник с вечным огнем наверху… И вдруг картина оборвалась, погасла вместе с рубиновым вечным огнем. Снова тьма, густая и липкая, с колышащимися неясными образами.
Тьма рассеялась, и я увидел просторный светлый зал, Вегу и доктора Руша, глядевшего на экран.
— Небогато, — сказал он, обернувшись ко мне. — Небогато. Всего две картинки… Не поискать ли нам еще между этими двумя эпизодами. Попробуем…
И снова удар в скулу и круги в глазах… Немного погодя чудом перенесся из тьмы на солнечную, покрытую изумрудной травой поляну. В середине ее — небольшое овальное озерко с прохладной и чистой водой. Мы, члены экипажа, с наслаждением плескались в нем, ели бананы и ржали от удовольствия. Даже наш строгий капитан вел себя как мальчишка.
Опять черный провал, густая, клейкая тьма. Затем в клубящемся тумане начали медленно проступать какие-то очертания. Внезапно почувствовал, что сижу не в мягком кресле, а на жестковатом сиденье у пульта управления вездехода. Рядом — члены экипажа. Перед нами расстилались унылые, наводящие тоску ландшафты. Плоские, как стол. Какие? Трудно сказать, потому что наше внимание поглощено многотысячным, может быть даже многомиллионным, войском. Солдаты изумительно правильными рядами двигались прямо на нас, четко печатая шаг. Чем ближе, тем явственней вздрагивала земля: туммм… туммм…
— Капитан! — услышал я голос Ивана Бурсова. — Капитан! Что они? Взбесились?..
— Не знаю… Попытка вступить в контакт? Не похоже.
Капитан, наморщив лоб, размышлял.
— Не бойтесь, — произнес он наконец. — Мне кажется, они решили просто попугать.
— Попугать? — Иван пытался улыбнуться. — Феноменально…
А солдаты все ближе и ближе. Они шли, встряхивая землю чугунным топотом: туммм… туммм… На плечах — ружья с расплюснутыми на концах стволами. По неведомо кем поданной команде солдаты взяли оружие наперевес.
— Капитан! — Иван был не на шутку встревожен. — Капитан! Это же психическая атака! Они же сотрут нас сапогами… Разрушитель! Я пущу в ход биологический разрушитель. Превращу их в атомную пыль!
— Никаких эксцессов! — приказал Федор Стриганов. — Слышите? Никаких эксцессов! Кажется, я начинаю понимать, в чем дело. Их не уничтожить никаким разрушителем. Они бессмертны, потому что давно мертвы…
— Капитан! — перебил планетолог. — Сейчас не до шуток.
— Я не шучу. Уверен: они не причинят нам вреда. Это не входит в их задачу. Пока не входит… Может быть, все же контакты? Нет, не то… Не сметь включать разрушитель! — Стриганов, сдвинув брови, предостерегающе поднял руку.
А солдаты — вот они, в двух десятках шагов. Мы видели их бессмысленные физиономии, покрытые капельками пота. Солдаты разевали рты, задыхаясь от жары. И вдруг все они пропали, будто провалились. Исчезновение было полным и ошеломляющим. Еще не осела пыль, поднятая сапогами, а их уже не было.
Капитан с облегчением опустил руку.
— Так и есть! Это просто парад. Парад мертвецов… Не спрашивайте, братцы. Сам толком не знаю. Одно ясно: с планетой случилось что-то страшное.
На этом все оборвалось. Густая, как нефть, тьма прочно завесила память. Но вот тьма рассеялась, и я увидел светлый зал, Вегу и доктора Руша.
— … Ну и ну! — развел руками доктор. — Вот уж действительно загадка.
— Сережа, — утешающе ласково сказала Вега. — Ты не расстраивайся. Я убеждена, что это не наша планета.
— А может… это был просто бред? — со смутной надеждой спросил я доктора Руша.
— Нет, не бред! — строго возразил он. — Не бред. Ячейки памяти объективны, как фотоаппарат. Они сфотографировали реальную картину… Но расстраиваться и в самом деле не стоит, — добавил он, положив руку на мое плечо. — Ученые разберутся. А ты пока отдыхай.
Мне ничего не оставалось делать, как последовать этому совету.
Наш дрейфующий город медленно двигался на север. Днем далеко на западе проплыл встречный аквагород. Мелькнул сверкающими шпилями, тонкими иглами причальных мачт и утонул за горизонтом. Мы находились на широте Гавайских островов. Было очень жарко. Я купался, ныряя прямо с веранды, загорал. Много читал, пополняя знания и словарный запас.
