– Пусть… будет по‑вашему… – процедил сквозь зубы Завалихин и отсчитал ровно пять стодолларовых бумажек. – Надеюсь на вашу порядочность, – это он сказал уже с угрозой.
– Не сомневайтесь. Мы сделаем все возможное и невозможное, – с металлом в голосе отчеканил Плат.
Я наблюдал за ними, не смея шелохнуться. Бред! Может, я так рьяно отметил успех Маркузика, что теперь сплю пьяный в стельку и все это мне снится? Пятьсот баксов! За кусок потертой кожи размером с бумажный лист! Пусть и сшитой на машинке, с вензелями и латунными уголками. Нет, что‑то здесь не так…
– Расскажите – только подробно – где и при каких обстоятельствах случилась кража. – Плат приготовился записывать.
– Я ехал троллейбусом двадцать седьмого маршрута… – Завалихин назвал дату и время. – Было много людей, ну и…
– На какой остановке вы сели в троллейбус и где вышли?
Завалихин сказал.
– В каком кармане находился бумажник?
– В том‑то и дело, что во внутреннем. Я был одет в этот костюм. Посмотрите…
Наш клиент снял пиджак и дал возможность Плату полюбоваться тонким ровным швом – прореха в подкладке уже была очень аккуратно зашита.
– Лихо, – с непонятным удовлетворением сказал Серега. – Работал бобер.
– Не понял…
– Извините, – спохватился Плат. – Бобер – это вор‑карманник высокой "квалификации", ас своего дела. Таких на пальцах можно пересчитать. Так что надежда найти ваш лопатник имеется.
– Но как он смог? Пиджак был застегнут – а порез изнутри.
– Дело техники. И отменного знания человеческой психологии. Когда вы ехали в троллейбусе, не случилось ли нечто необычное, которое привлекло ваше внимание?
– Конечно! – с жаром воскликнул Завалихин. – Неподалеку от меня поскандалили мужчина и женщина. Что они не поделили, я так и не понял, скорее всего, мужчина не уступил место. И мне показалось, что они были под градусом. Дело едва не дошло до драки.
– Вы можете обрисовать их внешность? – вкрадчиво спросил Серега.
– Неприятные личности… – брезгливо поморщился Завалихин. – Похожие на бомжей, но одеты достаточно пристойно. Мужчина невысокого роста, худощавый, лицо морщинистое, глаза бегающие… мерзкий тип. На левой руке у него наколка, но я не рассмотрел, что она изображает.
– А женщина?
– Тоже худая, какая‑то потрепанная, волосы крашенные – блондинка, глаза голубые. Над верхней губой большая родинка. Несмотря на чистую одежду, у меня создалось впечатление, что она по меньшей мере месяц не мылась. Под ногтями грязь…
– У вас отменная зрительная память, – искренне восхитился Плат. – Теперь мне все ясно. И я знаю где нужно искать.
– Тогда позвольте откланяться. – Завалихин встал. – У меня масса дел.
– Как с вами связаться в случае необходимости? – спросил Серега. – Адрес, телефон…
– М‑м… – пожевал губами клиент. – Я буду сам звонить. Ваш номер?..
Плат вручил Завалихину визитку агентства и они любезно раскланялись.
– Ну и жук, – сказал Серега, когда за клиентом захлопнулась дверь. – Человек даже не с двойным, а с тройным дном. Хитрец…
– Кончай наводить тень на плетень! – Меня переполняла радость. – Пятьсот баксов за здорово живешь – это не фунт изюма. Деньги упали как с куста. Найдем мы, не найдем этот бумажник – какая разница? Бабки‑то в кармане.
– Дурак, – коротко резюмировал мое выступление Плат. – Разве ты не заметил, что он готов был за бумажник выложить любую сумму? Нет, здесь что‑то не так…
– Ну, заладил… – Я позвал Маркузика: – Тащи бутылки, гений! Продолжим праздник.
Может, еще кто заявится. При таком раскладе я готов дежурить в конторе сутками.
