Остатки боевого духа Сериллы все-таки полыхнули.
– И каким же образом ты намерен все это проделать? – не задумываясь, поинтересовалась она. – Просто так возьмешь и скажешь им: «Убирайтесь»? А они немедля послушаются?
Эта вспышка явно изумила Роэда. Даже некая тень сомнения промелькнула в темных глазах. Но потом тонкие губы вновь презрительно изогнулись.
– Я не такой дурак, – бросил он. – Будет кровь, я это знаю. Но я не один. Есть другие торговцы и сыновья торговцев, которые думают так же, как я. Мы многое обсуждали между собой. И мы все понимаем, что должна пролиться еще кровь, прежде чем все кончится. В свое время наши предки заплатили за Удачный немалую цену. Теперь наш черед, только и всего. И мы заплатим, если придется. Но если уж на то пошло, пусть кровь, которой суждено пролиться, будет не нашей! Ни в коем случае не нашей!
Роэд перевел дух и снова заходил по комнате.
– Вот как тебе следует поступить. Мы срочно созовем внеочередное собрание торговцев. Нет, не всеобщее, будут приглашены только главы Совета. И ты объявишь скорбные новости: в Трехоге случилось землетрясение, и сатрап пропал без вести во время толчков. Мы опасаемся даже, скажешь ты им, что он погиб. А посему мы решили действовать самостоятельно и будем утихомиривать беспорядки в Удачном своими силами, без оглядки на верховную власть. Далее ты предложишь им заключить мирный договор с «новыми купчиками», но непременно добавишь, что этот договор должна будет подписать каждая их семья по отдельности. Затем мы сообщим Мингслею, что-де согласны обсудить условия договора, но пусть, соответственно, каждая семья «новых» пришлет на переговоры своего представителя. Пусть они явятся, как надлежит при перемирии: безоружными, без наемников и какой-либо стражи. Пусть соберутся в Зале Торговцев. И как только это произойдет, настанет время захлопнуть ловушку! Мы объявим «новым купчикам», чтобы они тихо-мирно убирались с нашего берега восвояси, оставив владения и имущество… или расплачиваться придется заложникам. И пускай сами решают, как им поступить. Мы пообещаем посадить заложников на корабль и отправить следом за ними, не причиняя никаких обид, как только сами они удалятся от Удачного на сутки пути. После чего…
|
|
– Значит, ты готов перебить заложников, если «новые» не согласятся на это? – спросила Серилла. Ей показалось, что ее голос прозвучал жалко и слабо.
– До этого не дойдет, – тотчас заверил ее Роэд. – А если все же дойдет… вина падет на их народ, а не на нас. Ведь это они заставят нас… Но ты же сама отлично знаешь, что этого не может случиться!
Он говорил слишком быстро. Кого он успокаивал и убеждал? Ее? Или себя самого?
Она пыталась собрать остатки мужества и заявить ему, что он городит жуткие глупости. Именно жуткие – во всех смыслах. Юнец, легко жонглирующий понятиями насилия и смерти. Как неразумно было с ее стороны в чем-либо на него полагаться. Она считала его своим орудием. И слишком поздно обнаружила, что у орудия, оказывается, имелось обоюдоострое лезвие. Нужно избавиться от него, пока не случилось еще худшей беды.
Но она не могла. Он стоял перед нею, и его ноздри хищно раздувались, а руки были сжаты в кулаки, и она чувствовала его ярость, скрытую за внешней маской спокойствия. Ярость, направлявшую весь его якобы праведный гнев. Если она станет сейчас ему возражать, эта ярость может обратиться против нее.
|
|
Что же делать?
Единственной разумной мыслью была мысль о бегстве.
Она поднялась – медленно, стараясь выглядеть невозмутимой.
– Спасибо, что сообщил мне новости, Роэд. Теперь мне нужно побыть некоторое время одной и хорошенько обо всем поразмыслить.
И она слегка наклонила голову, надеясь, что он в свой черед ответит поклоном – и удалится.
