Встряхнув освежитель, и поняв, что он закончился, я позволяю ему выскользнуть из моей руки и упасть на ковер. Я начинаю плакать из-за этого. Да, я опустилась на самое дно.
Я тру глаза, когда входная дверь открывается, и моя лучшая подруга Аманда заходит вместе со своим парнем Мэттом.
— С Новым… — она останавливается и начинает махать рукой перед лицом. Мэтт начинает кашлять, натягивая свой жилет на лицо в качестве маски.
— О боже, — говорит она с недовольством. — Кто здесь умер?
— Я увлеклась с использованием освежителя, — отвечаю я уставшим голосом.
Сев прямо, я оглядываю их одежду. На Аманде облегающее блестящее платье, и длинное черное пальто в горошек, а Мэтт — в темных джинсах, рубашке и жилете. Он трет руки, пытаясь согреться.
— Я думала, что вы пошли на вечеринку, — говорю я, откидываясь назад и засовывая руку в пачку чипсов.
— Так и есть, но там было неинтересно, — Аманда осматривает комнату и морщит нос от беспорядка моей квартиры. — Ты — свинья.
— Ха, спасибо. Что скажешь про мой «лес»?
— Я буду на кухне, — Мэтт быстро исчезает, и я слышу, как он роется в моем холодильнике.
— Твоя золотая рыбка умерла, — обращается ко мне Аманда.
Я разрываю пачку и слизываю с фольги остатки приправ.
— Скажи то, чего я не знаю.
— У тебя есть что-нибудь еще, кроме соуса табаско и грейпфрута? — кричит Мэтт с кухни.
— Нет, принеси соус, я хочу пить.
— Да, принеси его, — говорит она с осуждением. — Ты можешь присоединиться к Холлин, со всем этим ее мусором.
Не желая быть ужасной хозяйкой, я протягиваю ей крендель, спрашивая:
— Хочешь доесть соль, которая осталась в самом низу?
— Ты действительно хочешь соус? — спрашивает Мэтт, протягивая его.
Я тянусь к нему, но Аманда быстро отбрасывает его. Бутылка катится по полу, присоединяясь к освежителю воздуха.
— Она не будет его пить. Бога ради, Холлин. Посмотри на себя.
В этом нет необходимости, я знаю, что увижу в зеркале. Учитывая, что я начала отвечать за свою рыбку. Я не хочу, чтобы моя и без того убитая самооценка опустилась ниже плинтуса.
— Все в порядке, — отмахиваюсь я.
Мне не нужно напоминать.
Я вижу сочувствие и сострадание в ее взгляде. Но я знаю, что она скажет дальше, и мне это не понравится. Наклонившись, она сжимает мое колено и качает головой.
— Нет, ты не в порядке.
— Не начинай, — я стряхиваю со своей рубашки крошки, которых столько, что можно накормить семью мышей, устроив им День благодарения. — Я не в настроении.
— Ты всегда не в настроении, — бросает она в ответ. Ее состояние меняется до раздражения.
— У меня не бывает плохих дней.
— Ты можешь убрать свой сарказм и сказать, что происходит?
Я видела, как Аманда расстраивалась из-за меня раньше, но не так как сейчас.
— Это немного неловко, — говорит Мэтт, качаясь на пятках. — Я думаю, что возьму соус табаско и посмотрю, что могу сделать на кухне.
Он подходит, чтобы взять его, когда Аманда хватается за него.
— Нет. Этот разговор включает и тебя тоже.
— Что это за разговор, при котором необходимо его присутствие? Это все то же самое, Аманда. Ты скажешь мне, что прошло уже полтора года с тех пор, как умер мой муж, что мне нужно прекратить депрессовать и продолжить свою жизнь. Что мне нужно вернуться в медицинскую школу и закончить учебу, чтобы я могла бросить работу официантки в итальянской закусочной у Чака. Я слышала это раньше, и меня это не интересует.
Каждые несколько недель Аманда старается разговаривать со мной о моей жизни и о том, что мне нужно учиться жить снова.
