Вот и Красноярск, которого ждал всё лето и который так холодно, безучастно отнесся к нашему приезду. На станции сверх всякого ожидания нас ни одна живая душа не встретила. Приехали ночью на 21 ноя., простояли в вагонах ожидая выяснения вопроса с квартирами, до 23 и только к ночи 25го вышли из наших конур и грязные в лохмотьях, напоминающие живо не год, возбуждая в каждом встречном сожаления и слёзы, с оркестром пройдя город направляясь в сел. Ладейки, что на той стороне реки в 10 верстах от гор.
Половина, даже ¾ людей роты слегли заразившись в госпиталь. Отпуск не дают, хотя все красноярцы живут преспокойно у себя дома. Моисей ушел опять к к-р б-на и хочет с ним поссориться. Не пустят-едем самостейно-?. Всё равно уж. Омск сдан ещё 14 ноября. Во Владивостоке большие восстания. В Минусинске, в Барнауле, в Таловой вновь открылись фронта. Что ж тут ожидать ещё. Вчера был у дяди. Там случайно встретил и Сашку Безрукова. Паспорт обещал приготовить на днях, вернее к моему приезду к нему. Ура- это уже легче. С паспортом то я силен. Из дому утешительного ничего, разве то, что мои старания, мои хлопоты об открытии школы у нас в Айтате увенчались успехом. У нас открыли школу. Если поеду домой, надо не забыть купить ребятишкам в подарок карандашей и тетрадей. Гошка пропал без вести в Минусинске, чуть ли не утонул по слухам. Лида отвергая его любовь и любившая бездушно меня вышла замуж за какого то писаря.
Вот халера то. Вот и верь им после этого. А что она мне не говорила в письмах, какие обещания давала при встрече в Мурте на …? Ах, ты Господи. Меня то не особенно убило это известие, - пусть как то на душе тупо, да и любил то я её не лучше других, но обещания, клятвы… Гошка, говорят застрелиться хотел, но что то помешало и он уехал на фронт.
Декабря
Славно было обжились у Анны Матвеевны, словно у себя дома спалось на её постелях и елось за ея хлебосольным столом с разными крестьянскими яствами; варениками, печенками, свекольником и мягкими шаньгами. А особенно хороши были невестка Поля и дочь Нюра!
Вчера черт принес артиллеристов и нам было приказано очистить занимаемой ротой участок для них. Нас втиснули между пулеметной и 2 …
Избы нашли плохие, а хозяева ещё хуже, не приветливы и злые. Солдаты тоже видно сжились со старыми хозяйками и всё сожалеют о том, что переместили нашу роту.
Отпуск мой начинает зарождаться. К-бат уже сегодня разрешил пойти к к-ру полка просить его об отпуске. Эх получить бы скорее жалованье и тогда бы уж можно действовать энергичней, а то ведь я уже все свои деньги пораздавал по своим сослуживцам; то Гилёву, то Моисею.
Декабря
Оставшись один в квартире я долго сидел при свежее сальной свечке с вдруг охватившими меня мыслями о моей жизни в частности и вообще о эгоизме людей желающих больше только себе. Раньше я меньше думал об этом ибо меньше приходилось сталкиваться с подобными вопросами, я меньше и чувствовал себя тогда эгоистом,- моя совесть была покойней. Сегодня, сейчас вот я невольно поймал себя о том когда мой взгляд упал на мою новую суконную шинель из которой я решил сшить себе брюки и тужурку, не имея особенной нужды в этом. Это прихоть, думал я, а солдаты у нас в такой мороз ходят в холщевых ещё шинелях. Отдать лучше, ведь у меня ещё есть шинель, есть и пальто, а у Япрынцева вот брезентовая и та сожжена. «А пара то, какая красивая выйдет, шепчет кто то другой». Мой вопрос разрешил Силька ввалившийся вдруг в комнату. Подавая мне бумажку: на-ка, прочти просят пожертвовать на венок Мальчевскому - умер от тифа. Меня словно кольнуло что. А ведь сколько он крал, как хватал, на миллионы одного золота набрал поди в Пермских то ламбардах и …умер. Осталось всё и пожить не пришлось. Вот она наша мелочная натуришка. Эх ты Господи.
Декабря
Наконец то я выбрался из полка. В субботу на той неделе пошел опять к командиру полка с твердым решением дождать его в Торгашино, хотя бы и двое суток пришлось просидеть.