Но Роэд отрицательно мотнул головой:
– У тебя нет времени на раздумья, Подруга. Обстоятельства принуждают нас к немедленным действиям. Садись составлять письма, призывающие сюда верхушку Совета, и пусть слуги немедля их разнесут. Я же самолично препровожу в тюрьму старуху Вестрит. Скажи мне только, в которой комнате ее искать? – И Роэд нежданно нахмурился. – Или она успела склонить тебя на свою сторону? Внушила тебе, что ты приобретешь бо́льшую власть, объединившись с заговорщиками из «новых»?
Ну конечно. Малейшее возражение – и он тотчас готов занести ее в список личных врагов. И поступить с нею столь же безжалостно, как собирался поступить с Роникой Вестрит. Видно, та здорово его напугала, отважившись высказать все, что думала, прямо ему в лицо.
Та тень за дверьми – была ли то вправду Роника? Услышала ли она предупреждение, поняла ли его? Хватило ли старой женщине времени, чтобы скрыться? Все ли ты сделала, Серилла, чтобы ее спасти? Или ты готова пожертвовать ею, чтобы спастись самой?
Роэд тем временем беспокойно сжимал и разжимал кулаки, ожидая ответа, и Серилла воочию представляла, как эти крепкие пальцы сомкнутся на сухоньком запястье старухи Вестрит. Серилла не могла его остановить. Она и сама пострадала бы, если бы попыталась. Он был слишком велик и силен… а она слишком хорошо помнила, что представляет собой сила мужчины. В его присутствии она решительно не могла думать. Пусть он отправится за Роникой и тем самым даст ей передышку. Нет, ей не в чем будет винить себя. Она и в гибели Давада была ничуть не виновна. Она делала все, что могла, так ведь?
|
|
Но что, если тень за дверьми лишь померещилась ей? Если Роника Вестрит мирно спит у себя в постели и ни о чем даже не подозревает?
У Сериллы начисто пересохло во рту. Кто-то чужой, не она сама, выговорил ужасающие слова:
– По лестнице на самый верх. Четвертая дверь по левую руку. Бывшая спальня Давада.
Роэд так и ринулся к двери. Его каблуки решительно простучали по полу, удаляясь.
Серилла проводила его взглядом. Как только он скрылся из виду, она согнулась вдвое и зарылась в ладони лицом. «Это не моя вина… я ни в чем не виновна!» – пыталась она уговорить свою совесть. Кто сохранил бы достаточно смелости, пройдя через то, что выпало испытать ей? «Я ни в чем не виновна!»
Бесплотный голос Роники ответил ей из прожитых дней: «Вот в этом, госпожа Подруга, и состоит вызов, который бросает нам жизнь. Ты должна принять то, что с тобою случилось, и набраться ума. Иначе прошлое станет ловушкой, из которой не вырваться…»
* * *
Можно сколько угодно считать, что неплохо знаешь свой город. Но когда дело доходит до измерения собственными ногами всех горушек и ухабов в его глухих закоулках… Роника чуть не расплакалась при виде глубокого крутого оврага, протянувшегося поперек намеченного пути. Она повела Рэйч именно этой дорогой, а вернее, без всякой дороги, через лес позади дома Давада, ибо знала: если двигаться прямо до самого моря, окажешься в небогатой части Удачного, там, где выстроили свои скромные обиталища поселенцы с Трех Кораблей. Роника часто разглядывала это место на карте, висевшей в кабинете Ефрона. Увы! Карта стыдливо умолчала и об овраге, и о болотце с речушкой на его дне.
Роника остановилась у края, молча глядя вниз.
– Наверное, надо было все-таки идти по дороге, – потерянно сообщила она своей спутнице. И плотнее натянула на плечи мокрую шаль.
– На дороге они нас давно перехватили бы, – отозвалась Рэйч. – Ты мудро сделала, что свернула сюда. – Служанка заставила хозяйку взять себя под локоть и погладила ее руку, стараясь ободрить. – Давай пойдем вниз по течению. Рано или поздно мы обнаружим звериный брод. Или просто выйдем к берегу моря. А там небось заметим и лодки, вытащенные на песок!
