Марта
Наконец то добрались до Перми. Настроение хорошее беззаботное в дороге, особенно от Челябинска, где мы попали в общество 6 человек офицеров Енисейцев, сменилось грустным подавленным. На станции Пермь полно раненых, больных. Наш полк наступает от Перми. Завтра пробудем еще здесь обтяпаем делишки и в полк. Что ж делать. Убьют – ну тогда не нужно ни паспорта ни… А мало уж осталось знакомых в полку офицеров в живых, совсем мало, побили всех. Эх, убьют. Не жаль себя, а жаль мою дорогую, бедную маму. И она уж не жилец после меня.
8 Марта вечером. С. Полуденное. Перм. г.
Утром сегодня выбрались из Перми. Я ехал с Васей Рыковым в удобной двухместной кошевке с кучером на паре бойких лошадок. День выдался теплый и прокатиться на лошадях, было приятно, если б обычные прифронтовые картины не портили настроения. По дороге на встречу, без конца, тянулись обозы с ранеными и больными.
Везут части орудий для исправления в завод, идут большие партии человек в 200 – 300 пленных красноармейцев. Все это молодые, но изнуренные лица с безнадежным выражением по 2 в ряд, окруженные такими же людьми, с тем же наречием и привычками, но вооруженными и властно покрикивающими на отстающих пленных.
Пообедав у Васи, подъехал за нами и Яков. Я дошел до волости и попросил у коменданта лошадь ехать дальше.
Много мужиков с лошадьми толпились тут же кругом волости. Очередной выехал мы уселись и … Уж темнело когда мы добрались до Полуденной где встретив знакомых офицеров решили заночевать. До фронта остается еще верст 20. Завтра что-то ждет. Вечером доносились отдаленные, глухие взрывы снарядов, но ночью все стихло.
9 Марта. Ночь почти не заснул. Лишь только закрывал глаза, как немного забывался, как до слуха доносились взрывы, трескотня пулеметов галлюцинации, я уж на поле боя, атака, крики «Ура». Я в ужасе, весь в поту вскакивал со скамьи и, убедившись, что я в хате, а не в лесу – снова ложился. Под утро заснул и видел покойного отца. Его тень, как и в прошлые бои опять со мною. Он хранит меня.
10 Марта. Только вчера вечером добрались, вернее догнали штаб полка расположившийся в д. Б. Сосновской. Въезжая в деревню, я встретил полковника Никитина Борю. Того, самого доброго, пользующегося симпатией всех офицеров в роте. [к-ра]_ _ба-на. Любезно поздоровавшись, спросив кой что, он указал на квартиру офицеров 4 роты. Вошли в дом. Там человек 15 офицеров сидя, лежа, стоя о чем-то весело болтали. При виде нас все застыли, словно в «Ревизоре» Гоголя, на местах и ну ахать, ухать, орать. Приветствия посыпались со всех сторон. Вечером все выпивали привезенную нами водку; калякали о том, о сем. Был и Никитин. Я переговорил с ним относительно моего бродяжничества. Он посоветовал мне успокоиться и написать рапорт. Когда и куда уйдем отсюда – пока покрыто мраком неизвестности.
Сегодня ночью куда-то выступаем. На фронт. Ничего не вяжется. Еще судьбу испытать приходится. Что-то мне говорит: гроб ли, отпуск ли снова.
Марта.
Шли всю ночь, растянувшись гусем по узкой, забитой снегом дорогой. С полуночи повалил снег и потянул ветер. Луна спряталась за темные снежные тучи; сделалось темно и дорога еще стала несносней.
То и дело люди падают. Упадешь – поднимешься и снова. То оступишься и провалишься до ушей в мягкий снег, то поскользнется нога и на нос.
Прошли две деревушки; до с. Петропавловки, где укрепились красные, остались верст шесть.
Перед светом еще стало темнее; это предрассветная мгла. Но когда село было уж в полуверсте, темнота стала рассеиваться и когда по бугру показались наши, черти красные могли уж брать прицел. Меня оставили в третьей цепи, в резерв как заместителя взводного офицера. Раздался выстрел, другой, третий и из третьей цепи крикнули «санитар». Один уж ранен. Из села затрещали пулеметы. Как градом осыпая наши цепи. Стреляют и залпами. Слышна даже команда: «Батальон пли»!
Наши дружно отвечают из пулеметов и винтовок. Раненые повалили один за другим, тащили по снегу, увязая по плечи. Я, было, сунулся с лошадью, но лошадь так увязла, что еле, еле вытащили на дорогу уж распряженной. Кое-как завернув других лошадей на узкой дороге, начали отправлять все прибывающих и прибывающих раненых в деревню, где раскинут был Красный крест.
Буря все крепла, готовая превратиться в ураган. Пули по снегу свистели кругом попадая в ноги лошадей и подшивы сапог. Наступать и переходить в атаку на село было бы безумием. Пулеметы красных с церкви и домов положительно засыпали градом пуль наши цепи. После двух-трех часового боя наши первые цепи начали отступление. Пулеметы Красных трещали без перерыва. Буря выла, засыпая дорогу и раненых снегом.