– Баста! – Серега хлопнул ладонью по столу. – У нас намечается работа.
– Какая работа? Уже вечер.
– Вот и хорошо. Навестим щипачей, которые взяли лопатник Завалихина. Они сейчас гуляют, обмывая воровскую удачу.
– Ты знаешь кто они? – удивился я.
– Конечно. Хочу тебе доложить, что в начале своей карьеры в угрозыске я занимался именно карманными ворами. Так что я их знаю почти всех наперечет. А те, которые вертанули бумажник у Завалихина, совсем известные личности… – Плат хищно ухмыльнулся. – С этими жуками по крайней мере кое‑какая ясность имеется. А вот Завалихин… – Он обернулся к Марику, который так и стоял с бутылками в руках не зная, что с ними делать. – Ты догадался записать разговор с клиентом?
– Обижаешь… – надул губы Маркузик.
– Это хорошо… Завалихин, Петр Николаевич… – Серега бубнил себе под нос, углубившись в размышления. – Надо попросить ребят проверить его по картотеке.
– Какого черта, Плат! – Я разозлился не на шутку. – Он наш клиент, а не подозреваемый. И нам в принципе наплевать кто он и что. Человек платит бабки – мы делаем. Ты, наверное, забыл, что уже не являешься опером. У нас частная контора, которой до лампочки высокие государственные материи. Да пусть этот Завалихин будет хоть самым главным мафиозо области. Клиента нужно уважать, а не копаться в его грязном белье. Если мы отвяжем языки, нас будут обходить десятой дорогой.
– Успокойся. Ты прав. Просто я не перевариваю, когда меня пытаются держать за болвана.
Бумажник – нетленная память о друге. Ха! Как бы не так. Интересно, какой бес понес Завалихина шляться по троллейбусам?
– Ну ты даешь… – Я уставился на Плата как баран на новые ворота. – Он же не Карлсон с моторчиком, чтобы летать над крышами.
– Ты обратил внимание на его костюм?
– Приличный прикид. Я бы от такого не отказался.
– Я тоже. Только он нам не по карману. Этот костюмчик тянет как минимум на штуку зеленью.
– Чего!?
– Того. Уж я‑то знаю. А вот теперь объясни: какого хрена человек, у которого есть приличная тачка, в час пик ездит на троллейбусе?
– Откуда тебе известно, что у него есть машина?
– Он и к нам на ней приехал. Но почему‑то припарковался как минимум за квартал от нашего офиса.
– Я и не знал, что ты у нас ясновидящий, – не удержался я от ехидного замечания.
– Ясновидение здесь ни при чем. Только у автолюбителей так сильно помят пиджак на спине. Возможно, у него есть даже личный водитель, но это не суть важно. Главное другое – новенький, с иголочки костюм за тысячу баксов у нашего клиента считается чемто вроде рабочего комбинезона. Не хило. Кроме того, судя по манерам, Завалихин приличная шишка, какой‑то начальник. Вот и кумекай, что скрывается за его страстным желанием вернуть свой бумажник любой ценой.
– Тогда ты, Плат, осел.
– Это почему? – с обидой спросил Серега.
– Своей жадностью ты едва не впрямую сказал Завалихину, что не веришь его россказням о бумажнике ни на грош. Нужно было соглашаться на сто пятьдесят баксов – и спустить дело на тормозах.
– Ну и что с того?
– А то, что если он и впрямь большой прыщ на ровном месте, то возвращением бумажника наши с ним отношения могут закончится отнюдь не мажорно. Из меня сыщик как с дерьма пуля, но опасность я чую всеми фибрами и жабрами души. Наш клиент – очень серьезный человек. А такие люди отличаются от простых смертных обостренным чувством самосохранения. И ради этого готовы на все. Как тебе мой расклад?
– Впечатляет. Может, ты и прав, но мы ведь тоже не пальцем деланные. Поживем – увидим.
