В кабинете, кроме секретаря парткома Сазонова, находился еще один человек. Романцев с первого взгляда определил, что это птица высокого полета. У незнакомца была респектабельная внешность и спортивная фигура. Дорогой темно‑серый костюм, черные лакированные туфли, белоснежная рубашка, загорелое волевое лицо без единой морщины, и только коротко стриженные седые волосы выдавали его настоящий возраст – лет пятьдесят или около того. От него исходил слабый аромат французского одеколона и хорошего дорогого табака. В обстановке какого‑нибудь первоклассного отеля на побережье Флориды или французской Ривьеры он выглядел бы вполне естественно, но в кабинете парткома МГУ, да еще на фоне смахивающего на пыльный мешок Сазонова, казался пришельцем из иных миров.
Незнакомец лишь мельком, без видимого интереса, взглянул на вошедшего и нехотя указал на один из стульев за длинным, покрытым зеленым сукном столом:
– Присаживайтесь, Романцев.
Сам он подошел к окну и принялся рассматривать окружающий ландшафт.
В кабинете повисло неловкое молчание, и Романцев почувствовал, как внутри у него нарастает глухое раздражение. Наконец он не выдержал и взорвался:
– Какого черта… Кто‑нибудь объяснит мне, что здесь происходит?
Он вопросительно посмотрел на секретаря парткома, но тот лишь неопределенно пожал плечами и отвел глаза в сторону. Романцев попытался встать, но почувствовал на своем плече тяжелую руку.
– Сидите, сидите…
Незнакомец обошел длинный стол и уселся напротив Алексея. Одного короткого взгляда холодных голубых глаз оказалось достаточно, чтобы Романцев почувствовал себя не в своей тарелке. Ему еще никогда не приходилось сталкиваться с подобным человеком, не доводилось видеть такие глаза – холодные как лед, всепроникающие и безжалостные. Он понял, что разговор с «весьма ответственным товарищем» окажется не таким уж простым, как он себе представлял.
– Карпинский Игорь Юрьевич. Я работаю в Комитете госбезопасности.
Романцев почувствовал, как его бросило в жар. Рука инстинктивно потянулась ослабить узел галстука, но он быстро пришел в себя и с вызовом посмотрел на незнакомца.
– Да, я работаю в КГБ, – повторил Карпинский, от которого не скрылось минутное замешательство собеседника. В его голосе не было угрозы, скорее скука, словно он заранее знал, что предстоящий разговор окажется пустым.
– Я вас напугал, Алексей Иннокентьевич?
– Да нет, ничего, – криво улыбнулся Романцев. – Но меня несколько удивляет интерес КГБ к моей скромной персоне.
– В некотором роде вы действительно представляете для нас интерес, – подтвердил Карпинский. – Но это не совсем то, о чем вы сейчас думаете.
– О, вы умеете читать мысли, – подал реплику Романцев.
– Нам известны ваши взгляды…
– Взгляды? Взгляды на что? На моду, на женщин или на игру московского «Спартака»?
Романцев почувствовал, что его заносит, но в этот момент вмешался Сазонов:
– Романцев, не забывайте, где находитесь! Это партком, а не студенческое общежитие!
Сазонов покрылся бурыми пятнами и собирался еще что‑то добавить, но наткнулся на острый взгляд Карпинского. Романцеву понравился этот взгляд. Так смотрят на разбитые тухлые яйца. За такой взгляд многое можно простить. И еще ему пришлось по душе, что в ходе разговора Карпинский вообще перестал обращать внимание на Сазонова, словно тот был пустым местом.
– Итак, мне известны ваши взгляды, – продолжил Карпинский. – Я нахожу их… не вполне зрелыми. Между вашими специальными знаниями и политическими и философскими воззрениями лежит глубокая пропасть. Но вы человек способный, и это печальное обстоятельство будет нетрудно устранить. Сейчас, впрочем, речь не об этом. Скажите, Романцев, почему вы так не любите КГБ? Вы ведь действительно нас не любите?
– А за что вас любить?
Романцев понимал, что переступил грань дозволенного, но что‑то подсказывало ему, что с этим человеком лучше говорить открыто. Мало того, Романцев поймал себя на мысли, что тому этого хочется.