Роника тронулась с места, и они отправились дальше, продираясь через кусты. Голые ветки цеплялись за их юбки и шали, но Рэйч упорно ломилась сквозь мокрые заросли. Высокие кедры принимали на себя дождь, но с нижних веток на двух женщин то и дело обрушивались целые водопады.
Ни Роника, ни Рэйч не захватили с собой никаких вещей. У них просто не было времени хоть что-то собрать. Так что, если народ Трех Кораблей откажет им в крове, сегодня им придется ночевать на голой земле. Понимая столь безрадостную перспективу, Роника сказала то, что, по ее мнению, следовало сказать:
– Тебе нет нужды впутываться во все это, Рэйч. Может, ты оставишь меня и укроешься среди татуированных? Роэду незачем за тобою гоняться. Тебе ничто не грозит.
– Слушать не хочу, – отрезала верная служанка. – Вспомни лучше, что ты и дороги к дому Малявки Келтера не знаешь! Я это к тому, что, по-моему, именно туда нам следует первым делом наведаться. Ну а если Келтер нас выгонит, значит вместе к татуированным и отправимся.
Ближе к полудню дождь почти перестал, а женщины увидели перед собой тропку, спускавшуюся по склону оврага. На ней было полно отпечатков раздвоенных копыт – и четко различимый в грязи отпечаток босой человеческой ступни. Стало быть, не только олени здесь пробегали. Роника принялась осторожно спускаться следом за Рэйч, придерживаясь за кусты и деревья. Тропка все же оказалась слишком скользкой, и к тому времени, когда они достигли самого дна, ноги пожилой женщины были в грязи до самых колен и сплошь исцарапаны. Спрашивается, ну и что с того?..
Никакого мостика здесь не было и в помине. Беглянки молча ступили в зеленоватую воду довольно широкой речушки, радуясь уже тому, что противоположный берег был далеко не таким крутым и высоким, как тот, с которого пришлось спускаться. Кое-как, цепляясь одна за другую, они забрались наверх и двинулись дальше через лес, выглядевший гораздо приветливей прежнего.
Теперь они придерживались тропинки, и довольно скоро та превратилась в хорошо утоптанную дорожку. Там и сям Ронике начали попадаться на глаза устроенные под деревьями шалаши. Потом ветер донес запах кострового дыма и варящейся каши. У Роники тотчас заурчало в животе. Она обратила внимание, что Рэйч торопится дальше быстрым шагом, не думая останавливаться, и спросила:
– Кто живет в здешних местах?
Ответ оказался уклончивым.
– Люди, которым нигде больше не удалось поселиться, – сказала Рэйч. Но тут же, словно устыдившись собственной скрытности, пояснила: – В основном рабы, сбежавшие от своих хозяев из числа «новых». Им приходилось прятаться здесь, потому что они ни работы себе в городе найти не могли, ни уехать в другие края. «Новые купчики» держали в гавани особых соглядатаев, чтобы те хватали всякого раба, у которого не найдется особой грамоты от хозяина. Это не единственное лачужное поселение в окрестностях Удачного, и еще немало новых появилось со времени Ночи Пожаров. Тут по лесам прячется по меньшей мере второй Удачный, Роника. Эти люди стоят на краю, они питаются крохами от вашей торговли, но они все равно люди! Они ловят рыбу, они возделывают крохотные, тщательно спрятанные огороды, собирают в лесу дикие ягоды, грибы и орехи. И даже торгуют, в основном с людьми Трех Кораблей, выменивая рыбу, ткани и всякие необходимые вещи.
Они как раз проходили мимо двух маленьких хижин, словно прислонившихся одна к другой под сенью величественных кедров.
– Я понятия не имела, что их такое количество, – произнесла Роника запинаясь.
Рэйч даже фыркнула – ей было смешно.
