А не податься ли нам в пираты? 24 глава




– Хочу сообщить тебе, – родил он наконец, – что по окончании этой вахты мною будет снят запрет на разговоры с носовым изваянием. – И, вздохнув, пояснил: – Похоже, наложенное взыскание на него особого впечатления не произвело. Я даже подумал, не сделает ли вынужденное уединение его еще более вредным. Поэтому решил отменить свой запрет.

Альтия кивнула:

– Так точно, кэп. Я понимаю.

Он помедлил, видимо ожидая, что она ему еще что-нибудь скажет. Однако второму помощнику определенно не пристало разражаться речами по поводу распоряжения капитана. Приказ есть приказ; ее дело – добиться, чтобы он был выполнен. И Альтия почтительно молчала, пока он не отпустил ее коротким кивком. Потом вернулась к своим обязанностям.

Значит, им будет снова позволено говорить с Совершенным. Альтия от этого известия не испытала ни особой радости, ни облегчения. Вот Янтарь, та, вероятно, сразу оживет. А то ведь ходит мрачней тучи с того самого времени, когда Совершенный убил захваченного пирата. Альтия говорила с ней о случившемся, и Янтарь во всем винила Лавоя, утверждая, что старпом намеренно распалил Совершенного и в итоге довел его до убийства. Крыть, по мнению Альтии, было нечем, но и согласиться с Янтарь она не могла, по крайней мере вслух, – мешало ее положение второго помощника. Поэтому она держала язык за зубами, и это еще больше расстраивало Янтарь.

Теперь Альтия гадала, что именно скажет корабельная плотничиха, когда в самый первый раз подойдет к Совершенному. Обратится к нему с упреками? Потребует объяснений? Трудно сказать. Альтия могла бы ответить с определенностью лишь за себя. Она собиралась поступить с нынешним деянием Совершенного так же, как и раньше со всеми прочими его прегрешениями, а именно – не обращать внимания. Она просто не будет заговаривать об этом с кораблем. Точно так же как никогда не заговаривала о том, как это он дважды переворачивался кверху дном, убивая свои команды. По мнению Альтии, некоторые поступки были слишком чудовищны, чтобы описывать их посредством слов. Да и смысла в том не было. Совершенный и так знал ее мнение о себе и своих художествах. Он ведь был живым кораблем старинной постройки, с весьма щедрым использованием диводрева. А значит, простое прикосновение почти ко всякой детали сейчас же доносило ему ее отвращение и ужас. И что очень скверно, в ответ неизменно приходила волна пренебрежения и злобы. Корабль явно считал, что поступил правильно. И сердился на глупых людей, не желавших признавать его правоту.

Что ж, еще один пункт в длинном-предлинном списке необъяснимых тайн Совершенного. Альтия еще раз неспешно обошла палубы, но так и не обнаружила, к чему бы придраться. Пожалуй, она даже рада была бы обнаружить какое-нибудь мелкое упущение и самолично заняться его исправлением, но ничего так и не подвернулось. И ее мысли неудержимо откочевали к Проказнице.

День сменял день, и ее надежды снова обрести свой любимый корабль таяли, таяли… Боль разлуки сделалась болью давней раны, вроде бы затянувшейся, но на самом деле застарелой и неизлечимой. Потревожь эту рану (вот как она сейчас) – и будет примерно то же, как если пошатнуть пальцами больной зуб. Альтия нарочно принялась размышлять о своем корабле, намеренно рисуя будущее самыми черными красками, растравливая себе душу… просто чтобы убедиться – она была еще жива в ней, эта самая душа. «Если я верну себе корабль, – думалось ей, – все будет хорошо. И точка. Лишь бы ощутить ее палубу под ногами, и все прочие мои беды немедленно испарятся сами собой, как и не было их. И Брэшена я тотчас позабуду…»

Сегодня ей было очень трудно поверить, что это когда-нибудь произойдет.

