Только ему почему-то упорно не верилось, что все так и произойдет. Наверное, оттого, что короткое соприкосновение с Малтой при посредстве Тинтальи было для него словно запах вкусной пищи для полумертвого от голода человека. Его сердце рвалось к ней. И зыбкими возможностями удовлетворяться никак не желало.
Из выгоревшего лабаза, на котором он сидел, послышался какой-то шум, и Рэйн поглядел вниз, ожидая увидеть бродячую кошку или собаку. Но нет: между кучами мусора пробирался Сельден.
– Эй, ты что там делаешь? – окликнул Рэйн с беспокойством. – Смотри, крыша на голову упадет!
– То-то ты сам на ней и сидишь, – отозвался Сельден невозмутимо.
– Мне просто нужно было забраться повыше, чтобы увидеть, как подходят корабли, и не проморгать Тинталью. Сейчас спущусь.
– Вот и хорошо. Она отправилась почистить чешуйки, но скоро вернется, чтобы поставить свой знак на свитке, подготовленном Советом. Она хочет, чтобы Кендри немедля нагрузили всякими припасами и отправили на нем мастеровых вверх по реке. Ей не терпится, чтобы работы начались как можно скорее.
– И где, интересно, мы должны раздобыть эти припасы? – насмешливо поинтересовался Рэйн.
– А это ее не слишком волнует. Я уже предложил, чтобы для начала Кендри принял на борт мастеровых, ушел наверх и сделал остановку в Трехоге. Взял там кого-нибудь, кто хорошо знает реку, и потом двинулся к месту, где застревали змеи… то есть драконьи личинки. Пусть люди сначала посмотрят, как обстоит дело и какие необходимы работы, а потом уж прикидывают, с чего начинать!
Рэйн не стал его спрашивать, откуда вдруг такие познания и такая взрослость суждений. Он просто поднялся и осторожно двинулся вдоль края кровли. Зимнее солнце вновь заиграло на чешуе, пробивавшейся у Сельдена на лице.
– Вообще-то, она прислала тебя за мной, верно? – спросил Рэйн, спрыгивая наконец вниз. – Хочет удостовериться, что и я тоже там буду?
– Если бы она хотела твоего присутствия, она сама бы тебе так и сказала, – был ответ. – Нет. Я пришел именно за этим, но по своей воле. Я думаю, ты нужен, чтобы окончательно связать ее обещанием. Если предоставить ее самой себе, она только и будет беспокоиться о своих змеях да о закукленных драконах, которые, может быть, еще лежат где-нибудь в подземельях. Так что, прежде чем она соберется за Малтой лететь, месяцы успеют пройти.
– Месяцы? – Рэйн уже готов был рвать и метать. – Да нам прямо сегодня отправиться надо бы! – Он не успел еще выговорить эти слова, а в душе уже возникла тошнотворная определенность. Какое «сегодня»! Дело явно затянется на много дней. Даже на то, чтобы все стороны скрепили подписями договор, следовало положить добрые сутки. А потом еще будут отбирать людей для путешествия в верховья реки, потом собирать припасы для Кендри, потом грузить несчастный корабль. Рэйн все же сказал: – Малта для нее столько сделала! Кажется, не грех бы и кое-какую благодарность испытывать.
Сельден прислушался к чему-то в себе и нахмурился.
– Ей не то чтобы не нравится Малта, – сказал он затем. – Или ты сам. Она совсем не думает о вас дурно. Просто драконы и змеи для нее настолько важнее всех человеческих дел, что заставить ее выбирать между ими и спасением Малты – это все равно что тебя заставили бы выбирать между Малтой и, скажем, голубем. – Сельден помолчал, потом заговорил снова: – С точки зрения Тинтальи, все люди более-менее на одно лицо, а все наши заботы – ничтожней мышиной возни. Так что от нас самих зависит, будет ли она придавать им хоть какое-нибудь значение. Тем более что если у нее получится спасти свой народ, нам придется делить наш мир с драконами. Вернее, они будут считать, что это они делят с нами свой мир. В общем, как когда-то говорил мой дедушка: «Когда начинаешь с кем-то иметь дело, сразу веди себя с ним так, как собираешься вести и в дальнейшем». И вот, сдается мне, это может быть справедливо и в отношении драконов. Я думаю, надо нам не откладывая дать понять, какого рода отношения мы хотели бы видеть между собой и ее племенем.
