У "чая", который пьётся в неимоверных количествах, плохая репутация, главным образом из-за тех ассоциаций, которые это слово вызывает у западных людей. Для тибетцев это суп из молока, масла и соли, с небольшим количеством низкосортного чая, необходимым для того, чтобы пробился вкус, и важным эффектом от него является отложение, особенно на груди этих горцев, слоя жира, защищающего организм от резких ветров и холода. Пить это как чай в пять часов - ужасно, но как суп - не так уж плохо. Также и утверждение многих путеводителей, что масло всегда прогорклое, неверно. Шерпы, без сомнения, предпочитают свежее масло, но людям, еле сводящим концы с концами, приходится довольствоваться тем, что они могут достать. Однако, отведав эту субстанцию несколькими днями позже, мы поняли, что это незабываемо.
Во время этих путешествий нам очень недоставало одного простого приспособления, которое очеловечило бы любое жилище - дымохода. Всякий раз, когда мы заходили в дом, через какие-нибудь несколько минут наши глаза начинали слезиться, и мы не знали, как примоститься подальше от открытого очага. Дым выходит только через дыру в крыше, которую тибетцы проделывают, отодвигая дранку, в зависимости от силы и направления ветра. Система явно не функционирует. Также похоже, что в дереве, которое они жгут, содержится слишком много кислоты. Даже когда не видно дыма, глаза всё равно слезятся.
Хотя мы, западные люди, не переставая тёрли глаза, шерпы, казалось, не чувствовали никакого неудобства. Также и в другом они были не особенно привередливы: голыми руками доставали из огня раскалённые угли и носили медные котлы без ручек с кипящей водой. Поражало то, что и образ их жизни, и телосложение, и строение лиц не отличались индивидуальностью или чувственностью, хотя спектр повседневных ощущений у них, видимо, разнообразнее, чем у современного человека в его уютненьких "потребительских" ситуациях. Они производили впечатление выросших из скалы, а немногие люди "современного" типа, как тот наш друг-монах, который умел передразнивать конторских работников, явно составляли меньшинство.
|
|
Здесь, как и везде в Непале, у меня пытались купить мой нож гуркхов, который я носил на поясе, и мне постоянно приходилось прилагать усилия к тому, чтобы перевести разговор на другую тему. Хотя большинство ножей, которые продаются в Непале, хорошего качества - их делают из рессор грузовиков, -этот был рубящим инструментом офицера, поразительно выверенным; им можно было даже срубить небольшое дерево. В результате бесчисленных закаливаний и ковок, молекулы стали на лезвиях подлинных экземпляров таких ножей принимают направление вперёд, и критерием этого является то, что лезвием одного такого ножа безо всякого ущерба для него можно оставить зарубку на тупой части другого. Традиционно считается, что эти ножи должны испробовать вкус крови всякий раз, когда покидают ножны. Поэтому у солдат-гуркхов постоянно есть небольшая ранка на пальце, которую они держат открытой. Мой нож теперь находится в лесах южной Швеции, в доме, построенном моим братом. Мы продвигались не спеша и были ещё на первом этапе нашего похода, как вдруг один из нашей команды, Джон, ученик индуистского свами, стал не только настаивать на своём облачении в неудобные рясы, но и захотел быть абориген-нее аборигенов и идти босиком по такой дороге, где и местные были бы рады идти в обуви. Так что, посуетившись немного вокруг него и поизучав растительность слева и справа, мы пошли вперёд, довольные тем, что на ногах у нас кроссовки. Поклажи у нас было не много, что также приносило радость.
|
|
Вокруг всё напоминало о Миларепе, самом знаменитом из тибетских йогов, медитировавшем в этих местах девятьсот лет назад. Его благословение не оставляло меня после практики Внутреннего Тепла в забытой долине. Местные жители показывали нам несколько пещер, где он медитировал. Силой своего полного просветления и спонтанной красотой песен, в которых оно выражалось, он ещё при жизни принёс пользу многим живым существам. Книги о нём - "Великий йогин Тибета Миларе-па", "Сто тысяч песен Миларепы", "Вода из горного потока" - это впечатляющие вехи в тибетском буддизме, и путь развития, который он прошёл в своей жизни, не перестаёт воодушевлять. Такие жизнеописания показывают буддизм Алмазного Пути лучше, чем десятки учёных трактатов.