Шли тихо, сосредоточенно. Каждый ушел в себя и думал о своем. Мои ноги не чувствуя ни боли ни морозу бессознательно двигались по заметенной дороге. Стрельба затихла. Красные не решались видно преследовать нас. [Юпусов] ранен; я занял его место во взводе. В деревне остановились и, выставив заставы по дорогам собрались было отдохнуть. Я залез на печь и растянул уставшие донельзя члены. Но только я улегся, как в хату вбежал Яша с криком «Наступают, стреляют кругом». Все через минуту были уж на улице в полной боевой готовности.
Но стрельба уж стихла. Это разведка подошла к нашей заставе, которая и не замедлила их обстрелять. Через полчаса все начали отступление в дер. Баклуши.
Вечером 12 марта Д.Баклуши
Весь день простояли здесь. Солдаты истопили бани и вымылись. Мокрый снег не переставая сыпал весь день. В стороне с. Кленовского всю ночь и день трещали пулемёты и орудийная стрельба. Темнело уже: я сидел и читал, вернее, перелистывал книги библиотеки помещенной в доме нашего хозяина. Вошел Яков Ник. и позвал пройти по улице. Выйдя за ворота в одном конце улицы, мы заметили большую толпу солдат и граждан деревни. Пойдем посмотрим, что за собрание. Идём. Подходим. На санях сидели женщина лет 40, подросток лет 15 и парень лет 20. Я подошел к одному солдату и спросил. А, это мужи. Прислали арестованных красноармейцев. Один постарше то лазутчик вшив.
Толпа гудела «Убить их» кричали одни. «Нас тоже бьют, не жалеют» кричали другие солдаты. У лазутчика просматривали документы, и кто-то приказывал разуваться, но добраться до саней и узнать подробности произошедшего не было возможности. Разыскав Яшу, я предложил ему уйти. «Становь к стене» раздавалось в толпе. «Ты что думаешь, его и расстреляют» заметил мне Яша, но только он успел это проговорить, как за нашими спинами раздался выстрел, второй и третий.
Меня трясло всего лихорадкой, но набрался силы, что бы оглянуться назад. Мне не верилось – не хотелось верить, что подобная расправа всё ещё применяется, что жизнь человека не ставится, не ценится не во что. Но это было так.
Скорчившись малый лежал у забора шагах в десяти от саней. Мы оба молча пошли дальше. Навстречу, с винтовкой на ремень и нагайкой в руке прибежал к нам солдат. До слуха доносились звуки скрипки и гармоники, но что игралось – понять было нельзя, да и не хотелось ничего слышать и говорить. Душа рыдала.
Дойдя до конца, мы повернули обратно. Толпа по прежнему густо стояла у ворот. Несколько человек рассматривали засстрелянного тут же около толпы.
Проходя, я увидел следующую картину. В тесном кругу играла гармоника и скрипка, а два чубука солдата отдирали русскую.
Три…? Справляют – сказал Яша, а рядом солдат рассказывал своему товарищу: «Штук сто бабе то всыпали, вишь ты, а парнишку то штук 15. Баба то кричала, кричала, а под конец то уж замолчала».
Я оглянулся и пошел к себе.
Суббота в нед. Вел. П.
Забыл которое и число то сегодня, то ли 14, то ли 15.
Третий день принуждены сидеть в Баклушах. Третий день в стороне Кленовского Николаевцы бьются за обладание этого села. Сегодня ночью обложили село кругом, я слушал в 2 ч. ночи у телефона, передавали в штаб, что к рассвету войдут в село, но не вошли, видимо, потому что с раннего утра снова загрохотали батареи и пулемёты. Самочувствие самое гадкое.
Прислушиваешься к малейшему стуку, шороху, волнуешься, нервничаешь. Каждую минуту готов надернуть полушубок и выпрыгнуть, с винтовкой в руках из хаты. Уснешь час и снова не можно сомкнуть глаз.
Да и то не сон, а сплошной кошмар. То красные в овраге волков со скалящими губами окружают, то уже в полку у красных и тебя ведут на расстрел. Только начнешь засыпать, и уж грезится, что ни будь и снова смотришь в потолок с холодным потом на лбу.
Ложусь на полати, с надеждой не слышать там стрельбы и заснуть, но тут многочисленного войска тараканой становится всё сильнее и сильнее и переходит в пулеметную трескотню. Черт знает, что такое. А ноги и руки ноют, болят смертельно. Ни ходить не лежать. Уж убили б, что ли.
Страшно не хочется умирать в снегу. Пусть смертельно, но ранят, что бы была возможность умереть на скамье и в комнате. И тут удобства хочу.
18 Марта. Баклуши.
Проходит уж неделя бездеятельного, ленивого житья в этой деревушке.
