Итак, Адзэти-но дайнагон отдал дочь в Весенние покои, и скоро дошел до него слух, что она заняла там не последнее место. Госпожа Северных покоев: «Нельзя оставлять без присмотра совсем еще неопытную девицу», – рассудив, тоже переехала во Дворец и сосредоточила на Ооикими все свои попечения.
В доме Адзэти-но дайнагона стало тоскливо. Нака-но кими скучала по старшей сестре, с которой ранее не разлучалась.
Дочь принца Хёбукё никогда не стремилась держаться в отдалении от своих сводных сестер. Девушки часто проводили вместе ночи, вместе обучались разным искусствам, вместе предавались всевозможным забавам. Причем дочери Адзэти-но дайнагона привыкли почитать дочь принца своей наставницей. Девушка отличалась необычайной, можно сказать, болезненной застенчивостью и даже матери редко показывала свое лицо. Вместе с тем замкнутой ее назвать тоже было нельзя. Напротив, в характере ее было немало привлекательного – словом, она скорее превосходила своих сестер, нежели в чем-то уступала им.
Чувствуя себя виноватой перед падчерицей за ту поспешность, с какой он устраивал дела родных дочерей, Адзэти-но дайнагон как-то предложил супруге:
– Постарайтесь сговорить вашу дочь с каким-нибудь достойным человеком, я сделаю для нее все, что сделал бы для собственной дочери.
– Похоже, что она еще не задумывается о таких вещах, – плача, ответила мать. – Если мы будем настаивать, это скорее огорчит ее, чем обрадует. Пусть будет так, как ей определено судьбой. Пока я жива, она ни в чем не будет нуждаться. Но вот когда меня не станет… Ах, как сжимается мое сердце при одной мысли о том, что ждет ее в будущем! Возможно, она отречется от мира и таким образом ей удастся избежать насмешек и оскорблений.
Вместе с тем она так превозносила достоинства дочери, что возбудила невольное любопытство в душе Адзэти-но дайнагона. Он заботился о дочери принца совершенно так же, как и о родных своих дочерях, и ему вдруг стало обидно, что она прячется от него. Он беспрестанно заходил в ее покои – должна же она когда-нибудь показаться? – но ему не удалось увидеть даже краешка ее платья.
– Меня обижает ваше недоверие, – сказал он однажды, усевшись перед занавесями. – Госпожи нет дома, и я почитаю своим долгом навещать вас вместо нее.
Она что-то тихо ответила, и такое благородство звучало в ее мелодичном голосе, что Адзэти-но дайнагон был совершенно очарован.
Он всегда гордился своими дочерьми, полагая, что мало кто может сравниться с ними. Но до дочери принца им было далеко. Да, потому-то и бывает так трудно выдвинуться, когда попадаешь на службу во Дворец. Каждый считает, что красивее его дочери нет, но всегда находится особа, которая оказывается еще прекраснее. И Адзэти-но дайнагону страстно захотелось увидеть девушку.
– В последнее время я был слишком занят, – сказал он, – и давно не имел удовольствия слышать вашу игру на бива. Обитательница Западных покоев очень увлекается сейчас этим инструментом. Судя по всему, она уверена, что ей удастся овладеть им, но, к сожалению, игра на бива способна услаждать слух лишь тогда, когда исполнение совершенно. Не согласитесь ли вы позаниматься с ней? Сам я никогда ничему не учился, но в далекие времена моей молодости, когда музыка была в таком почете, мне приходилось иногда принимать участие в музицированиях, поэтому совсем несведущим меня не назовешь. Во всяком случае, я всегда могу отличить хорошую игру от посредственной. Вы стараетесь играть так, чтобы вас никто не слышал, но звуки бива, которые время от времени доносятся до моего слуха, невольно напоминают мне о прошлом. Из ныне живущих музыкантов я отдаю предпочтение Левому министру, который унаследовал мастерство покойного господина с Шестой линии. Тюнагон и принц Хёбукё тоже ни в чем не уступают древним. Оба они люди исключительной судьбы и необыкновенных дарований, к тому же и тот и другой имеют особую склонность к музыке. Все же позволю себе заметить, что до Левого министра им далеко. Я бы сказал, что их игре недостает уверенности. А вот вы играете не хуже самого министра. Обычно главным условием хорошей игры на бива считается легкость и плавность движений левой руки, но разве менее важна правая рука – ведь перемещение подставок тоже влечет за собой изменение окраски звучания, а женщины умеют делать это особенно тонко и изящно. Может быть, вы все-таки согласитесь сыграть мне? Эй, кто там, принесите бива…
Присутствие Адзэти-но дайнагона, судя по всему, не стесняло прислужниц. Только одна из них, молодая дама, видимо довольно высокого ранга, своевольно спряталась в глубине покоев, не желая, чтобы он видел ее лицо.