Пейзаж, казалось, не изменился с тех времён, так же, как и жизнь людей, если не считать некоторых технических усовершенствований и появления пластмассы. Приблизившись к Тжу-ангу, старому, очень крупному монастырскому комплексу, расположенному высоко над долиной, мы пошли вверх по короткой крутой дороге для альпинистов, и оказались вдруг в окружении храмов.
Вокруг главных монастырских зданий находились, как обычно, домики для медитации. Были там также плйщадки, где специально подготовленные йоги медитировали, чтобы разгонять пагубные грозы с градом во время сбора урожая. Они делали это на удивление успешно, трубя в свои длинные трубы и Раковины. А ураганы здесь нешуточные. Град, достигающий размеров куриного яйца, убивает людей и скот, уничтожает урожай. Сам монастырь пребывал в запустении и упадке. В нём жило всего несколько монахов и монахинь, а замечательно красивые образцы искусства на стенах были в ужасном состоянии. В отличие от Ладакха и Тибета, где сухой высокогорный воздух сохраняет здания и предметы искусства веками - до тех пор, пока не нахлынет какая-нибудь волна иностранцев или не начнётся культурная революция, - здесь климат достаточно влажный. Плесень появляется моментально, как только начинает протекать крыша, и вещи, которые не защищены, попросту сгнивают. В общем и целом, весь район вокруг монастыря производил удручающее впечатление. Так как там не было больше сильных лам, которые поддерживали бы людей, то даже крестьяне перебрались в более воодушевляющие места.
|
|
Ричард, американец, уже некоторое время жил и учился в Тжуанге. Он одним из первых западных людей начал регулярно применять медитации Алмазного Пути, и говорил, что это приносит ему большую пользу. Хотя он пытался вести медитативный образ жизни, визиты к нему страждущих датчан были слишком частыми и легко сводили его с истинного пути. Перед нашим приходом его навестил Ян - "Генерал", весьма настойчивый гость. Он оказался просто провидцем в том смысле, что мог точно угадать, в каком доме в долине варят сейчас пиво; его способность к ясновидению превосходило лишь то бесконечное усердие, с каким он бережно донёс два полных до краёв ведра с забродившей ячменной жидкостью, шествуя вверх по длинной вьющейся дороге. Некоторые шутили, что если бы он использовал эти свои качества для медитации, то у мира сейчас был бы великий учитель.
Мы переночевали в Тжуанге, и утром Ханна купила небольших размеров дордже и ритуальный колоколец одной умершей монахини. Мы заплатили семь долларов, что было слишком дорого. Мы ещё не знали, что многие люди в монашеских одеждах являются, как и большинство жителей Азии, ловкими торговцами. Поэтому мы не стали торговаться, как этого от нас ожидали, а заплатили согласно названной цене, оставшись, к тому же, благодарными за благословение, которое виделось нам в этом поступке. Даже теперь, когда мы знаем их лучше, нам странно торговаться с монахами. Как бы то ни было, мы становились обладателями многих уникальных вещей, и эти пособия для медитации и освящённые предметы способствуют сейчас созданию нужной атмосферы в наших центрах медитации Алмазного Пути во многих частях мира.
