Она покинула палубу и отправилась наверх по снастям, якобы для того, чтобы проверить насчет погони. На самом деле ей хотелось провести некоторое время в одиночестве и тишине. Пока до греха не дошло. Прошлый раз, когда ей случилось впасть в подобный же гнев, тому причиной был Кайл. Но чтобы Брэшен – Брэшен! – сумел точно так же ее оскорбить? Невозможно поверить…
Забравшись повыше, она прижалась лбом к натянутому, едва слышно гудящему, как струна, канату и закрыла глаза. До сего дня она полагала, будто Брэшен ее уважал. Более того – она имела основания думать, что была не вполне безразлична ему.
И вот вам пожалуйста.
Особенно здорово все выглядело на фоне того, как тщательно она избегала любого сближения с ним, избегала даже ценой насилия над собственным чувством, – все ради того, чтобы доказать, какая она сильная и независимая. И конечно, ради поддержания дисциплины на корабле. А он? Неужели он видел в ней всего лишь игрушку? Забаву, которую он со спокойной душой отодвинул в сторонку, дорвавшись до капитанства?
Она чувствовала, что осталась ни с чем. У нее отняли право по-женски любить его… но не позволили взамен стать равным и уважаемым членом команды. Так кем же, позвольте спросить, она была для него? Кем? Или чем? Лишним багажом на борту? Источником нежеланного беспокойства?
Когда на них напали, он увидел в ней не боевого товарища, способного прийти на выручку, – нет, она была, скорее, помехой, ведь он разрывался между обязанностью защитить свой корабль и необходимостью оберегать эту дуру.
Альтия начала спускаться. Потом соскочила на палубу. Где-то глубоко внутри звучал тихий голосок сомнения, утверждавший, что она судила не вполне справедливо. Но большая часть рассудка, еще взбудораженная после пиратского нападения, слушать этот голосок не желала. Что-то переменилось в ней после того, как она оказалась лицом к лицу с вооруженными мужчинами, жаждавшими ее крови. Удачный и вся ее прежняя жизнь, все, что было в той жизни незыблемого, святого и благородного, отодвинулось в непомерную даль. На смену ей пришла совсем иная реальность. И если она собиралась выживать в этом мире, ей следовало быть по-настоящему сильной и уверенной в себе, а не слабым созданием, ищущим опоры и защиты.
|
|
На этом ее внутренний монолог вдруг прекратился; она неожиданно напоролась на правду. Так вот, стало быть, почему она так жгуче обозлилась на Брэшена. Не все ли равно, перед кем он выставил напоказ ее слабость! Главное, что он раскрыл глаза ей самой. И все. И прости-прощай с таким трудом нажитая уверенность в себе. Все ее отчаянное мужество, все ее упорное стремление трудиться и драться так, словно не было физической разницы между нею и мужчинами, – все это растаяло, как весенний снежок. Ведь даже и того пленника она не сама свалила. Его шарахнул по голове Лоп. Полудурок Лоп. Даже от него, при всей его глупости, было больше пользы в бою. Только потому, что в отличие от нее здоровяком родился.
Наверное, Альтия долго еще занималась бы самоедством, но тут к ней подошла Йек. Она широко улыбалась, на щеках горел румянец: битва славно раззадорила северянку.
– Тебя кэп зовет, – сказала она. – Что-то насчет пленника.
Альтия поймала себя на том, что избегает смотреть ей в глаза. В этот миг она все готова была отдать, только чтобы поменяться с Йек силой и статью.
|
|
– Пленник? – растерянно спросила она. – Я почему-то думала, их у нас несколько.
Йек помотала головой.
– Заставь дурака богу молиться, он и лоб расшибет, – сказала она. – Тот малый, которого приласкал Лоп, так и не очухался. Выпучил, знаешь ли, глаза, подергался немножко – и помер. Жалко, право слово! Какой-никакой, а все-таки предводитель. Вел одну из абордажных команд. Если кто и мог рассказать нам что-нибудь ценное, так именно он. Лавой пытался схватить кое-кого, но они попрыгали за борт. Двое смогли выскочить, одного грохнули на палубе, но один еще жив. Вот его-то капитан и собрался допросить. Он хочет, чтобы ты там тоже была.