– Каждый «новый купчик», явившийся к вам в город, привез с собой самое меньшее десяток рабов, – пояснила она. – Няньки, стряпухи, рассыльные, подсобные работники для хозяйства, садовники, огородники… Вы, горожане, их даже не видели, потому что они не появлялись в Удачном и не ходили по улицам. А теперь изрядная часть их живет здесь. – Слабая улыбка шевельнула татуировку у нее на лице. – Нас много, – сказала она. – Как насчет других достоинств, не скажу, но, по крайней мере, численность делает нас силой, с которой следовало бы считаться. Мы уже здесь, Роника, и здесь останемся – к худу или к добру. Надо, чтобы Удачный признал нас, потому что жить дальше вот так, изгоями, мы не сможем. Надо, чтобы нас признали и приняли!
Роника промолчала. В словах бывшей рабыни ей померещился отголосок угрозы. Потом она заметила впереди на тропинке мальчика и с ним девочку помладше, но рассмотреть их не удалось. Дети мгновенно исчезли из виду, словно вспугнутые крольчата. Роника даже задумалась, уж не намеренно ли Рэйч ее сюда завела. Судя по всему, она-то чувствовала себя здесь как дома!
Они одолели еще одну горушку, оставив позади хибары и шалаши тайного поселения. У них над головами смыкались ветки вечнозеленых растений, отчего хмурый день становился еще темнее. Здесь дорожка делалась у́же, ее явно меньше использовали, но теперь Роника знала, на что смотреть, и то и дело подмечала узенькие тропки, уводившие то в одну сторону, то в другую. К тому времени, когда женщины наконец увидели впереди дома Трех Кораблей, выстроившиеся вдоль галечного берега, главную тропинку снова можно было посчитать за звериную.
Пронизывающий морской ветер встретил беглянок и стал подталкивать в спину, помогая идти. Шагать оставалось недолго, Роника невольно вообразила, какой грязной оборванкой предстанет перед хозяевами, и мысленно ужаснулась. Но что толку ужасаться, если сделать она все равно ничего не могла?
В этой части Удачного дома строились таким образом, чтобы оставшиеся на берегу могли издалека замечать лодки своих близких, возвращавшиеся с промысла. Рэйч торопливо вела свою хозяйку по улице, Роника же озиралась кругом, не в силах совладать с любопытством. Она раньше здесь никогда не бывала. На улице, открытой морским штормам, было полно луж. Дети играли на крылечках и под стенами домов, обшитых досками внахлест, точно борта перевернутых шлюпок. Ветер нес дым горящего плавника и запах коптилен, заряженных рыбой. Между домами были натянуты сети, сушившиеся в ожидании починки. Этой части города не коснулись погромы и последовавшее за ними запустение. Вот мимо деловито проследовала женщина; рыбачка куталась в плотный плащ, спасавший от ветра, и катила полную тачку свежепойманной камбалы. Она приветливо кивнула беглянкам.
– А вот и дом Келтера, – указала рукой Рэйч.
Просторная одноэтажная постройка с виду мало чем отличалась от таких же по соседству. Единственным, с точки зрения Роники, свидетельством чуть большего благосостояния был слой довольно свежей побелки.
Они с Рэйч ступили на обширное, во всю длину дома, крыльцо, и служанка решительно постучала.
Дверь распахнулась. Роника едва успела убрать с лица растрепанные волосы, промоченные дождем. Перед ними возникла молодая женщина – рослая, широкая в кости и крепкотелая, как многие здешние хозяйки. У нее были рыжеватые волосы, выгоревшие на солнце, и веснушки по всему лицу. Сперва она подозрительно уставилась на пришедших, но потом тепло улыбнулась.
– Я помню тебя, – сказала она Рэйч. – Ты еще у папы рыбки просила.
Рэйч кивнула, ничуть не обидевшись на это напоминание о попрошайничестве.
– С тех пор я к твоему отцу еще дважды заглядывала, – сказала она. – Ты, правда, оба раза в море за камбалой уходила. Ты Экки, должно быть?
Экки ни в чем больше не сомневалась.
– Заходите скорей, милые, хватит вам мокнуть! С вас обеих так и течет, бедняжки мои. Нет-нет, можете не вытирать ноги. Сколько грязи на ногах в дом принесут, столько же и вынесут, верно?