Уж темно было, когда он изволил пожаловать. Разрешил мне отпуск на 8 дней, но вышло так, что я отпуск получил бессрочный. На документе ни в канцелярии, ни полковник не написали, благодаря темноте видимо. Но какое, я отпущен. К чему это! Однако не к добру-говорила мне моя мнительность.
Поздно вечером вернулся домой. Моисей так ослаб, что и не может сам повернуться на бок. Позвал доктора – Чеха. Температура 40. Оказалось он
заболел возвратным тифом. Утром на завтра Моисея пришлось отправить в госпиталь, а я собрав свои манатки уехал к дяде и домой на его лошади. Дорога так криво вышла, что домой приехал уже ночью на третий день. Заехал к Липнягову. Паспорт, уговорились как достать. Не знаю выйдет ли что из этого. Заехал к Яшке. Он ничего поздоровел. Даже румянец показался на его бескровных щеках. Работает. С мужиками хорошо сжился не боюсь, говорит и Красных. А, я!...
Своих то и я не боюсь, но меня страшно пугает эта наша самоходня, несчастная. Свои то ничего не сделают и не выдадут, а те…Уеду если за слышу что.
По дороге домой всё тоже, знакомое до мелочи, и кусты, и ямы, и логи. Ничего не изменилось, изменился только я. Не бьется уже сердце при приближении к родному Айтату, как раньше бывало, не охватило и знакомое
мне волнение мою душу при встрече с мамой и братом. Заплачет бывало раньше мама выбежав на крыльцо, не могу и я удержать слез, а теперь и тут олимпийское спокойствие не покинуло меня. Точно не домой я вернулся после всего пережитого за этот год, а так, в одну из деревень как на фронте.
Сердце очерствело, пусто на душе.
Мама состарилась ещё больше, сморщилась. Всё ещё есть слезы и чувство жалеть нас и оплакивать. А брат вырос, поздоровел – узнать нельзя.
Декабря
Дни бегут незаметно и в деревне. То по хозяйству что делаю, то в школе с ребятишками вожусь, или на стенку, строй преподаю. А вчера так весь день прозанимался, отпустив учительницу в Мурту. Третьего дня с Ольгой Александровной (учит.) покумкались, у соседей крестили дочь, назвали Женей. Ольга Александровна молодая ещё, красивая женщина, жена (шенника). Я уж слышал о ней на позиции, она меня ещё лучше знала от мамы и крестьян. И не мудрено, что мы как то скоро сдружились. Вчера, затаскивая карты в класс, она назвала меня «…?» и стушевалась как гимназистка. Я сделал вид что не расслышал. Часто я вижу как она грустит и плачет порой, но что сделать? Жаль тогда, но чаще бывать с ней, боюсь что соседки раскостят её: наговорят бог знает что. А она и не подозревает.
Сегодня хотели приехать с Крумова учитель и фельдшер, а они меня всей компанией в Мурту на спектакль. Фельдшер обещал уже дать удостоверение о болезни, значит можно пожить до Рождества дома, а там… Паспорт получу и вольный казак.
Января
Кончается и праздник Рождества, а следа никакого. Город положительно наводнен войсками разоруженной «белой» армии, пришедшими советскими войсками с запада и войсками Щетинкина из Минусинска. Люди бродят днями голодные, полубольные из дома в дом прося кусок хлеба или обогреться.
В худшем положении находятся ещё лошади. Бедные животные слоняются по улицам как тени заморены, скелеты почти, отыскивая соломины, собирая дудочки по дороге.
Сердце разрывается глядя на них. А их тысячи. Куда ни глянь всюду лошади и лошади.
Ходил сегодня в штаб своего полка, где решил записаться и служить ещё верой и правдой в новой советской народной армии, иначе в 4 советском Енисейск. Полку. Сходил в роту. Там всё то же. Максимов к-р роты выбран, а Силько и Мишка взводными. Я остаюсь по прежнему начхозом роты.
Рота стоит в заставе при въезде в город на дороге. Все проезжающие обыскиваются и всё казенное оружие отбирается. Словом идет грабиловка.
Ребята по 3-4 реворвера завели, лошади, седла Английские, сукна шубы. Завтра уйду совсем в роту, а то уж я порядком надоел Анисье Степановне. А она ещё больна и поэтому ещё раздражительней. А тут солдаты, одни уходят, другие приходят. Господи!
Столпотворение какое то. Офицеров не признающих совет. власть сажают в тюрьму, полна уже говорят.