– Иду, – заторопилась Альтия. – А как ты?
– Особо повеселиться не пришлось, – хмыкнула Йек. – Кэп меня, понимаешь, приставил оружие раздавать. Наверное, понял, что у меня в отличие от многих крыша не съехала. Вот и не довелось как следует сабелькой помахать.
– Может, в следующий раз повезет, – суховато пообещала ей Альтия. Воительница недоуменно уставилась на нее, пытаясь понять, что она сказала не так, но Альтия лишь спросила: – Куда идти-то? К капитану в каюту?
– Нет. На бак.
– Так там же изваяние! – вырвалось у Альтии. – Каким местом он думает?
Йек нечего было на это ответить, да Альтия ответа и не ждала. Она бегом устремилась на бак, чтобы самой посмотреть, что там к чему. Поднявшись по трапу, она, к вящему своему неудовольствию, убедилась, что кругом пленного собрались Брэшен, Янтарь и Лавой. Новая обида окатила ее. Значит, Брэшен перво-наперво послал за теми другими, а о ней вспомнил в самый последний момент? Она постаралась задавить в себе ревность и гнев, но это оказалось не так-то легко.
|
|
Она молча пересекла палубу и присоединилась к собравшимся.
Пленный пират оказался совсем молодым парнем. В драке его чуть не задушили и наставили изрядно синяков, но серьезных ран он, похоже, не получил. Его щеки украшало несколько рабских татуировок, а туго повязанный пиратский платок не мог укротить густых каштановых вихров. Во взгляде ореховых глаз мешались дерзость и страх. Он сидел на палубе со связанными руками, ноги были в цепях. Брэшен нависал над ним спереди, Лавой стоял за плечом. Янтарь держалась чуть поодаль, губы у нее были плотно сжаты. Происходившее ей очень не нравилось, и она этого не скрывала. С главной палубы на бак заглядывали любопытные матросы. Всем было интересно, как пойдет дело с допросом. Среди зевак Альтия увидела Клефа. Она грозно зыркнула на него, желая прогнать, но юнга широко распахнутыми глазами смотрел на пирата и ее взгляда даже не заметил.
А еще там стояли двое матросов из числа татуированных. Они смотрели холодно и отрешенно. Их лица не отражали никаких чувств.
– Расскажи нам, что тебе известно о Кенните, – услышала Альтия ровный голос Брэшена. Ровный-то ровный, но повторял он это явно уже не в первый раз.
Сидевший на палубе пират упрямо смотрел перед собой. Отвечать он не собирался.
– Дай я с ним пошепчусь, кэп, – взмолился Лавой.
Брэшен не стал возражать. Здоровяк-старпом тут же присел на корточки подле пленника, без особых церемоний взял его за волосы и вынудил на себя посмотреть.
– Я с тобой цацкаться не буду, приятель, – проворчал Лавой. Он улыбался, но улыбка была хуже любого оскала. – Ты можешь быть паинькой и переговорить с нами. А можешь прямо сейчас за борт улететь. Ну? Тебе выбирать!
Пират наконец нарушил молчание:
– Вы меня все равно за борт выбросите!
Говоря так, он едва не сорвался на всхлип, и Альтия вдруг увидела перед собой сущего пацана. У старпома, однако, его ответ жалости не вызвал, скорее, наоборот.
– А раз все равно, – сказал он, – так давай говори. Никто из ваших не услышит и не узнает, так что стыдиться тебе нечего. Будешь хорошо себя вести – и я, так уж и быть, хорошенько тресну тебя по темечку, прежде чем топить за бортом. Ладно, ближе к делу. Где он сейчас, этот ваш Кеннит? Нам, собственно, ничего больше и знать-то не нужно. У тебя ведь его знак на платке, верно? Стало быть, знаешь, где его любимый причал!
Альтия не удержалась и метнула Брэшену вопрошающий взгляд. Как это – «ничего больше»? Что до нее, она хотела узнать намного, намного больше! И перво-наперво – уцелел ли кто-нибудь из команды «Проказницы»? Что вообще сталось с ее кораблем, все ли было с ним хорошо? Существовала ли надежда вернуть его за выкуп?