Вечером услышал в комнате сигнал вызова. На засветившемся экране возник Орион Кудрин. Он лениво сидел в кресле, закинув ногу на ногу.
— А, космический бродяга! — Орион вместо приветствия чуть привстал и снова сел. — Звездный странник! Так именуют тебя телекомментаторы. С легкой руки Тани. Кстати, ты произвел на мою сестру сильнейшее впечатление. О тебе только и трезвонит…
Заметив мое смущение, Орион сказал:
— Извини, Сергей, за болтовню. Я по делу. Можно ввалиться к тебе в гости?
— Что за вопрос? Конечно, можно.
Я сел, предполагая, что Орион через несколько минут на гиперлете появится в городе. Но случилось неожиданное. Орион прямо с экрана буквально ввалился в комнату и вместе с заскрипевшим креслом придвинулся ко мне почти вплотную. Я вскочил на ноги. Что это? Розыгрыш?
Орион тоже встал и с ухмылкой сунул мне свою широкую, как лопата, ладонь.
— Давай поздороваемся, что ли?
В растерянности я протянул руку и пожал… пустоту. Орион расхохотался.
— Слушай, ты, мистификатор! — воскликнул я. — За такие шутки…
— А давай влепи. — Орион охотно подставил ухмыляющуюся физиономию. Рассмеялся. — Уж и пошутить нельзя?.. Давай лучше сядем, поговорим. Ты видишь не реального Ориона. Это новый экран.
— Телевоссоздание?
— Правильно. Последняя новинка техники… Но давай к делу.
Орион сел и закинул ногу на ногу.
— Посмотрели мы картинки, расшифрованные доктором Рушем. Да-а… Ошеломляющие картинки. Да и записки твои тоже… Отрезвляют! Еще бы — царство символов. В общем, твое сказочное появление поразило всех. Озадачен даже невозмутимый академик Фирсанов — председатель Солнечного Совета. Спрашиваешь, что такое Солнечный Совет? Главный координирующий центр, что-то вроде правительства всех населенных планет Солнечной системы — Земли, Луны, Венеры, Марса, спутников Юпитера. Но дело не в Фирсанове. С тобой хочет встретиться сам Спотыкаев.
— Спотыкаев?
— Да. Академик Спотыкаев. Своеобразная личность. Новичку нелегко привыкнуть к нему. Но я буду с тобой, поддержу. Спотыкаев — милый, обходительный, корректный человек. Но это в обычном, как он выражается, суетном настроении. Мой мозг, говорит он, отдыхает, погруженный в житейскую суету. Зато в ином, рабочем настроении, так сказать, в научно-эвристическом… Вот тогда он настоящий Спотыкаев. Рассеян, невнимателен к собеседнику. Может ответить колкостью и даже грубостью. По рассеянности наступит на ногу и не извинится, способен споткнуться на ровном месте. Ничего не видит, кроме своих мыслей… Но в этом своем эвристическом настроении он нередко натыкается на удивительные открытия и догадки, переворачивающие обычные представления. В общем, сам увидишь. Через пару дней заявимся к тебе.
— Надеюсь, не так, как сейчас.
— Нет, нет. В натуральном виде. А теперь, извини, тороплюсь. До свидания.
Орион привстал и с невозмутимым видом протянул руку для прощания. Но я погрозил пальцем. Орион хохотнул и вместе с креслом втянулся в экран, который тотчас погас.
Нет ничего томительнее безделья. Не привык я к отдыху, который прописал мне доктор Руш. Вся жизнь моя была полна тренировками и работой, тревогами и опасностями. А сейчас… Весь следующий день купался и загорал. Вечером гулял в парке, на крыше санаторного здания. Подошел к малахитово-зеленым перилам, хотел встретить здесь закат, но услышал сзади голос Веги:
— У нас, Сережа, гости.
Обернулся и рядом с Вегой увидел Таню.
— Ну, здравствуй, скиталец! — подала она мне руку с какой-то несмелой улыбкой.
— Орион выражается точнее: бродяга, — шутил я. — Да, космический бродяга. Ничего не имею за душой. Даже воспоминаний. Нечем порадовать ученых.
— Воспоминания кое-какие имеются, — поспешила утешить Вега. — Остальные придут позже. А сейчас, извините, оставлю вас. Есть работа. Кстати, Таня покажет тебе город.