Три пачки чипсов Cheez Doodles и крендели — для разнообразия. Я живу неплохо, спасибо.
Аманда поправляет пальто, выглядя более беспокойно и сердито, чем когда-либо. И еще… я вижу ее слезы? Я наклоняюсь поближе, чтобы лучше разглядеть, когда она вынимает из кармана маленькую коробочку.
На мгновение я отодвигаюсь, думая, что оттуда выскочит безумный клоун. Я поднимаю голову, и вижу, как она стучит ногой и предлагает мне открыть ее.
— Что это? — говорю я, не понимая, что вообще происходит.
— Открой.
— Вы решили меня отравить, чтобы прекратить мои мучения?
Она закатывает глаза, пододвигая коробку ко мне.
— Открой.
Я с беспокойством хватаю коробочку, удивляясь качеству. Она хорошо сделана, и петли не скрипят, когда я открываю…
Какого черта?
Я смотрю на Аманду, которая улыбается. А затем смотрю на коробочку, в которой находится кольцо с бриллиантом. И которое выглядит очень дорого.
— Эм, ты делаешь мне предложение?
У меня странное состояние, но это кольцо вызывает у меня желание ответить «да».
— Нет, это мое кольцо.
— Что… — я смотрю на Мэтта, который сияет от гордости. А затем на Аманду, которая является самой легкомысленной из всех, кого я знаю. — Вы обручились?
Это неожиданная новость для меня.
Она кивает и хлопает в ладоши:
— Так и есть.
Пробегаясь взглядом по кольцу, я думаю о краже и бегстве в Мексику.
— Почему ты не носишь его? Разве не так обычно делают, когда обручены?
— Потому что мы не хотели, чтобы ты видела, — отвечает она со вздохом.
— Подожди.
Я встаю, одна из штанин на брюках поднялась до моего колена, рабочая рубашка Эрика собралась вокруг моей талии, а носки повисли на ногах.
— Хочешь сказать, что это произошло не сегодня?
Немного прищурившись, а затем, улыбнувшись, она медленно кивает:
— Уже четыре месяца.
— Четыре месяца? — кричу я. — Это произошло четыре месяца назад? Какого черта вы мне не сказали?
— Посмотри на себя, Холлин, — она проходится взглядом по моему внешнему виду. — Ты едва работаешь. В остальное время ты одета в рубашки Эрика, просматривая видео вашей свадьбы или прослушивая сообщения, которые вы отправляли друг другу в приложении Voxer. Я не думала, что правильно говорить тебе об этом.
Нервно кивнув, я начинаю злиться, хватая кольцо.
— Значит, ты решила подождать четыре месяца, прежде чем сообщить своей лучшей подруге о том, что вы обручились. И вывалить на меня эту новость в канун Нового Года — в праздник для пар?
— На самом деле, праздник для пар — День Святого Валентина, — говорит Мэтт, показывая пальцем наверх.
— Заткнись, Мэтт, — огрызаюсь я.
Он поднимает соус табаско и выходит на кухню. Я надеюсь, он сожжет себе язык.
— Холлин, я не хочу ссориться, — подойдя ко мне, она забирает кольцо из моей руки и надевает на свой палец. Эта штука сверкает, выделяясь в темноте комнаты. — Я пришла, чтобы отдать это.
Она сует руку в карман, и я думаю, что она покажет мне положительный тест на беременность. Но вместо этого она вручает мне брошюру.
— Что это?
Первое предложение, которое я вижу на мягкой бумаге, говорит: «Хотите изменить свою жизнь?». Я мысленно закатываю глаза. Самосовершенствование. Это не первый раз, когда она это делает. Церковная группа, в которую она пыталась заставить меня пойти несколько месяцев назад. Это было еще то удовольствие — с их ужасным выбором чая и группой людей, средний возраст которых был в районе шестидесяти лет.
— Эта программа «Дорогая Жизнь», здесь в Денвере.