Брэшен не стал вмешиваться в допрос.
Пленник же отрицательно мотнул головой, и старпом дал ему затрещину. Не особенно сильную, по его меркам. Однако связанному пирату хватило, чтобы покатиться кувырком. Лавой не дал ему выправиться самостоятельно – опять схватил за вихры и силой усадил в прежнее положение.
– Что ты там говоришь, малый? – усмехнулся он. – Повтори, не расслышал!
– Ты что, хочешь его… – свирепея, начала было Альтия, но Брэшен пресек все разговоры кратким:
– Довольно!
Шагнув вперед, он встал прямо над пленником.
– Говори, – предложил он ему. – Расскажи нам то, о чем мы хотим знать. Может, тогда и умирать не придется.
Пират судорожно переводил дух.
– Можете меня как угодно замучить, а только Кеннита я вам не выдам! – бросил он с вызовом. И, резко дернув головой, высвободил свои волосы из старпомовой жмени.
– Если он уж так рвется на тот свет, я могу подсобить ему с этим, – неожиданно вмешался Совершенный. Его низкий голос прогудел до того зловеще, что у Альтии шевельнулись волосы на затылке. – Давай-ка его сюда, слышишь, Лавой! У меня он точно заговорит. А потом я скормлю его рыбам.
– Довольно! – повторила Альтия следом за Брэшеном.
Не спрашивая ни у кого разрешения, она приблизилась к пленнику и опустилась на корточки, чтобы их глаза оказались на одном уровне.
– Мне не нужно, чтобы ты предавал Кеннита, – начала она негромко.
– Эй, тебе-то тут какого… – возмутился было Лавой, но Брэшен встал на ее защиту:
– Остынь, Лавой. Альтия имеет право на это.
– Право имеет? – Разъяренный старпом, казалось, не верил собственным ушам.
– Имеет, – повторил Брэшен. – Так что заткнись – или проваливай с бака.
Лавой побагровел, но счел за благо повиноваться.
Альтия на них даже не оглянулась. Она смотрела и смотрела на пленника, пока наконец он не поднял голову. Их взгляды встретились.
– Расскажи мне о живом корабле, который захватил Кеннит. О Проказнице.
Некоторое время молодой пират неотрывно вглядывался в ее лицо. Постепенно у него даже губы начали белеть.
– Я знаю, кто ты такая! – сказал он. – У тебя лицо в точности как у мальчишки-жреца! Вы с ним, должно быть, двойняшки! – Пленник отвернулся и плюнул на палубу. – Значит, ты из семейки этих Хэвенов. Ничего я тебе не скажу!
– Я из старинной семьи Вестритов, а не из семейки гребаных Хэвенов, – презрительно отозвалась она. – И «Проказница» – наш фамильный корабль. Ты упомянул о моем племяннике, Уинтроу. Так, значит, он жив?
– Уинтроу? Да, вроде так его звали. – Глаза пленника зло блеснули. – И надеюсь, он уже сдох! Моя бы воля, я бы его точно убил! Да притом ме-едленно! Таким добреньким притворялся, вспоминать тошно. Ползал среди нас с ведерком морской воды и тряпкой туда-сюда по вонючему трюму, корчил своего в доску. А сам знай притворялся! Потому что он был сынок капитана, вот кто! Кое-кто из наших говорил, что нам следовало ему спасибо сказать, что он много сделал для нас; да мы и не вырвались бы на свободу, если б не он. А только я все одно думаю – не помогал он нам, а за нами шпионил! Будь оно не так, разве позволил бы он нам столько времени там валяться в цепях? А? Я тебя спрашиваю!
– Значит, ты был одним из рабов, которых перевозила «Проказница», – кивнула Альтия.
Дело, кажется, было сделано. Парень заговорил – причем сам, без всякого принуждения. И, сам того не подозревая, успел уже очень о многом ей рассказать.
– Да, я был рабом на вашем… как ты сказала? Фамильном судне! Да! – И он тряхнул головой, убирая волосы, попавшие в глаза. – Именно так. Может, скажешь, что не признаешь вот эту вашу… фамильную рабскую татуировку?