– Не за что, – подтвердил Карпинский. – У вас имеются все основания ненавидеть мое учреждение. Семьи ваших родителей пострадали во время репрессий, дедушки и бабушки сгинули в сталинских лагерях. Ваш отец по достижении двенадцатилетнего возраста был переведен из детского дома в спецлагерь для малолетних преступников. В сущности, все они были простыми милыми русскими интеллигентами, никто из них не представлял реальной опасности для государства и строя. Не так ли, Романцев?
– Вы хорошо информированы, – сухо ответил Алексей. – Я могу быть свободен?
– Вы можете уйти в любой момент, – подтвердил Карпинский. – Разумеется, если не хотите продолжить наш разговор.
Романцев колебался недолго. И решил остаться. Этому было лишь одно объяснение – Карпинский. Такие, как он, знают толк в людях и без особого труда умеют подчинять их своей воле. Они знают, что такое власть и как ею пользоваться. Карпинский был опасен и интересен в равной степени. Романцеву еще не приходилось в своей жизни сталкиваться с серьезными трудностями, и хотя в его голове уже давно вспыхнул красный свет, сигнализирующий об опасности, он не мог позволить этому человеку так легко одержать над ним верх.
– Продолжим, – кивнул Карпинский. – Итак, мы выяснили, почему вы не любите КГБ. Полагаю, это не единственная причина, и, скорее всего, не самая важная.
Он вопросительно посмотрел на Романцева, но тот счел за лучшее промолчать.
– Хорошо, Романцев, давайте перейдем к делу. Не скрою, в последнее время мы внимательно наблюдали за вами.
«Вот оно», – подумал Романцев и почувствовал во рту неприятный металлический привкус.
– Как бы вы отнеслись к предложению работать в КГБ? Допустим, что я уполномочен сделать вам такое предложение.
– Господи… Нет, конечно же, нет! – Романцев громко расхохотался. Он ожидал всего, чего угодно, но только не этого.
– Как это называется, вербовка? – сквозь приступы смеха спросил Романцев. – Или вы собираетесь меня купить? И какую цену положите?
– Купить? – Легкая улыбка тронула уголки рта Карпинского, но его глаза по‑прежнему смотрели холодно и отчужденно. – Нет, вас никто не собирается покупать, – Карпинский сделал ударение на слове «вас». – Я хочу предложить вашему вниманию одну гипотезу, да, всего лишь гипотезу, и единственное, что от вас требуется, – внимательно выслушать меня и на досуге поразмышлять над услышанным. Вы вольны извлечь из всего этого любые выводы, и даю вам слово, что нас устроит любой ответ. Все будет зависеть только от вас.
– Выкладывайте вашу гипотезу, – кивнул Романцев. С каждой минутой этот человек нравился ему все больше.
– Прежде чем я перейду к ее изложению, давайте договоримся, что разговор пойдет о неких абстрактных вещах, и вовсе не обязательно проводить параллели и сравнения с действительностью. Итак, предположим, что существует некое государство Икс, которое еще на заре своей истории создало учреждение Зет. История государства Икс была насыщена в равной степени как героическими, так и трагическими событиями, и то же самое можно сказать относительно учреждения Зет. За несколько десятилетий своего существования учреждение Зет неоднократно подвергалось реорганизациям, но функции его всегда оставались неизменными – защита от внутренних и внешних врагов. Защита кого или чего, можете вы спросить, но на этот вопрос разные люди отвечают по‑разному. Некоторые злые языки как внутри страны, так и за ее пределами утверждают, что ГБ – таково последнее по времени название учреждения Зет – это карательный орган, если хотите, тайная полиция, окутавшая страну густой паутиной сыска и доносительства, аппарат для подавления всякого инакомыслия и тем паче сопротивления существующему в государстве Икс политическому строю. ГБ боятся не только граждане государства Икс и стран‑союзников, но и люди в других странах, с которыми государство Икс находится в состоянии холодной войны. Злые языки утверждают, что ГБ повинна в массовых репрессиях, при этом называются цифры с шестью, а то и с семью нулями. Поговаривают, что ГБ осуществляет подрывные акции во всех без исключения регионах мира. Если где‑то происходят массовые беспорядки, не говоря уж о революциях, недруги спешат возложить за это вину на ГБ. Да что там говорить, даже мелкие неприятности и недоразумения объясняются происками ГБ. У вас пропала кошка? Спустило колесо? Болит голова с похмелья? Определенно, без ГБ здесь не обошлось… Как вам нравится такой подход, Романцев?
– Продолжайте, – попросил Романцев. – Интересная гипотеза.