– Дай Бог нашему ягненку волка задрать… – буркнул я и достал из ящика стола стаканы и остатки закуски. – Поставь бутылки на стол! – гаркнул я на Маркузика, который все это время торчал, будто изваяние алкоголика. – Вы как хотите, а я без допинга на дело не пойду.
Серега посмотрел на меня, словно рублем одарил, но от комментариев сдержался. Пить он принципиально не стал и компанию поддержал только совсем осовевший Маркузик.
Спустя полчаса, оставив его на хозяйстве, мы с Платом уже тряслись в раздолбанном трамвайном вагоне на окраину города. Мне почему‑то было грустно, однако я еще нашел в себе моральные силы трепать языком с двумя классными телками. Вместо того, чтобы поддержать разговор, Серега угрюмо отмалчивался, и мне не оставалось ничего иного как сойти с дистанции кобеляжа раньше времени. Разочарованные девушки, которые уже готовы были на любые жертвы ради хорошего интимного вечера, покинули вагон в полном недоумении, а я погрузился в черную меланхолию. На кой черт я связался с этим Платом?!
Глава 4. "МАЛИНА"
Никогда бы не подумал, что в нашем городе есть такие гнусные места. Мы с Платом углубились в хитросплетение улиц и переулков окраины и уже шли добрых полчаса.
Стоял ясный летний вечер, солнце до половины скрылось за горизонтом, и дневная жара постепенно уступала место приятной прохладе. Но нам от этого было не легче. Улица, по которой мы топали к пункту назначения известному только Сереге, напоминала дороги Косово, разбомбленные авиацией НАТО – по телевизору каждый день показывали как американцы и иже с ними утверждают основополагающие принципы демократии на европейском континенте. Машины – а их было немало – ревели от негодования до хрипоты, испуская клубы выхлопных газов, и я пожалел, что не захватил противогаз.
Обветшалые дома по сторонам улицы – "хрущобы", казалось вот‑вот рухнут и погребут под своими обломками прохожих, нагруженных сумками и авоськами. Чахлые деревья и кустарники посерели от пыли, а редкие газоны были загажены собачьим дерьмом. Возле переполненных контейнеров с мусором высились зловонные кучи отбросов, в которых деловито ковырялись какие‑то странные людишки, коты и здоровенные крысы. Как ни странно, но весь этот конгломерат ухитрялся сосуществовать довольно мирно, исповедуя иерархическую систему: сначала мусор исследовали люди, затем приходил черед кошачьего племени и лишь потом за дело принимались крысы. Никто никому не мешал, никого не прогоняли, все терпеливо ждали своей очереди. Идиллия…
К дому, где по словам Плата находилась нужная нам "малина" карманников, мы подошли еще засветло. Это была довоенная трехэтажка, длинная и приземистая, с деревянными крылечками и дверьми, державшимся на честном слове. Некогда возле дома стояли скамейки, но теперь от них остались лишь столбики, напоминающие гнилые зубы.
Неизменные старушки кучковались поодаль, возле песочницы, где играли малыши. Там были положены отполированные до блеска окоренные бревна, исполняющие роль скамеек, и грибом‑мухомором торчал стол на одной ножке, вокруг которого сгрудились любители забить "козла". За домом находился заброшенный парк, со временем превратившийся в пустырь.
– Нужно подождать до темноты, – деловито сказал Серега, наблюдая за жильцами, вышедшими подышать свежим воздухом. – Хаза на первом этаже, средний подъезд.
Зайдем со стороны пустыря. Там есть где спрятаться, чтобы не мозолить глаза особо любопытным.
– Блин! – выругался я. – Знай я, что придется ждать, захватил бы водку и закусь. Давно не был на пикнике…
– Такова наша профессия, – философски парировал мой выпад Серега и повел меня в обход дома. – Терпение, терпение и еще раз терпение.
– Это так, – согласился я. – Но все‑таки минимум комфорта не помешал бы.
– К старости ты превратишься в отвратительного брюзгу.