Если то, что наговорил перед смертью парень, убитый Совершенным, было хоть отчасти правдиво, Кеннита вряд ли приведет в восторг предложение выкупа за корабль. Во всяком случае, скромным выкупом он не удовольствуется. Значит, остается уповать либо на силу, либо на хитрость. Что касается силы… Достаточно было вспомнить несравненную доблесть команды в схватке с пиратами, чтобы полностью на сей счет успокоиться.

Оставалась хитрость. Вот только… выдать себя, как предлагал Брэшен, за беглецов из Удачного, надумавших податься в пираты? По мнению Альтии, это был не боевой план, а фарс для ярмарочного балагана. Только кончиться мог не свистом разочарованной публики, а чем похуже. И Лавой, чего доброго, поведет свою роль так, что в итоге радоваться не придется. То-то ему и его татуированным головорезам так понравилась эта идея… Что, если он решит сделать еще один шаг – захватить «Совершенного» и в самом деле предаться пиратскому промыслу? И не только Лавой, но, пожалуй что, и все остальные. Команда-то была набрана из самого что ни на есть портового отребья, не шибко дружившего с нравственностью, не говоря уже о законе. А корабль? В нем, как и во всем прочем, Альтия не была больше уверена. Испытание боем выявило стороны его характера, о которых она прежде и не подозревала.

Ей нужно было время. Время, чтобы придумать план действий, способный сработать. Время, чтобы понять душу несчастного, безумного корабля.

Но драгоценные дни улетали сквозь пальцы, словно оборванная снасть. С каждой новой вахтой они оказывались все ближе к Делипаю, крепости Кеннита.

 

* * *

 

К утру дождь поутих. Под конец вахты даже проглянуло солнце. Косые утренние лучи разбежались по морю, озарив усыпавшие его острова. Ветер сделался порывистым и начал менять направление. Альтия созвала своих подначальных, чтобы сообщить им новое распоряжение капитана. В это время на палубу уже начали выходить люди Лавоя. Старпом зло глянул на Альтию… что ж, его ненависть больше не удивляла ее. Часть работы – не более…

Когда все матросы собрались вместе, к ним вышел Брэшен. Альтия молча и равнодушно выслушала еще раз об отмене запрета на общение с носовым изваянием. Как она и предвидела, на лице Янтарь отразилось глубочайшее облегчение. Альтия умудрилась промолчать и тогда, когда Брэшен принялся перетасовывать вахты, заменяя ее людей бывшими рабами, – хотя капитан, нимало не посоветовавшись с нею, пустил по ветру плоды ее тщательных усилий, в результате которых вахта Альтии работала как часы. Между тем они были уже на пиратской территории и с каждым днем забирались все глубже. И вот здрасьте вам пожалуйста! – Брэшен взваливает на нее ответственность за людей, которых она едва знала по именам и которых Лавой, судя по всему, усердно подстрекал к бунту. Спасибо. Прекрасное дополнение к ее вахте. Альтия была в бешенстве, но сумела ничем не выдать своих истинных чувств.

Брэшен кончил говорить, и она отпустила своих матросов есть, спать и развлекаться по мере возможности. Самой ей есть совсем не хотелось – не было настроения. Обошли со всех сторон, вот как это называется! Альтия угрюмо поплелась в свою каюту. Впрочем, была ли это действительно «ее» каюта? Может, просто закуток, выделенный для троих?

Упомянутый закуток в кои веки пустовал. Йек, скорее всего, отправилась завтракать, ну а Янтарь, вероятно, сразу бросилась к Совершенному. Альтия ощутила краткий укол совести: сама-то она к нему не пошла. Ну и ладно. Владевшая ею ярость кое-что высветила: похоже, надо было выкинуть из души не только Брэшена, но также и Янтарь с ее кораблем. Так-то оно проще. Надежней… И от нее будет тем больше толку как от второго помощника, чем меньше личного встанет между нею и ее прямыми обязанностями. Личное… какая чушь! Прочь!

«Попробую хоть выспаться», – решила она наконец. Но только вытащила мокрую рубаху из штанов и начала было стягивать через голову, как в дверь постучали. Альтия зло зашипела сквозь зубы.