Неужели же еще мы, полодырничаем долго. А, ум до того обленился, отупел, что ничего не идет на язык. И выстрелы уж не тревожат. Совершенно равнодушно смотришь на все окружающее.
Но по сравнению с другими мы живем лучше. В доме, где мы поместились, расположена общественная библиотека. Дочь хозяина Аннушка заведует ей и допускает нас как своих жильцов беспрепятственно. Читают ребята напропалую. Я прочел очень много, но все это прошло словно мимо ушей. Толи читаешь без разбора, то ли ум не воспринимает – но в памяти ни чего не остается.
Вчера молотил с молодыми хозяйками, славными добрыми девушками Ольгой, Аннушкой и Машей. Все они не мало удивляются, видя меня за той или иной работой. «И где это он научился» говорят они, видя как я ловко владею вязальным крючком, иглой, граблями и т.п.
21 Марта. с. Токари.
На 19 ночью в Баклуши пришел нам на смену Штурмовой батальон. Замершие, занесенные с ног до головы снегом, поднявшимся с вечера еще страшным бураном. Измученные в конец они добрались и разом заполнили все хаты. С рассветом мы начали, как говорит Моисей, сматывать удочки. Часам к 10 расплатившись и самым любезнейшим образом распростившись с нашими хозяйками, мы двинулись в путь. На ветру, до самой Сосновки, растянувшись, шли отсталые штурмовики. Везли и орудия, медленно, с большим трудом подвигаясь по забитой дороге. Большие сани с пушкой, то и дело увязали в снегу или ухабах. Сердце замирало, глядя на эти сверхъестественные усилия людей и лошадей. «Пропало Петропавловское», - говорили наши солдаты «Зададут им жару».
Поздно ночью добрались до какой то деревнюшки и заночевали. До цели нашего путешествия осталось еще 25 верст, а ноги отказывались двигаться. На утро еще хуже. Выйдя из избы, я обратно не в силах был поднять ноги на ступень крыльца, а идти было необходимо. Размявшись, кой как пошагали дальше.
Пообедав на полдороге пошли дальше. К селу меня окончательно оставили силы. Удивляюсь, как это шел Яша. У него вся нога покрылась небольшими нарывами. А все время шел. На виду села я присел на снег. Перед глазами ходили тёмные круги. Я не видел, как прошли все наши роты, команды и уж через сколько времени подняв голову я увидел незнакомые лица солдат. Они проходя оглядывали меня и шептали «Енисеец отстал». Что за оказия думал я. Что это за люди. Спросил одного. «А мы барабинцы». Я поднялся и со слезами на глазах побрел дальше. Страшная боль в коленях не давала сгибать ног. В крайней избушке села нашел наших и сейчас забрался на полати. По ужинав ко мне забрались Яша и Финьковский (Финьковский Сергей Григорьевич. Прапорщик, окончил 2-ю Иркутскую школу прапорщиков 20 декабря 1917 года).
с целью потеплее заснуть. Через час, закуривая, ребята осветили стену; она была вся усеяна полчищами клопов. Пришлось под хохот остальных, слезать с полатей и занимать самое последнее место среди пола и мерзнуть всю ночь.
23 воскрес.
Сегодня с утра наш ротный командир с командиром батальона уехали осматривать позицию. Верно задумали что-нибудь предпринять. Да и пора бы уже. Надоело все до омерзения. От скуки не знаешь куда бежать. Так тихо и монотонно тянутся дни.
Днем над селом появился аэроплан, красных видимо. Высоко, высоко, белой бабочкой он пролетел над селом и скрылся далеко в нашем тылу. Верно прокламации раскидывал. Через час прилетел обратно. Ночью наверно выступим. Что-то опять будет? Душа полна тревоги.
25 марта. с. Токари все еще
Вчера никуда не вышли из села ввиду видимо страшной бури, поднявшейся еще с вечера. Ночью и днем ветер рвал с ужасающей силой, заметая все снегом, сбивая с ног пешеходов и лошадей. Ничего подобного я не видел в протяжении всей своей жизни в Сибири. Только воображение мне раньше рисовало нечто подобное, когда я читал что-либо о морских бурях. Ветер рвал, ревел, валил все плохо стоящее на пути и заносил сугробом снега. Выйти на ровное поле вряд ли рискнул бы кто. Только ночью сегодня он внезапно, как и начался, стих, лишь теплый, тихий ветерок чуть, чуть веял размягчая снег.
О переменах на фронтах не слышно ничего. Затишье. Уфа, говорят взята Семеновскими частями. Много полков Красной армии были отрезаны; батареи и масса всякого добра, то бишь – добычи. У нас каждый день перебежчики от Красных с теми или иными новостями, ни чуть не интересующими меня. Не солдатом я создан. Боже, зачем же они заставляют меня делать то, к чему я никогда не привыкну. Назначили на взвод, а я ни одной команды не умею подать. Эх, ты горюшко мое.
Скука, Скука и Скука какой я еще не испытывал, даже живя в Айтате.