Пол внутри дома выглядел вещественным подтверждением ее слов. Простые некрашеные доски были вытерты великим множеством ног. Потолки оказались низкими, маленькие окна скудно пропускали дневной свет. Посередине мирно дремала мохнатая собака и под боком у нее – кошка. Пес приоткрыл один глаз, чтобы посмотреть на вошедших, и снова заснул. Он лежал близ крепко сколоченного стола, окруженного такими же стульями, незамысловатыми, но надежными даже на вид.
– Да вы садитесь, садитесь, – пригласила их Экки. – И снимайте с себя все мокрое, обсушитесь. Батюшки сейчас нет, но он скоро вернется. Чайку выпьете?
– С радостью, – кивнула Роника.
Экки наполнила чайник водой из большой бочки и, ставя его греться, обернулась через плечо.
– Вы обе, по-моему, не только вымокли, но и здорово проголодались, – сказала она. – Тут у меня от завтрака каша осталась… слипшаяся, конечно, но все равно сытная. Подогреть?
– Если не трудно, – отозвалась Рэйч, не дожидаясь, пока Роника примется вежливо отнекиваться.
Роника же едва не расплакалась – до того тронуло ее простое и открытое гостеприимство, оказанное этой девушкой двум странницам, занесенным судьбой под ее кров. Да, пожилая женщина понимала, что ее внешний вид, вероятно, вполне соответствовал остывшей каше, нищенству, милостыне… Да, ее гордость по-прежнему страдала оттого, что довелось явиться просительницей к порогу поселенцев с Трех Кораблей. «Ох, Ефрон, что бы ты сказал мне сейчас?» И тем не менее…
Овсянка в самом деле оказалась слипшейся и колючей, но Роника с жадностью опустошила миску, запивая кашу красноватым чаем, заправленным по здешнему обычаю корицей: ей даже понравился этот вкус. Экки не ошиблась: ее гостьи изголодались и смертельно устали. Она не мешала им есть и знай говорила сама. Она болтала о непостоянной зимней погоде, о починке сетей, о соли, которую еще предстояло где-то достать для заготовления рыбы на период штормов, когда в море не очень-то сунешься. Рэйч и Роника лишь молча кивали, усердно жуя.
Когда они покончили с кашей, Экки убрала опустевшие миски и заново наполнила их чашки горячим, приятно пахнущим чаем. И присела с ними к столу, налив чаю и себе.
– Значит, – сказала она, – вы те женщины, что приходили потолковать с папой? И хотите снова обсудить с ним положение в Удачном, так, что ли?
Роника вполне оценила ее открытую манеру вести разговор. И решила ответить тем же.
– Не совсем, – сказала она. – Я дважды беседовала с твоим уважаемым батюшкой насчет того, что всем сословиям Удачного необходимо объединиться и прекратить взаимные ссоры, потому что нынешнее положение дел до добра нас не доведет. Если мы будем продолжать в том же духе, что и сейчас, калсидийцам даже не обязательно на нас нападать. Они могут просто сидеть на внешнем рейде, спокойно дожидаясь, пока мы тут сами заклюем друг дружку до смерти. Доходит ведь до того, что наши сторожевые корабли приплывают домой и с трудом могут раздобыть свежие припасы! Я не говорю уже о том, что наши мужчины не в состоянии задать калсидийцам настоящего жару, потому что боятся оставить своих домашних без надлежащей защиты!
Экки задумчиво кивнула, ее лоб прорезала морщина.
– Но мы-то здесь, собственно, не поэтому, – неожиданно вставила Рэйч. – Нам с Роникой необходимо убежище, и мы рассчитывали, что люди с Трех Кораблей нас приютят. А иначе мы можем и головы не сносить.
Глаза молодой хозяйки сузились, и Роника с горечью подумала, что Рэйч плохо подобрала слова. Но тут по крыльцу прошаркали шаги, и в двери вошел сам хозяин – Малявка Келтер. Рэйч не ошиблась и нисколько не преуменьшила, описывая когда-то его внешность. Малявка был поистине велик и могуч, а рыжих волос в бороде и на широченных запястьях насчитывалось определенно больше, чем на макушке. Шагнув через порог, он в недоумении остановился. Прикрыл за собой дверь и заскреб бороду, изумленно поглядывая то на дочь, то на двух женщин против нее за столом. Потом, кажется, вспомнил о хороших манерах. И сразу стало ясно, от кого его дочь унаследовала присущую ей прямолинейность.