— С удовольствием, — обрадовалась Таня. — Люблю быть экскурсоводом. Особенно для странников, прибывших из прошлых столетий и будущих тысячелетий.
— Не верю я в эти тысячелетия. Все больше склоняюсь к мысли, что это был какой-то чужой мир.
Мы с Таней долго ходили по паркам и площадям, по удивительно нешумным улицам города. Шелест движущихся дорожек сливался с шорохом листвы, а редкие гравимашины, похожие на лодки, скользили над деревьями совершенно беззвучно.
Я не нашел ни одного здания, которое было бы похоже на какое-то другое. Словно люди, они отличались своеобразием, неповторимой индивидуальностью. В каждом дворце, даже в каждой арке и набережной запечатлелась личность творца, художника-архитектора. Большинство городских сооружений были красивого изумрудного цвета.
— Это потому, что город почти целиком сделан из затвердевшей морской воды, — объяснила Таня. — А ты не знал? Как-нибудь я покажу тебе наших архитекторов за работой. Это очень интересно. За своими башенными пультами они лепят из воды, как из глины.
— Лепят? — удивился я.
— Именно лепят! Под воздействием особых силовых полей вода становится густой и вязкой. Видел бы ты, как это красиво, когда океан вдруг вспучивается огромным зеленовато-синим айсбергом! Пальцы архитектора скользят по клавишам пульта, и бесформенная пластичная гора прямо на глазах превращается в здание. У подножия айсберга возникают ступени, над ними вытягиваются колонны… С помощью силовых полей архитектор поворачивает свое детище, как чашу на древнем гончарном круге. А вокруг бурлит вода… Зрелище такое, что не оторвешься! Наверное, так когда-то представляли себе люди акты божественного творения… Ну а в конце наносится квантовый удар, мягкое здание кристаллизуется и становится прочнее гранита.
— И дом готов?
— Ну что ты, нет, конечно… Предстоит еще отделка интерьеров, монтаж обслуживающей аппаратуры, озеленение крыш. Но главное — ваяет архитектор. Вот так возникают города из воды, дрейфующие аквагорода. Города-сады, города-симфонии. Архитектура — застывшая музыка.
Пока мы шли берегом, бронзовое солнце легло на водный горизонт и пологие волны лизали его огненный диск. Вечер… Тихий, задумчивый. Мне же рисовалась почему-то иная картина: росистое утро, луг с шалфейными ароматами и жаворонок, повисший в небе серебряным колокольчиком. Почему? Быть может, потому, что рядом видел утренне радостную Таню, слышал ее чистый звонкий голос. «Жаворонок», — с нежностью подумал я. Вспомнилась Элора с ее низким грудным голосом. До чего они разные! Трагически одинокая Элора с душой загадочной и сложной, как лабиринт. И Таня — ясная, светлая, как солнечный луч. Совсем разные, несмотря на довольно заметное внешнее сходство, которое меня уже больше не смущало.
Вот только глаза… Прощаясь у станции гиперлетов, Таня смотрела на меня пугающе знакомыми, ждущими глазами. Потом, ложась спать на веранде, я никак не мог забыть этого волнующе долгого взгляда. Может быть, она и в самом деле неравнодушна ко мне, как утверждал Орион? А я?.. Не влюбился ли я сам? Это я-то, которого члены экипажа называли схимником, равнодушным к женской красоте… Долго еще ворочался, вспоминал солнечную улыбку Тани, ее чистый голос и звонкий смех. Жаворонок…
Академик Спотыкаев оказался не таким уж страшилищем, как его расписал Орион. Правда, встретившись со мной на веранде, он без всякого приветствия ткнул пальцем и равнодушно, погруженный в свои думы, спросил:
— Этот, что ли?
— Да, — ответил Орион и подмигнул мне: дескать, не робей.
Я и не робел. Чем-то располагал к себе этот высокий, средних лет человек с гладко зачесанными волосами. Он бегло окинул взглядом мою подтянутую широкоплечую фигуру, загорелые мускулистые руки и одобрительно проговорил:
— Ничего экземпляр. Подходящ… Значит, говоришь, в Электронной Гармонии сочли первобытным типом! С первобытным мышлением? Так, так…
Словно спохватившись, он взял мою руку, крепко пожал и сказал извиняющимся голосом:
— Спотыкаев. Цефей Спотыкаев. Очень рад. Есть ряд вопросов. Присядем?