Бросив брошюру на журнальный столик, я скрещиваю руки на груди:
— Дай угадаю. Это то, где мы будем рассказывать о своих чувствах?
Она качает головой.
— Нет. Это поможет тебе снова начать жить, — она останавливается и собирается с мыслями. — Холлин, я очень тебя люблю. И меня убивает наблюдать, как ты тратишь свое время зря. Эрик хотел бы…
— Не надо мне говорить о том, что он хотел бы, чтобы я продолжала жить дальше. Не впутывай его в это, — говорю я.
Каждое сказанное слово будто пропитано ядом. Иначе у меня не получается.
— Значит, мы не можем его упоминать? Я не могу произносить его имя? Не говорить о том прекрасном времени, которое было? Он был частью и моей жизни тоже. Он был моим другом, и я тоже потеряла его. Я не могу переживать его смерть каждый раз, когда я прихожу к тебе.
— Тебе лучше уйти, — говорю я, присаживаясь на диван и зарываясь в подушки.
— Не делай этого, Холлин. Не отдаляйся от меня. Я пытаюсь помочь тебе.
— Ты не думала, что я не нуждаюсь в помощи? — бросаю я в ответ.
— А ты думала, что я тоже не хочу потерять своего лучшего друга? — отвечает она со слезами. — Эрик умер. Не ты. Ты стала другой, и я понимаю это. Я не могу представить, как тебе плохо. Но я уже потеряла Эрика, я не хочу потерять и тебя.
Мэтт появляется рядом, обнимая ее.
Успокоившись, она продолжает:
— Я люблю тебя, Холлин. Как сестру. Мы прошли через все вместе. И в день моей свадьбы я хочу, чтобы ты была рядом со мной. Была подружкой невесты. Но я знаю, что этого не будет, пока ты не отпустишь это и снова не начнешь жить.
Взяв Мэтта за руку, она наклоняется к нему и продолжает:
— Сейчас идет подготовка к свадьбе. И я хочу, чтобы ты была с нами.
Я не отвечаю ей, просто киваю. Не уверена, что сказать или сделать.
— Пожалуйста, хотя бы подумай об этом. Если тебе что-нибудь понадобится, ты знаешь, что можешь позвонить мне в любое время.
Это правда. В течение первых трех месяцев после того как умер Эрик, я звонила ей посреди ночи, мое сердце болело от горя. Я прижимала фото Эрика к груди и плакала без остановки. Она приходила и обнимала меня, пока я не засыпала.
— Пока, Холлин, — с грустью в голосе говорит Мэтт перед тем, как закрыть дверь, оставив меня в одиночестве снова. Снова, точно так же, как и в предыдущие чертовы ночи.
Звуки их шагов исчезают в коридоре. Брошюра, оставленная Амандой, прожигает дыру на моем журнальном столике, прося открыть ее.
Начать жить. Это возможно?
Я была замужем за Эриком в течение года и одной недели, пока он не погиб во время рабочей тренировки. Огонь убил его.
Год и неделя — все, что у меня было. Год и неделю я называла его своим мужем, а он называл меня женой. Столько было времени, чтобы насладиться браком. Один год и неделя, чтобы я растворилась в этом человеке, который так легко украл мое сердце.
Я не думаю, что можно снова начать жить. Наслаждаться такими незначительными вещами, как красивое голубое небо Колорадо. Или запахом свежей чашки кофе, приготовленного так, как тебе нравится. Или радоваться звуку смеха ребенка. Это все уныло. Серо. Обычно. Безжизненно.
Безжизненно.
Хотя у нас было так мало времени вместе, жизнь без него — не жизнь.
Я снова чувствую печаль, которая опять бросает меня в порочный круг депрессии. Взглянув на кресло Эрика, я иду в свое убежище, зарываясь в подушки. Эта безопасность — теплая и знакомая — то, что мне нужно. Чтобы Эрик обнял меня.