Альтия помимо воли вгляделась в роспись на его лице. Особой рабской татуировки в семье Вестритов отроду не водилось. Как и рабов. Одна из наколок на физиономии парня имела вид сжатого кулака. Альтия про себя решила, что такой символ Кайлу вполне подошел бы.
– У меня нет рабов, – сказала она. – И у моего отца никогда не было. В нашем роду считали рабство злом, которому не место на свете. Мы, Вестриты, никогда никого не клеймили. Это Кайл Хэвен причинил тебе зло, а моя семья ни в чем не повинна.
– Все ясно! Увертываешься! Точно как твой святоша племянничек! Уж он-то видел, как над нами изгаляются! Как вспомню хренова ублюдка Торка… Он являлся к нам в трюм по ночам и насиловал женщин прямо у нас на глазах! Одну так совсем насмерть убил! Она стала кричать, и он ей в рот тряпку засунул. Так и задохлась прямо под ним, пока он ее трахал. Встал, штаны поддернул и ушел, посмеиваясь, а ее оставил мертвой лежать! Она была прикована рядом со мной, всего через два человека. И мы на все это смотрели, а поделать ничего не могли! Утром пришли матросы, забрали ее и выкинули змеям за борт. – Пленник сузил глаза и пристально оглядел Альтию. – Это ты должна была бы там лежать враскорячку! В цепях и с тряпкой во рту! Моя бы воля, хоть один из вас обязательно бы через это прошел.
Альтия на мгновение даже прикрыла глаза. Картина, угодливо нарисованная воображением, была пугающе яркой. Янтарь, стоявшая у поручней, отвернулась и стала смотреть вдаль.
– Сбавь тон, ты, – хмуро посоветовал Брэшен. – Не то сам тебя за борт отправлю!
– Да пусть его, – отозвалась Альтия. – Я понимаю, отчего он так. Пусть говорит. – И вновь обратилась к пленнику: – Кайл Хэвен очень дурно обошелся с нашим семейным живым кораблем. Это я признаю. – Она скрестила взгляды с пиратом, глаза у них горели одинаково. – Вот поэтому я и хочу вернуть ее. И когда мне это удастся, никаких рабов на ней больше не будет. Вот и все. Посоветуй нам, где отыскать Кеннита. Мы хотим предложить ему за «Проказницу» выкуп. Больше нам ничего от него не нужно. Только корабль. И моряков из нашей команды, если кто-нибудь из них уцелел.
– Не очень-то много их, стервецов, осталось на свете! – ответил пират. Примирительные речи Альтии на него не слишком подействовали. Скорее, наоборот: мягкое обращение вызвало у него желание куснуть в ответ, да побольнее. – Бо́льшую часть мы перебили еще прежде, чем Кеннит успел на борт взойти! Я сам грохнул двоих, так-то вот! Эх, денек был, вспомнить приятно! Люди Кеннита все руки себе отмотали, кидая жмуриков змеям. А слышала бы ты, как визжал при этом корабль!
Он жадно смотрел Альтии прямо в лицо, искал знаки обиды и боли. Что ж, она и не пробовала притвориться бесчувственной. Она медленно опустилась на пятки. Следовало посмотреть правде в глаза. Да, она отрекалась от злодеяний Хэвена, но живой корабль, на котором он перевозил рабов, оставался членом ее семьи. Несчастных невольников купили на деньги ее семьи. И команда, заклепывавшая на них цепи, была командой ее отца. Альтия чувствовала за собой не то чтобы вину; вина была осознанием ее собственных прегрешений. То, что она ощущала сейчас, следовало, скорее, назвать тягостной и страшной ответственностью. Надо ей было остаться дома и биться с Кайлом до конца. Каков бы ни был этот самый конец. Надо было ей лечь костьми, но не допустить, чтобы «Проказница» ушла из Удачного ради столь грязного и бесчеловечного предприятия.
– Так где бы нам отыскать Кеннита?
Парень облизнул губы.