По дороге, с которой видна была почти вся долина, мы дошли до монастыря Таксинду. Всё было окутано туманом и ветрами с Эвереста, и, как только можно было видеть хоть на какое-то расстояние, - слева от нас появлялась ледяная стена гигантской горы. Во время долгого восхождения мы увидели низкий деревянный домик у дороги. В нём жила удивительная пожилая йогиня, одетая в красное изодранное одеяние. Она была знаменита тем, что у неё всегда имелись молоко и йогурт. Я не мог оторвать от неё глаз. Она обладала утонченной, чуть нервной женской энергией, которая так привлекает меня с самого детства и всегда сильно активизирует во мне потребность защищать. И вот опять, прямо у горы Эверест, встретился мне вполне современный тип, - она могла бы вести женский кружок в Копенгагене или создавать значительные произведения искусства в той или иной области. Глядя на неё, я испытал один из редких приступов тоски по дому, вспомнил свою мать, задумался о хитросплетениях кармы и действиях, приводящих нас к рождению в том или ином месте.
Таксинду расположен на последнем перевале по пути к На-мче Базару и базовому лагерю. Ледяные пики, когда их удаётся разглядеть сквозь то и дело возникающие облака, кажется, находятся на расстоянии вытянутой руки, тогда как пейзажи сменяются каждую минуту. С тех пор как мы посетили это место, у нас есть желание однажды провести там больше времени, уединившись для медитации.
Главный лама оказался молодым и весёлым воплощенцем, и он либо не видел больше никакого различия между обусловленным и необусловленным миром, либо был не очень заинтересован в том, чтобы учить нас буддизму. Так или иначе, он уклонился от наших вопросов и, сразу после призывания с впечатляющим использованием церемониальных инструментов, стал предлагать нам для продажи различные предметы культуры. Мы отнеслись к нему излишне моралистично. Вместо того чтобы понять, что ему, наверное, нужны деньги для монастыря, и что, без сомнения, он уже не раз пытался объяснять учение Будды безразличным представителям Запада, - вместо благодарности за те сокровища, которые нам предлагались, и по весьма разумным ценам, мы тут же расценили его как "ламу-дельца" и оставались почти непроницаемыми для той открытости и мягкости, которую он излучал. В конце концов, мы купили хорошо исполненное силовое поле ("манда-лу") Алмазного Ума, очищающей энергии всех Будд, и несколько очень красивых медных вещей для алтаря.
Последним местом, которое мы посетили в стране шерпов, был тибетский лагерь беженцев Джалса. По дороге встретился небольшой храм того самого ламы, который приходил в Катманду вызывать дождь и у которого Будда Лаксими приобрела для нас первые защитные амулеты. Ламы там не оказалось, но была его семья, и мы оставили им подношение, в благодарность за то, что он избавил нас от стольких проблем. Его добрые пожелания до сих пор сопровождали наши быстрые подержанные машины и мотоциклы немецкого производства, делая их почти невидимыми для дорожной полиции и необычно увеличивая срок их службы.
Несмотря на внешнюю бедность, манеры в лагере были превосходными, чего, в общем, можно ожидать от тибетцев, пока они не вовлекаются в политику. В домах были алтари со статуями Будда-аспектов и лам, а во дворах на деревьях и столбах развевались разноцветные молитвенные флаги. Через раскрытые двери мы видели, как разговорчивые женщины ткут разноцветные тибетские ковры. Они были счастливы: члены комиссии по контролю за ростом рождаемости раздали презервативы, и теперь можно было заниматься любовью без риска беременности. На каждом углу встречались старые знакомые со времени визита Кармапы в Катманду.
Когда я сидел вместе с ними в столовой лагеря, со мной произошло нечто такое, что некоторые считают отблеском из прошлой жизни, тогда как другие полагают, что это продублированная разумом реакция на впечатления, принимаемые непосредственно органами чувств. Пока нет возможностей для объективной проверки, лучше не иметь слишком много жёстких идей по поводу таких феноменов. Так или иначе, глядя сквозь дверной проём на заходящее солнце, я очень ясно увидел характерные силуэты трёх высоких воинов-кхампов на фоне пламенеющего вечернего неба и понял, что уже видел раньше именно эту картину. Это могло быть только в Тибете.