30 Марта. д. Николичи.
Как мало сравнительно; только 3 дня и как много пережито, выстрадано. Боже великий! Кто даст человеку столько силы и терпения? 26 из с. Токарей, в ночь выступили всем батальоном на д еревню, забыл уже как она и называется. 2 и третья роты впереди, наша за ними и первая в авангарде. К свету подошли к позиции, к деревне расположенной на горе. Мы остались в резерве под горой. Красные, укрепившись в окопах, подпустили наших к самой дере вне и вдруг открыли пулеметный огонь. Цепь бросилась в снег, но многие остались на дороге с пробитыми черепами. Продвинуться вперед было невозможно, нельзя было идти и назад к батарее. Та ж замедлила открыть огонь и после двух-трех снарядов попадали прямо в окопы. Прошло около двух часов, мучительно долгих часов и вторая рота ворвалась в д. Красные удрали. Вторая и 3 рота потеряли 15 убитыми и около 30 ранеными. Командир роты был убит. Очередь наша, т.е. четвертой роты идти на следующую дер. в 3 вер. [Пепзоаки]. Вышли на последнюю гору. Нас разделял крутой довольно лог. По деревне бегали взад-вперед люди, запрягали лошадей, увязывали воза. Рота залегла у дороги в снегу. Пулеметчики открыли огонь. Деревня казалась неприступной. Красные ответили таким же огнем, но через час из дер. евни потянулись обозы и люди. Яков с первым взводом спустился в лощину и пошел к деревне. В деревне было пусто. Солдаты с надеждой здесь отдохнуть, побежали следом сваренный обед, нажаренное мясо из коровы тут же, у хозяина этой коровы, осталось не тронутое. Я не успел узнать, в чем дело как у всех солдаты жмачно пережевывали горячее мясо с хлебом. Вечером уж двинулись дальше. Пошла первая рота; наша за ней. Деревня «Захарята» находилась 1 ½ верстах. Деревня стояла на поляне, окруженная ельником. Подойдя шагов на 200 рота залегла и открыла огонь, но, встретив такой же из деревни, не могла двинуться ни шагу дальше.
Зарывшись в снегу, мы открыли стрельбу «ротой» залпом. Красных это видимо смутило и через несколько минут на той стороне деревни показался на дороге обоз. Я поднялся на ноги и замахал шапкой пул. 1 роты с криком «вперед, уходят». По обе стороны меня, рядом поднялись старые, добрые солдаты Сергеев и Трегубов и тоже кричали, стреляя по снопам. Пули вдруг так защелкали кругом, что я повалился в яму. Повалился и Сергеев. Я взглянул на него и сразу понял, что он ранен. «Во что»? - спросил я – «В обе ноги». Трегубов, увлеченный наблюдением вдруг закричал: «прапорщик пулемет повезли, смотрите». Но лишь его последнее слово слетело с языка, он со стоном повалился к моим ногам. Из груди текла кровь. Я соскочил снова и закричал из всех сил «санитар». Дорога была от нас в саженях 20. Пулемет нашей роты как он попал сюда трещал против меня, и трое смельчаков неслись по дороге к деревне с криком «Ура». Мы снова поползли к дороге, напрягая последние силы тоже с криком и выбравшись из снегу, побежали к деревне из нее уже не стреляли.
1 рота просидела сзади в окопах, лежало несколько трупов, пулеметные ленты и патроны. Скоро подошли остальные взводы нашей роты, подъехал обоз, кухня и мы, пообедав кой как повалились, кто где мог. Но спать долго не пришлось, ибо по данной нам задаче нужно было сегодня занять одну д. эту проклятую д. Николичи. 12 часов Б. Никитин снова поднял нас и пошли дальше. Ночь ясная, и морозная что на Рождестве, из теплой избы обдало всех холодом. Дер. по словам проводника, стояла на большом бугру и кругом была обнесена окопами. Тихо спустились в последний лог, залегли и послали разведку. Но те не продвинулись и ста шагов как из окопов заметили и _ ураганный огонь. Подождали с часок и пользуясь рассветной темнотой, давай «сматывать удочки». Спустились во вторую ложбину и остановились с надеждой с рассветом под прикрытием батареи снова двинуть вперед. Но… С рассветом небо все заволокло тучами и поднялась страшная вьюга. Корректировать-наблюдать за разрывами снарядов было невозможно, хотя дер. находилась от нас в полуверсте. Стреляли наугад. Отходить было невозможно. Лишь показывался человек в гору на дороге как из дер. раздавалась трескотня пулемета и смельчак или падал раненым или полз обратно в лощину.
Финьковский вышел взглянуть на бугор и тут же со стоном покатился раненый в грудь. Пулеметчика ранило в глаз. Одного солдата в руку, санитара в ноги. Стоптанный снег под елями смешался с ярко алой кровью и превратился в пеструю крупу. Но снаряды видимо попадали и в дер. Уносить раненых удавалось только тогда, как батарея начинала часто бить. Мокрые, голодные, без куска хлеба просидели до вечера. К вечеру буря немного стихла, стихли и выстрелы по нам. Мы все ждали желанной темноты что бы отойти обратно к «захарятам» но надежды наши не оправдались. К-р командир полка ночью приказал, во что бы не стало занять Николичи.