Но тут же снова погрузился в себя, стал рассеянным и сел чуть не мимо кресла.
Задавал он вопросы как-то странно. Как мне казалось, без всякой логики, непоследовательно. Досконально выяснил незначительные детали Электронной эпохи, потом нетерпеливо, почти раздражаясь, перебивал, интересовался капсулой, об устройстве которой я и сам не имел никакого представления. Я никак не мог приноровиться к течению его мыслей, к причудливому бегу ассоциаций и чувствовал себя порой просто бестолковым.
Неожиданно Спотыкаев вскочил, как будто вспомнив что-то важное. Молча сунул мне руку на прощание и, постояв минуту в глубокой задумчивости, отправился к станции гиперлетов.
— Видел? — спросил Орион, собираясь идти вслед за академиком. — Это ты виноват, задал ему задачку… Да, редко увидишь Спотыкаева таким рассеянным, как сегодня. Ничего. Завтра-послезавтра он окунется в море житейской суеты и станет как все. И ты его по-настоящему узнаешь. Милейший человек!
Парадокс странника
Цефей Спотыкаев и в самом деле оказался милейшим человеком. Я убедился в этом через несколько дней, когда доктор Руш и Вега освободили меня от своей опеки.
Академик и я стояли в то утро на гравибалконе, парящем на полукилометровой высоте. Поднебесная тишина. Не слышно даже гомона птиц. Лишь ветер насвистывал в ушах разгульную песню просторов и странствий. Под нами, среди русских лесов, голубели полусферы Дворца Астронавтики. Далеко впереди, на самом горизонте, возвышались причудливые пирамидальные здания — гигантские дома-сады. Своими вершинами они почти касались кучевых облаков.
— В каждом таком домике живет до тридцати тысяч человек, — охотно рассказывал Спотыкаев. — Они кольцом опоясывают исторический центр Москвы. Он остался таким же, как и в твоем столетии.
Академик повернулся ко мне. На лице — дружелюбная улыбка. Стройный, подтянутый и корректный, он нисколько не походил на прежнего Спотыкаева.
— А теперь, Сергей, спустимся вниз. Нас ждут в Малом зале.
Гравибалкон снизился до уровня десятого этажа, подплыл к раскрытой двери, состыковался со стеной Дворца и стал обычным балконом.
В Малом зале на предварительное обсуждение «парадокса странника» собралась группа ученых во главе с председателем Солнечного Совета академиком Фирсановым.
Сначала выступали социологи. По их мнению, так называемая Электронная Гармония отдаленно напоминает сплав тоталитарных режимов Западной Европы, Азии и Америки, существовавших в середине двадцатого века. Но очень своеобразный сплав, возникший в условиях высокого технического потенциала. А дальше функции тоталитарного государства были переданы электронному супергороду-автомату, который стал независимой, саморазвивающейся субстанцией. Именно в этом надо искать разгадку последовавшей затем Вечной Гармонии.
Все выступающие утверждали, что скиталец, то есть я, побывал не на Земле будущего, а на совсем другой планете.
— Но где? На какой? — вырвалось у меня.
— На это ответить потруднее, — сказал Спотыкаев, положив руку на мое плечо.
Он встал и обратился ко всем:
— Да, это главный вопрос. Ответить на него мы сейчас не в состоянии. Разгадку можно искать отчасти в капсуле, в которой Сергей Волошин совершил рейды во времени. И, думаю, не только во времени… Хотя никто из нас не видел этой загадочной капсулы, можно сказать, что принцип ее работы нам известен. По этому принципу мы строим гиперлеты и скоро создадим первый гиперзвездолет. Как вам известно, тахионы — частицы, во всем сходные с фотонами, за исключением отрицательного энергетического заряда и мнимой массы покоя. Частицы эти были предсказаны еще в двадцатом столетии, но только в прошлом веке получены в лаборатории. Тахионы могли бы существовать в нашем пространстве-времени, если бы обладали скоростью, значительно превышающей световую, то есть скорость фотонов. Но такие скорости в нашем мире невозможны. Вот почему лабораторно полученные тахионы на глазах исследователей мгновенно исчезали. Я утверждаю, что они уходили в свою стихию — в другое пространственно-временное измерение. Вот эти-то частицы, очевидно, и использует Абсолют в своей капсуле… Упрощенно говоря, тахионы — это фотоны противоположного нам пространственно-временного континуума, континуума со знаком минус.