От Джалсы мы выбрали самую короткую дорогу до Джам-бези, где находилась остальная часть нашего багажа. Приближался сезон дождей, и нам нужно было скорее добраться до Катманду. Форсированным четырёхдневным маршем Ханна (весёлой танцующей походкой своих длинных ног) и я (спотыкаясь под тяжестью багажа) добрались до Ламсанго как раз к отправлению автобуса.
Тем же вечером мы снова очутились в мегаполисе впечатлений, который называется «Катманду». Возможности, заложенные в пространстве гор, принимали теперь везде ощутимую форму.
Глава восьмая
Прощание с наркотиками
| П |
лохие новости ожидали нас в Катманду. Мы сделали запрос в Дели о визе в Сикким ещё за месяц до отъезда Кармапы, и теперь, два месяца спустя, министерство внутренних дел в Дели прислало нам отказ, без всяких комментариев. Это было серьёзным препятствием. Мы никак не могли примириться с тем, что будем разлучены с Кармапой из-за каких-то некомпетентных индийских бюрократов. К этому добавлялись и чисто практические вопросы. Хотя Будда Лаксими, всегда готовая нам помочь, нашла для нас чудесную комнату в доме по соседству с домом Ламы Чечу, - о лучшей нельзя было и мечтать в нашем положении, - у нас не только заканчивались деньги, но и истекал срок непальских виз. Однако мы не хотели возвращаться в Европу; слишком немногому мы успели научиться.
В тюрьме я впервые отрастил волосы. В те годы, когда занимался контрабандой, я всегда носил короткую стрижку, чтобы не выделяться из общей массы. Длинные волосы сделали меня мягче, и было приятно чувствовать лёгкое щекотание на плечах, когда я откидывал голову назад. Так что какое-то время я их не стриг. Единственным неудобством было то, что они быстро путались. Однажды, когда мыл голову, я решил, что это отнимает слишком много времени и лучше постричься наголо. Хотя бы внешне, я стал походить на наших учителей, - с белым респектабельным яйцевидным черепом, изукрашенным шрамами - следами прежней жизни. Как раз когда я выходил из парикмахерской, мимо проезжал на велосипеде Терри. Как всегда невозмутимый, он сказал: "Послушай, ты ведь в университете учился? Не хочешь преподавать английский для американского посольства?" Целеустремленность всегда вознаграждается. Неожиданно представился случай остаться в Непале. Такая работа давала нам возможность и продлить визы, и подзаработать денег, так что, естественно, я сказал "да".
Вот так мы с Ханной обосновались в Непале на целых полгода, войдя в состав той привилегированной группы людей, которая могла жить и даже зарабатывать деньги в этом раю. Всё более жёсткие условия получения виз и обязательные суммы денег, которые необходимо ежемесячно обменивать по официальному банковскому курсу, - всё это нас больше не касалось. Школа находилась над американской библиотекой на Новой Дороге, и я ходил туда на несколько часов в те дни недели, на которые не выпадало никакого религиозного или национального праздника. Это было ещё и весело. Мои ученики, которые нуждались в английском для того, чтобы изучать сельское хозяйство в университетах, главным образом - в странах третьего мира, были очень любознательными, умными и - необычайно искушёнными в надувательстве.