– Корабль, значит, возвернуть хочешь? А не получится. Кеннит твою «Проказницу» захватил, потому что так ему захотелось. Он пожелал ее, а она желает его, вот! Она сапоги ему облизала бы, если бы могла до них дотянуться. Он ее языком убалтывает, как дешевую шлюху, а она знай уши развешивает. Я сам слышал, как он разок ей сказки на ночь рассказывал. Про то, как им будет здорово и хорошо вместе пиратствовать. А она ахала и восторгалась! Ты что думаешь, она спит и видит, как бы вернуться к тебе? Размечтался! Не пойдет она назад, сколько ты ее ни упрашивай. Она у вас достаточно нахлебалась, когда ее невольничьим судном сделали. Теперь она носит флаг Кеннита, такой же, как у нас на корабле, и страшно этим гордится! – Пленник смотрел на Альтию, наслаждаясь эффектом своих слов. – Да, Проказница твоя чуть умом не рехнулась, когда в нее напихали рабов. Она была так благодарна Кенниту, когда он ее освободил! Не пойдет она обратно к тебе, помяни мое слово! Да и Кеннит выкупа за нее не возьмет. Уж больно она ему по сердцу пришлась. Он сам говорил, что всю жизнь мечтал прибарахлиться живым кораблем. И вот – довелось.
– Лжешь!!! – Жуткий рев Совершенного едва не снес Альтию с ног. – Ты, лживый мешок дерьма! Отдайте мне его! Отдайте! Я его заставлю правду сказать!
У Альтии голова пошла кругом, она медленно выпрямилась, только думая, как бы не упасть. Слова пленного пирата были сравнимы с хорошим ударом по уху, и вот Совершенный нанес почти такой же удар, наверное для равновесия. Все вместе пробудило в ней некий затаенный, глубоко запрятанный страх. Альтия ведь представляла себе, что Проказницу, должно быть, сильно изменило пережитое в плавании с грузом «живого товара». Но… чтобы настолько? Чтобы она обратилась против членов собственной семьи и стала биться против них, объединившись с кем-то другим?
Немыслимо. Хотя…
Ведь и сама Альтия пошла против своей семьи. А поводов для этого у нее было, прямо скажем, не в пример меньше.
Ее охватила кошмарная волна ревности, разочарования и чувства предательства. Вот так, должно быть, чувствует себя жена, застукавшая мужа с любовницей. Так чувствует себя мать, чья дочь заделалась проституткой. Да как могла Проказница на такое решиться? И как могла она, Альтия, так жестоко ее подвести? Что теперь будет с их прекрасной любимицей, поддавшейся дурному влиянию? Станут ли они когда-нибудь едины, как прежде? Испытают ли былое единение духа и сердца, летя с попутным ветром над морскими волнами?
Совершенный между тем продолжал бушевать. Он то сыпал невнятными проклятиями и угрозами, обращенными к пирату, то умолял отдать ему пленника на расправу, обещая вымучить из него всю как есть правду про подлеца Кеннита. Альтия, впрочем, едва его слышала. Брэшен осторожно взял ее под локоть.
– У тебя такой вид, как будто ты сейчас в обморок упадешь, – сказал он ей на ухо. – Ты можешь уйти сама, соблюдая достоинство? Чтобы команда не заподозрила?
Эти слова явились последней каплей. Альтия выдернула свой локоть из его рук.
– Не тронь меня, – прорычала она сквозь зубы. «Достоинство… достоинство…» – твердила она про себя. Но все, что ей удалось, – это сдержаться и не наорать на него, уподобившись скандальной торговке с рыбного рынка. Брэшен изумленно подался прочь, и она уловила тень гнева в его темных глазах.
Альтия выпрямилась и сжала кулаки, силясь удержать себя в руках.
А на самом деле – ударила ее нежданная мысль – силясь отстраниться, отъединиться от раскаленных чувств Совершенного.