– Не думаю, что работая в нашем агентстве, я доживу до преклонных лет. Нет‑нет, я не ропщу. Это меня даже бодрит. По крайней мере, я уже имею кое‑какую гарантию, что буду избавлен от необходимости терпеливо сносить манипуляции молоденькой медсестры с моим персональным судном. У меня даже намек на подобный финал вызывает желудочный спазм, который я тут же устраняю с помощью спиртного.
– Наша работа предполагает трезвость, – ханжески заметил Плат.
– И умение маскироваться. Два мужика в кустах, приходующие пузырь, гораздо менее подозрительны нежели затаившиеся наблюдатели. А глаза, сам знаешь, имеются не только у стен, но и у деревьев.
– Ты прав, – вынужден был согласиться Серега. – Тут я дал маху. Извини.
– Ладно, что теперь… – Я нашел где трава помягче и лег ничком. – Чур, моя очередь стоять на стреме вторая. Я немного покемарю – глаза слипаются. Договорились?
– В твоем распоряжение не более получаса.
– Мне хватит… – И я тут же по устоявшейся военной привычке уснул.
Пробудился я в темноте. Плат меня пожалел, дал поспать почти час, за что я мысленно его поблагодарил.
– Вставай, лежебока. – Серега от нетерпения не находил себе места. – Шобла уже в сборе.
– Откуда знаешь?
– Посмотри, вон окна "малины". – Он указал рукой. – На них занавески, но они просвечиваются. В квартире полно людей.
– Полно? – с нехорошим предчувствием переспросил я. – И мы туда войдем без шпалера, без поддержки – вот так запросто? Плат, я не самоубийца. И у меня завтра свидание. А я привык выполнять свои обещания. Что подумает обо мне моя девушка?
– Ты помрешь героем и она принесет цветы к твоему памятнику. Не дрейфь, солдат. Это всего лишь карманники, им "мокруха" ни к чему. Они такими делами не занимаются.
Максимум, на что способны щипачи, так это попугать опасной бритвой.
– Спасибо, утешил. Может, ты забыл старую истину, что и палка раз в год стреляет?
Попишут нас из‑за какого‑то говенного бумажника – кто потом за меня замуж выйдет?
– Я взял газовый пистолет. Многие из щипачей знают меня как мента, потому сразу поверят, что в моих руках не спринцовка, а настоящая "дура".
– На хрена я демобилизовался? Чувствую, что мне здесь будет хуже чем в Чечне. И все благодаря лучшему другу.
– Не плач, горе луковое. Все равно не поверю. Будто я не знаю, что ты в таких ситуация как рыба в воде. Тебе только дай порвать. Бери задницу в горсть и пошли. Время…
Возле подъездов царила тишина и вечернее спокойствие. Интересно, куда местная молодежь подевалась? В мои времена мы торчали во дворе с гитарами до полуночи.
– Дверь "малины" будем брать на абордаж? – спросил я шепотом.
– Зачем? Нам лишний шум не нужен. Подождем пока не появятся новые "гости". Войдем в квартиру на их плечах.
– Долго ждать придется. Мне кажется, что коробушка уже набита под завязку.
– Насколько я знаю, на этой хазе гудеж обычно идет до утра. Так что наши "пчелки" будут сновать туда‑сюда по меньшей мере еще пять‑шесть часов.
– А ты уверен, что нужные нам клиенты придут сюда именно сегодня?
– Полную гарантию дает только страховой полис. И то не всегда. У нас неважная ситуация с выбором. Мне совсем не хочется гоняться за Зипером по всему городу.
– Кто это?
– Тот самый лихой малый, что так ловко изъял бумажник Завалихина. Великий мастер.
Руки как у Паганини.
– Его бы ручки да под паровозик…
– Не будь таким кровожадным. По крайней мере "щипачи" мне гораздо милей "мокрушников". А Зипер вообще стоит особняком.
– Это почему?
– Он принципиально работает только по мохнатым тузам. То есть, изымает лопатники лишь у состоятельных. Он их нюхом чует, под любой личиной.