«Господи, он либо сумасшедший, либо провокатор», – мелькнуло в его голове.
– Существует и другая точка зрения. Хорошо известно, что государство Икс – это самое демократическое государство в мире, форпост прогресса и гуманизма, надежда всего человечества. Существует Конституция, где черным по белому написано, что вся власть в государстве Икс принадлежит рабочим, крестьянам и интеллигенции. Следовательно, сведения о людоедском характере ГБ являются ложью, гнусной клеветой, измышлениями врагов гуманизма и прогресса, которым миролюбивая политика государства Икс мешает обделывать по всему миру свои грязные делишки.
Карпинский говорил негромким глухим голосом, и его слова были адресованы одному Романцеву. Но Романцев готов был поклясться, что Сазонов, с обиженным видом листавший бумаги за своим столом, весь превратился в слух и не пропускает мимо ушей ни единого слова. Карпинскому, похоже, было на это наплевать.
– Мы разобрали два полярных оценочных подхода к истории ГБ, но существует и третья точка зрения, лишенная крайностей и преувеличений. Напомню, Романцев, речь идет об отвлеченных абстрактных вещах, но даже с учетом всего этого, мы договорились, помните, в самом начале разговора, что это всего лишь гипотеза, то есть нечто не существующее даже в том абстрактном пространстве и времени, о котором мы с вами беседуем.
– Я помню, – подтвердил Романцев.
– Мы уже упоминали, что государство Икс – это передовая во всех отношениях страна, светоч, ориентир, форпост и прочее. Все это – общеизвестный факт. Но имеются и другие факты, также хорошо всем известные. К сожалению, в этом передовом обществе присутствуют, скажем так, негативные явления. Возможно, они существовали и ранее, но в силу различных трудностей и постоянных тягот решение этих проблем откладывалось до лучших времен. И вот настал тот момент, когда откладывать далее назревшие преобразования не представляется возможным, я бы сказал, это даже опасно. Не будем сбрасывать со счетов и народ государства Икс, которому надоело быть светочем, примером для подражания и так далее. Одним словом, руководство страны пришло, или вот‑вот придет, к неизбежному выводу – нужно проводить реформы. Но в руководстве государства Икс нет единого взгляда, как должны проходить эти реформы, к тому же неясно, как к этому отнесется ГБ, ведь она призвана защищать существующий строй, другими словами, всеми силами будет пытаться сохранить статус‑кво. Вы понимаете меня, Романцев?
– Кажется, понимаю, – выдохнул изумленный Романцев.
Если он не сумасшедший или провокатор, то кто же? Карпинский Игорь Юрьевич, Комитет госбезопасности. Романцеву были известны фамилии лишь двух людей из КГБ – Андропова и Чебрикова. Но Андропов сейчас в Кремле, а Чебриков сменил его на посту Председателя КГБ.
– Итак, – продолжил Карпинский, мельком взглянув на наручные «Ролекс», – руководство государства Икс или, если хотите, та часть руководителей, которая понимает неизбежность реформ, искренне заинтересована, чтобы ГБ не только не препятствовала преобразованиям, но и по возможности способствовала их скорейшему проведению в наиболее эффективной и наименее болезненной форме. Многие люди склонны забывать, что на ГБ, помимо всего прочего, возложено решение ряда специфических задач, схожих с теми, которые решают аналогичные учреждения других стран. Это защита жизни и имущества граждан, организаций и государственных институтов, борьба с коррупцией и организованной преступностью, контрразведка и прочее. Предположим, что мнение об обязательности реформ, в особенности того, что касается сроков и направленности преобразований, неоднозначно воспринимается в первую очередь в среднем звене ГБ. Поэтому руководством государства Икс и учреждения Зет принято решение в течение одного‑двух лет привлечь на службу в органы максимально возможное количество молодых перспективных людей, хорошо образованных, мыслящих широко и неортодоксально. Одним словом, таких людей, которые смогут эффективно работать в непростых условиях преобразования страны, и нужно ли говорить, что в такие времена возможны любые неожиданности и даже неприятности. Что скажете, Романцев?