– Но ждать еще несколько дней…
– Повременить несколько дней всяко лучше, чем тщетно ждать до могилы, – снова очень по-взрослому заметил Сельден. – Мы хоть знаем, что Малта жива. Как тебе показалось, угрожает ли ее жизни опасность?
– Трудно сказать, – вздохнул Сельден. – Я чувствовал присутствие Малты. – И сознался: – Но она как будто отказывалась на меня внимание обращать!
Оба замолчали. Зимний день дышал холодом, но ветра не было, и небо от горизонта до горизонта сияло голубизной. Отовсюду слышались голоса и перестук молотков: Удачный понемногу восставал из руин. Идя с Сельденом по городским улицам, Рэйн всей кожей чувствовал перемену в настроении жителей. Народ трудился весело и азартно, с явной верой в доброе завтра. Татуированные, рыбаки с Трех Кораблей, старинные и новые торговцы – все вкалывали сообща. О серьезной деловой жизни еще рано было говорить, но на перекрестках мальчишки уже вовсю продавали съедобных моллюсков и дикую зелень. В городе как будто даже прибавилось населения. Те, кто прятался, повылезали из укрытий, в Удачный вернулись пытавшиеся отсидеться в пригородах, и даже беженцы, недавно запрудившие все дороги, кажется, понемногу поворачивали назад. Черный прилив злосчастья отхлынул. Удачный на глазах возрождался из пепла.
– Похоже, ты очень много знаешь о драконах, – заметил Рэйн, обращаясь к Сельдену. – Откуда бы?
Сельден ответил вопросом на вопрос:
– А я, похоже, превращаюсь в жителя Чащоб, так ведь?
Рэйн предпочел не обмениваться с ним пристальными взглядами. Вряд ли Сельдену понравилось бы то, что происходило с лицом его старшего друга. Рэйн сам замечал, что последнее время его внешность начала меняться быстрей прежнего. Даже ногти сделались толстыми и твердыми, словно рог. Обычно это случалось с торговцами из Чащоб не раньше лет этак пятидесяти.
– Похоже на то, – сказал он. – Тебя это печалит?
– Меня – нет. А вот маме, по-моему, не нравится. – И прежде, чем Рэйн успел что-нибудь сказать, Сельден продолжал: – Мне теперь и сны снятся, какие положены жителю Чащоб. С той самой ночи, когда я заснул в подземном городе. Помнишь, ты разбудил меня, когда нашел? В тот раз я не услышал музыки, как Малта, но, наверное, если бы сейчас вернуться туда – услышал бы. Знание растет во мне словно бы само по себе, а откуда оно приходит – не знаю. – И мальчик свел брови, одетые чешуей. – По-моему, это знание раньше принадлежало кому-то другому, но я его вроде как унаследовал. Слушай, это не то, что у вас называют «потонуть в воспоминаниях», а, Рэйн? Сквозь меня словно бы течет река чьей-то памяти. Мне что, с ума сойти предстоит?
Рэйн положил руку ему на плечо и крепко стиснул. Такие узкие, хрупкие, худенькие плечи – и такой груз.
– Совсем не обязательно, – заверил он Сельдена. – С ума сходят не все. Некоторым везет, и они научаются не тонуть в этой реке, а плыть вместе с ней.
Глава 20
Пленники
– Так ты уверен, что не замерзнешь? – в тысячу первый раз спросила Янни Хупрус.
Сельден покосился на Рэйна и тайком закатил глаза, выражая ему полное сочувствие, и молодой житель Чащоб помимо воли ощутил, что улыбается.