Января
Да выход один – это поступление в Армию – Красную армию. Скрываться и с чем? Где материальные средства, где найти службу? Где взять документы по которым можно было б безбоязненно служить-работать. Нет ничего. Нет и старых друзей, истинных друзей. Все они до поры до времени.
Стёпка паспорт обещал, а когда нужно было, тогда ни Сеньки ни Стёпки не нашел. Избежали нарочно встречи со мной, черти.
В деревню уехать- каждый встречный может бросить упреки: «ага, мол у Колчака демократом был, а когда нужно эту демократию защищать тебя не стало – удрал». Ушел к ребятам в роту. Что будет дальше, а пока заживу хорошо. И лошадь седловая и всякая дрянь. Гуляй Митька пока…
11 января утро. Рано.
Быстро же я отгулял. Вчера ещё успел верхом съездить к дяде в город и кажется последний раз гарцевал на лошади.
Вечером принесли приказ о разоружении нашего полка и сдаче всего имущества за исключением 1 пары белья и верхнего платья и полковой цейхгауз. Сегодня будут выданы всем стрелкам документы и кто куда. На все четыре стороны. Перед роспуском все пойдут на Митинг. Хотят видимо добровольцами призвать вновь сформировавшуюся бригаду. А нам как мы есть ни на йоту не верят, хотя мы и повстанцы.
Весь командный состав остается пока на месте, а после окончательной ликвидации части загонят, говорят, всех в городок, в лагерь военнопленных и бог их знает, что там ещё станут с нами делать. На кол сажать кругом лагеря, по тылу, или вешать. Словом, там за лагерем хорошего не видно. Дальше в лес – больше дров.
Вчера весь вечер шутили, дурили с своими хорошенькими хозяйками Зиной и Валей, а ночь не спалось, черные думы, кошмарные сны о предстоящих переживаниях не идут из головы. Опять тот же вопрос ветает: что то будет, что то будет.
Января
Вчера поздно ночью из штаба полка получил бумажку, с которой я и со мною 34 молодцев завтра чем свет должны явиться в распоряжение комиссара по сбору и ликвидации Колчаковского имущества Крутухе.
Я взял лошадь из роты и как старший поехал к Крутухе, захватив на всякий случай пары 2 белья, полотенец и мыло. Товарищ Крутуха принял меня очень любезно и объявил, что сегодня мы выступим с 3 тысячами людей по Иркутскому тракту.
«Прикажите своим молодцам словить хороших лошадей и седлать». Я вышел на двор. Перед моими глазами развернулась ужасающая картина. Обширный двор (казачий) был полон, нагнан лошадей, голодных, еле волочивших ноги.
Бедные животные шатались из угла в угол, грызли стены, падали, их топтали другие и тоже заваливались и дохли. И их то гнать. Да как же! Но ведь очистить город то надо. Часа через два мы выехали.
Не успели из города выгнать хвост нашего табуна, как случилось нечто ужасное. Лошади не видев недели воды бросились на Енисей к прорубям и полыньям. Отогнать или восстановить какой либо порядок не было сил. Лошади давили друг друга и сваливались в воду. Скоро проруби и полыньи наполнились телами животных. Другие сошли на лед и попадали. Люди сбились с ног. Только к вечеру, оставив половину на реке, остальных погнали дальше. На намеченный станок (деревня в 18 верстах от города) где была заготовлена солома для корма и квартиры приехали часов в 11. Я простыл верхом, морозит, а в глазах всё мерещатся мучения бедных, ни в чём не повинных животных.
Господи! За что меня душат слёзы…
Буду бредить, начинается жар. Не заболеть бы. Эх ты… д.Кузнецова.
18 января С. Маганское.
Возн. В. Канск.у.
Так и есть. Видимо тиф. Лежу у крестьянина третий день.
Ребята оповестив соседние деревни раздают лошадей мужикам.
Вчера было особенно плохо. Думал ночью умру. Не смог сам перевернуться. Спасибо старику – хозяину. Он помогал. Всю ночь ходил за мной.
Жар. Во рту сохнет, тепло как в огне горит, а в глазах всё лошади….
А днем надо писать расписки, расписки без конца мужикам взявших лошадей.
4 февраля г.Красноярск
Две недели, как приехав от Ванюшки Терентьева, где лежал неделю, болтаюсь у дяди. Было три ещё сильных приступа, но благодаря уходу Раи (сестра из госпиталя) я кой как перенес и начинаю ходить хотя чувствую себя очень слабо. Силы нет, похудал до неузнаваемости.