Нет, Карпинский был просто бесподобен. Кто он? Один из кадровиков‑вербовщиков? Нет, не похоже. Такая степень откровенности им не по чину. Есть черта, через которую ни один из них не рискнет переступить. А ведь он говорит так уверенно, как будто этот план – план? да здесь маячит Лефортово, попахивает государственной изменой и высшей мерой – принадлежит если не ему лично, то уж с кем‑то в соавторстве. Один из ближайших помощников Андропова? И тот перетащил его вслед за собой в Кремль? Сомнительно, чтобы этот человек пришел сюда со Старой площади. К тому же он сам сказал: КГБ. Важная персона. На Сазонова по‑прежнему ноль внимания. А тот, кажется, готов лопнуть от злости.
– И чем должен заниматься в ГБ талантливый молодой человек, высокообразованный, мыслящий широко и неортодоксально?
«Хорошо, Карпинский, попробуем поиграть в предложенную тобой игру. Хотя это и очень опасная игра».
– Для начала пройти годичный курс обязательной спецподготовки. Еще год уйдет на специализацию. Предположим, ГБ планирует использовать вас в качестве офицера внешней разведки. Но это слишком широкое поле деятельности. В этом случае потребуется более узкая специализация. К примеру, знания и способности такого человека, как вы, ГБ могла бы использовать для исследования некоторых сторон экономики развитых стран Запада. В первую очередь ГБ заинтересована в получении объективной информации о масштабах и структуре организованной преступности на Западе, механизме различного рода незаконных сделок, способах уклонения от налогов, степени коррупции среди государственных чиновников и так далее. Другими словами, ГБ нуждается в аналитиках. Время серых бездарностей, кирзовых сапог и партийных наборов по социальному признаку кануло в Лету. Органы госбезопасности обязаны думать о перспективе, а будущее – это компьютеры, информация, а главное – новые люди.
Разговор продолжался в том же духе еще минут пять, и Романцев несколько раз вставлял односложные реплики: «нет», «не согласен» и опять «нет». Наконец Карпинский подбил итоги.
– Думайте, Романцев. Злитесь на меня в душе, возмущайтесь, ругайте последними словами, но думайте… Как сделать так, чтобы простые русские интеллигенты не пропадали бесследно? Наступят ли такие времена, когда люди перестанут вздрагивать при одном лишь упоминании ГБ? А молодой человек, которому предложат работать на госбезопасность страны, не кривя душой, сможет сказать: «За честь почту»? Или обо всем этом должны думать другие, менее тонкие, образованные и свободолюбивые натуры, чем вы, Романцев?
Карпинский, КГБ. Респектабельная внешность и острый ум. Чем‑то похож на Дж. Ф. Кеннеди. Нет, не на молодого Кеннеди, а на другого, который сумел выжить после покушения в Далласе, прикончил Вьетнамскую войну и тянул президентскую лямку два долгих срока. Похож на бесконечно уставшего, разучившегося улыбаться, но не побежденного Кеннеди. Глыба льда. Человек‑айсберг. Сколько скрыто всего от посторонних глаз? Ого, он, кажется, не разучился улыбаться?
– Что это вы на меня так смотрите, Романцев?
– Как?
– Как будто хотите сказать: Vade retro Satanas![3]Изучали латынь? Нет? Напрасно. Язык римских юристов и Фомы Аквинского. Непременно изучите, он вам еще пригодится в жизни. И еще, Романцев. Я не требую от вас немедленного ответа. Думайте. Я хочу, чтобы вы разобрались, почему я обратился именно к вам. Если что‑то надумаете, позвоните в рабочее время по этому телефону.
Карпинский протянул через стол карточку. Белый глянцевый квадрат, размером пять на восемь сантиметров, чуть больше обычной визитки. Посреди карточки крупными буквами: «Карпинский», и чуть ниже – имя‑отчество. В правом нижнем углу – семизначный номер телефона. Ни названия учреждения, ни адреса. Обратная сторона пуста. Романцев колебался недолго и спрятал карточку во внутренний карман пиджака. Показалось, что Карпинский посмотрел на него с симпатией. Показалось? Неужели эта глыба льда способна на выражение простой человеческой приязни?
– Спасибо, что выслушали меня, Романцев. Кстати, забыл вас поздравить с успешным окончанием университета. Вас, очевидно, уже ждут? Родители, друзья… Будете отмечать? Конечно, будете. Надеюсь, до встречи…
Рука Карпинского была теплой, сухой и сильной. К своему немалому удивлению, Романцев с удовольствием ответил на рукопожатие. Всего каких‑то полчаса – и… «Осторожнее, Романцев, осторожнее. Ловцы душ. Внешность бывает обманчивой».