– Кто там еще? – рявкнула она, не торопясь открывать. Снаружи послышался голос Клефа, но юнга говорил слишком тихо. Альтия рывком натянула так и не снятую рубашку и резко распахнула дверь. – Кому неймется?

Клеф шарахнулся от нее.

– Тебя… к-кэп видеть хочет, – повторил он, слегка заикнувшись.

Вид его изумленной и, пожалуй, даже испуганной физиономии подействовал на Альтию отрезвляюще. Жизнь продолжалась, и в ней никому не было особого дела до ее растрепанных чувств.

– Спасибо, – кратко отвечала она. И закрыла дверь. «Поганец ты все-таки, Брэшен. Не мог сказать, что хотел, пока вся команда стояла на палубе. Обязательно надо было лишать меня уединения, отнимать толику сна…»

Альтия заправила обратно в штаны только что выпростанную рубашку и с мрачной обреченностью устремилась из каюты наружу.

 

* * *

 

– Входи, – отозвался Брэшен на стук в дверь. И поднял голову от карт, которые разглядывал. Он ожидал увидеть перед собой Лавоя или кого-нибудь из матросов, присланного с животрепещущими новостями. Ни то ни другое. Через порог шагнула Альтия. И встала перед ним, докладывая:

– Ты посылал за мной Клефа, кэп.

Сердце Брэшена провалилось и затерялось.

– Посылал, – кивнул он… и замолчал, потому что все слова куда-то запропастились. – Садись, – только и сумел он выговорить. Она взяла стул и опустилась на него до предела чопорно и напряженно, словно выполняя приказание. Она молча и не мигая смотрела Брэшену прямо в глаза, и он поневоле вспомнил капитана Ефрона Вестрита. Вот с кем бесполезно было в «гляделки» играть. Во всяком случае, он, Брэшен, глаза опускал почти сразу.

– Когда твой папа на меня смотрел, как ты сейчас, – вырвалось у него, – я уже точно знал, что меня ждет персональный выговор, да такой, что уши долго будут гореть!

Он не собирался произносить этого вслух, и лишь потрясение, отразившееся на лице Альтии, сказало ему: да, парень, сболтнул! Брэшен пришел в ужас, но ужас мешался с вполне диким желанием рассмеяться. Уж больно забавное было сейчас у Альтии лицо. Кое-как он напустил на себя каменный вид и продолжал ровным голосом:

– Так, может быть, скажешь мне прямо, чем я проштрафился, да на том и покончим?

Взгляд Альтии сделался откровенно свирепым. Брэшен чувствовал, как ее распирало. Кажется, он все-таки перестарался, подначивая ее: вот она набрала полную грудь воздуха, сейчас ка-ак закричит… К его немалому удивлению, она как вдохнула, так и выдохнула – молча. И лишь голос едва заметно дрожал, когда она негромко ответила:

– Не по чину мне, господин мой, тебя за что-то корить.

«Господин мой»… Она пыталась сделать разговор чисто служебным. Хотя и держалась из последних сил. Брэшен решился идти до конца: надо же наконец выяснить отношения, разделаться с этим дурацким напряжением, повисшим между ними.

– А я, по-моему, только что разрешил тебе говорить прямо, невзирая на чины, – сказал он. – Я же вижу: что-то беспокоит тебя. Что случилось? – Альтия продолжала молчать, и Брэшен ощутил, что и сам начинает сердиться. И он почти рявкнул: – Да говори наконец!

– Что ж… – начала Альтия довольно-таки зловеще. Черные глаза метали молнии. – Я нахожу весьма сложным исполнять свои обязанности при таких обстоятельствах, когда вижу, что мой капитан явно не испытывает ко мне ни малейшего уважения. Ты унижаешь меня на глазах у всей команды – и хочешь, чтобы я должным образом блюла свою вахту? А не многовато ли будет?