Запустив Voxer на телефоне, я открываю наши беседы, и слушаю последние сообщения, которые он мне отправлял, теряясь в воспоминаниях.
— Тростинка, ты не поверишь, кого я видел в King Soopers [11], пока выбирал гуакамоле. Чейза Стайлза из «Колорадо майнерс». Угадай, что было в его тележке? Тампоны, яблочный сок и коробка замороженных чизбургеров из White Castle [12]. Как думаешь, он не разозлится, если я поменяю его сок на Ecto Cooler [13]?
— Не забудь положить белье в сушилку, мне нужны мои русы, хоть ты и думаешь, что я могу ходить без них. Но мне надо держать свои яйца в тепле, если мы хотим иметь детей.
Я начинаю плакать от звука его голоса, его шутливого тона, которым он разговаривал со мной. И как я замираю, просто слушая его. Я включаю другое сообщение, прижимая телефон к сердцу, представляя, что он рядом со мной.
— Иду домой. И тебе лучше быть в кровати голой, со стрелкой на твоей киске, которая говорит, что она принадлежит мне. У тебя пять минут.
Его властные прикосновения, с любовью.
Его безусловная любовь, которую я не заслужила.
Его улыбка, опьяняющая и очаровательная.
Он был для меня всем.
— Я больше чем уверен, что я только что увидел, как наш сосед Боб Джонс выгуливает курицу. Я не шучу. Давай проверим позже. На этот раз я нанесу боевой раскрас, если ты обещаешь не пытаться снова разрисовать мой член. Он будет в штанах, поэтому ему не нужна маскировка.
Его юмор. Его глаза. Его щетина. Его губы.
То, как он заставлял меня улыбаться, несмотря на мое настроение.
Все, что у меня осталось — это слабый запах на его одежде, сообщения на моем телефоне и выцветшие фотографии в моем альбоме.
Взявшись за воротник рубашки, я подношу его к носу и вздыхаю, вспоминая мужчину, который должен был быть моим всегда, и все еще живущий в моей памяти.
Но, к сожалению, память о нем со временем слабеет. Его запах исчезает, его смех стихает, и его теплые объятия растворяются, и я чувствую холод.
То, что должно было быть любовью, было легко сломано. Сломано и потеряно.
На мои щеки и рубашку падают слезы, с грустью и болью, из-за потерянных воспоминаний.
Это вся моя, ничем не наполненная, жизнь.
Я теряюсь в своей печали, когда мой телефон подает звуковой сигнал о сообщении. Сквозь слезы я смотрю на текст.
Аманда: Я люблю тебя, Холлин. Какое бы ты решение не приняла, я всегда буду с тобой. Позвоню завтра.
Бросив телефон на журнальный столик, я глубоко вздыхаю, пытаясь остановить слезы.
— Возьми себя в руки, Холлин. Я действительно больше не хочу быть этим человеком. Не хочу быть в таком состоянии. И не хочу снова разочаровывать единственного человека, который остался со мной, когда я оттолкнула всех остальных.
Я сажусь и убираю волосы с лица, посмотрев на брошюру, которую оставила Аманда.
Дорогая Жизнь.
Учим жить заново.
Готова ли я снова жить? Нет, но я не хочу потерять и Аманду. Я забираю брошюру и беру ее с собой в кровать, оставляя свой телефон и сообщения Эрика. Не сегодня. Я уже достаточно разбита. Я не засну от его голоса.
Остановившись в коридоре, я схватилась за стену, опустив голову. Думая о том, что не слышу голос Эрика в моей голове, когда закрываю глаза. Могу ли я это сделать?
Смогу я уснуть в тишине? Нет. Возвращаясь к журнальному столику, я откладываю брошюру и беру телефон, быстро открыв приложение Voxer, чтобы прослушать сообщение.
— Я люблю тебя, Тростинка. Никогда не забывай об этом.
Мое горло сжимается, ноги слабеют. Я падаю на пол, хватаясь за столик, рыдаю еще сильнее.
Начать жить.
Я не уверена, что смогу.