Наши доходы составляли восемьсот рупий в месяц -около сорока долларов. Этого было достаточно для того, чтобы жить самим, давать что-то другим, покупать тибетские религиозные предметы, - и даже ещё немного оставалось. Нас беспокоило только то, что Ханна подхватила какую-то странную болезнь, что-то с желудком. В русской больнице не могли установить, что это такое. В остальном же мы были в неплохой форме, и даже сезон дождей, от которого почти все ослабли, ничуть нам не повредил. Через некоторое время меня пригласили также и в русское посольство преподавать английский и немецкий языки одной их важной птице. Ситуация была весьма забавная. Русские платили лучше и всегда подъезжали за мной прямо к американскому посольству на одном из своих лимузинов марки "ЗИЛ". Они были большие и крепкие люди, но, казалось, вечно чем-то недовольные; полдела было вселить в них доверие к тому образованию, которое они уже имели, и просто разговорить. На выходные мы часто ехали к тибетской границе, медитировали для блага разрушенной страны и купались в горячих источниках. Хотя наши идеалы и образ мышления не изменились, к собственному удивлению мы постепенно стали местом встречи различных миров и поколений Катманду и его окрестностей. Странно было ощущать чувство зависимости со стороны буржуазных типов, которых мы всегда старались избегать, и тем более странно - нередко обнаруживать в них такие качества, в которых наше поколение очень нуждалось.
Нашим закадычным другом стал Руби - чёрный тибетский мини-пёс, принадлежавший поистине интеллигентной семье, у которой мы остановились. Однажды вечером он отведал сгущённого молока, в котором содержалось немного гашиша. Он абсолютно растерялся и сидел, отклонившись вбок, не переставая глядеть на нас, - как будто чувствовал, что только мы знали, что с ним происходит. Мы пробыли с ним всю ночь, проводя его через это испытание. Ни страха, ни смятения не возникало в его уме, и, хотя он не мог говорить, этот процесс мало чем отличался от нашей обычной работы гидами "путешествий" с людьми. С тех пор он стал бесконечно доверять нам и, видно, решил просто ходить за нами, предоставив мне защищать его от орд завистливых уличных собак. В то время я смог многое узнать о собаках, а также о серых зонах в своём уме, не вполне понимая, почему я пинал уличных собак - из сочувствия или из злости.
Мы ежедневно призывали силовое поле Кармапы, звеня в свои колокольцы, чтобы сосредоточиться, и делая глубокие пожелания перед его портретом, пока не начинали чувствовать, что он оживает. Мы не могли переварить тот факт, что какие-то лодыри в Дели отказали нам в получении виз в Сикким, и стали наводить справки о том, как можно попасть туда без нужных документов. И вот однажды Лама Чечу посоветовал нам ещё раз попробовать законный способ. Мы так и сделали, на этот раз испрашивая разрешения приехать в Сикким всего на несколько дней, в качестве туристов, хотя перспектива ждать ответа около месяца вовсе нас не радовала. Внешне мы выглядели героями, но внутри не были удовлетворены. По вечерам мы часто приходили к Ламе Чечу и получали его благословение, опускавшееся на наши, в то время большей частью "задымлённые", головы с красными глазами, но и только. Ничего другого он нам не давал.
Однажды вечером он позвал нас. "Ну, наконец-то, - подумали мы восхищённо. - Наконец-то он даст посвящение, как в книгах о Миларепе". Но лама просто хотел, чтобы мы продали несколько деревянных чашек в пользу одного бутанского монаха, которому нужны были деньги. Возвращаясь к нашему дому, в нескольких шагах оттуда, мы чувствовали себя опустошёнными и обманутыми. Пришло запоздалое письмо, в котором сообщалось, что в день моего рождения немец-хиппи сжёг нашу квартиру в историческом центре Копенгагена, которая служила превосходной базой для многих наших внутренних "путешествий" и путешествий по свету. Но Лопён Чечу лишь улыбнулся и сказал: "Хорошо, огонь очищает". Вскоре после этого сгорел также наш алтарь в Непале, пока мы были на вечеринке. Всё, что там было, сгорело дотла, за исключением портрета Кармапы и некоторого количества ЛСД. Нам подарили эту кислоту, так как никто не знал дозировок.