– Что?.. – изумился Брэшен. Удивление быстро сменилось гневом. Да как у нее рот открылся такое нести, – это после того, как он поставил ее вторым помощником, делился личными планами, даже советовался с нею о том, что будет лучше для корабля! – Это когда же я тебя унижал на глазах у команды, хотелось бы знать?

– Во время боя! – Альтия даже заскрипела зубами. – Я сражалась изо всех сил, отбивая нападение, а ты… Ты не просто вмешался и отнял у меня инициативу, тебе еще понадобилось мне приказать, чтобы я не лезла и вообще держалась где-нибудь позади! – Ее голос так и звенел яростью. – Я что тебе, дитя малое, которое ты обязался защищать? Я что, младше или слабее Клефа, которого ты, помнится, все время держал при себе?

– Я не… – начал было оправдываться Брэшен. Но глаза Альтии вспыхнули таким огнем, что он осекся, не договорив. – Разве я… действительно?

– Действительно, – отрезала она ледяным тоном. – Клефа спроси, если не веришь. Уж он-то помнит небось.

Брэшен прикусил язык. Сам он, хоть убей, не припоминал, что именно и в какой момент кричал во время сражения. А вот как у него сердце перевернулось от ужаса при виде Альтии в гуще яростной схватки – это он, право, не скоро забудет. Так неужели он вправду что-то такое сболтнул? В горячке сражения и притом помирая от страха. Что ж, очень даже возможно. До него постепенно доходило, какой урон он, сам того не желая, нанес ее гордости. А значит, ему очень даже поделом доставался ее гнев.

Брэшен облизнул губы:

– Да, наверное, все так и было. Если ты говоришь, стало быть, я именно так и сказал. Я был не прав. Прости меня.

Он поднял глаза и увидел, как потрясли ее эти простые слова. Она так широко распахнула глаза, что он запросто мог бы свалиться в эти два черных колодца да и утонуть в их глубине. Окончательно смутившись, Брэшен слегка передернул плечами, мотнул головой… Альтия продолжала молча глядеть на него. А он уже чувствовал, что простая искренность только что произнесенного не оставила камня на камне от той стены, что он так старательно возводил между нею и собой. Брэшен попытался удержать себя в руках, сам не зная, получится ли.

– Я… я беспредельно верю в тебя, Альтия, – проговорил он, внезапно охрипнув. – Мы с тобой плечом к плечу отбивались и от цапунов,[6]и от морских змей. И этот гребаный корабль мы вместе на воду спускали. Но вот началась битва, и я… – Тут Брэшен вовсе потерял голос. – Не могу больше, – вырвалось у него. Он положил руки на стол ладонями вверх и уперся в них взглядом. – Не могу я так больше.

– Что? – очень тихо переспросила она. Так, словно не вполне расслышала сказанное.

Брэшен неудержимо вскочил на ноги и нагнулся к ней через стол:

– Не могу дальше притворяться, будто не люблю тебя. Я люблю, и все тут! Я чуть умом не тронулся, когда увидел, что тебе опасность грозит.

Альтия взвилась со стула, как будто он ее оскорбил. Или принялся угрожать. И устремилась к выходу, но Брэшену потребовалось всего два шага, чтобы оказаться между нею и дверью. Альтия стояла, как загнанная косуля, – некуда бежать, негде спрятаться.

– Выслушай хотя бы! – взмолился молодой капитан. И принялся говорить, и слова хлынули потоком – какой-то частью разума он понимал, что, должно быть, городит непроходимые глупости, которые обратно уже не возьмешь, – и все же, все же… – Вот ты говоришь, что не можешь обязанности исполнять, если не чувствуешь моего уважения. Так ведь это, блин, дело взаимное! У всякого человека должно быть зеркало, чтобы отразиться в нем и увериться, что он – настоящий! Короче, когда я вижу твое лицо… вижу, как ты следишь за мной взглядом, когда у меня что-нибудь получается по-настоящему здорово, или ухмыляешься и подмигиваешь, когда я сделаю какую-нибудь дурость, но изловчусь в итоге все выправить… Не отнимай этого у меня!..