– Не знаю, – честно ответил он матери. – Но вот то, что если я еще что-нибудь на себя натяну, то вывалюсь из всех этих слоев прямо в когтях у драконицы – это уж точно! – Такой довод заставил Янни умолкнуть, и Рэйн заверил ее: – Да все у меня будет в порядке, мама. Всяко не хуже, чем в шторм по морю плавать.
Все они стояли на площадке, наспех расчищенной позади Зала Торговцев. Тинталья потребовала, чтобы отныне и в будущем в любом городе, подвластном торговцам, имелись такие площадки, достаточные, чтобы опуститься наземь дракону. А буде крылатый гость действительно припожалует – жителям вменялось в обязанность оказать ему всяческое гостеприимство и выставить надлежащее угощение. Нелишне упомянуть, что выработка определения этому самому надлежащему угощению заняла добрых несколько часов. В конце концов высокие договаривающиеся стороны сошлись на том, что угощение должно быть живым, а по совокупному весу не уступать хорошо откормленному бычку-первогодку. Правда, Удачный нынче жил совсем небогато, да и пастбищ со скотом в округе было не густо, а посему Тинталью предупредили, что, по крайней мере, в ближайшем будущем угощать будут в основном курами и гусями. Драконица надулась, но у кого-то хватило ума предложить ей подогретое масло и – в любой час дня и ночи – услуги по чистке и умащиванию шкурки, и она сменила гнев на милость.
Такая игра в мелкие придирки и уступки продолжалась несколько дней, и Рэйн начал всерьез опасаться, что вот-вот спятит. Тем временем между Удачным и Трехогом вовсю сновал десяток с небольшим уцелевших почтовых голубей; бедные птицы чуть не падали на лету от изнеможения, и все-таки кратенькие послания, доставляемые ими, были бессильны охватить весь объем событий, происходивших в двух городах. Рэйну доставила величайшее облегчение одна-единственная строчка, известившая, что его отчим и сводная сестра вернулись в город живыми и здоровыми, а Бендир уже отбыл из Трехога вверх по реке, чтобы изучить место, отмеченное Тинтальей на миниатюрной карте долины, присланной опять-таки с голубем. Ему, хорошо знакомому с земляными и строительными работами, было поручено прикинуть объем работ по углублению дна, а заодно не пропустить знаки возможного присутствия еще одного города Старших, погребенного в земле где-нибудь неподалеку. Таким образом были сделаны первые шаги от слов к делу во исполнение планов Тинтальи, и довольная драконица наконец согласилась отправиться с Рэйном на поиски Малты.
Рэйн даже удивился, сколько народу явилось их проводить. Он сказал себе, что людьми двигало не участие, а скорее любопытство, ведь жизнь или смерть Малты навряд ли могли для них что-нибудь значить.
«Ну, готов наконец?» – раздраженно поинтересовалась Тинталья. Установившаяся между ними связь позволяла ей разговаривать с ним мысленно, так что Рэйн очень хорошо чувствовал ее нетерпение.
Он решительно постарался разделить навеваемые ею ощущения от собственных и обнаружил, что хвастаться было особенно нечем. Он жутко нервничал и боялся. Тем не менее он шагнул навстречу драконице:
– Я готов.
– Что ж, – отозвалась она. И на прощание обвела взглядом всех собравшихся. – Когда вернусь, буду ждать результатов. Достойных результатов!
Сельден, стоявший рядом со своей матерью, Кефрией, вдруг подбежал к Рэйну и сунул ему в руки небольшой полотняный мешочек. В мешочке что-то постукивало.
– Вот, – сказал он, – возьми! Это Малтины. Вдруг помогут?
Рэйн распутал завязки и растянул горловину мешочка, полагая, что внутри окажутся какие-нибудь украшения. К его удивлению, там лежала горстка цветных медовых леденцов. Рэйн озадаченно глянул на Сельдена. Тот передернул плечами.