– Тогда он народный герой, почти Дубровский. Сколько у него ходок на зону?
– Всего одна. И та в глубокой юности. Он хитер как бес. И напарники у него под стать такому профи. Зинка Оторви‑и‑Выкинь, недоученная артистка. И Бровчик, старый мазурик. Сам шарить по карманам он уже не в состоянии, руки дрожат…
Мы стояли под деревьями, откуда был виден нужный нам подъезд. Похоже, лампочки в этих местах считались немыслимой роскошью и окна лестничных пролетов казались темнее ночи, но одинокий фонарь на столбе возле доминошного столика давал вполне достаточно света, чтобы хорошо просматривались все подходы к дому.
– Тихо! – Плат схватил меня за рукав. – По‑моему, ползут наши клиенты…
Две фигуры нарисовались у подъезда так бесшумно, что мне показалось будто их родила сама ночь. Постояв чуток и осмотревшись, они нырнули в черный зев подъезда.
– Вперед! – скомандовал Серега, и мы припустили во всю прыть.
И успели как раз вовремя. Широкая световая полоса на миг прорезала чернильную темень и послышался тихий говор. Мы даже не забежали в подъезд, а влетели, и пока я, опасаясь сломать ноги, осторожно нащупывал ступени, Плат уже был возле входной двери.
– Проходи, не задерживай, – сказал он и пнул пониже спины замешкавшегося пришельца.
Мы ввалились в прихожую как стадо буйволов, на ходу едва не размазав по стенке дородную бабеху с алкогольным румянцем на всю щеку и толстыми дряблыми руками.
Похоже, это была хозяйка "малины".
– Здорово, Кирилловна! – весело поприветствовал ее Серега. – Давно не виделись.
Принимай гостей.
– Не имеешь права! – взвизгнула она неожиданно тонким для ее солидной комплекции голосом. – Пошел отсюда, ментяра!
– Вот те раз… – Плат дурашливо развел руками. – Я тут все ноги побил, чтобы навестить старую подругу, а ты хочешь меня выгнать. Нехорошо.
– Я прокурору буду жаловаться! – снова завела свою испорченную шарманку хозяйка "малины".
– Будешь, будешь… – успокоил ее Серега. – Я к тебе ненадолго. Мне нужно кое‑кого увидеть. Дело срочное. Твой шалман меня не интересует. Посторонись, а то мой товарищ очень взрывной человек. Как бы греха не вышло… – С этими словами Плат решительно отодвинул Кирилловну в сторону и мы, мельком посмотрев на наш "ключ" к "малине" – тихо стоявших в стороне двух худосочных фраерков с бегающими блудливыми глазами – прошли в гостиную.
На хазе и впрямь гудел самый настоящий шалман. "Гостей" Кирилловны насчитывалось не менее двух десятков. Все сидели вокруг длинного стола, беспорядочно заваленного разнообразной покупной снедью и уставленного бутылками со спиртным и минералкой.
Мужчин было больше – человек пятнадцать, и женщины пользовались повышенным вниманием. Зинку Оторви‑и‑Выкинь я почему‑то узнал сразу, по родинке над верхней губой, хотя она мало напоминала ту босявку, приметы которой нам дал Завалихин.
Голубоглазая худощавая блондинка в модном прикиде выглядела на фоне остальной братии весьма эффектно и казалась ярким чужеродным включением в общий серый фон блатных.
На нас обратили внимание не сразу. В комнате стоял пьяный галдеж, почти все курили, и табачный дым утопил гуляк в сизом полупрозрачном мареве. И только когда Плат подошел вплотную к столу и пощелкал пальцами, требуя внимания, шум как по команде затих.
– Наше вам с кисточкой, граждане воры! – зычно сказал Серега и изобразил широкую обаятельную улыбку. – Можете продолжать, мне нужен Зипер. Степаныч, поди сюда, есть разговор.
– Бля буду, менты… – кто‑то тихо обронил в неестественно напряженной тишине.