Мы были в полном духовном вакууме, и в один прекрасный вечер приняли оставшуюся кислоту. Теперь хоть что-нибудь да должно было случиться. Мы восприняли тот факт, что кислота не сгорела, как знак принять её, в особенности ожидая, что давление в наших лбах выльется в какое-нибудь прояснение. Наркотик был очень сильный даже для нас и начал действовать очень быстро. Мы покинули наши тела и стали перемещаться по округе, возвращались и снова "шли гулять". Потом мы начали медитировать на Падмасамбхаву. Ближе к утру, во время любви, я внезапно увидел силовое поле, состоящее из ромбических форм металлических оттенков, и мне показалось, что оно хочет сделать Ханну беременной. Я мысленно прогнал его, но это недоразумение позже продолжилось. Через несколько часов в лингвистическом кабинете я обнаружил, что ромбы металлического цвета всё ещё здесь. Голос срывался, я не мог внятно говорить, и, когда я рассказывал об экономическом значении нефти, недавно найденной у берегов Норвегии, мне пришло в голову, что нужно приобрести раствор женьшеня в одной из лавок Катманду, где торгуют китайскими товарами. Хотя отсутствие времени и воображения всегда спасало меня от большинства заболеваний, я знал, что женьшень очень полезен для здоровья, и выпил сразу целый пузырёк, хотя его следует принимать по несколько капель. Какая-то странная энергия вошла прямо в горло, и ромбический узор исчез. Это было подобно перемещению во времени на несколько лет назад, в дни бокса и еженедельных драк. Вновь я заметил, что сам провоцирую ситуации. И вот я устроил драму, которая была бы немыслимой совсем ещё недавно.
Возвращаясь от тибетской границы, мы сидели на передних сиденьях в новеньком автобусе фирмы "Тата" с упрощённым двигателем модели "Мерседес", выпускавшимся по патенту в Индии. После долгого пребывания на медленном Востоке я внутренне восторгался этим прекрасным образцом техники, гудевшим под нами. Не наслаждался я, однако, тем, как водитель, высокий и сильный на вид бывший солдат-гуркха, делал всё, чтобы вывести его из строя. Как и другие водители, он подрабатывал, подбирая всё, что стоит вдоль дороги, так что автобус был битком набит животными и людьми, сидевшими даже на крыше. Я сказал ему несколько раз, что при перегрузке машины нужно переключать скорости, не то новый, "с иголочки" мотор придёт в негодность. Он отлично понял меня, но это его мало волновало.
Случилось то, чего и следовало ожидать. Заело поршень, и водитель лишь смог съехать на холостом ходу по склону до начала деревни. Когда он вылез из кабины посмотреть повреждение, я встал перед ним и сказал: "Это твоя вина, что мы тут застряли. Нам нужен другой автобус, так что верни нам остаток денег". Водитель был зол и схватил меня за грудки своими замасленными руками. Я отшвырнул его, и он упал в канаву. Он вскочил и вновь набросился на меня, а я снова отправил его в канаву. Когда он стал подходить ко мне в третий раз, у него в руках был железный лом, но люди из автобуса его остановили. Я бросил рюкзак, которым собирался отражать удар. Хорошо, что дальше этого не пошло, а то, полезь он на меня с оружием, мне пришлось бы всыпать ему по первое число.
Это подействовало отрезвляюще! Люди не знали о нашем разговоре - и вот, с бритой головой, с чётками на шее, имея значок с изображением Кармапы на тенниске, я только что грубо обошёлся с человеком, который в их глазах был лишь невезучим водителем. Под сверлящими взглядами со всех сторон я быстро спрятал в карман чётки и изображение Кармапы, которому не сделал чести своим поступком, а сам постарался стать как можно менее заметным. Я ускользнул в ближайшую чайную, но дурные вибрации не оставляли меня. Все избегали обычно весёлого белого человека, и даже собаки, казалось, боялись есть то, что я им кидал. Вернувшись вечером в Катманду, мы прямиком направились к ламе и рассказали о том, что случилось.