– Просто я вчера сходил в наш старый дом, – пояснил он. – Мало ли, думаю, вдруг что-то осталось. Ну, там все либо украдено, либо уничтожено, так что я пошарил по разным закоулкам, куда не вдруг сообразишь заглянуть. – Сельден расплылся в проказливой ухмылке меньшого братца. – Я же знал, где Малта прятала свои леденцы. Она любит вот такие, медовые. Я и подумал, может, немножко погреешься, если холодно будет. Она бы, наверное, не возражала!
Рэйн с тоской подумал о том, как это было похоже на Малту. Сладости, припрятанные в укромном уголке: а то мало ли что может случиться назавтра! Рэйн засунул мешочек в свой поясной кошель, и так уже набитый до отказа.
– Спасибо, – проговорил он очень серьезно. Натянул на лицо шерстяную вуаль и туго подоткнул ее под воротник куртки. Сквозь такую мало что разглядишь, но зато лицо не замерзнет.
– Это ты правильно, – похвалил Сельден. – Знаешь, а ты за последнее время здорово переменился. Когда я первый раз увидел тебя, я, помню, подумал, что ты почти совсем как обычный человек, так что Малта вряд ли будет сильно переживать. А ты вон какой стал бугристый! – Мальчик провел рукой по своим щекам, по украшенному чешуей лбу и весело предрек: – А уж меня когда увидит, небось рухнет на месте!
Драконица оторвала от земли передние лапы.
– Поторопись! – велела она Рэйну. И добавила тоном помягче, обращаясь к Сельдену: – Отойди в сторонку, мой маленький певец, и лучше отвернись. Когда я ударю крыльями, полетит такая пыль, что ты можешь ослепнуть, а мне бы этого совсем не хотелось!
– Благодарю тебя, о величайшая, – прочувствованно ответил он. – Хотя что такое утрата зрения, если последним, что увидят мои глаза, станет твой взлет в неистовом сверкании лазури и серебра! Мне бы этого воспоминания до конца дней моих было достаточно.
– Ах ты маленький льстец, – восхитилась драконица.
Она, впрочем, и не пыталась скрыть своего удовольствия. Дождавшись, пока Сельден удалится на безопасное расстояние, она подхватила Рэйна с земли, словно тряпичную куклу, и он повис, притиснутый к ее груди, чувствуя, как дурацки болтаются в воздухе ноги. Расправив крылья, она тщательно отряхнула их и чуть присела, напружинивая могучие задние лапы. Взмахнула крыльями раз и другой, примериваясь для броска в небеса. Рэйн хотел было крикнуть своим что-нибудь на прощание, но не смог толком набрать воздуха в грудь. Тинталья рванулась вверх до того внезапно, что у него голова чуть не отвалилась. Люди кругом площадки что-то кричали, но ветер, гремевший в крыльях драконицы, все заглушал. В лицо Рэйну бил такой поток холодного воздуха, что он плотно зажмурился. Когда же он сумел снова разлепить веки, то увидел под собой переливчатый серо-голубой ковер, затканный тончайшим муаровым рисунком. «Море, – сообразил он, – далеко, далеко внизу…»
Да, теперь под ним не было совсем ничего, кроме воздуха и глубокой холодной воды. Рэйн сглотнул, давя подступающий страх.
– Ну? Куда отправимся? – поинтересовалась Тинталья.
– Туда, где Малта! – Вот и все, что он был способен ответить.
– Я уже объясняла тебе: я всего лишь чувствую, что она жива. А где именно она находится, никакого понятия не имею.
Видимо, Рэйн излучил такую волну острого отчаяния, что Тинталья сжалилась над ним.
– Давай посмотрим, может, у тебя что получится, – предложила она.
И Рэйна сразу же коснулось ее ощущение бытия Малты. Он закрыл глаза и полностью отдался этому чувству, нимало не родственному обычным человеческим представлениям о слухе, зрении и обонянии, но тем не менее очень реальному. Рэйн даже поймал себя на том, что принялся глубоко дышать через рот, словно пытаясь ощутить вкус ее запаха в порывах стылого ветра и даже посылая что-то от себя самого ей навстречу.