Сазонов проводил Романцева тяжелым мутным взглядом. Совсем как голодный помойный кот, у которого только что из‑под носа упорхнула бойкая птичка.
Скорее всего, этот разговор так и остался бы без всяких последствий для Романцева, но… В жизни всякое случается. Иногда человек движется к определенной цели, идет, идет, идет, а затем… внезапная мысль, остановка, недолгие раздумья – и резкая смена направления. Трудно рационально объяснить такие поступки.
– Служба в КГБ? – размышлял по пути к дому Романцев. – Бред какой‑то. – Но Карпинский ему понравился. Нет, сказано неточно. Карпинский – гора, которую невозможно обойти. Молния – фантастически красивое зрелище. Ударит ветвистым огненным бичом, осветит всю округу вплоть до мельчайших рельефных подробностей и заставит человеческую душу трепетать от восторга и ужаса перед грандиозной мощью и тайнами мироздания. А затем – тьма, непроницаемая и зловещая. Берегись молнии, одинокий путник. Служить громоотводом – неблагодарное дело.
Романцев думал и злился. Злился на Карпинского и на себя. В доводах Карпинского трудно найти слабину, в особенности при условии, что когда‑нибудь его слова о реформах подтвердятся на деле. Не похож на «ловца душ». Человек иного масштаба, даже нечем измерить. Неужели и сам верит в то, что говорит? Не лучше ли выбросить сегодняшний разговор из головы?
В уютной и просторной квартире родителей его уже заждались. Цветы, поздравления, поцелуи. Едва успел переодеться и привести себя в порядок, как начали подтягиваться гости. Впрочем, банкет – слишком громко сказано. Романцев хотел, чтобы в этот день на небольшое застолье собрались только самые близкие люди. Шампанское, коньяк, холодные закуски и кофе. Вспоминали студенческую жизнь, строили планы на будущее и, как обычно, постепенно перешли на политику. В разговоре фигурировал обычный набор тем: непонятная, и оттого еще более постыдная, война в Афганистане, закручивание гаек на производстве, облавы в городе на тунеядцев и прогульщиков, пустые полки в магазинах, разруха в стране – и прогнозы, прогнозы, прогнозы… Например, дотянет ли нынешний генсек до осени или смена караула произойдет еще до конца лета? Романцев‑младший не выдержал и взорвался. Какого черта, спросил он, мы сидим здесь и толчем воду в ступе? Бесконечные разговоры, споры, дискуссии, после которых никогда ничего не меняется. Естественно, друзья вцепились в него мертвой хваткой, на Романцева посыпался град острот, а Романцев‑старший попросил под смешки окружающих: «Ну‑ка, сынок, просвети нас, скудоумных, что делать‑то?».
И тогда Романцев рассказал о своей получасовой беседе со странным человеком по имени Карпинский. Романцев с детства не был приучен кривить душой и лукавить, поэтому поведал все так, как было. Он считал, что имеет на это право, поскольку Карпинский не просил держать их разговор в тайне. Не утаил Романцев и своих сомнений.
Реакция оказалась бурной, настолько бурной, что он и сам этого не ожидал. Вообще на разговоры о КГБ в семье Романцевых было наложено табу, и если знать историю этой семьи, то в этом нет ничего удивительного.
В доме повешенного не говорят о веревке. Романцев‑младший об этом неписаном правиле забыл. Он продолжал делиться своими впечатлениями о встрече с Карпинским и не стал скрывать, что сам Карпинский ему симпатичен. Он вспомнил даже о прощальном рукопожатии и карточке. Он говорил, говорил – и не замечал, что в гостиной установилась зловещая тишина. Так молчат, когда в доме находится покойник.
– Ты закончил? – спросил Романцев‑старший. Он был бледен, а его лицо… Нет, Романцев еще никогда не видел у своего отца такого выражения лица.
– Закончил, – буркнул Алексей. Ему самому был неприятен этот разговор. Похоже, он перегнул палку, и теперь сожалел об этом.
– Итак, мой сын сообщил нам потрясающую новость, – глухим голосом продолжил отец. – Чем ты заслужил такую честь, сынок? Писал доносы или, грубо выражаясь, стучал?
– Папа, ты же знаешь, что это не так. Давай прекратим этот дурацкий спор. Зря я все это рассказывал. Извини.