– Чему обязан появлением за моим столом госпожи Вестрит из старинных торговцев? – осведомился он громогласно.
Роника поспешно поднялась.
– Горькой необходимости, уважаемый Келтер, – сказала она. – Мне больше нет места среди былых друзей и соседей. Меня без вины обвиняют в заговоре и предательстве, и я вынуждена спасаться, избегая расправы.
– И дорожка привела тебя к нам, – тяжело вздохнул Малявка.
Ронике оставалось только согласно наклонить голову. Они оба понимали, что ее появление могло принести беду в этот дом. В случае чего туго придется всему поселению, и уж Келтеру с дочкой – всех хуже.
Тут даже и объяснять ничего не надо было.
– Я понимаю, – сказала она. – Дело касается лишь нас, торговцев Удачного. Нет никакой справедливости в том, чтобы взваливать это лихо еще и на вас. Я и не прошу меня здесь укрывать. Моя единственная просьба: не передадите ли весточку другому торговцу, которому я доверяю? Если я напишу записку, сможет кто-нибудь отнести ее Грэйгу Тенире, сыну торговца из старинной семьи? А если мне еще и позволят дождаться здесь ответа… Поистине больше я ни о чем не прошу.
Воцарилась тишина, и Роника сочла нужным добавить:
– Я понимаю, насколько велика моя просьба. Мне ли обращаться с таким делом к человеку, с которым я всего-то дважды беседовала.
– Дважды, – подтвердил Малявка. – Но оба раза ты вела честные и благородные речи, да все о таком, что мне дорого. О мире в Удачном и о том, чтобы к голосу моего народа стали прислушиваться. А что до Тениры – это имя мне не чужое. Я много торговал с этой семьей. Я продавал им соленую рыбу, а они мне – дельные вещи для лодки. И вот что я скажу: правильных мужиков воспитывают в этой семье. – Келтер задумчиво почмокал губами. – Я сделаю, о чем ты просишь, – сказал он тоном человека, принявшего окончательное решение.
– Мне нечем отблагодарить тебя, – заметила Роника.
– А я что, говорил разве о благодарностях? – грубовато, но по-доброму отозвался Малявка. И добавил: – И потом, я ведь родной дочкой рисковать собрался… какая ж тут плата быть может? Только та, что я сам сознаю: за правое дело голову подставляю.
– Да сбегаю я, папа, – негромко подала голос Экки. – Пусть сударыня пишет записку. А я живенько к Тенирам и сразу назад.
Дубленая физиономия Малявки расплылась в неожиданной улыбке, притом не лишенной хитрецы.
– Так я и думал, что ты сама вызовешься, – сказал он дочке, и Роника обратила внимание, что вдруг стала для Экки сударыней. Странное дело, это показалось ей чуть-чуть унизительным. Она произнесла:
– Только у меня, к сожалению, нет ни пера, ни чернил.
– Найдем, – заверила ее Экки. – Если мы всего лишь скромные поселенцы с Трех Кораблей, это совсем не значит, что мы все тут неграмотные!
Ее голос заметно утратил былую сердечность. Проворно поднявшись, она вручила Ронике лист вполне пригодной бумаги, гусиное перо и чернила. Роника взяла перо, обмакнула его… и помедлила, прежде чем писать.
– Нужно хорошенько продумать каждое слово, – сказала она, обращаясь не только к Рэйч, но в первую очередь к себе самой. – Нужно не просто помощи попросить, но и передать вести, касающиеся всего Удачного. Вести, которые должны как можно скорее коснуться очень многих ушей.
– То-то я смотрю, ты не очень спешишь с нами ими поделиться, – заметила Экки.