Они соприкоснулись в состоянии какой-то усталой и размягченно-теплой сонливости, почти как тогда, когда им подарила единение сновидческая шкатулка и Рэйн уловил ее восприятие окружающего. Ей было тепло, и все кругом медленно, плавно покачивалось. Он дышал с нею вместе, вбирая отчетливо узнаваемые запахи корабля. Осмелев, Рэйн до некоторой степени отрешился от собственного тела и потянулся к ней всем существом. Малта лежала в теплой постели. Он уловил ритм ее дыхания и присоединился к нему. Она спала, сунув под щеку ладонь. Рэйн стал этой ладонью и притронулся к ее теплой щеке, бережно погладил ее. Малта улыбнулась во сне.
«Рэйн…» – пробормотала она, вряд ли понимая, что на самом деле происходило.
«Малта, любовь моя, – отозвался он тихо и ласково, боясь испугать и потревожить ее. – Где ты?»
«В постели», – вздохнула она и опять улыбнулась. Улыбка содержала призыв. Кажется, она решила, что ее посетило любовное сновидение.
«Но где все-таки?» – настаивал он, мужественно не поддавшись влечению.
«На корабле… калсидийском…»
«А куда идет ваш корабль?» – спросил он, уже понимая: ничего не получится. Его назойливые вопросы беспокоили ее, нарушая сон, и он почувствовал, как ослабевает установившаяся было связь. Рэйн прилагал все усилия, но ее разум начал пробуждаться, и его настойчивость была тому виной.
– Куда идет корабль? – прокричал он в пустоту. – КУДА?
* * *
– Да в Джамелию, в Джамелию он идет! – пробормотала Малта. Что-то заставило ее резко сесть в постели, и она проснулась от собственного движения. – В Джамелию, – повторила она, понятия не имея, что это за вопрос, на который она отвечает.
У нее было смутное чувство, будто ее выдернули из какого-то очень интересного сна, но, вот жалость-то, ни единой детали вспомнить не удавалось. Впрочем, так оно было даже легче. Днем ей удавалось держать свое воображение в узде. Ночи были чреваты мучительными сновидениями о Рэйне, полными чувства невосполнимой потери. Да. Лучше уж проснуться и ничего не помнить, чем пробудиться с лицом, мокрым от слез. Малта непроизвольно поднесла ладони к щекам и обнаружила, что одну щеку как-то странно покалывало. Она потянулась и поняла, что заново уснуть не удастся. Малта отбросила покрывало и, зевая, поднялась на ноги.
Теперь она уже почти привыкла к роскошной обстановке каюты. Впрочем, привычка совсем не мешала упиваться и наслаждаться. Все началось с того, что калсидийский капитан отрядил ей в помощь двоих матросов и дал позволение забирать из трюмных запасов решительно все, что может обеспечить благоденствие и удобство сатрапа. Немного подумав, Малта приняла решение не стесняться. Очень скоро на полу оказался толстый ковер, а на стенах – яркие шпалеры приятных теплых тонов. Дымную лампу сменил хороший канделябр. Ложе сатрапа покрыли пушистые медвежьи меха и густые овчины, да и она сама теперь спала среди мехов и многочисленных одеял. Кроме того, матросы притащили для Касго роскошный кальян и повесили парчовую занавесь, защищавшую монарха от сквозняков.
Сейчас из-за этой занавеси раздавалось неровное всхрапывание. Ну и очень хорошо. Можно спокойно одеться, пока он еще спит. Тихо ступая, Малта пересекла каюту, раскрыла объемистый сундук и принялась со вкусом рыться в ворохе разнообразных нарядов. Ее руки ласкали ткани всех возможных цветов, видов и выделки. Ей приглянулось нечто мягкое, синее, теплое на ощупь. Она вытащила это нечто наружу и приложила к себе. Платье оказалось великовато, но Малта не сомневалась, что сумеет приспособить его по фигуре. Она еще раз оглянулась на сатрапскую занавеску, затем накинула одеяние через голову. Когда платье упало на плечи, Малта выскользнула из своей ночной рубашки и лишь потом продела руки в длинные мягкие рукава. Платье едва заметно пахло духами: наверное, ими пользовалась его прежняя обладательница. Несложно было догадаться, какими путями угодили к калсидийцам и одеяния, и сам сундук, но вряд ли стоило особо об этом задумываться. Помимо прочего Малта понимала: если бы она вздумала из принципа донашивать свои лохмотья, законную хозяйку нарядов это вряд ли оживило бы. А вот ей самой, скорее всего, пришлось бы весьма даже плохо.