– Вот уж не ожидал, что даже ваши дамы будут так дурно обращаться со мной! – рассердился Адзэти-но дайнагон.
Тут вошел молодой господин, который собирался ехать во Дворец и хотел проститься с отцом. Он был в носи, с распущенными по плечам волосами, что шло ему гораздо больше, чем официальная прическа «мидзура». Адзэти-но дайнагон передал сыну послание для своей старшей дочери, живущей теперь во дворце Живописных видов, Рэйкэйдэн.
– Скажи, что сам я сегодня приехать не смогу, потому что не совсем здоров, – сказал он и, улыбнувшись, добавил:
– Сыграй мне что-нибудь на флейте. Возможно, очень скоро тебе придется играть перед Государем. А ты, как это ни печально, до сих пор не обрел уверенности.
Он попросил сына сыграть мелодию в тональности «содзё», и мальчик справился с ней превосходно.
– Как видите, он делает успехи, – отнесся Адзэти-но дайнагон к дочери принца. – И не потому ли, что часто играет вместе с вами?
– А теперь ваша очередь, – настаивал он, и девушка, с трудом преодолев смущение, начала, вторя флейте, тихонько перебирать струны. Адзэти-но дайнагон насвистывал чисто и звонко.
У восточной стрехи, источая чудесное благоухание, цвела красная слива. Взглянув на нее, Адзэти-но дайнагон сказал:
– Как хороша эта слива! Отнеси ветку принцу Хёбукё, он, кажется, будет сегодня во Дворце. Ибо «коль не ему…» (262). Когда-то я прислуживал его деду, тому, которого называли Блистательным Гэндзи. Он имел тогда звание дайсё и был в самом расцвете молодости. Люди восхищаются принцем Хёбукё, Гэн-тюнагоном, и недаром, ибо они истинно достойны восхищения, но до Гэндзи им далеко! Впрочем, наверное, я слишком пристрастен и просто привык считать его несравненным… О нем тоскуют даже совершенно чужие ему люди, а уж близкие… Немудрено представить себе, как сетуют они на собственное долголетие…
Задумавшись, Адзэти-но дайнагон тяжело вздохнул, и слезы заблестели у него на глазах. Словно не в силах противиться сердечному порыву, он велел сыну сорвать ветку и немедля отправляться во Дворец.
– Впрочем, что толку говорить теперь об этом! Принц Хёбукё – единственный человек, в облике которого можно отыскать дорогие сердцу черты умершего. Когда ушел из мира Будда, некоторые ученики его, увидав сияние, исходившее от Ананды, подумали: уж не появился ли он снова? Так почему же и нам не обратиться к тому, в ком мы, блуждающие во мраке, видим единственный источник света?
«Ветер повсюду
Спешит разнести аромат
Цветущей сливы.
Так неужели в наш сад
Не залетит соловей?» —
написал он совсем как в дни своей молодости на листке алой бумаги и, подложив красивую оберточную бумагу, которая нашлась у мальчика, свернул письмо, как полагается, и вручил сыну. Тот же, по-детски радуясь возможности угодить принцу, поспешил во Дворец.
Он увидел принца Хёбукё, когда тот выходил из покоев Государыни. Вокруг толпились придворные, но принц сразу заметил мальчика и спросил его:
– Почему ты вчера так рано ушел? И давно ли ты здесь?
– О, я был так огорчен тем, что вчера мне пришлось уйти. Зато сегодня постарался прийти пораньше, ибо мне сказали, что вы изволили остаться.
Мальчик говорил еще совсем по-детски, но довольно бойко.
– Но ты можешь навещать меня и на Второй линии, там даже спокойнее, – сказал принц. – У меня часто запросто собираются молодые люди…
Видя, что принц беседует с сыном Адзэти-но дайнагона, придворные разошлись кто куда, не желая мешать им. В покоях стало тихо.