– Ты права: об этом я как-то не подумала, – смиренно отозвалась Роника. Опустив перо, она посмотрела девушке прямо в глаза. – Трудно угадать, что принесут нам всем эти новости, но то, что они касаются всех, – это уж точно. Ты понимаешь, сатрап-то, оказывается, потеряться изволил. Когда у нас в городе запахло паленым, сатрапа увезли вверх по реке, в Дождевые чащобы, и спрятали там ради его же безопасности. Всем известно, что вверх по реке можно пробиться лишь на живом корабле. Вот и было решено, что там его не достанут ни заговорщики из «новых», ни калсидийцы.
– Да уж. Чтобы только вы, торговцы из старинных семей, могли добраться к нему!
– Экки, – урезонил девушку отец. И, хмурясь, повернулся к Ронике: – Продолжай.
– А потом у них там случилось землетрясение. Очень сильное землетрясение. Подробности мне неизвестны, я знаю только, что оно наделало порядочно бед и сатрап некоторое время числился без вести пропавшим. А потом его неожиданно заметили в лодке, спускавшейся по течению. И с ним была моя юная внучка, Малта. – Дальнейшее язык положительно отказывался выговорить, но Роника справилась: – Из-за этого некоторые решили, что Малта вступила в заговор против собственного сословия. И что якобы именно она уговорила сатрапа бежать.
– А на самом деле? – поинтересовался Малявка.
– Что на самом деле, я не знаю, – покачала головой Роника. – Я всего лишь подслушала разговор, для меня вовсе не предназначенный; сами понимаете, вопросов задать я не могла. Что-то говорилось об угрозе нападения джамелийского флота, но очень кратко, и я не могу с уверенностью судить, вправду ли реальна такая угроза, или ее просто опасаются из общих соображений. Что же касается моей внучки… – Тут у нее напрочь перехватило горло; ужас, который она так долго отказывалась к себе подпускать, запустил ледяные лапы в самое сердце. Роника огромным усилием проглотила застрявший в горле комок и продолжала говорить, умудряясь сохранять внешнее спокойствие: – Нет никакой определенности, удалось ли выжить сатрапу и тем, кто был с ним. Быть может, река давно проточила их лодку. Или они просто перевернулись. Куда их в итоге унесло, также никому не известно. Если же сатрап так и пропадет, это неизбежно означает войну. Обстоятельства никто не станет учитывать. Придется нам всерьез иметь дело с Джамелией, и хорошо, если не с Калсидой в придачу. И уж точно не избежать междоусобной грызни старинных семейств с «новыми купчиками».
– А Три Корабля, как обычно, окажутся между двух огней, – хмуро прокомментировала Экки. – Что ж, чему быть, того не миновать. Строчи свою записку, сударыня, и я ее живой ногой отнесу. Такие новости вправду надо распространять поскорее, а не в секрете держать!
– Ты зришь в корень и судишь верно, – кивнула Роника. Заново обмакнула перо и склонилась над сероватым листом. Но, уже выводя первые буквы, думала она совсем не о том, как бы поскорее увидеть перед собой Грэйга. Сколько препятствий придется преодолеть, выковывая в Удачном по-настоящему прочное согласие! Все оказывалось гораздо труднее, чем она себе представляла когда-то.
Перо брызгало и царапало, спеша по неровной грубой бумаге.
Глава 11
Тела и души
Рассветное солнце слишком ярко играло на воде, раня глаза. Матросские штаны Уинтроу были сшиты из довольно грубой материи, и каждое движение раздражало нежную больную кожу. Что до рубашки, то ее он вынести не мог совершенно – так и ходил голым по пояс. «Ходил» – громко сказано. Вернее, ему пока удавалось стоять и немного передвигаться без посторонней помощи, вот и все. Малейшее усилие – и он готов был свалиться в изнеможении. Даже теперь он едва дохромал до носовой палубы, а сердце уже колотилось, будто он принял неведомо какие труды.