Половина людей были с отмороженными ногами и руками. Я не чувствовал ступни ног. Стемнело. Яшку отправили со взводом к деревне в разведку. Я молча простился с ним. Пропали все, думал я. Подпустят и…
Прошел час, ни звука. Прибегает с донесением один и говорит, что подошли на 20 саженей, стрельбы нет.
Полковник послал первую роту с [Руфином], как чувствовали себя офицеры 1-й роты, лежа под елью? Прошел еще час, и…мы все отправились в Николичи «к вятским» шутили солдаты. Всем стало вдруг весело. Приехала кухня и, плотно поужинав, мы заснули с Яком и Моисеем богатырским сном.
Ко мне подошел наш Рафаэль Руфин ротный командир и отдал распоряжение слезть со взводом снегом по лощинке поросшей густым ельником в обход на фланг красных. Глаза его отражали, ясно, недоверчивость, смешанную с сожалением ко мне. Я, спокойно нарочно встал из ямы в снегу поклонился это моя привычка – поклон, которым я хочу сказать, что я понял все, собрал взвод и полез на четвереньках по снегу в лощину. На ноги подняться было нельзя не потому что свистели пули, а потому что сейчас же с головой утопал в рыхлом глубоком снегу. Солдаты молча, часто останавливались и прислушиваясь, ползли за мной. Уже стемнело. Мы выбивались из сил, все мокрые и обледенелые. Дорога казалась бесконечной. Солдаты отставали, и останавливались, а на мой вопрос что отстаете, их взгляды отвечали таким страданием, что я сейчас же отворачивался и тихо полз дальше. Наконец показались дома и окопы, всего в нескольких саженях от нас. Я прилег под последней елью в ожидании всех солдат и стал рассматривать. Как раз против меня стоял пулемет и копошились в темноте люди. Посоветовавшись с ребятами, я решил одного послать к первой роте она подходила по дороге позади нас предупредить, что впереди свои. Пули свистели со всех сторон: и из окопов, и от наших, через нас же.
Ночь прошла спокойно. На утро только я почувствовал, что пальцы ног отморозил. Перевязал и обулся снова. Прежде всего, я обратил внимание на хозяев-[вотяков]. Большие, просторные дома, довольно чистые ясно указывали на состоятельность и трудолюбие хозяев. Словом впечатление об этой «удивительной губер.» создалось самое хорошее пока.
Днем красные пытались наступать. Но… Где уж им.
В ночь на 30-е марта.
Чувствую себя великолепно до обеда 29 в деревне, все расположились как у себя дома. Все разделись и спали. Я дит..? баню попросил истопить, но только лишь собрались в баню, как вдруг из-за леса раздался орудийный выстрел, за ним второй, третий. Цель была взята красными так ловко, что снаряды с первого разрывались над домами. Ужас охватил всех. Мигом все были на ногах и одеты. Все поняли, что противник решил наступать и взять обратно эту, …? неприступную позицию.
Жители с криком бегали по улице, не зная куда схорониться.
К ночи стрельба стихла. Очевидно, было, что ночью, что то должно быть.
Что бы не мёрзнуть, всем решено было дежурить по отделениям в окопах с пулеметами; остальным греться в хатах. Я прилег на лавку, но глаза не закрывались. Нервная дрожь трясла что лихорадка. Каждый шорох, стук заставлял вздрагивать и прислушиваться. Ночь казалась бесконечно длинной. Часа в 2 ночи, из деревни выехал полковник в сопровождении трёх всадников, видимо к 1 и 2 ротам в Судники. Не прошло и 10 минут как в стороне Судники раздались выстрелы. Я соскочил и изо всех сил принялся растаскивать спящих по полу людей. В голове сразу пронеслась мысль, что полковник наехал на разведку или цепь и …, Бог знает, что с ними. Через несколько минут были все по окопам зорко всматриваясь в темноту, где проходили под горой дороги. По дороге быстро мчались четыре всадника. Живы, решил я, а пули всё продолжали лететь им вслед. Вот уж они в деревне. «Наткнулись на разведку»,- крикнул Никитин и проехали дальше. Задний ординарец был ранен и стонал. Я остался у столба – на дороге и молча всматривался в даль.
Вдруг из темноты; под горой выделились две бригады и тихо подвигались ко мне. Я решил, что это свои из деревни Судники и, подпустив их сажен на 20, крикнул: Стой кто там. Фигуры остановились, а из окопов раздались выстрелы. Под горой закричали Ура и бросились было вперед, но в эту минуту затрещал пулемет и цепь на дороге упала в снег. Я прилёг.