Джейс
— Поздравляю.
Пожилая женщина в розовом медицинском халате и маской, свисающей с ее шеи, передает мне крошечный сверток, из одеяла нейтрального цвета. Такой легкий и теплый.
Дрожащими руками, я беру шесть фунтов и две унции[14] «любви моей жизни» и смотрю на нее.
Воздух покидает мои легкие, прежде чем я оглядываюсь и беру единственное, что может поставить меня на колени.
Маленькая девочка.
Маленький носик, красные щечки, закрытые глазки и прекрасные пухлые губки. Она такая маленькая, такая крошечная, такая невинная.
Она ничего не знает об этом мире. О трудностях, предрассудках, недостатках и возможностях. Но она будет знать одно — мою любовь к ней. По крайней мере, я надеюсь на это.
Я не знал, что можно кого-то так быстро и безоговорочно полюбить. Но сейчас, держа свою дочь, это произошло. Любовь.
Моя дочь.
Я не знаю, смогу ли когда-нибудь привыкнуть к тому, что она — часть меня. Что она всегда будет в моем сердце. Что бы ни случилось, она всегда будет занимать большую часть моей души.
Сдерживая слезы и сражаясь с комом в горле, я говорю тихо:
— Привет, малышка, — я вдыхаю. У меня не получается справляться с нахлынувшими эмоциями. — Ты такая прекрасная, такая крошечная, такая совершенная.
Я делаю глубокий вдох и немного отодвигаю одеяло, чтобы увидеть ее ручки. Я провожу пальцем по ее руке, удивляясь ее размеру по сравнению с моей. Как она сжимает мой палец своей ручкой. Я пропал. Здесь и сейчас.
Слезы текут по моему лицу, когда я смотрю на нее, запоминая этот момент.
— Ты станешь самой счастливой девочкой, — говорю я, слезы капают на ее одеяло. — Тебя будут любить, заботиться и защищать от всего плохого. Я не хочу, чтобы ты когда-либо испытывала боль или страдания. Я просто хочу лучшего для тебя, — я вытираю слезы. — Я буду любить тебя, так сильно, каждой частью себя. Я надеюсь, что ты знаешь это, малышка. Я действительно надеюсь, что ты знаешь, как сильно я тебя люблю.
— Мистер Барнс, — говорит медсестра, глядя на меня, сидящего в кресле.
Комната забита цветами и воздушными шарами, которые принесли мои друзья из команды. В последние два дня было много посетителей и пожеланий. Но сейчас — пришло время уходить.
Я киваю:
— Пусть Алекс и Джун заходят.
Я качаю свою дочь, тихо разговаривая с ней, когда дверь открывается снова. С лицами, полные надежды и радости заходят Алекс и Джун, взявшись за руки.
— Привет, дамы, — говорю я задыхаясь.
По лицу Джун текут слезы, ее рука прижата к губам, а Алекс крепко держится за нее.
Сделав глубокий вдох, я спрашиваю:
— Вы готовы встретиться с вашей девочкой?
У меня сдавливает горло на последнем слове, но я пытаюсь сохранить спокойствие. Они обе кивают, и с болью, и в то же время наполненностью в сердце, я передаю свою дочь ее новым родителям.
— Да, — говорит она с улыбкой.
Она протягивает руки, и я передаю ей ребенка, вместе со своим разбитым сердцем. Алекс обнимает Джун, и смотрит через плечо на свою маленькую девочку. Это так прекрасно — видеть, как две женщины осуществили свою мечту о полной семье.
Отступив назад, я наблюдаю за их искренней радостью. Видя их восторг, я знаю, что поступил правильно. Я знаю, что я дал им самый ценный подарок. Я знаю, что я дал моей девочке лучшее. Глубоко в душе я знаю, что принял правильное решение.
Этот ребенок будет любим. У нее будем дом. У нее будут возможности. У нее будет возможность расти и учиться, и стать тем, кем она захочет. У нее будут два родителя, которые могут дать ей все. То, чего не могу дать я.