Поняв это, она крутанулась обратно к носовому изваянию, к пленнику. Она чуть-чуть опоздала. Лавой уже сгреб пирата и прижал его к фальшборту. Что он собирался с ним сделать? Сразу выкинуть в воду или для начала морду расквасить? Одна скула у парня побагровела – значит Лавой успел уже по меньшей мере разок заехать ему. Лавой пытался замахнуться вдругорядь, но на его занесенной руке повисла Янтарь. Альтии даже показалось, что резчица внезапно сделалась выше ростом. И откуда у худенькой женщины взялось достаточно сил, чтобы удержать руку Лавоя? Да и выражение лица у нее было такое, что Лавой попросту окаменел. Нет, он не испугался. То, что он увидел в глазах Янтарь, загнало его на ступеньку дальше всякого страха.
И Альтия слишком поздно сообразила, что пленнику грозил вовсе не мордобой и не выкидывание за борт, а кое-что похуже. К нему вслепую тянулась лапища немыслимо извернувшегося Совершенного.
– Нет! – завопила Альтия, но деревянные пальцы уже сомкнулись на человеческом теле. Совершенный с легкостью выдернул пирата из рук Лавоя. Тот отчаянно закричал.
– Нет! Совершенный, остановись! – тщетно призывала Янтарь.
Но изваяние отвернулось от них, держа пленника перед собой. Совершенный нагнулся над ним, словно ребенок, собравшийся тайком съесть похищенный пряник. Он что-то грозно бубнил и тряс беднягу, как невесомую тряпичную куклу.
– Совершенный, пожалуйста, не надо! Остановись! – молила Янтарь.
– Корабль! – проревел Брэшен. – Немедленно верни этого человека на палубу!
В его голосе была необоримая сила приказа, перед которой склонился бы любой член команды. Но Совершенный и ухом не повел.
Альтия, словно очнувшись, обнаружила, что тоже стискивает пальцами поручни и кричит, свесившись вниз:
– Нет!
Корабль ничем не показал, что слышит ее.
Краем глаза Альтия заметила подле себя Лавоя. Его зубы блестели в странной судорожной гримасе, взгляд неестественно разгорелся. Совершенный поднес бьющегося пленника к самому своему лицу, и был миг кромешного ужаса, когда Альтии показалось, будто он вознамерился откусить ему голову. Вместо этого Совершенный вдруг замер, словно к чему-то прислушиваясь.
– Нет!!! – закричал он затем, срываясь на визг. – Кеннит никогда этого не говорил! Он никогда не хотел заполучить себе живой корабль! Ты врешь, врешь!
И он снова принялся трясти свою жертву. Альтия услышала, как трещат кости. Пленник стал кричать – дико, безумно. Совершенный размахнулся и метнул его прочь, далеко в сторону. Изломанное тело, кувыркаясь, пролетело по высокой дуге и звучно шлепнулось в море, сверкавшее под полуденным солнцем. Взлетели брызги… и все кончилось. Человек – или то, что от него осталось, – исчез в глубине, утащенный цепью на ногах.
Некоторое время Альтия лишь тупо смотрела на то место, где его поглотила вода. «Вот все и случилось, – стучало у нее в голове. – Совершенный снова убил…»
– Ох, корабль, корабль… – простонал рядом с ней Брэшен.
Совершенный повернулся и обратил к ним безглазое лицо. Он прижимал к груди стиснутые кулаки, словно пряча свое деяние. Когда он заговорил, его голос был голосом напуганного, но по-прежнему дерзкого мальчишки.
– Я заставил его все мне сказать… Делипай. Мы найдем Кеннита в Делипае. Ему всегда нравился Делипай. – Никто ни слова не ответил ему, и он усмехнулся. – Вы же этого хотели, ведь так? Вызнать, где Кеннит? Вот я вам и помог. Развязал ему язык.
– Верно, парень, – хрипло выговорил Лавой. Кажется, даже ему было не по себе после выходки Совершенного. Старпом покачал головой и добавил тихо, так, чтобы слышали только люди: – Вот уж не думал я, что он такой номер отмочит.