– А, гражданин начальник! – Из‑за стола вышел мужчина невысокого роста, одетый в светлый летний костюм. – Какими судьбами? Неужто вязать пришел? – Он коротко и ехидно хохотнул.
– О чем базар, Зипер? Чтобы тебя взять, нужны ежовые рукавицы. А их сшить очень даже непросто. Я хочу потолковать с тобой по душам. Чистая философия, не более.
– Начальник, а как насчет ксивы от крестного?[1]Предъяви – и вперед по шпалам. Я готов.
– Степаныч, не будь формалистом. Я ведь пришел не на цугундер тебя брать, а базлать по петушкам.
– Нет у него ксивы, – вдруг раздался звонкий женский голос. – Он уже не работает в уголовке. Гони его взашей, Зипер.
Все посмотрели на вступившую в разговор Зинку Оторви‑и‑Выкинь, которая дурачилась, выпуская дымные кольца.
– А, Зинуля! – Серега опять показал все свои зубы в "голливудской" улыбке. – Знойная женщина, мечта поэта. Ты как всегда неотразима. Кстати, где твой друг сердешный Бровчик? Неужто приболел?
– Не твое дело, – отрезала Зинка. – Дуй отсюда пока трамваи ходят. Иначе у тебя могут быть большие неприятности.
– Не больше тех, которые светят всей вашей троице во главе с Зипером. – В голосе Плата прорезались металлические нотки. – И вовсе не от угрозыска.
– Ха‑ха! – картинно рассмеялась Зинка. – Только не говори, что от тебя. Ты уже никто, ничто и звать никак.
– Не скажи… – Я понял, что Серега завелся. – Ладно, будем считать, что ты эти слова не говорила, а я не слышал. Сегодня я чересчур добрый. После нашего с Зипером разговора ты поймешь, почему я так сказал. Пойдем, Степаныч. Время – деньги.
– Вали отсюда, мент коцаный! – Перед Платом вырос здоровенный детина с большим золотым крестом на мохнатой груди, выглядывающей из‑под расстегнутой до пупа рубашки. – Иначе ноги повыдергиваю. Ну!
Он сгреб Серегу за грудки и толкнул к выходу.
Мой организм уже зашкалило от переизбытка адреналина. Я был злой, как черт: и на себя, придурка – за то, что связался с этим недоразвитым агентством, и на Плата, приволокшего меня на край географии, в клоаку, и на воровской шобляк, лопающий черную икру ложками и пьющий шведский "Абсолют". Что же это такое!? Я пашу, как ломовая лошадь, вся задница в мыле, но у меня денег хватает лишь на пару коктейлей в "Шаловливых ручках" и вареную колбасу. А эти отбросы рода человеческого, вша, клопы‑кровососы, испытывающие трудности только в туалете, когда у них запор, хавают деликатесы, лакают лучшие вина, да еще и издеваются над представителями малого бизнеса. Твою мать!..
Я врубил мохнатому прямо в тыкву. Если в его башке были мозги /в чем я очень сомневался/, то от моего удара они точно превратились в кисель. Он пролетел по воздуху метра два и упал на пол с таким грохотом, будто обрушилась стена. Заметив краем глаза, что ко мне бросились еще двое, самых трезвых и прытких, я крутанул двойную "вертушку" и рифленые подошвы моих ботинок отпечатались на их физиономиях во всех подробностях. Они еще были в свободном полете, когда я заорал, пенясь от бешенства:
– Сидеть, суки! Урою всех! Перестреляю, падлы! – Я бушевал как душевнобольной, кидаясь к столу словно цепной пес.
– Я вас предупреждал, – журчал Серега, делая вид, что пытается меня удержать. – Стас, не трогай "пушку", народ все понял. Перестань, прошу тебя…
– Пойдем, ты!.. – вызверился я на Зипера и, схватив его за воротник, буквально вынес старого карманника наружу на вытянутой руке как нашкодившего щенка.