Я воспитывался в приемных семьях. Я знаю, каково это — не иметь настоящих родителей, которые бы тебя любили. Я знаком с этим чувством, когда никто не поддерживает тебя. Никто не видит, как ты становишься человеком, каким должен быть.
Я не хочу для своей дочери такой жизни.
Учитывая мой образ жизни, я не смогу ей дать то, в чем она нуждается.
Я мог бы оплатить услуги няни, чтобы она воспитывала мою дочь пока я в разъездах. Но что это за жизнь? Это было бы эгоистично — оставить ее с собой, давая только половину семьи, которую она заслуживает.
Поэтому я искал двух человек, что могли бы дать моей дочери жизнь, которой она достойна. Я нашел Джун и Алекс через агентство по усыновлению, и сразу же проникся их историей, их семьей и жизнью. Они пытались сделать это в течение трех лет, дважды у них не получалось. Они уже были близки к тому, чтобы отказаться от поисков, но решили попытаться в последний раз. Тогда-то я и нашел их.
Что может быть лучше мамы? Две мамы. Это одна из цитат, которые были в письме. Я запомнил это. Как и фото Алекс и Джун на игре «Колорадо майнерс», одетых в футболки с моим номером. Скорее всего, это и не оставило меня равнодушным.
Когда мы впервые встретились, они не подозревали, что я был человеком, который исполнит их мечту. Для них это был шок. Но после этого мы сели и поболтали, как старые друзья. Я узнал о том, как они впервые встретились. Красивая и забавная история о совместной работе в магазине мороженого. Я видел фотографии их трех кошек и двух собак, которых они шутливо называли своей фермой. И я узнал об их трудностях, через которые они прошли в период процесса усыновления. О предрассудках, что однополая пара пытается взяться за воспитание ребенка. Это разбило меня на части, и я пообещал, что их поиски закончены. Чтобы они могли успокоиться и запасаться подгузниками, потому что их маленькая девочка скоро будет с ними.
Мы попрощались долгими объятиями, поблагодарив друг друга. Мы осознавали, что ребенок — это огромная ответственность. И что мы все сделаем все возможное, чтобы дать ей все, что ей нужно.
Сквозь слезы, Джун смотрит на меня с благодарностью:
— Джейс, она прекрасна.
— Она идеальна, — говорит Алекс, будучи более спокойной в их отношениях. Маленькая слеза течет по ее щеке.
— Спасибо, — говорю я, от неловкости не зная, как правильно ответить. — Ну, Трейси уже дала вам документы?
Алекс кивает, не отрывая глаз от ребенка.
— Все уже сделано, и уже поговорили с врачом.
— Ну, тогда она готова, — говорю я, снова чувствуя ком в горле.
Алекс встречается со мной взглядом и кивает:
— Она готова.
— Ладно, нужно ее переодеть. Вы ведь принесли для нее одежду?
— Да, — Джун передает ребенка Алекс и идет в коридор. Она приносит автокресло и серую сумку, в которой лежит все необходимое для новорожденных. Она выглядит немного неуклюже, неся все это. Так же, как и я.
— Хорошо, — я пытаюсь собраться, несмотря на боль в груди. — Вы уже выбрали имя?
Когда мы только встретились, я поинтересовался, есть ли у них какие-то имена на примете, но они так и не определились. Алекс отвела меня в сторону и сказала, что они держали имя в секрете, на случай, если я передумаю. Это было бы слишком разрушительно для Джун, пройти снова через это — выбрать имя для ребенка, который не будет ее.
В тот день я поклялся Алекс, что у Джун будет ребенок. И ничто не помешает.
Так и случилось.
С документами все дела улажены, Джун наконец-то стала мамой.
Черт, просто думая о том, что дарю этой женщине такой дорогой подарок, я чувствую головокружение.
— Мы уже выбрали имя, — отвечает Алекс с искренней улыбкой.
Прочистив горло, я спрашиваю:
— И как вы ее назовете?