Альтия стояла молча и неподвижно. И смотрела на него, смотрела… Брэшен окончательно пал духом и взмолился:

– Я совсем один без тебя, Альтия. Я тут хожу, что-то делаю, а сам знаю: проиграем мы или выиграем – я все равно тебя потеряю. Идти с тобой на одном корабле и не иметь возможности даже за стол тебя пригласить… я уж не говорю – за руку тронуть… Сердце кровью обливается, одним словом! А если ты еще и смотреть на меня не хочешь, разговаривать не желаешь… Зачем тогда вообще все?!

Альтия всю ночь провела под холодным дождем, и теперь, в теплой каюте, щеки у нее так и горели. Волосы еще не успели толком высохнуть, темные пряди выбились из матросской косицы и завивались кругом лица. Брэшен даже зажмурился – иначе сладкая мука стала бы совсем невыносимой.

– Хотя бы одному из нас следует сохранять разум, – выговорила Альтия. Ему показалось, что ее голос был очень тверд. Она стояла перед ним, на расстоянии менее шага, плотно обхватив себя руками, словно боясь разлететься на части. – Дай пройти, Брэшен…

Это она уже прошептала – еле слышно.

Но он был просто не в состоянии отпустить ее от себя. Он сказал, прекрасно зная, что врет:

– Дай я хотя бы обниму тебя… На секундочку… А потом ты пойдешь… Честно…

 

* * *

 

Собственно, они оба знали, что он врет. Что никакой секундочкой им не удовольствоваться. Альтия попросту задыхалась. А когда мозолистая ладонь капитана тронула ее щеку – перед глазами все поплыло и закружилось. Она положила ладонь ему на грудь, то ли равновесия ради, то ли собираясь его оттолкнуть… Нет, какие глупости, она не собиралась ничего допускать. Но сквозь рубашку чувствовалось тепло его тела, слышалось биение сердца. И рука – изменница! – зажила своей жизнью, сомкнула пальцы, собрав в горсть ткань, и потянула к себе. Брэшен, спотыкаясь, качнулся вперед – и обхватил Альтию до того крепко, что она перестала дышать.

Так они стояли некоторое время. А потом Брэшен глубоко вздохнул, словно избавившись от застарелой боли.

– Ох, Альтия, – прошептал он. – Ну почему у нас с тобой всегда все так сложно?

Он тихонько дышал ей прямо в макушку. И целовал влажные волосы. Альтия вдруг поняла, что на самом-то деле никаких сложностей нет. Когда его губы потянулись к ее уху, потом к шее, она повернулась навстречу и закрыла глаза. Что ж – будь что будет!

Он очень осторожно вытянул ее рубашку из штанов. Ладони у него были заскорузлые и очень бережные. Вот они скользнули снизу вверх под рубашку… Одна рука накрыла ее грудь, коснулась соска… Альтия на время утратила способность двигаться. Потом обхватила Брэшена за пояс и притянула еще плотнее к себе.

Он оторвался от ее губ.

– Погоди, – сказал он. – Постой…

Неужели к нему вернулся тот самый здравый смысл, о котором она так заботилась? У Альтии даже голова закружилась – так велико было разочарование. А Брэшен подошел к двери и трясущимися руками запер ее. Вернувшись к Альтии, он взял ее кисть и поцеловал твердую намозоленную ладошку. Потом отпустил – и замер, глядя на нее сверху вниз. Альтия закрыла глаза. Брэшен ждал. И Альтия приняла решение. Взяла обе его руки в свои и повела в угол, где стояла постель.

 

* * *

 

– По-моему, ты так и не понял толком, что натворил, – медленно и серьезно внушала ему Янтарь. – Поэтому я прощаю тебя. Но только на этот, первый раз, Совершенный! Пора тебе уже осознать, что значит смерть для обычного человека! Задумайся, что значит необратимость. Необратимость того, что ты сделал.

Порывистый ветер бил ей в лицо, но она не отходила от носовых поручней. Она ждала от него ответа. Совершенный задумался, что бы такое сказать, чтобы ей понравилось. Он не хотел, чтобы Янтарь печалилась из-за него. Уже потому, что ее печаль, передававшаяся ему, была куда глубже, чем у остальных.