– До свидания, Кирилловна, всех тебе благ, – любезно раскланивался Плат с обалдевшей хозяйкой "малины". – Пойди успокой своих гавриков. Визит завершен, пусть веселятся…
Мы снова оказались на пустыре. Так решил Плат и я его понял. Он не хотел, чтобы опомнившиеся воры зажали нас в каком‑нибудь темном углу – эту окраину они знали лучше, чем мы. Правда, я очень сомневался, что после моего "представления" у них хватит смелости броситься нам вдогонку. Но, как говорится, береженого Бог бережет.
– Ну, а теперь поговорим, – сказал Серега. – Садись, Степаныч, не маячь. Стоило ли заводить на "малине" такой базар‑вокзал из‑за пятиминутного рандеву старых приятелей?
– Что вам от меня нужно? – угрюмо спросил Зипер, опасливо косясь в мою сторону.
– Не нам, а тебе. Ты сейчас сидишь на травке и даже не подозреваешь, что за твоей спиной могила. Фигурально выражаясь. И я твой ангел‑спаситель. Люби меня и уважай, Зипер.
Порядочных людей в этом мире так мало…
– Издалека заходишь. И мягко стелешь… гражданин начальник. Я ведь не сявка беспортошная, меня на мякине не проведешь. Говори прямо.
– Как скажешь, Зипер. Ты взял лопатник у одного очень влиятельного человека. И если к завтрашнему дню он его не получит, то я тебе не завидую. Ты понимаешь о чем я говорю.
– Допустим. Когда это было и кто этот фраер?
– Двадцать седьмой маршрут… – Плат назвал дату, время и фамилию нашего клиента.
– Не знаю такого. Не был, не видел, не брал.
– Степаныч, ты дурак или прикидываешься? Этот человек нарисовал нам Зинку и Бровчика. Все деловые знают, что они работают только с тобой. А если их возьмут в оборот, то они и маму родную продадут за грош, не то что тебя. Вот и маракуй, сколько шагов тебе осталось до могилы.
– Не пугай, мы уже пуганые.
– Пойдем, Стас. – Серега встал. – Товарищ не понимает. Зипер, я не стукач, но ты не оставляешь мне выбора. Я должен отчитаться перед своим клиентом. А потому мне придется вместо лопатника притаранить к нему тебя. И я умываю руки.
– Погоди! Этот человек знает… ну, в общем, кто его кинул?
– Пока нет. Ни имен, ни фамилий. А я ему, естественно, не сказал. Потому как надеялся на наше с тобой взаимопонимание. И если вернешь мне бумажник, не пророню ни пара с уст.
– Там, это… кгм! – смущенно прокашлялся Зипер. – Там был паспорт, водительское удостоверение… и бабки.
– Много?
– Прилично. Полторы штуки зеленью.
– Ты хочешь сказать, что деньги и документы помахали крылышками?
– В общем… ну, ты сам понимаешь…
– Чего здесь не понять? Деньги пошли на круг, ксивы ты кому‑то продал – дело известное.
Но я тебя обрадую. Моему клиенту нужен только бумажник. Это подарок его друга… а может подруги – не суть важно. Так сказать, память сердца, артефакт. Денег у него куры не клюют, новые документы ему принесут через день‑два на тарелочке с голубой каймой, но вот без лопатника он, сердешный, прямо‑таки звереет. Не доводи его до греха, Зипер.
Верни бумажник. Надеюсь, ты его не выбросил? Иначе я прямо сейчас пойду собирать полевые цветочки на твое надгробие.
Зипер задумался. Над горизонтом наконец появилась ущербная луна, и морщины на его лице стали похожи на ритуальную раскраску индейцев.
– Ладно, лопатник будет завтра. Я принесу…
– Нет! – отрезал Плат. – Сегодня и немедленно. Это вопрос принципа.
– Но он в одном месте… люди спят…
– Проснутся. Мы их разбудим, можешь не сомневаться. Куда едем?
– На Привокзальную… – нехотя ответил Зипер.