– Похоже, что принц Весенних покоев решил дать тебе немного отдохнуть, – говорит принц Хёбукё. – Ведь раньше он не отпускал тебя ни на шаг. Наверное, теперь им завладела твоя сестра и ему не до тебя.
– О, я даже рад. Вот если бы на его месте были вы… – И не договорив, мальчик замолкает.
– На меня-то твои сестры и глядеть не хотят, – вздыхает принц. – Что ж, возможно, они и правы. И все же обидно. Я слышал, у вас в восточных покоях живет особа, принадлежащая к тому же роду, что и я, не поговоришь ли ты с ней потихоньку, может, она согласится выслушать меня?
Тут мальчик вручает ему ветку сливы, и, улыбнувшись, принц говорит:
– Жаль, что я не получил этого письма до того, как начал высказывать тебе свои обиды.
Он долго читал и перечитывал письмо. Цветы же были так пышны, так нежны и благоуханны…
– Считается, что белые сливы душистее, а красные ярче… (377) – говорит принц. – Но эти цветы едва ли не благоуханнее белых.
Он всегда отдавал предпочтение цветам красной сливы, так что Адзэти-но дайнагону удалось угодить ему.
– Сегодня ночью ты, кажется, прислуживаешь в Весенних покоях? Думаю, что тебе вполне можно остаться здесь, – говорит принц, и мальчик остается с ним. От платья принца исходит такой аромат, что ему позавидовали бы любые цветы. Принц укладывает мальчика рядом с собой, и тот чувствует себя бесконечно счастливым. Необыкновенная нежность к принцу переполняет его юное сердце.
– А отчего хозяйка этих цветов не переехала в Весенние покои?
– Не знаю. Я слышал, как отец говорил, что отдаст предпочтение тому, «кто оценить сумеет…» (138).
Принц и ранее предполагал, что Адзэти-но дайнагон не прочь породниться с ним, и в полученной сегодня песне нашел тому подтверждение, но сам он помышлял о другой, а потому уклонился от определенного ответа.
На следующее утро, когда юноша уходил из Дворца, принц как бы невзначай произнес:
– Когда бы меня
Ароматы цветов пленяли,
Стал бы я медлить?
Нет, поспешил бы тотчас
На зов весеннего ветра.
Надеюсь, что впредь ты не станешь слушать старших, а постараешься сам потихоньку… – добавил он, и мальчик проникся еще большим почтением и нежностью к обитательнице Восточных покоев.
Дочерей Адзэти-но дайнагона он видел довольно часто и привык к ним – «сестры как сестры…», а дочь принца почитал верхом совершенства и мечтал, что ей удастся занять достойное место в мире. Даже глядя на свою старшую сестру, благоденствующую в Весенних покоях, мальчик не столько радовался за нее, сколько досадовал, что ей повезло больше, чем младшей. «Вот если бы судьба соединила ее с принцем Хёбукё!» – думал он, а тут вдруг и подвернулся счастливый случай со сливовой веткой.
Поскольку песню, сложенную принцем, можно было считать ответом, он передал ее отцу.
– Не очень-то обнадеживающий ответ, – недовольно сказал тот. – Разве не забавно, что, сообщаясь с Левым министром или со мной, принц всегда старается казаться образцом благонравия и основательности, очевидно зная, что мы не одобряем его легкомысленных наклонностей? Но вряд ли такая степенность к лицу человеку, которого весь мир знает как неисправимого ветреника.
На этот раз Адзэти-но дайнагон велел передать принцу следующее:
«Стоит лишь раз
Твоему рукаву благовонному
Коснуться цветов,
И о них по миру пойдет
Громкая слава…
Простите мне мою дерзость…»
Судя по всему, он не шутил.
«Неужели он действительно задумал сговорить меня с ней?» – удивился принц, и сердце его забилось от волнения, хотя, казалось бы…
«Если в саду
Я задержусь, плененный
Ароматом чудесным,
Люди меня осудят
За чрезмерную склонность к цветам…»
Несомненно, столь уклончивый ответ огорчил Адзэти-но дайнагона.