Похороны тетки, горе дяди, неутешное горе этого обиженного жизнью человека, бесприютность девчат, доконали меня окончательно. Малокровие развивается с каждым днем. Доктор велит ехать в деревню, где и питание и покой будет в моем распоряжении. Через Рудольфа удалось достать документ отпускной и я, счастливый, еду завтра к маме в свой Айтат.
Где полк не знаю. Кажется расформирован по разным командам. Не знаю и о судьбе ребят. Война на востоке разгорается. Чехи и остатки Колч. Армии странно сопротивляются, где-то за Канском. Здесь понемногу всё прибирают к рукам.
2-15 февраля д.Айтат
Добрался наконец и снова в своем родном Айтате. Мама несказанно рада и не знает что мне приготовить поесть из молока, т.к. я кроме молочного ничего есть не могу. Соседи так же ежедневно приходят «заведать». Особенно Андрей Васильевич Кисилёв, друг покойного отца. Придет со своей неизменной молькой и окутав себя облаком дыма рассказывает из своей с отцом, охотничьей жизни и нескончаемый приключений из военной 7 лет. Службы. Местные власти оставляют меня, несмотря на мое 5 дневное пребывание здесь, оставляют в покое. Что будет дальше.
Февраля.
Субб. масл. нед.
Тихо, грустно порой, от этой монастырской тишины. Время убиваю в работе или чтении привезенных от Любы книг. Не хочется и видеть никого и говорить не скем нет желания. Не даром же муж Ольги Александровны вчера назвал меня флегматиком. Может быть и так,- ответил я. Жизнь сделала таким. Вы ведь не пережили того.
Разговор вышел какой то злой, как с моей так и с его стороны.
А вечером Ольга Алек. зашла ко мне в амбар и взяв честное слово порвать, подала записку, в которой она же просит меня не с чем не обращаться к ней в присутствии мужа и не бывать у ней. Вот тебе раз,-думаю я. Она уж скрылась.
Хотел (…) и объясниться с ним, да ну его ко всем чертям дурака. Надоели уже мне эти ревности мужей. Словно я красавец какой. Правда, говорят, болезнь меня сделала очень интересным, но не значит же, что за мной побежит каждая замужняя женщина. Ну и глупы же все эти молодожены.
Дядя очень плох. Вчера получили телеграмму, а ночью же Яша уехал к нему. Заедет за Любой. Надо не умер бедняга.
Масленка скучна. Эх хоть бы Яшка приехал, вспомнить прошлые маслянки.
Февраля
День мой явки на учет в управление Военкомата.
Дня четыре тому назад получил из волости объявление в котором черным по красному было написано что весь командный состав в скопках «бывшие офицеры» как проживающие в городе, так и в уезде, как служащие в армии так и проживающие вроде мня должны в трехдневный срок явиться на учет. Всё что я прочел довольно равнодушно, но когда мне, сегодня сказали. Что Муртинский военком Ал. Ковригин он же мой старый враг, спрашивал выехал ли я из Айтата на учет,- меня немного покоробило: ведь он может арестовать меня, хотя я и уволен «до выздоровления».
Придется ребят дождать из города, да собираться опять куда то, за чем то.
Марта.
Вчера полубольной брат вернулся из Красноярска и привез несколько писем. Привез и от Орлика и от Яшки и Любы, этих трех лиц не забывших меня и готовых во всем пособить мне. Это уже я знаю – чувствую. Их письма оживили и успокоили несколько мою неврозность. Вчера поехал в Мурту и зарегистрировался.
В числе вопросов на большом листе, - где служил, когда поступил и т.д. был вопрос, признаю ли я советскую власть? Я написал «сочувствую». Дал свой адрес. Этот лист вроде анкеты, отправят в Красноярск, а от туда уж не знаю, что мне скажут. Да черт с ними. Хуже не будет, что было уж.
Дни проходят в работе по хозяйству незаметно, некогда и почитать, то ягнят накормить, то коров, то лошадей. А вечера почти все проходят на собраниях моих односельчан.
Нет дня, что бы Ефим, здоровенный дядя, с такой же дубиной в руках от собак осаждавших его по улице не кричал шагая улицей «на сход, эй Петро Павлинович – на сход иди, прочитай там». Иду, читаю и пишу безконечные ответы на бесконечные требования овса, муки и сена на нужды армии Красной. Гнутся, пыхтят, крехтят мужики, да везут.