– Еще как думал! – угрюмо перебила Янтарь. Она смотрела на Лавоя, и сказать, что ее взгляд способен был испепелить, значило весьма приуменьшить. – Именно поэтому ты и поставил пленного так, чтобы Совершенный смог дотянуться. Чтобы он схватил его и убил. Ты хотел, чтобы он умер. Как умерли все прочие, кого могли взять живьем! – Янтарь неожиданно повернулась и обвела взглядом татуированных из свиты Лавоя, молчаливо наблюдавших за происходившим. – Вы тоже участвовали, – продолжала Янтарь. – Вы отлично знали, что́ на уме у вашего вожака, но остались стоять. Вот, значит, какие струнки он сумел в вас пробудить! Самые худшие, какие только могло в вас породить рабство! – И ее пылающий взгляд вновь обратился на старпома. – Лавой, ты чудовище! И я не только о том, что ты сделал с пленником! Ты и корабль хочешь превратить в монстра по своему образу и подобию!
Совершенный отвернулся так резко, словно пытался укрыться от сказанного Янтарь.
– Значит, вы там меня больше не любите, – проговорил он. – Ну и пожалуйста. Мне на вас начхать. Если вы только могли любить меня, пока я был слабым, так и оставьте свою любовь при себе, мне она не нужна. Без вас обойдусь.
Альтия в который уже раз содрогнулась. Этот самый корабль только что со зверской жестокостью убил человека. И буквально тут же надулся, как дитя малое. Да что ж он такое, в конце-то концов?
Янтарь ничего не ответила своему подопечному. Она лишь склонялась все ниже, пока не уткнулась лицом в ладони, лежавшие на фальшборте. Альтия не знала, была ли это молитва или просто молчаливая скорбь. Во всяком случае, Янтарь так сжала пальцами твердое диводрево, словно желала сама влиться в него.
– А что я такого сделал? – запоздало возмутился Лавой. Его самооправдание показалось Альтии каким-то трусливым. Вероятно, оттого, что он еще и все время оглядывался на своих татуированных. – Все видели, как это случилось. Я-то при чем? Корабль просто взял дело в свои руки… в прямом смысле и в переносном.
– Заткнись! – велел Брэшен. – Все помолчите немного!
Он обошел бак, заглядывая людям в лица. Все смотрели на капитана. Его глаза задержались на побелевшем лице Клефа. Юнга обеими ладонями прикрывал себе рот, в глазах стояли слезы.
Когда Брэшен заговорил снова, его голос был абсолютно бесстрастен.
– Курс на Делипай – и полный вперед. Во время нападения вы, ребята, вели себя безобразно. Так, что тошно было смотреть. Значит, будем упражняться до посинения, и не только нижние чины, но и начальствующие. Я хочу, чтобы каждый железно знал свои обязанности и свое место в бою. – Он еще раз обвел глазами столпившуюся команду, и Альтии показалось, что за этот день он успел постареть. Во всяком случае, таким измотанным она его еще не видала. Он повернулся к носовому изваянию. – Теперь что касается тебя, Совершенный. Ты провинился, отказавшись выполнять мои прямые распоряжения, и понесешь наказание. Отныне никто не смеет разговаривать с кораблем без моего личного на то разрешения. НИКТО! – повторил он, заметив, что Янтарь вскинула голову и собралась возразить. – Более того, никто не должен находиться на баке, если это не связано с исполнением непосредственных обязанностей. А теперь все прочь отсюда! За работу! Живо!
И он остался молча стоять, наблюдая, как его команда также молча расходится по местам. Кто на главную палубу, кто в кубрик, смотря какая у кого была вахта…
Ушла со всеми и Альтия. Сейчас Брэшен казался ей совсем незнакомым и чужим человеком. Как он допустил, чтобы это случилось? Неужели он не видел, что представляет собою Лавой? Не замечал, что его старпом делает с кораблем?
* * *
Брэшену было больно. И длинный порез вдоль ребер был почти ни при чем, хотя, Са свидетель, рана жгла и саднила почем зря. Тело криком кричало от пережитого напряжения. Болело буквально все: и челюсти, и спина, и живот. Даже мышцы лица, и он никак не мог успокоить их расслаблением. Альтия… В ее взгляде он прочел такую бездну презрения! Спрашивается, за что? А Совершенный! Его живой корабль, его гордость, его друг! Он оказался способен на убийство, да такое, которое иначе как зверским назвать было нельзя. Кто бы мог подумать? Ох, тошно…
Зато теперь Брэшен вполне убедился, что Лавой не просто сколачивал себе верную шайку для бунта. Он еще и корабль себе в союзники пытался завербовать. Янтарь была права от первого до последнего слова… жаль только, что она выговорила эти самые слова вслух. Да, Лавой определенно постарался, чтобы все пленники умерли. И зачем ему это понадобилось, Брэшен понимал еще не до конца.