Она, скорее, напоминала его собственное неутешное горе…

Но потом Совершенный отвлекся и забыл о своих размышлениях. У него внутри что-то происходило! Что-то пугающее и опасное! Он устремил в ту сторону все свое восприятие, стараясь вслушаться, вчувствоваться. Да, подобное он когда-то знавал. Корабль приготовился к ошеломляющему удару боли, отчаяния и стыда. Он помнил: когда люди таким вот образом сходились друг с дружкой, это всегда кончалось муками для более слабого. Знать бы еще, за что Брэшен до такой степени прогневался на нее? И почему она не отбивается, не пытается вырваться, даже не кричит? Или он настолько запугал ее, что она утратила всякую волю?

– Совершенный! Ты меня слушаешь?

– Нет, – отозвался он.

И обнаружил, что от волнения дышит через рот. Он был бесповоротно сбит с толку. Он-то был уверен, что постиг уже все, что касалось стороны людских отношений. «Ничего не понимаю… Если Брэшен не намерен наказать ее унижением и болью, тогда зачем он делает это? И Альтия… она же не… она…»

– Совершенный!

– Тссс… – прошипел корабль.

Он что было силы сжал кулаки и притиснул их к груди. Нет, он не закричит. Он нипочем не станет кричать. Янтарь продолжала что-то говорить ему, но он не слушал. Все его внимание было поглощено другим. Он уже понимал, что ошибся. В капитанской каюте совершалось совсем не то, что он заподозрил вначале. Но что же? Он думал, будто вполне изучил людей и их манеру причинять друг дружке страдания – и нежданно-негаданно обнаружил нечто неожиданное. Нечто такое, чего не хранила даже его бездонная память. Хотя нет… он припоминал… почти…

Совершенный мысленно зажмурил несуществующие глаза. И робко потянулся к капитанской каюте, позволив своим мыслям плыть, как им захочется, а древним воспоминаниям – невозбранно всплывать из глубины…

 

* * *

 

Альтия обнимала Брэшена, чувствуя, как бешено гремит его сердце. Он силился отдышаться и всхлипывал, уткнувшись носом ей в шею. Его волосы падали ей на лицо. Ее пальцы бережно гладили бугристый, только что затянувшийся рубец от сабельного удара на его ребрах. Потом она накрыла шрам ладонью, словно пытаясь отправить его в небытие силой прикосновения. И вздохнула. Ей нравилось, как пахло от Брэшена. Морем и кораблем… А значит, она и обнимала как бы не только его, но вместе с ним и все, что любила.

– Мне все казалось, – выдохнула она, – еще чуть-чуть – и мы с тобой полетим…

 

Глава 13

Наука выживания

 

– Мама, мама! Там удачнинская гавань уже показалась!

Кефрия оторвала от подушки нещадно болевшую голову. Сельден переминался на пороге крохотной каютки, где они оба помещались; дело происходило на борту живого корабля «Кендри». Сейчас Кефрия лежала на койке, но не спала. Ей просто хотелось свернуться клубочком, чтобы вдоволь понянчиться со своим горем… и попробовать его пережить. Она посмотрела на сына. Он выглядел обветренным и загорелым. А после тех ужасных приключений в засыпанном городе у него появился еще какой-то особый, далекий взгляд, и Кефрии стало казаться, что сынишка некоторым образом отошел от нее, отдалился. А ведь Сельден был последним из ее детей. Последним, кто остался в живых. Ей бы вцепиться в него и ни на мгновение не отпускать от себя… А вместо этого Кефрия, наоборот, вроде как утратила былую безоглядную нежность к нему. Наверное, она неосознанно понимала: не стоит никого слишком сильно любить. Ведь судьба в любой миг могла отнять у нее Сельдена. Как отняла уже слишком многих.