На днях наблюдал характерный случай, лишний раз доказывающий отсталость и сохранившееся от татар видимо, грубое отношение к женщине моих сородичей.
У нас в деревне уже три недели как поселился отряд солдат с лошадьми. Красивые, чистые, бойкие ребята сразу заняли первое место у наших красавиц. Начались ссоры и раздоры с нашей молодежью. Но это ещё обыкновенная история. Наступил день отъезда «Красных молодцев». Легкомысленные девахи собрались тоже. Уход одной дома открыли и найдя её у солдата взяли и предварительно избив до полусмерти повели по деревне. Толпа человек в сто следовала позади, сопровождая беднягу боем в заслонку, гиканьем и воем.
Этот ужасный концерт услышал я и вышел. Несчастную жертву кулаками подгонял сзади, а она заливаясь слезами ловилась за шинель уходящего солдата и кричала: «Миша, Миша заступись, заступись, убьют и толпа неистовствовала.
Марта
Быстро неудержимо летит время. Промелькнет неделя в работе и не видишь как. А работы хватает,- хлопотливо- торопной работы. То коров кормить, то лошадей, то ягнят, то телят напоишь. Встанешь в 4 часа и до 4 всё ходишь. Скорей бы Яков поправился или дядя приехал. На Митю плохая надежда; уж больно ослаб.
Последние две ночи и я не смыкал глаз хожу за ним. Мама бранится. Лишняя забота, на уход. А куда его денешь. Ещё совсем недавно, я лежал в Моганске и Ванюшки так же, у совершенно чуждых мне людей. Ведь ходили же они за мной.
Апреля.
Ну, Слава Всевышнему самую тяжелую и нудную работу кончили: измолотили весь хлеб. Уж и поработал же я эту неделю. Измаялся вконец. Грудь от пыли, ноги, руки – всё болит как никогда ещё. А работу и без этого по горло по хозяйству. Но это уж легче, хотя и хлопотливей. Брат слег. Окончательно, тоже что и с Мишей; бредит и днем и ночью. Замотали и меня и маму. Дядя не едет - всё ещё не поправился. Любу бы надо поправедать, тоже заболела тифом бедняга. А всё дядюшка наделил и Якова и Любу и меня. Уезжая в Канский уезд с лошадьми тогда, я заехал попрощаться с ними. Поговорили, посидели на у кровати тёти. Прощаясь я поцеловал и тётю. Поцеловал и подумал: вот и я теперь заразился тифом и заболею. А Анисья Степановна уж очень больна была. Заболел в ту же ночь, проехав 15 верст.
Апреля.
Боже ты мой милосердный! Неужели умер дядя, неужели убит Георгий? А говорят что это так. Приехал сослуживец брата и говорит, что знает, где и похоронен он. Мама извелась вконец. Не легко и мне, вместо предполагаемого отдыха, здесь, в деревне, в душе тоже страдания за своих близких и за себя. Заклейменный печатью офицера, я изгнан даже из среды своих мужиков. Я «буржуазия, я кулак, я колчаковской наймит, я офицер». Мне нельзя высказать своего мнения на собрании по тому или другому делу, я даже присутствовать на собрании не имею права.
Мало этого за мной следят, меня хотят в чем либо замешать, что бы арестовать и отправить отсюда. Вчера арестовали Ольгу Александровну за то, что она в споре с кем то по дороге из Красноярска, прямо сказала свое мнение о существующей власти. Сегодня, говорят отправили из Мурты в тюрьму. Муж её тоже уехал за ней следом. Школа осиротела. Книги ребятишкам меняю пока, но…
Очередь об аресте висит над головой и чувствуется её близость с каждым днем, хотя и не за что. Эх ты доля злая.
Айтат.
Как много прошло времени, больше месяца как я не заглядывал в свой дневник. Хорош же дневник нечего сказать! Хотя что и писать то было, так однообразно, тихо проходит жизнь. Работаю с утра до ночи ни о чём ни мечтая, ни чего не жалея. От грубой тяжелой работы погрубел и я как физически так и душевно. Руки грязные, мозолистые, грубые, физика загорелая, красная, ясно говорившая о моём здоровье, но всегда грустная, пережившая немало, молчаливая. Я ушел в себя, я одинок, но я счастлив, что меня пока оставили на свободе. Ведь всех арестовали уж, а я