Все в Джун источает материнство, и, отвлекая внимание от ребенка, она робко улыбается:
— Мы решили назвать ее Хоуп[15].Потому что ты дал нам надежду, Джейс, — Алекс обнимает Джун, и я вижу самую прекрасную семью, стоящую передо мной. — Время было тяжелое, и ты это изменил. Ты дал нам то, за что мы никогда не сможем отплатить.
Я киваю, потому что мне сложно что-то сказать. Мы стоим в тишине какое-то время, пока я, прочистив горло, не говорю:
— Отлично. Вы не должны мне ничего, просто…— я вздыхаю. — Просто держите меня в курсе, присылайте фотографии, приходите на мои игры. Пожалуйста, просто сообщите ей, кто ее отец. Дайте ей знать, что я ее люблю.
Это все, чего я хочу. Чтобы она знала меня и решение, которое я принял для нее. Это было чертовски сложным решением в моей жизни.
— Ты всегда будешь частью ее жизни, Джейс. Это не изменится.
Чувствуя дискомфорт, я держу руки в карманах и неловко встаю. Мне уйти? Смотреть, как они одевают ее? Могу ли я попрощаться, прежде чем она начнет новое путешествие? Позволят ли они мне?
— Джейс, — говорит Джун. — Ты поможешь нам подготовить ее, прежде чем уйдешь?
— Конечно, — я улыбаюсь, не желая показывать слишком много эмоций.
— Вот, — она вручает мне сумку. — Там есть несколько нарядов, выбери один из них. Я начну ее раздевать, чтобы ты мог одеть ее.
Я провожу следующие несколько минут, выбирая цветочное платье, подходящий бант для волос и носочки. Джун и Алекс уложили ее на кроватку, покрытую розовым одеялом, которое сделала мама Алекс.
Хоуп извивается и тихо плачет, когда я просовываю ее крошечные руки через платье. Ее глазки все еще закрыты. Я просто хочу взглянуть. Я знаю, что она не запомнит это, в отличие от меня. Я хочу, чтобы она увидела меня, а не просто услышала.
Закончив одевать ее в платье, я перехожу к носкам, которые слишком велики для ее ножек. Затем я причесываю ее волосы, осторожно отодвигая их сторону, и аккуратно прикрываю одеялом, как говорит Джун.
Когда она полностью одета, я не могу оторвать взгляда от нее. Завернутая в одеяло, она выглядит как ангел.
Джун, Алекс и я обнимаем друг друга, сквозь слезы восхищаясь малышкой. Как Ребекка могла отказаться от нее?
Забавно, что такой маленький человечек может объединить трех людей. Я буду всегда разделять эту связь с Джун и Алекс. Это нельзя отнять. И пока я жив, я запомню этот момент. Где три человека заключили соглашение. И что бы ни случилось — Хоуп всегда будет на первом месте.
— Наверное, вам нужно идти, — говорю я. — Могу я подержать ее в последний раз?
— Разумеется, — говорит Алекс, шагая ко мне и передавая Хоуп.
Осторожно, она передает ее мне, ее вес такой легкий в моих руках.
Поворачиваясь, я смотрю на Хоуп, которой так подходит это имя.
— Привет, малышка, — мой голос ломается с каждым словом. Мое сердце разбивается с каждой секундой, которая подводит наше время к концу. — Я хочу, чтобы ты знала — ты самая счастливая девочка. У тебя две мамы, которые хотели тебя. Которые молились за тебя. Которые сделали все, что в их силах, чтобы быть с тобой. Ты не была для них неожиданностью, чем-то неудобным или каким-то риском. Тебя искали, мечтали, просили. Ты все, что они когда-либо хотели, что означает только одно. Дом, в котором ты вырастешь, всегда будет наполнен радостью, теплом и любовью. Всем тем, чего ты заслуживаешь.
Слезы падают на ее платье, и я пытаюсь стереть их, чтобы они не пропитали ее одежду.