Щеки Романцева горели, как будто ему надавали пощечин. Он чувствовал себя неловко из‑за присутствия друзей. К тому же ему не хотелось ссориться с отцом, и он решил не реагировать на его резкость.
– Ну почему же, Алексей? Мы ведь тебя выслушали. Конечно, в нашем… гм, обществе полно абсурдных вещей. Я допускаю, что любому порядочному человеку могут предложить работать на ГБ. Но я не допускаю даже мысли, что в самой ГБ найдется хоть один порядочный человек.
– Но это неправда, папа. – Алексей почувствовал, как внутри нарастает глухое раздражение. – Даже в органах наверняка имеются порядочные люди. Ты же сам говорил, что мы живем в абсурдном обществе.
– Существует черта, которую порядочный, нет, просто нормальный человек никогда не переступит. КГБ находится за этой чертой. Ты должен бы об этом знать. Жаль, если я упустил что‑то в твоем воспитании.
– Но откуда такая нетерпимость? – взорвался Алексей Романцев, правда, тут же взял себя в руки и уже спокойным тоном продолжил: – Видит Бог, я хотел прекратить этот разговор и принес свои извинения. Но если вам хочется его продолжить, извольте.
Романцев не стал прямо обращаться к отцу, поскольку боялся задеть его в предстоящем споре, он все еще надеялся постепенно свернуть разговор на менее опасные рельсы.
– Что же мы толкуем о необходимости перемен? К чему все эти разговоры, если каждый из нас будет бояться переступить черту? Кто‑то же должен позаботиться об этих самых переменах? В конце концов, КГБ – это не только лагеря и психбольницы, это еще и безопасность государства. Что, отдать это все на откуп подонкам? Ах, у нас чистые руки, и мы боимся их запачкать, извините, в дерьме… Да весь мир вокруг нас состоит из дерьма, кому‑то же надо его убирать! Или будем сидеть сложа руки и ждать, когда нас засунут в черные воронки́ и выбросят посреди мерзлой тундры?
– Вот как ты рассуждаешь, Алексей, – Романцев‑старший говорил очень тихо, почти шепотом. – Минутный разговор с гэбистом – это, очевидно, очень способный гэбист, но ведь и среди злодеев попадаются гении; рукопожатие, визитная карточка – и готово: мой сын почти купился на это. Или уже купился, сынок? Может быть, мысленно примериваешь на себя шинель и сапоги?
Романцев попытался в очередной раз обуздать свои чувства, но на этот раз это ему не удалось.
– Еще несколько минут назад я даже не задумывался над этим. Предложение работать в КГБ не вызвало у меня абсолютно никакого интереса, мне интересна личность Карпинского. Что это за человек и что такие люди делают в КГБ? К сожалению, вы меня неправильно поняли. Но сейчас, после этого разговора, я понял, что мне действительно следует хорошо подумать над его предложением. Боюсь, что надоел вам своими разговорами о Карпинском, но он так и сказал: «Думайте, Романцев, злитесь в душе, возмущайтесь, ругайте меня, но думайте…».
– Ты прав, Алексей, – твердо сказал Романцев‑старший. – Тебе следует подумать. Но не здесь, не в этой квартире.
Заметив недоумение на лице сына, он покачал головой и добавил:
– Нет, я не выгоняю тебя. Когда примешь окончательное решение, возвращайся. Надеюсь, ты понимаешь, о каком решении я говорю.
Романцев бродил по ночной набережной Москвы‑реки, голова раскалывалась от многочисленных вопросов. Имел ли он право так говорить со своим отцом? Что подумают о нем друзья? Имел ли право отец на столь резкие, порой даже оскорбительные слова? Подошел кто‑то из друзей, и он вежливо, но твердо попросил оставить его в покое.
Наконец он остановился и взглянул на часы. Четверть первого ночи. Двухкопеечных монет не было, зато нашелся новенький гривенник. Загадал: чет‑нечет. Если Карпинский поднимет трубку… Глупо так решать судьбу, но в жизни бывает всякое. Человек идет, идет, идет, рядом с ним – семья и друзья, а он вдруг разворачивается и направляется в противоположную сторону. Туда, где находится запредельная черта. Где нет места для порядочных людей.
Телефонная будка показалась входом в преисподнюю. Изыди, сатана! Нужно изучить латынь. «Благими намерениями вымощена дорога в ад» – так, кажется. Длинный гудок. Карточка с номером телефона осталась в будке, но память услужливо высветила семь цифр. Пока палец крутил хлипкий, державшийся на честном слове диск, Романцев думал: если не ответит… или если автомат проглотит гривенник… Тогда он выбросит Карпинского из головы.