Когда я поведал ему о ромбическом явлении металлического цвета, он сказал: "Да, да, этого я знаю. Он часто доставляет неприятности. Я этим займусь". До поздней ночи мы слышали звуки его колокольчика и барабана, его пение, призывающее защитные энергии, и на следующее утро я проснулся со слезами радости на глазах. "Это" прошло, и было такое чувство, будто я сбросил с себя давившую тяжесть.
За несколько дней до новолуния в сентябре 1970 хорошая карма и благословение сошлись. Всё вдруг стало подталкивать и тянуть нас в Сикким. Нас вспомнил один из важных чиновников в службе выдачи виз. В Непале в те годы редко можно было встретить абсолютно неприятных людей за пределами этого заведения. Дело в том, что во время нашей первой встречи несколько лет назад я устроил ему небольшую взбучку за то, что он неуважительно отнёсся к Ханне, а теперь его повысили.
Вообще-то, в Непале чиновники верхних уровней регулярно теряют работу, когда становится слишком очевидно, что рост их доходов никак не соотносится с их смехотворным жалованием, -другими словами, что они продают визы. Так или иначе, этот джентльмен мог, наконец, сполна расквитаться с нами: мы должны были в недельный срок покинуть страну. Что делать? Просить о помощи американцев или русских? Подключить ламу? Мы знали, что его влияние в Непале даже больше, чем у посольств, что королевская семья, хотя и индуистская, рассчитывает на его силу для переправки их умов в момент смерти. А может быть, нам стоило самим уладить дело с нашими визами, используя классический способ с варёным яйцом? Пока мы взвешивали различные возможности, пришло, в конце концов, сообщение из Дели, что наши бумаги для поездки в Сикким готовы.
С грузом подарков от тибетских друзей для Кармапы и его лам, мы через несколько дней отправились в Сикким. У тибетцев принято превращать путешественника ещё и в почтальона. Это приносит ему определённую выгоду - всегда радушно встречают (если только ему удаётся дойти, не столкнувшись по пути с ворами и не сломав себе спину от тяжести). Несколько датчан пообещало доставить в Европу свитки, статуэтки и другие медитацион-ные предметы, которые мы собрали за время пребывания в Непале. С этим нам повезло, поскольку мы никак не могли взять все эти вещи с собой. Празднование нашего отъезда длилось всю ночь в кругу близких друзей, и мы курили так много, что большую часть следующего дня я ходил кругами. В этом состоянии никто из нас не заметил, как в поезде украли сумку с нашими книгами, а на какой-то станции в северной Индии, вылезая через окно, чтобы не наступить на людей, лежащих у двери, я разбил один из термосов, которые нас попросили передать. Термос потерять было жаль, а исчезновение книг мы приняли за знак того, что постижение Алмазного Пути только с помощью интеллекта закончено.
Ханна к тому времени была уверена, что обильное потребление гашиша не столь полезно для нашего развития, и полагала также, что это он мешает нам получить посвящения от Ламы Че-чу. Позднее мы узнали, что Кармапа попросил его "держать" нас, назвав своими личными учениками. Но Ханна тоже, конечно, была права. Оставив важное Кармапе, Лама Чечу, наверное, дал бы нам какие-нибудь поучения, если бы мы только поняли, что курение и духовное развитие несовместимы, - что первое рассеивает ум, тогда как второе его концентрирует. Отправляясь к Кармапе, мы догадались раздать все наши курительные атрибуты в Непале, не взяв с собой ни ценных приспособлений, ни самих субстанций - даже в самом небольшом количестве. Так закончились, наконец, девять лет'моей жизни (у Ханны этот период был примерно вдвое меньше), принесённые на алтарь наркотиков. Это было гигантское, неожиданное чувство пробуждения и свободы - суметь просто остановиться. Хотя некоторые долговременные последствия, возможно, всё ещё оказывают на меня своё действие, в результате чего внутри всегда что-то громыхает, когда я трясу головой (шутка), - первый шаг был всё-таки сделан, и мы сами удивляемся, что нам никогда больше не хотелось прикасаться ко всему этому.
Глава девятая