Сколько забот на одну капитанскую голову! А ничего не поделаешь, надобно разбираться. И тащить этот воз. И ни в коем случае не показывать – ни словом, ни взглядом! – как тебе тяжело.
Брэшен стал капитаном. И в очередной раз убедился, что за все следовало платить.
Лавою он бы с радостью голову оторвал. А Альтию – схватил в охапку и уволок утешать. А из Совершенного вытряс бы доподлинную правду о том, что в действительности произошло.
Вместо этого он должен был расправить плечи и стоять как памятник себе самому. Он – капитан. Он должен достоинство соблюдать. Не показывая никаких чувств. Ради корабля и команды. Ни словом, ни взглядом…
Он стоял на баке и смотрел, как повинуются люди. Лавой ушел, недовольно оглядываясь. Альтия, кажется, спотыкалась, она выглядела сломленной. Оставалось надеяться, что у Йек и Янтарь хватит ума дать ей побыть некоторое время одной. Янтарь ушла с бака самой последней. Она прошла рядом с Брэшеном, и ему показалось, что она хотела обратиться к нему. Брэшен перехватил ее взгляд и молча, едва заметно покачал головой. Еще не хватало Совершенному вообразить, будто кто-то воспротивился наказанию, наложенному на него капитаном! Нет уж. Пусть осуждение его поступка хотя бы внешне будет всеобщим и единогласным.
Брэшен дождался, пока Янтарь спустится с бака, и тоже ушел, так и не сказав ничего кораблю на прощание.
Интересно, обратил ли Совершенный на это внимание?
* * *
Оставшись один, Совершенный еще раз тайком вытер о форштевень ладони. Кровь. Ну до чего липкая штука. Липкая… И невообразимо насыщенная воспоминаниями. Совершенный сопротивлялся до последнего, не желая принимать в себя убитого им человека, но кровь одержала над ним верх. Она впиталась в диводрево его рук. Липкая, ярко-красная, насыщенная чувствами и переживаниями. Среди этих последних мощно преобладали ужас и боль. Ладно, а что он себе думал, этот парень, когда снаряжался пиратствовать? Какой смертью предполагал в итоге почить? Тихой и безболезненной? Сам, короче, нарвался. Совершенному себя винить было не за что. Лавой предлагал парню по-хорошему все рассказать. Тот не послушал, а следовало бы. Тогда Лавой убил бы его аккуратно. Не то чтобы совсем тихо и безболезненно, но все же.
Ко всему прочему, пират еще и наврал. Он сказал, будто Кеннит полюбил Проказницу, что Кеннит якобы хотел обзавестись собственным живым кораблем. Что гораздо хуже, он утверждал, будто Проказница породнилась с Кеннитом. Что между ними обозначилась связь. Нет! Невозможно! Она Кенниту не семья!
В общем, вранье голимое. И за него парень умер. И поделом ему.
А Брэшен так рассердился… Зря он это. И пускай ему будет хуже, если он такую простую вещь не может понять: кто врет, того надо убить. Чтобы дальше не врал.
Совершенный чем дальше, тем больше убеждался: Брэшен, оказывается, очень многого не понимал. Совсем другое дело – Лавой! Лавой часто к нему приходил, и они подолгу беседовали. Лавой ему рассказывал всякие моряцкие байки. Лавой называл его «паренек» и говорил, что он свой в доску. И он понимал, он все правильно понимал! Он знал, что Совершенному приходится быть таким, какой он есть. Он знал: все, что Совершенный когда-либо сделал, было сделано из необходимости. Лавой говорил, что ему нечего стыдиться и не о чем сожалеть. Это люди толкали Совершенного на все его дурные дела, с них и спрос.