Ответил женский голос. Карпинского? Одну минуту…
– Карпинский слушает.
– Это Романцев. Я согласен.
Пауза. Тяжелый вздох.
– Мне очень жаль, Романцев…
– Это еще не все. Я не сказал об условиях. Первое. Я хочу работать с вами и под вашим началом. Учить меня будете также вы. И второе. Я никому не позволю превратить себя в марионетку.
И снова пауза.
– Условия приняты. Теперь слушайте меня внимательно, Романцев…
Так Романцев попал в КГБ. Это было летом 1983 года. Через два года Карпинский станет шефом внешней разведки КГБ. Как и следовало ожидать, у него была другая фамилия, совсем другие инициалы, но все остальное оказалось правдой. В конце девяностого – Карпинский в то время возглавлял ПГУ – Романцев был назначен заместителем начальника Первого отдела ПГУ. К тому времени он исколесил весь мир, совмещая работу в Ясеневе с многочисленными поездками за рубеж, под прикрытием своих высоких легальных должностей в «Хлебоэкспорте» и «Продинторге». Контракты, приемы, связи с сильными мира сего. К началу девяностых Романцев считался одним из ведущих аналитиков КГБ, а по совместительству числился среди наиболее перспективных молодых экономистов страны. Конечно, он не всегда поступал идеально правильно, но идеальных людей не бывает. Романцев нечасто сожалел о выбранном пути, у него не было для этого времени.
Перемены действительно наступили, но это были совсем не те перемены, которых ожидал Романцев. Уже в конце восьмидесятых он начал понимать, что его обширные знания в области теневых сторон экономики и организованной преступности Запада вскоре могут найти лучшее применение здесь, на Родине. Он вплотную занялся экономическими преступлениями, совершавшимися в сфере внешнеэкономической деятельности Союза, но этому неожиданно воспротивился Карпинский. Он не хотел, чтобы его подопечный совал свой нос во внутренние дела. Борьба между ними с переменным успехом длилась до конца девяносто первого года.
Именно тогда Романцев окончательно убедился в том, что Карпинский предал его.
– Он приходит в себя. Давление 120/70. Пульс 70 ударов в минуту, ровного наполнения. Роговичный рефлекс… Все, он ваш.
– Спасибо, доктор. А теперь оставьте нас.
Романцев быстро возвращался к жизни. Он был вне себя от ярости.
– Достаточно, – пробормотал Романцев. – Я же сказал, достаточно!
Он открыл глаза и некоторое время рассматривал окружающий мир. Этот мир был трехмерным и имел размеры шесть на четыре метра плюс два семьдесят пять высота. Одним словом, это была обычная комната, почти свободная от мебели и к тому же погруженная в полумрак. В этом мире Романцев был не одинок.
За столом напротив сидел человек, как две капли воды смахивавший на одного знакомого, оставшегося где‑то там, в реальной жизни. Мягкий рассеянный свет от бронзовой антикварной лампы придавал ему сходство со скульптурным изображением древнего божества. Чуть правее, из угла комнаты, на Романцева глядели глаза еще одного человека. Этот тип также был ему хорошо знаком. Еще бы, это был он сам. В конце концов он все же понял, что это всего лишь застывший стоп‑кадр на экране телевизора.
Романцев несколько раз сжал и разжал кисти рук, стараясь избавиться от неприятного покалывания в кончиках пальцев. Голова напоминала кувшин с битым стеклом, но с каждым мгновением он чувствовал себя все лучше.
Вскоре эти изменения заметил и сидевший напротив человек. Он наклонился ближе к Романцеву, так, что его лицо полностью осветилось лампой, и тихо произнес:
– Добро пожаловать к нам, Романцев.
– Убирайтесь! – процедил Романцев. – VENIT DIABOLUS![4]Кстати, я выучил латынь.
Он помолчал, вглядываясь в своего двойника, затем перевел взгляд на освещенного лампой человека и взорвался от распиравшей его ярости.
– Убирайтесь! Вы… Я не знаю, кто из вас двоих мне более ненавистен, поэтому убирайтесь оба! Проваливайте или отпустите меня на все четыре стороны! Меня уже тошнит от вас! Слышите, Стоун?! Или как там вас сейчас величают?