Тем временем из Дворца возвратилась госпожа Северных покоев и, рассказывая супругу о том, что нового там произошло, сказала между прочим:
– Наш молодой господин как-то на днях оставался на ночь во Дворце, и, когда утром зашел ко мне проститься, его одежды так чудесно благоухали, что все обратили на это внимание. И представьте себе, наш принц сразу же изволил догадаться, в чем дело… «Он был у принца Хёбукё, – сказал он. – Вот почему он все реже заходит ко мне». Ну не трогательно ли? Может быть, вы написали принцу письмо? Хотя вроде бы не похоже…
Да, так оно и было, – ответил Адзэти-но дайнагон. – У ваших покоев расцвела необычайной красоты слива, а мне ведь хорошо известно, что это любимые цветы принца Хёбукё. Вот я и послал ему ветку. Что касается благовоний, которые употребляет принц, то им истинно нет равных. Даже дамы, которым по роду службы приходится быть у всех на виду, не умеют так окуривать свое платье. Единственный достойный соперник принца – Гэн-тюнагон, но тот таков от рождения, особой склонности к ароматам он не обнаруживает. И за какие заслуги в прошедшей жизни отмечен он этим необыкновенным свойством? Воистину все цветы хороши, но можно ли не восхищаться сливой, которую природа наделила столь редким даром? Видно, все дело в корнях. И недаром принц Хёбукё хвалил нашу сливу. Она в самом деле прекрасна.
Право же, цветы сослужили Адзэти-но дайнагону неплохую службу, позволив заговорить о принце.
Обитательница Восточных покоев уже достигла совершенного возраста и имела возможность ознакомиться с жизнью и приобрести некоторый опыт в мирских делах, однако она по-прежнему не обнаруживала желания связывать себя с кем-то брачными узами.
Людям свойственно тянуться к сильным, очевидно, поэтому они, имея в виду растущее влияние Адзэти-но дайнагона, отдавали предпочтение его родным дочерям, и у тех не было недостатка в самых выгодных предложениях. Жизнь их сводной сестры была более тихой и уединенной. Однако принц Хёбукё, укрепившись в мысли, что только она достойна стать его супругой, всерьез размышлял над тем, каким образом… Приблизив к себе ее младшего брата, он тайком передавал ей письма. Между тем Адзэти-но дайнагон, у которого были совершенно иные намерения, по-прежнему тешил себя надеждой, а пока наблюдал за принцем, готовый откликнуться на его предложение, как только оно будет наконец высказано.
– Разве не жаль, – сетовала госпожа Северных покоев, – что принц, противясь желанию Адзэти-но дайнагона, лишь попусту растрачивает слова, обращая их к той, которая и не помышляет о нем?
Однако принц, которого самолюбие было уязвлено молчанием девушки, судя по всему, не собирался идти на уступки.
«Стоит ли упорствовать? – думала иногда супруга Адзэти-но дайнагона. – Принца ждет блестящее будущее, лучшего зятя и желать невозможно».
Вместе с тем принц был слишком непостоянен в своих привязанностях, тайные узы связывали его со многими столичными домами. Поговаривали, что он не на шутку увлечен дочерью Восьмого принца и часто наведывается к ней…[135]Разве можно было на него полагаться? Немудрено, что сама девушка и мысли не допускала… Только мать время от времени тайком отвечала ему, полагая, что столь важная особа вправе рассчитывать хотя бы на простую учтивость.
Бамбуковая река
Основные персонажи
Бывший Великий министр (Хигэкуро) – супруг Тамакадзура
Найси-но ками, Бывшая найси-но ками (Тамакадзура), 47—56 лет, – дочь Югао и То-но Тюдзё, приемная дочь Гэндзи, супруга Хигэкуро
Государыня из дворца Рэйдзэй (Акиконому), 52—61 год, – дочь Рокудзё-но миясудокоро, приемная дочь Гэндзи, супруга имп. Рэйдзэй
Правый (затем Левый) министр, Югири, 40—49 лет, – сын Гэндзи и Аои
Государыня-супруга (имп-ца Акаси) – дочь Гэндзи и госпожи Акаси
Государь Рэйдзэй – сын Фудзицубо и Гэндзи (официально имп. Кирицубо)
Куродо-но сёсё, Тюдзё Третьего ранга, Сайсё-но тюдзё, – сын Югири
Госпожа с Третьей линии (Кумои-но кари) – супруга Югири
Дзидзю Четвертого ранга, Тюнагон (Каору), 14—23 года, – сын Третьей принцессы и Касиваги (официально Гэндзи)