Во внутреннюю сторону крышки сундука было встроено зеркало, но Малта как могла обходила его взглядом. В самый первый раз, когда она в тихом восторге запустила руки в сундук, ей тут же пришлось столкнуться с собственным отражением. И оно оказалось таково, что лучше было вообще на него не смотреть, ибо шрам на лбу поистине превзошел самые худшие ее ожидания. Он выдавался двойным и довольно толстым валиком бледной плоти, нижним концом почти достигая переносицы, а верхним – теряясь в волосах. Помнится, она не поверила собственным глазам и в ужасе принялась ощупывать жуткий рубец, потом на четвереньках поползла от зеркала прочь.
А сатрап расхохотался.
«Вот видишь? – сказал он насмешливо. – Именно об этом я тебе и говорил. Миг красоты миновал для тебя, Малта. Надеюсь, у тебя хватит ума научиться быть услужливой и полезной, ибо это единственное, что теперь тебе остается. Так что, если у тебя и осталась какая-то гордость, это всего лишь самообман…»
Она бы и хотела по достоинству ответить на эти поганые слова, но язык прилип к нёбу, а мысли в голове на некоторое время просто исчезли. Так что она просто смотрела на этот кошмар, называвшийся ныне ее лицом, не в силах ни двинуться с места, ни оторвать взгляд.
Сатрап вывел ее из ступора, легонько пихнув ногой.
«Давай-ка вставай да делом займись, – сказал он. – Вечером мне предстоит ужинать с капитаном, а ты даже мою одежду еще не разложила! И, во имя Са, прикрой наконец эту мерзкую дыру у себя на лбу! И так уже вся команда осведомлена о твоем безобразии, что для меня поистине унизительно. Не думаешь же ты еще и хвастаться этим уродством?»
Она повиновалась с тупостью марионетки. И когда дошло до ужина, сидела подле сатрапского кресла, словно комнатная собачонка. Она вспоминала Кикки и старалась вести себя так же. Изображать раболепие и быть все время настороже. Вот только разговор за столом шел по-калсидийски, и она понимала даже не с пятого на десятое, а еще хуже, лишь разрозненные слова. Время от времени Касго угощал ее подачками. Постепенно до нее дошла закономерность: сатрап начинал ее кормить, если, отведав блюдо, он обнаруживал, что оно ему не по вкусу. Малта, естественно, помалкивала, храня на лице спокойную полуулыбку, и умудрилась не дрогнуть даже тогда, когда Касго по рассеянности вытер руки о ее платье. В какой-то момент разговор зашел о ней. Сатрап что-то сказал, капитан ответил, и все за столом рассмеялись. После чего Касго пренебрежительно ткнул ее ногой, словно она действительно была блохастой собачонкой, посмевшей слишком близко подобраться к сиятельной хозяйской особе.
Малта даже удивилась обиде, которая при этом охватила ее. Она крепче приклеила улыбку к лицу и стала глядеть в никуда. Они пировали, попивая драгоценные вина и закусывая деликатесами, без сомнения разбойно взятыми на других кораблях. А после ужина воскурили изысканные «травы наслаждения», почерпнутые из личного запаса капитана Дейяри, хранимого в лакированной шкатулке. Позже сатрап с негодованием пояснил ей, что калсидийский корабль отнюдь не пиратствовал, но был одним из его, сатрапа, вполне законных сторожевиков, а добыча в трюме была опять-таки законно отобрана у контрабандистов и «настоящих» пиратов. «Следует тебе знать, – сообщил он Малте, что один из моих вернейших вельмож вложил немалые деньги в найм именно этого корабля, а потому имеет долю во всем, что тот добудет».