На дороге послышались стоны, стрельба продолжалась. Что бы огорошить красных, наши командовали батальонам, посылали роту в обход. Кричали к-ра полка, который Бог знает где, и что только не придумывали - смешно вспомнить. Тьма рассеивалась и с ней стихли и выстрелы. 5 чел. остались в снегу и сдались в плен. 2-х принесли раненых, 3 были убиты. Наши все здоровы. Было тепло. Повалил мягкий, ласковый снежок большими хлопьями. На кусте черемухи перебивая друг дружку щебетали синички и овсянки словно праздник какой встречая. Душа болела. Я прислонился к стенке окопа и думал: Как хорош стих Божий и что делают злые люди. А внизу, на дороге солдаты обдирали трупы убитых.
Через час этой тишины снова послышались орудийные выстрелы и взрывы один за другим рвались в домах и на крышах …? горохом-картечью после них. Люди в ужасе кинулись под стены заборов, в хлевы забирались и залегали.
Я выбежал из окопа во двор нашей квартиры. Дом уже был без окон, а из дверей бледные, перепуганные бежали обозники, повар, хозяева с детьми, Моисей и Миша. Они зашли в дом, а за ними почти следом залетел снаряд и подорвавшись в комнатах выбил все двери и окна.
К счастью люди остались невредимыми. Даже хозяйка, около которой в двух четвертях пролетел снаряд, вырвал угол дома, осталась жива. До позднего вечера громыхали орудии, до ночи пришлось лежать в сарае голодом, а вечером пообедав всю ночь стоять в окопе и ждать. Но до утра красные не появлялись.
А сегодня 31-го не слышно и артиллерии, что-то будет ночью! Но теперь уж не так страшно, ибо за день все выспались и отдохнули.
Апреля.
К вечеру вчера опять до наступления темноты гремели снаряды.
В доме оставаться было опасно, снаряды рвались прямо над домами. Осколком у фельдфебеля оторвало пальцы левой руки. Он шел по улице. Ночь прошла спокойно, но не спалось, каждый шорох, каждый стук заставлял вздрагивать и прислушиваться к новому стуку. Солдаты по ночам дежурили в окопах. Утром я забрался на полати и немного вздремнул. Видел даже сон. Будто я дома живу, весна хороша. Мама как-то помолодела и всё хлопочет по дому. Но вот кто-то едет. Я выхожу на двор и вижу отца на телеге с перебитыми ногами. Он мне улыбнулся и говорит «Смотри, ведь прямо в ногу снарядом то угодило». Над домом прогремел взрыв и я проснулся. Спрятавшись за печку ребята сидели и вспоминая вчерашний день дружно хохотали. Как Баланчук залез под амбар боясь взрывов, а во время разрывая его Шадрин ударил бичем. Баланчук думая что его уже убило заорал благим матом. Как Моисея ударило кирпичиной в ухо, когда он стоял у печки, а в печку прилетел снаряд. Вспоминали и смеялись, а над деревней разрушая последние дома, громыхали снаряды. К вечеру поднялась метель и орудия замолчали. Опять настаёт длинная, томительно длинная ночь.
Апреля
Второй день уже неслышно красной артиллерии. Ночь приходится всё же дежурить. Черт их знает, перед сильной грозой всегда ведь бывает затишье. Затишье и у нас. Солдаты топят баню и моются. Вшей у всех…
Скучно, но что делать. Скоро Благовещенье, и у нас уж во всю идет весна. Прилетели скворцы и утрами заливаются у меня над крыльцом на своем двухэтажном домике. Весна, весна! А здесь…О Боже. Ещё ни одного ясного дня, похожего на приближение весны. Ну и край!.
Апреля.
Сегодня весь день писал домой и в Красноярск письма.
Один из наших добровольцев уволился и поехал. Как раз на праздник будет дома. А как уж он рад! Даже скрыть не может. Бегает, суетится.
6 апреля. д. Николичи.
Как скучно, Боже мой, как скучно. Завтра в тот Благовещенье. Какой это торжественный праздник, бывало, был дома. Не потому еще, что его так чтили. Нет. С ним ведь шла весна: наша юная, сибирская весна. К этому празднику всегда уж, передразнивая кошек, собак, и по всячески напевая, заливались скворчики, а в поле на проталинах жаворонки. Дороги уж портятся всегда, на улицах кучи навозу.
Утром еще спишь, а мама милая мама уж напекла разных пирогов и наварила
сластей. Объеденье. Поднимаешься. Отец с Андреем Васильевичем его друг закадычный сидят уж на корточках и, потягивая трубочки, вспоминают дни былые. Заслушаешься, бывало их нескончаемых воспоминаний и долголетней службы на востоке и из охотничьей жизни и забудешь умыться. На столе уж пар от всякой снеди валит. Эх, прошло то золотое время. Уж пятый год…что будет завтра, я скажу наперед. Ночь просижу в полушубке и подсумках, красные хоть и не беспокоят нас, но…. Часа в четыре лягу, а в 10 поднимусь, разденусь, напьюсь чаю, с баранками и … скоро вечер. А там…
Вчера ездил к Яшке верхом в Судники. У его стряпали пельмени, пельмени запивали хорошей брагой. Натянулся до того, что живот вспучило и в голове шумело до полночи. С наступлением темноты вернулся обратно. Позже то боялся. Хоть и две версты, а ночью то жутко. Жить все еще хочется, особенно весна заманивает. Ведь когда-нибудь да настанет она здесь. А пока зима, настоящая зима.