– Иди посмотри! Там все так странно выглядит! – вновь окликнул ее сынишка. Подумал и добавил: – Знаешь, на палубе кое-кто плачет.

– Иду, – устало отозвалась Кефрия.

Что ж, пора было посмотреть правде в глаза. Правде о том, что сталось с Удачным. Со времени отплытия она избегала заговаривать с Сельденом о том, ЧТО им, вполне возможно, предстоит увидеть по возвращении. Кефрия спустила ноги на пол, начала было приглаживать волосы, но бросила. Лучше прикрыть растрепанную голову шалью. Она потянулась за шалью; та еще не просохла со времени последнего выхода на палубу. Кефрия накинула ее и пошла за сыном наружу.

День был сумрачнее некуда, дождь шел не переставая. Ничего не скажешь, погода самая подходящая. Кефрия молча присоединилась к группке людей, смотревших в сторону города. Никто не болтал, не указывал возбужденно руками. И кое у кого в самом деле катились по щекам слезы.

Гавань Удачного всего более напоминала разоренное кладбище. То тут, то там из воды обглоданными костями торчали мачты затонувших судов. Кендри предельно осторожно пробирался между лежащими на дне кораблями. Он направлялся не к тому причалу, где обычно швартовались живые корабли. Лишь один пирс был заново отремонтирован, им-то и собирались воспользоваться. Свежая древесина так и бросалась в глаза на фоне прочих деревянных сооружений, потемневших от времени и непогод либо вовсе обугленных. На причале стояли люди, готовые приветствовать возвратившихся.

По крайней мере, Кефрия надеялась, что у них на уме были именно приветствия, а не что-нибудь иное.

Сельден прижался к матери, глядя на берег. Кефрия рассеянно положила руку ему на плечо. В городе тут и там выгорели целые кварталы. Нарядные здания стали черными руинами. Обгорелые скелеты домов влажно блестели под дождем. Сельден еще плотнее прижался к ней и тихо спросил:

– А с бабушкой точно все в порядке?

– Не знаю, – в тысячу первый раз ответила Кефрия.

Неизвестность тяжким грузом лежала на сердце. Что она могла сказать сыну, если она в самом деле не знала. Не знала, жив ли его отец. Не знала, жив ли его брат. И что сталось с Малтой, она тоже не знала.

Кендри обыскал всю Дождевую реку до самого устья. Но ничего не нашел. Потом, уступая отчаянной настойчивости Рэйна, корабль повернул и еще раз прочесал все и вся вверх по течению до самого Трехога. Но маленькая лодочка, которую якобы заметил Рэйн, так и не попалась им на глаза. Кефрия помалкивала, но про себя крепко подозревала, что Рэйн ее на самом деле тоже не видел. Наверное, он слишком яростно желал, чтобы Малта все-таки уцелела, и в итоге ему примерещилось. Кефрия знала, как это бывает.

В Трехоге на борт Кендри взошла Янни Хупрус, мать Рэйна. И еще до отплытия из столицы Дождевых чащоб они отправили в Удачный птицу-письмоносца, сообщая Совету торговцев, что сатрап покамест не найден, но поиски продолжаются. Глупая надежда, уж что говорить. Однако расстаться с нею ни Рэйн, ни Кефрия не могли.

Во время последнего плавания вниз по реке Кефрия проводила на палубе все вечера, глядя во все глаза в наползающие сумерки. Сколько раз она могла бы поклясться, что видела маленькую лодку! Как-то она заметила даже Малту, привставшую в лодке и махавшую рукой кораблю. Но когда Кендри приблизился, перед Кефрией оказался всего лишь топляк, словно бы в отчаянии воздевший из воды скрюченный корень.