В общем, вечер выдался, мягко говоря, нескончаемый, но Малта умудрилась отыграть свою роль, так ни разу и не сфальшивив. Выдержка не изменила ей и тогда, когда она препроводила сатрапа обратно в «их» каюту, переодела его на ночь и как могла уклонилась от его приставаний – правду сказать, достаточно вялых. И только уверившись, что Касго крепко заснул, она позволила себе разреветься. «Научиться быть услужливой и полезной…» Неужели это и вправду все, что ей в жизни осталось? Малта вдруг с ужасом осознала, что примерно такой, кажется, была жизненная позиция ее собственной матери. Вот уж была образцовая жена для Малтиного отца-калсидийца. Услужливая и полезная, ни убавить ни прибавить. Интересно, что сказал бы папа, если бы мог сейчас ее видеть? В ужас пришел бы? Или сказал бы, что его дочь наконец поняла, что такое настоящая женственность? Малту больно ранили собственные сомнения в человеке, которого она так любила. Она ведь всегда верила, что и он любил ее, причем даже больше, чем сыновей. Но, спрашивается, что именно в ней ему нравилось? То, что она была независимой девушкой, дочерью торговцев из старинной семьи? Или ему больше по вкусу пришлась бы ее нынешняя роль? По-калсидийски приниженная?
Вот такие малоприятные мысли одолевали Малту, пока она подгоняла шнуровку на лифе синего платья и подпоясывала его таким образом, чтобы не запутаться в юбках и не наступить на подол. Потом она расчесала волосы и заколола их в низкий узел на затылке, а рассеченный лоб прикрыла шелковым шарфом. И только тогда принялась рассматривать себя в зеркале. Жизнь на корабле пошла явно не на пользу ее коже. Она выглядела гораздо бледнее, чем следовало, а вот веки и губы совсем загрубели от ветра. «Какой-то заскорузлой я стала, – сказала она себе. – Ну прямо служанка, которую в хвост и в гриву гоняют…»
И она решительно опустила крышку сундука. В конце концов, не внешность, а поведение снискало ей уважение команды и капитана. Если сейчас позволить себе растерять завоеванное, с ними опять станет невозможно дело иметь. Ей весьма мало верилось, что Касго без нее сумеет с ними хоть какую-то кашу сварить. Кто вообще посчитал бы его за сатрапа, если бы она перед ним ежечасно не пресмыкалась? Малту тошнило от мысли о том, сколько сил она тратила, всячески поддерживая его убеждение в собственном превосходстве. И, что еще хуже, чем более она в этом преуспевала, тем более привлекательной казалась этому говнюку. Только то и спасало, что она была физически сильнее его. Когда он принимался совсем уже распускать руки, она их ему очень быстро укорачивала, не забывая почтительно приговаривать, что, мол, ни в коем случае не достойна высокого монаршего внимания.
Малта всунула босые ступни в мягкие кожаные туфельки. Вот теперь она была совершенно готова. Она подошла к ложу сатрапа, нарочито громко прокашлялась и отодвинула занавеску. Все это она проделывала затем, чтобы – Са спаси и сохрани – случайно не застать его величество за каким-нибудь непотребством.
– Великий господин мой, прости милосердно, что нарушаю твой отдых, но я прошу позволения принести тебе завтрак.
Он приоткрыл один глаз:
– Дозволяю. Только смотри, пусть все будет горячим, а не едва тепленьким, как вчера!
– Всенепременно, мой повелитель, – смиренно поклонилась она.
Не напоминать же ему действительно, что вчера, когда она принесла ему завтрак, он еще долго валялся в постели и курил, а потом начал жаловаться, что все остыло. Ну конечно: он никогда не бывал ни в чем виноват. Малта накинула на плечи плащ и тихо вышла за дверь.