9 Апреля.
Сегодня рано утром прибежали крестьяне из лагеря красных и сообщили, что все соседние деревни красными оставлены. Наши, одновременно на всех участках двинулись вперед. Во второй деревне окруженной со всех сторон глубокими окопами наша рота остановилась. Разведка ушла вперед. Ночью и мы двинемся. Вдали, на высокой горе красиво виднеется большое село.
Утром уехал Миша [Непогин] домой. Как он рад, как рад. Боже мой! Ног не чувствует под собою, ведь с самого начала компании не был дома.
11 Апреля. Ночью прошли еще две деревни с мудрен ыми [вотятскими] названиями. Остаток ночи и весь день сегодня сидели в небольшой деревушке. Остальные роты [ наш. б-рее нашей батареи ] пытались ночью наступать но… еще не известно хорошо, а отошли с потерями. Позиция страшно неудобная. _ в роты остался один взвод, и неизвестно
вышел ли … Весь день с ума нейдет Яшка. Уж взвод оставил – верно не в моготу пришлось. Жив ли он? Из в 2 р. убит наш…Муртинский,. В войну с Германией парень остался цел, а тут вам… Грустно.
Сегодня теплый весенний день. Дорога растаяла _ _ _. Еще таких 2-3 дня и мы застряли на всю пасху.
А там все _ _ трещат пулеметы и охают орудия… ночью и нас тронут наверное. Страшно _ _ убьют… а может и лучше будет. Измучило меня это одиночество. Ах какая тоска! Не с кем даже словом перекинутся. Офицеры наши с утра до ночи дуются в преферанс благо их теперь четыре профер. сошлось: Руфин, Чернявский, (Чернявский Иван. Прапорщик. Подпоручик. Произведен 20.06.1919 г., со старшинством 22.02. 1919г. Награжден орденом Св. Станислава 3-й ст. с мечами и бантом).
Моисей и пулеметчик Григорьев. Да и не люблю я их всех. Ненавижу порой, не выношу и лишь бы не нагрубить, кому ухожу часто куда либо или забираюсь на полати. Особенно не нравится мне этот Григорьев. Мальчишка, а с солдатами держится как генерал. Да и от всех от них николаевщиной пахнет.
Моисей – этот _ _, в чем я усматриваю его не болтает зря, а что на душе сказать нельзя. Он тоже страдает. Будут говорить и заподозрят еще в провокации. Есть ведь такие.
16 апреля. д. [Сушитопал].
Яков из 3-й роты перешел снова к нам. Тот взвод у них пролежал целые сутки в снегу и только ночью, когда сильно стемнело, они выбрались. Убит один был. Яков рассказывал, как весь день красные уговаривали взвод сдаться и перейти к ним, но солдаты их посылали к …. Им отвечали залпами. Красные их и бомбометом громили, осыпали градом пуль, но солдаты мерзли, но были неумолимы. К утру и красные ушли из деревни. Мы пошли за ними по горячим следам. Дорога уже не держала и, отступая, красные сгоняли всех баб, ребятишек, стариков с лопатами прогребать рядом, новую дорогу в трех аршинном снегу. Сопротивлялись редко. В деревнях только оставалось несколько людей прикрывать отступающие части, которые, дав несколько залпов по нашим, убегали. Только третьего дня из одной деревни не хотели _ уйти по той же видимо причине и с 8 ч. утра, до 11 ночи нашей роте пришлось пролежать в снегу у самой почти деревни. Троих пулеметчиков убили у нас, человек шесть ранили. Ранен и Руфим. За ротного остался пока В. Чернявский.
Дорога в конец испортилась, в каждом логу, ямке появляется вода. Обоз где-то застрял, а в роте не хлеба, ни мяса.
До пасхи осталось всего четыре дня. Страшная мысль, что в первый день пасхи придется сидеть без куска хлеба, точно электрический ток передается каждому. Где не послушаешь, только об этом и толкуют. Обедать и ужинать приходится кой как; лишь бы не умереть с голоду. Хлеб каждый день собирают у жителей по кусочно. Из третьей роты вчера уехали верст за 20 побираться. Хотят собрать по больше.
18 Апр. Пятница. д. [ Суштопал ].
Вчера вечером был праздник, полковая лавочка подвезла сушек, сыру, колбасы и табаку, но при разделе всего пришлось по стольку, что вчера же и поели все. Привезли и хлеба пять пудов. До пасхи хватит, а там…
21 Апр. д. [Суштопал].