– А! – радостно воскликнул Серега. – Знакомые места. Сдал Мамуре? Я угадал? Это старый барыга, скупщик краденного, – объяснил мне Плат. – Я думал, он давно копыта откинул.
Но, зная его вкус к добротным вещам, думается мне, что бумажник и впрямь ценная вещь.
– Клевая киса, – охотно согласился Зипер. – Изготовлена по спецзаказу. Я подобные видел всего два раза в жизни. Больших денег стоят.
– Все, встали и в путь. Время уже позднее. Нужно поймать тачку, иначе с этих палестин мы будем выбираться пехом до новых веников…
Нам повезло. Едва мы вышли на небольшую площадь перед продовольственным магазином, как рядом затормозил милицейский "уазик".
– Кто такие? – грубо спросил крепко сбитый старшина, многозначительно поглаживая приклад АКС‑74У. – Документы!
– Не хамите, старшина Прошкин, – выступил вперед Плат.
– Сергей Александрович! – обрадовано воскликнул Прошкин, и с таким усердием пожал руку Плата, что тот даже поморщился. – Извините, не узнал.
– Кто у тебя сегодня напарник?
– Новенький, – небрежно отмахнулся старшина. – Вы его не знаете.
– Слушай, Николай Иваныч, подбрось нас на Привокзальную. Если, конечно, тебя это не затруднит…
– Обижаете, Сергей Александрович. Для вас – все, что угодно…
Через полчаса мы уже стояли у ворот частного дома на Привокзальной улице. Хмурый Зипер пнул ногой запертую калитку и особым образом посвистел. Спустя несколько минут послышались шаркающие шаги и недовольный голос спросил:
– Кого это нечистый припер среди ночи?
– Свои, Никанор…
– Свои спят по лавкам, – раздалось в ответ и калитка отворилась. – Чего надо, Зипер?
– Ты кобелька придержи, – старый карманник боязливо отступил на шаг.
Только теперь я разглядел, что у ног хозяина дома стоял здоровенный ротвейлер и беззвучно скалил внушительные клыки.
– А это кто? – завидев нас позади Зипера, настороженно спросил Мамура.
– Кореша… – неохотно ответил карманник. – Дело есть…
– Дела в ментовке шьют, а у вас, мазуриков, делишки. Приходи завтра, по светлому, тогда и покалякаем. Я твоих кентов не знаю и в дом не пущу.
– Нам в дом и не нужно. Никанор, мне нужен лопатник… тот самый… – многозначительно понизил голос Зипер.
– Ты меня с кем‑то путаешь, – отрубил Мамура. – Понятия не имею о чем идет базар.
Гуляй, Зипер. Мне пора на боковую.
– Возьми бабки, Никанор, – карманник достал деньги. – Тут в два раза больше, чем я получил от тебя. Мне он нужен позарез.
– Похоже, ты перепутал мой дом с галантерейным магазином. – В холодном голосе Мамуры прозвучала издевка. – Я торгую только огурцами с собственного огорода.
– Сильвер! – быстро прошептал мне на ухо Серега. – Поговори с Мамурой. Мне нельзя, он меня может узнать.
– Понял… – Я шагнул вперед. – Эй, дядя, погодь! Разговор еще не закончен. Отдай лопатник – и дело с концом.
– А то что? – ехидно поинтересовался Мамура и слегка подтолкнул вперед ротвейлера.
Не сводя с меня фосфоресцирующих в темноте глаз, псина угрожающе зарычала.
– А ничего. Просто я забочусь о твоем драгоценном здоровье. Не доводи до греха, Мамура. Тебе, наверное, известно, что свинцовые пилюли плохо переваривается. А ты, к сожалению, не оставляешь нам выбора.
Нельзя сказать, что старый барыга испугался. Но он был чересчур хитер, чтобы не почувствовать в моем голосе подлинной угрозы. На какое‑то время у ворот воцарилась тишина: Мамура обдумывал возможные последствия своего отказа, а наша троица лихорадочно соображала куда делать ноги если барыга натравит на нас своего смертельно опасного сторожа.