Эти несколько минут, пока ее не видел сатрап, пока она шла сама по себе, ни у кого не спрашивая дозволения, были самым лучшим временем; ей даже казалось – тайно похищенным для личного пользования. Когда она наталкивалась на матросов, они, понятное дело, глазели на ее головную повязку и обменивались замечаниями, но – только у нее за спиной. И прежде уступив ей дорогу.
Камбуз располагался в надстройке на срединной палубе корабля. Дверь вовнутрь не открывалась, а отодвигалась в сторону. Как раз сейчас она была настежь открыта. Кок – бледнокожий человек, выглядевший погруженным в непреходящее горе, – кивнул, приветствуя Малту. Он поставил перед нею поднос с двумя мисками и столовыми принадлежностями, потом стал размешивать густую кашу, которую по утрам здесь подавали всем поголовно, без каких-либо различий в чинах. Это было установление столь незыблемое, что даже нытье Касго не могло его изменить.
Неожиданный вопль впередсмотрящего заставил кока бросить все дела и поспешить к двери. А в следующее мгновение на палубе поднялся ужасающий гам. Более-менее спокойная обстановка размеренно шедшего корабля сменилась торопливым грохотом множества ног и выкриками команд. И даже Малтиных убогих познаний в калсидийском языке было более чем достаточно, чтобы понять, каким количеством матюгов сопровождались эти команды. Даже кок разразился какими-то словесными изысками, потом отшвырнул поварешку и сурово потребовал, чтобы Малта немедленно что-то сделала. И убежал, захлопнув за собой дверь. Малта немедленно приоткрыла ее, чтобы выглянуть в щелку.
На палубе кишели лихорадочно суетившиеся матросы. Может быть, приближался неожиданный шторм? Нет, тут происходило что-то другое: у нее на глазах матросы ставили всё новые паруса. Вот палуба слегка накренилась – корабль явно наддавал ходу!
Дозорные на мачтах то и дело сообщали вниз о том, что творилось вдали. Малта отважилась отойти от камбуза на несколько шагов и как могла вытянула шею, глядя туда, куда указывала чья-то рука.
Паруса! К ним приближался другой корабль – и быстро. Услышав сверху новые вопли, Малта нырнула обратно в камбуз, чтобы посмотреть в иллюминатор по противоположному борту. Там тоже обнаружилось судно, летевшее на всех парусах. Калсидийцев явно брали в клещи. Оба корабля шли под какими-то странными флагами с изображением распростертого ворона. Мысли Малты понеслись галопом. Калсидийский парусник определенно удирал от тех двух. С какой стати? Означало ли это, что они из Удачного? Малта поистине не знала, чего пожелать: чтобы калсидийцам удалось уйти от погони – или чтобы их как можно скорее настигли. А если случится это последнее да притом корабли окажутся пиратскими, что тогда будет с ней и с сатрапом?
В минуту опасности людям бывает свойственна удивительная сообразительность, и у Малты мгновенно созрел план.
Дождавшись подходящего момента, она выскочила из камбуза и нырнула в знакомый люк, как мышь в норку. Крышка хлопнула и закрылась, отрезав солнечный свет. Достигнув кубрика, Малта убедилась, что там не было никого из команды. Она торопливо похватала кое-что из матросской одежды и влетела в каюту сатрапа.
Он снова открыл один глаз и раздраженно уставился на нее.
– Что за поведение! – возмутился он сонно. – И где мой завтрак?
Даже в нынешних обстоятельствах она не могла позволить себе отступить от принятой роли.
– Молю тебя о прощении, государь мой, но дело в том, что наш корабль пытается уйти от двух других, которые нас настигают. Если погоня будет успешной, нам не миновать битвы. А если начнется бой, боюсь, нашей команде не выстоять. И самое страшное, господин мой, что гонятся за нами, скорее всего, пираты с тех самых островов, дерзающие не любить и не уважать сатрапа Джамелии. Потому-то я и принесла одежду, долженствующую помочь тебе укрыть твой высокий сан. Притворившись простым матросом, ты, возможно, сумеешь избегнуть нежелательного внимания. И я вместе с тобой.