Вот и пасхи дождались. В субботу собрались чуть было не все с утра идти в село к утрене и заспорили об очереди: кому идти, кому остаться дома, но когда дело дошло до того что нужно собираться и выходить, то у одного заболела нога у другого живот и, в конце концов, отвалили я и Моисей.
До села было около восьми верст, половина трактом, половина проселочной дорогой. Снег еще не стаял по проселочной и ноги глубоко увязали или проваливались в яму, наполненную водою. Солнце ярко грело.
Скорее бы добраться до тракту там, небось сухо, говорил я шагая впереди, а Моисей ворчал и грозил уж вернуться.
Но вот деревушка и тракт. Трактом действительно оказалось если не везде сухо, то сносно идти. Всюду проталинки, под каждым мостиком стремглав неслись мутные ручьи. Солнце большое, красное, что огненный шар садилось. В воздухе чувствовалась прохлада. Идти не хотелось как-то. «Давай полежим на этой проталинке», - скажет Моисей и я охотно соглашался. Пройдя сажень 200 - 300 мы снова ложились и молча наблюдали за закатом. Уж с наступлением темноты добрались до села, зашли в первую попавшуюся на глаза избу. Попили чайку, покалякали с хозяином-стариком и легли было отдохнуть но…Удар в колокол напомнил нам о нашей цели. Пошли в церковь. Хозяйка подала нам по красному яичку.
Церковь не освященная за неимением свечей, не убранная как у нас в Сибири, зеленью представляла довольно скучный вид и в душе у меня осталось самое подавленное впечатление. То, что я хотел здесь найти, я нашел и вернулся далеко не удовлетворенным. Всё не то, что там дома, сказал я дорогой, видя, что и Моисей идет чернее ночи.
Нет не потому Петя; мы слишком огрубели и постарели, у нас не осталось того поэтического чувства, как это было пять лет назад, нам тогда всё казалось радостным светлым, а теперь подавленность какая то. Моисей расфилософствовался, но также неожиданно умолк, как и начал. Может он и прав, думал я.
Молчал шагая к деревне. Ребята спали еще. Будить не стали и подзакусив жареным гусем, мы тоже завалились спать.
Остальная часть дня прошла как-то быстро. Ежеминутно пили чай с сыром и хозяйкиными _, ели гуся и дурили. Небо все заволокло тучами и дул холодный, пронзительный ветер. Сегодня день такой же холодный и тянется без конца. Скучно, скучно, скучно.
25 Апреля.
Пятница сегодня уж. Неделя пасхи проходит скучно, и как это ни странно не заметно, в спячке. Ни чего, ни читаешь, не думаешь ни о чём, а так … словно потерял что: ходишь и ищешь. Встанешь утром попьешь чайку, и на солому спать.
Вечером пошли с Яном (Вецканлин Ян. Прапорщик. Награжден орденом Св. Станислава 3-й ст. с мечами и бантом).
бродить по проталинам. На чистом месте снегу не видно почти. В лесу еще очень много. По пашне грязно, ямы полны воды, везде журчат ручейки. Хорошо, особенно хорошо на покосе. Мы перейдя один ложёк вышли на небольшую поляну окруженную лесом. По средине стояла большая, толстая ива. Легли. Боже, как хорошо тут. Солнце садилось в тучи. Теплый ветерок, ласковый такой, тихо, тихо. Напоминал о грозе прошлого лета, веял. У нас гроз никогда не бывает в это время, и мы её не предвидели. Мы погрузились в свои думы. Я только что прочел «Над обрывом» Шеллер-Михайлова кто-то только что привез. Славная вещь. Я чувствовал себя Мухортовым и передумывал свои, почти забытые, намеченные пути, мечты учиться и отдать все свои силы, всего себя другим. Беспощадное время разбило всё. Здоровье уходит, душа становится какой-то пустой. Одно еще, об одном молюсь я: Боже сохрани мою жизнь. Возможно, что бы хоть одну мою мечту я мог осуществить – построить школу в Айтате. Не из пустого тщеславия мне хочется сделать это. Нет. Мне больно смотреть на мой богатый, во всей почти волости Айтат, и во всей волости дикий и отсталый. Хочется показать мужикам как это необходимо им, как они глупы и невежи. Убью все свое сбережение, и сделаю. Долго мы пролежали, разведя небольшой костер. Где-то далеко, далеко трещал пулемет и винтовки. Опять начинается, опять умирают люди, глупо умирают, сказал Яша, указывая по направлению, а жить то как хорошо. Господи!
С противоположной стороны из Полома ветер доносил звуки оркестра. Там веселились, играли. Наше полковое начальство. Я влез на иву, и удобно усевшись в сучьях долго, пока не стемнело, сидел со своими думами. Ну, пора и идти, а то нас потеряют. Завтра придем с котелком и будем здесь чай пить, позвал меня Яков и мы, обмениваясь своими мыслишками, побрели к деревне. На столе уж бурлил самовар