Пока Уинтроу совершал свое долгое и тягостное путешествие вдоль корабля, занятые делами матросы на время оставляли работу, чтобы поглазеть на него, а потом с преувеличенной сердечностью поздравляли с выздоровлением. «Ну и видок у меня, – думал Уинтроу. – До чего я дошел: аж пираты шарахаются…»
Впрочем, преувеличенная сердечность была тем не менее искренней и ничуть не наигранной. Матросы в самом деле желали ему скорейшей поправки. Теперь он в самом деле был одним из них. Своим в доску.
Он одолел короткий трап, ведший на бак, вполне по-стариковски: ставил на каждую ступеньку сперва одну ногу, потом другую и подолгу отдыхал. Не только потому, что ему было тяжко физически. Мысль о том, что вот сейчас он увидит серое безжизненное изваяние, наполняла его таким потусторонним ужасом, что ноги вконец отказывались идти.
Но вот, очутившись у поручней, он посмотрел вниз и увидел сверкающие жизнью цвета.
– Проказница! – окликнул он радостно.
Она не спеша обернулась. Грива черных волос прозмеилась по обнаженным плечам. Она улыбнулась ему.
Кроваво-красные губы, острые зубы. И мерцающее золото драконьих глаз.
Уинтроу в ужасе уставился на нее. Вот так, наверное, чувствует себя человек, обнаруживший, что в любимую вселился отвратительный демон.
– Что ты с ней сделала? – спросил он затем. – Где она?
Его голос сорвался. Он так вцепился в фальшборт, словно собирался силой выжать из драконицы правдивый ответ.
– Она – это кто? – невозмутимо осведомилась носовая фигура. Потом неторопливо моргнула. При этом цвет ее глаз успел измениться. Став из золотого зеленым – и опять золотым. Неужели на него какое-то мгновение смотрела Проказница? Уинтроу до боли вглядывался в знакомые-незнакомые черты. Глаза продолжали мерцать, медленно, насмешливо. Алые губы кривились в дразнящей улыбке.
Уинтроу перевел дух и заставил себя говорить спокойно, ровным голосом.
– Проказница, – повторил он упрямо. – Ее звали Проказница. Где она теперь? Ты что, заключила ее внутри себя и не выпускаешь наружу? Или совсем уничтожила?
– Ах, Уинтроу. Глупенький мальчик. Бедный маленький недоумок, – как бы жалеючи вздохнула она. И снова уставилась вдаль, на играющую воду под солнцем. – Да ее вовсе никогда не было, Проказницы твоей. Неужели так трудно уразуметь? Она была пустой оболочкой, путаницей беспорядочных воспоминаний, которые твои предки попытались мне навязать. Она не была настоящей. Ее нет и никогда не было. Я не заточала ее в себе и тем паче не уничтожала. Еще не хватало! Она была чем-то вроде сна, снившегося мне некоторое время. Да, пожалуй, ее можно назвать частью меня – в том смысле, в каком сновидения составляют часть спящего. Теперь я проснулась, и ее больше нет. А все, что принадлежало ей, отныне мое. Включая, между прочим, тебя! – Она ничуть не попыталась смягчить эту последнюю фразу. Однако потом улыбнулась и добавила теплоты в голос, продолжив: – Впрочем, оставим пустопорожнюю болтовню. Расскажи лучше, как ты сегодня себя чувствуешь? Выглядишь ты, во всяком случае, просто молодцом! Правда, поначалу вид у тебя был – краше в гроб кладут.
Уинтроу и не спорил. Он уже видел себя в зеркале, перед которым обычно брился Кеннит. Никто не узнал бы в нем теперь розовощекого мальчика, собиравшегося стать жрецом Са. Вот уж правда святая – он достойно завершил дело, начатое отцом, если иметь в виду отрезанный палец и рабскую татуировку. Теперь его лицо, руки и торс были сплошной мозаикой багровых, белых и розовых пятен. Кое-что со временем заживет, покроется загаром и будет выглядеть почти как прежде. Но на кисти, на щеке, на лбу у края волос так, по-видимому, и останутся мертвенно-белые полосы. Уинтроу уже поразмыслил об этом и твердо решил, что ни под каким видом не позволит себе переживать по поводу своей внешности.