Кефрия продолжала нести свою добровольную вахту даже после того, как речное устье осталось далеко за кормой. Впередсмотрящий мог что-нибудь пропустить, но мать – никогда. И между прочим, не далее как вчера сквозь густую пелену дождя она заметила-таки калсидийский корабль. Естественно, Кендри от него ушел, как от стоячего. Тот корабль куда-то шел в одиночку, но прежде того впередсмотрящий докладывал о группах в две-три галеры и даже разглядел вдалеке два громадных парусных корабля. Все эти суда либо вовсе не обращали на Кендри внимания, либо затевали погоню, но больше для вида. Капитан живого корабля даже вслух задался вопросом, чего, собственно, дожидались все эти разбойники? Собирались все вместе, чтобы войти в устье Дождевой реки? Или опять поворачивали на Удачный? И была ли то малая часть обширного флота, готового вот-вот обрушиться на Проклятые берега? Рэйн и Янни, помнится, принялись размышлять вслух вместе с капитаном, а Кефрия потихоньку ушла, не видя никакого смысла толочь воду в ступе.

У нее дочка пропала. Только это и имело значение.

Кефрия даже не знала, погибла ли та в обрушенном городе Старших или утонула в реке. И по всей вероятности, ей не было суждено когда-либо это узнать. Еще одна неизвестность, еще одна незаживающая язва в душе. А Кайл и Уинтроу? Узнает ли она когда-нибудь, что с ними сталось? Она пыталась надеяться, что они оба живы и даже здоровы. Получалось не важно. Надежда оказывалась слишком крутой и высокой горой, на которую так трудно было карабкаться. Да и незачем, если подумать. Чем выше взбираешься на эту гору, тем глубже разверзается под ногами пропасть отчаяния, и оборваться в нее – один миг. Миг, когда окажется, что надеялся зря.

И Кефрия, оставив обманчивые надежды, решительно изгнала из души какие-либо чувства. Она старалась пореже вспоминать безвозвратное прошлое и уж подавно не задумывалась о будущем.

Краткий миг настоящего – вот и все, что ей принадлежало.

 

* * *

 

Рэйн Хупрус стоял подле матери. Ветер играл мокрой от дождя вуалью, то и дело прижимая ее к лицу. Сквозь вуаль был отчетливо виден Удачный. Разрушения в городе оказались примерно такими, как он и представлял себе по письмам, доставляемым птицами-вестниками. Наверное, это зрелище должно было что-то разбередить в душе Рэйна. Наверное. Однако нынче у Рэйна хватало собственных горестей, и переживать о чем-то еще просто не было сил.

– Я воображала себе нечто ужасное, но это… это еще хуже! – пробормотала Янни. – Ну и как мне просить помощи у удачнинского Совета, когда у них самих и город в развалинах, и калсидийцы точно бельмо на глазу?

Между тем необходимость этой самой помощи их с Рэйном сюда и привела. Янни Хупрус нередко посещала свою родню в Удачном в качестве полномочного представителя народа Чащоб; по счастью, такие тяжкие и трагические дела, как теперь, улаживать доводилось не часто. Как бы то ни было, на сей раз Янни предстояло принести Совету Удачного официальные извинения по поводу прискорбной утраты сатрапа и его Сердечной Подруги… после чего обратиться за помощью от лица торговцев Трехога.

Землетрясение почти начисто уничтожило город Старших. Понадобится долгая и кропотливая работа, прежде чем некоторые его части, возможно, вновь удастся использовать. Но в любом случае до этого было еще очень далеко, а пока что многие семьи, жившие доходами от продажи странных и удивительных предметов, находимых в засыпанных комнатах, оказались попросту без средств к существованию. И речь шла не о каких-то второстепенных семействах – работавшие в подземном городе составляли костяк Трехога, его становой хребет. Если к руинам, набитым сокровищами, станет не подобраться, само существование Трехога лишится всякого смысла. Да и как там прожить без каждодневной торговли? Обитатели города собирали в окрестных лесах плоды и орехи, но не имели ни пахотных полей, ни лугов для пастьбы стад. Съестные припасы испокон века прибывали в Трехог из Удачного – в обмен на загадочные диковины из подземелий. Висячему городу и так несладко пришлось, когда нагрянули калсидийцы и почти удушили оживленную прежде торговлю. А тут еще землетрясение! Наступит зима – и положение станет вовсе отчаянным.



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2019-06-16 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: