Джеймс ДеМео. Происхождение и распространение патризма в Сахаразии, около 4000 г. до н.э.
Доказательства всемирных, связанных с климатом географических тенденций поведения человека
https://www.orgonelab.org/saharasia_ru.htm
«...Ритуалы и социальные институты, которые причиняют боль и запрещают удовольствие, имели место в большинстве исторических и современных культур, однако далеко не во всех. Например, существуют отдельные культуры (находящиеся, конечно же, в меньшинстве), которые не причиняют, сознательно или бессознательно, боль грудным младенцам и детям, и не подавляют сексуальных интересов детей или взрослых. Большой интерес представляет тот факт, что эти культуры также не склонны прибегать к насилию и отличаются стабильными моногамными семейными узами и дружескими, миролюбивыми социальными отношениями.
Малиновский (Malinowski, 1927, 1932) был первым, кто указал на существование таких культур как опровержение утверждения Фрейда о биологической, присущей всем культурам природе детской сексуальной латентности и комплекса Эдипа.
(...)
Исследования Прескотта (Prescott, 1975), сопоставляющие культуры разных народов мира, а также мои собственные исследования (DeMeo 1986, стр. 114-120), подтвердили эти выводы: те общества, которые регулярно наносят травму и причиняют боль младенцам и детям, а позднее подавляют выражение эмоций и сексуальные интересы подростков, неизбежно обнаруживают диапазон невротических, само-уничтожительных и склонных к насилию моделей поведения. С другой стороны, те общества, которые относятся к грудным младенцам и детям с большой физической лаской и нежной заботливостью, и которые воспринимают выражение эмоций и сексуальность подростков в положительном свете, оказываются, по контрасту, физически здоровыми и не склонными прибегать к насилию. В самом деле, исследования, охватывающие культуры разных народов, показали, что трудно, пожалуй даже невозможно, найти такое эмоционально больное, склонное к применению насилия общество, которое одновременно не травмировало бы своих детей и/или не подавляло их сексуальность.
|
|
Систематическое исследование всемирной исторической литературы независимо подтвердило вышеупомянутую причинно-следственную связь между травмами детства, подавлением сексуальности, доминированием мужчины и насилием в семье, в описании различных воинствующих, авторитарных и деспотических централизированных государств (DeMeo 1985, и 1986 – главы 6 и 7) (1). На базе подобных исторических данных, Тэйлор (Taylor,1953) разработал двоичную схему человеческого поведения в различных обществах. Используя терминологию Тэйлора, и развивая его схему в соответсвии с теорией сексуальной экономики, такие склонные к применению насилия, репрессивные общества называются патристскими, и они отличаются практически во всех отношениях от матристских культур, в которых социальные институты направлены на защиту и укрепление доставляющих удовольствие уз между матерью и младенцем и между мужчиной и женщиной. (2)
(...)
Растущее количество исследований продемонстрировало глубокие общественные перемены в древние времена от миролюбивых, демократических и равноправных условий к насильственным и воинственным условиям с доминированием мужчин (Bell 1971; Eisler 1987a, 1987b; Huntington 1907, 1911; Gimbutas 1965, 1977, 1982; Stone 1976; Velikovsky 1950, 1984). Географические аспекты этих исследований говорят сами за себя.
|
|
Систематический и всемирный пересмотр таких данных (DeMeo 1985, и 1986 - главы 6 и 7) показал четко выраженные всемирные тенденции таких археологических преобразований, когда целые регионы переходили от патризма к матризму в течении одних и тех же общих периодов времени, или когда переход к патризму охватывал значительную часть целого континента в течении нескольких столетий. Одним из самых существенных выводов было то, что самые ранние из этих культурных преобразований имели место в конкретных регионах Старого Света (особенно в Северной Африке, на Ближнем Востоке и в Средней Азии около 4.000-3.500 до н.э.), и сопутствовали существенным изменениям окружающей среды, а именно переходу от относительно влажного климата в этих регионах к климату пустыни. Более поздние преобразования, как правило, происходили за пределами этих ранее не существовавших пустынь, и были связаны с тем, что обитатели покинули вновь сформировавшиеся пустынные зоны, нахлынув на близлежащие более влажные регионы. Существование этих преобразований культуры и окружающей среды в конкретные периоды времени было особенно важно, учитывая наличие и других данных, дающих возможность предположить, что сильная засуха и опустынивание способны столь же существенно помешать возникновению уз между матерью и младенцем и между мужчиной и женщиной, как и любые репрессивные и причиняющие боль патристские социальные институты.
(...)
Существуют и другие данные, указывающие на то, что сильная и повторяющаяся засуха и опустынивание, которые приводят к массовому голоданию и массовым миграциям среди культур, живущих на уровне минимального жизнеобеспечения, стали тем критическим фактором, который постепенно, или даже быстро, привел к переходу ранних матристских культур к патризму. Например:
|
|
1) Недавние свидетельства очевидцев о социальных преобразованиях, произошедших в условиях массого голодания, указывают на то, что хроническое голодание приводит к разрушению социальных и семейных уз. Это лучше всего показано в надрывающем сердце рассказе Турнбулла (Turnbull 1972) о племени Ик в Восточной Африке, но были сделаны и другие подобные наблюдения (Cahill 1982; Garcia 1981; Garcia & Escudero 1982; Sorokin 1975). В условиях наиболее тяжелого голодания мужья в поисках пищи часто оставляют жен и детей; иногда они возвращаются, а иногда нет. Голодающих детей и пожилых членов семьи в конце концов покидают на произвол судьбы. Дети могут объединиться в бродяжничающие банды с целью воровства пищи, и остаточная социальная структура может быть полностью уничтожена. Дольше всего, очевидно, сохраняются узы между матерьми и младенцами, но в конце концов голодающие матери все же покидают своих детей.
2) Клинические исследования результатов существенной нехватки белков и калорий в питании грудных младенцев и детей указывают, что голодание является крайне серьезной травмой. (...) Если голодание продолжалось достаточно долго, восстановление полного потенциала может не произойти, даже когда возобновится нормальное питание, и в результате этого у ребенка может развиться физическая или эмоциональная отсталость от легкой до тяжелой степени. Другие замеченные последствия голодания у детей и взрослых включают в себя понижение эмоциональной и сексуальной энергии, последствия которых могут оставаться, даже когда возобновится нормальное питание. Важно отметить то, что замыкание в себе и потеря интереса к жизни у грудного младенца, как в условиях крайнего голодания, так и являющиеся последствиями травмирующей изоляции и отсутствия материнской ласки, биофизически и эмоционально практически идентичны. И в том, и в другом случае имеют место очевидные, остающиеся на всю жизнь последствия, которые нарушают способность взрослого создавать эмоциональные узы как с партнером, так и в ребенком. (Aykroyd 1974; Garcia & Escudero 1982; Prescott, Read & Coursin 1975).
3) Был определен и ряд других факторов, специфически связанных с тяжелой жизнью в пустынях и засушливых регионах. Один из основных примеров – это использование ограничивающего движение и деформирующего голову рюкзака-колыбели кочевниками Средней Азии, который очевидно непреднамеренно приводит к двоякой травме деформации черепа младенца и тугого пеленания. Деформация черепа младенца как социальный институт исчезла к началу двадцатого века, но тугое пеленение, очевидно, продолжается и по сей день в тех же географических регионах. В нормальных условиях младенец, насильственно и болезненно ограниченный в движении, будет пытаться освободиться и громко плакать, чем быстро привлечет внимание тех, кто за ним ухаживает. Однако, я полагаю, это будет иначе в том случае, когда изможденный голодом младенец крепко-накрепко спеленат (и зачастую так, что голова его сплющена) в рюкзаке-колыбели в течении долгого и утомительного перехода во время все жестокой засухи. В условиях крайней засухи и голода, тот, кто ухаживает за ребенком, будет менее внимательным, более бесчувственным, и вряд ли захочет постоянно останавливаться, чтобы успокоить ребенка, которому причинает боль рюкзак-колыбель, деформирующий череп. По мере того, как Средняя Азия прогрессивно превращалась в пустыню, кочевой образ жизни становился относительно постоянным. Археологические данные дают возможность предположить, что деформация черепа и тугое пеленание стали впоследствии неотъемлемой частью воспитания детей в тех регионах (DeMeo 1986, стр.142-152; Dingwall 1931; Gorer & Rickman 1962). В самом деле, деформация черепа и тугое пеленание сделались отличительной чертой и бережно хранимым социальным институтом у этих народов, которые продолжаются даже после перехода от кочевого образа жизни к оседлому. Данные также показывают, что другие важнейшие социальные институты, такие как нанесение увечий половых органов как у мужчин, так и у женщин (обрезание, инфибуляция) географически сконцентрированы и имеют свои самые ранние источники в поясе пустынь Старого Света, хотя причины этого не так ясны.
Тугое пеленение и искуственная деформация черепа, очевидно, являются взаимосвязанными обычаями, впервые возникшими в Средней Азии среди кочевых народов, использовавших рюкзак-колыбель. Деформация черепа младенца ушла в прошлое, но тугое пеленение, пережиток этого обычая, продолжается в большинстве регионов, которые были подвержены влиянию тех народов.
По мере того, как я работал над описанным выше анализом, для меня становилось все более и более очевидным то, что разрыв ранних матристских обшественных уз, вероятнее всего, начался среди живущих на уровне минимального жизнеобеспечения культур, которым удалось выжить в условиях повторяющихся жестоких засух, опустынивания и продолжительного голода. По мере того, как узы между матерью и младенцем и между мужчиной и женщиной прогрессирующе уничтожались из поколения в поколение в результате повторяющихся суровых засух, опустывнивания, голода и вынужденных миграций, неизбежно развивались и усиливались патристские психологические установки, модели поведения и социальные институты, которые постепенно вытесняли более старые, матристские. Патризм становился неотъемлемой частью структуры характера, точно также как чрезмерно засушливые, пустынные условия становились частью ландшафта. И народ, однажды пораженный патризмом, впоследствии сохранял патристкую культуру, независимо от последующих перемен в климате или снабжении продовольсвием, так как патристские социальные институты в силу своей природы воспроизводят сами себя. Впоследствии патризм появился и в более влажных, изобильных регионах в результате миграции воинственных народов из соседних пустынных регионов».