— Я люблю тебя, Хоуп. Никогда не забывай. Я тебя отпускаю не потому, что не хочу тебя. Просто эта семья даст тебе то, чего не могу я.
Повернувшись, я замечаю, что Джун держит камеру и делает снимок. И я благодарен за то, что у меня есть эти последние мгновения с Хоуп. Глубоко вздохнув, я смотрю на нее, когда глаза начинают открываться. Ее крошечные глазки открываются на долю секунды, разрывая меня на части.
Я наслаждаюсь этим моментом, запоминая его.
Зрительный контакт.
В своей голове я говорю с ней, умоляя ее вспомнить меня. Узнать меня и поверить, когда говорю, что люблю ее.
Прижимая к себе, я целую ее в лоб, в последний раз вдыхая ее запах. И с тяжелым сердцем от своего решения, я передаю ее в руки Алекс и Джун.
Я чувствую подступающие слезы, и мое сердце отчаянно бьется. Я киваю, не зная, что могу сказать что-нибудь еще этим двум прекрасным женщинам.
Когда я иду к двери, Джун останавливает меня.
Алекс сажает Хоуп в автокресло, а Джун обнимает меня. Стоя на носках, она тихо и эмоционально шепчет мне на ухо:
— Она всегда будет знать о твоей самоотверженности и жертве. Она всегда будет знать о твоей любви, и о том, как ты принял самое трудное решение в своей жизни. Поверь мне — она будет такой же бескорыстной, как и ты.
Прижавшись, она целует меня в щеку, а затем смотрит мне прямо в глаза, сжав руками мое лицо:
— Ты заполнил дыру в моем сердце, которая была у меня в течение долгого времени. Ты дал нам ребенка, Джейс. Я никогда не смогу показать тебе, насколько я благодарна. Все, что я могу сделать — это любить эту маленькую девочку, насколько это возможно. Спасибо. От всего сердца, спасибо.
И вот так просто, я чертовски разрушен.
Дейзи
— Чем-нибудь помочь? — спрашиваю я свою сестру Аманду, которая наклонилась над плитой к ее знаменитому соусу для спагетти.
— Не хочешь сесть за стол? Мэтт должен скоро прийти домой.
— Без проблем.
Я прыгаю с табурета у кухонного бара и иду к маленькому обеденному столу, рассчитанному на четырех человек. Я узнала в первый день, когда я переехала в их дом шесть дней назад, что Аманда любит салфетки, соответствующие столовым приборам. Я иду к столу у стены, и беру фиолетовые и зеленые салфетки с узором.
— Мэтт обычно работает так допоздна?
Мне все еще неловко вести разговор с моей сестрой, поскольку мы не проводили много времени друг с другом.
— Нет, не совсем. Во время бейсбольного сезона он работает немного дольше, чем обычно. Но поскольку сейчас не то время, то приходит домой довольно рано. Он позвонил и сказал, что ему нужно быть в больнице, чтобы поговорить с одним из его игроков.
— О нет, я надеюсь, что все будет нормально.
— Я тоже, — она мешает соус, прежде чем дотянуться до шкафа над ней и вытащить тарелки для меня, чтобы сервировать ими стол. — Ты разговаривала с бабушкой сегодня?
— Да.
Я сглотнула ком в горле, вспоминая ее наставления.
Ты должна начать жить.
Тебе нужно наслаждаться временем с сестрой.
Ты должна найти работу.
Ты должна общаться с другими.
Ты должна выходить в люди.
— Как она?
— Хорошо, — я беру тарелки и сажусь за стол. Подходя к ящику для столовых приборов, я продолжаю: — Она добилась прогресса. Ее левая рука может двигаться, но это все, что она может делать сейчас. На восстановление уйдет немало времени.
— Но в целом ей уже лучше?
— Ага, — я вздыхаю, положив столовое серебро. — Я знаю, что я говорила это не раз, но я действительно хочу поблагодарить вас с Мэттом за то, что вы меня приняли. На оплату бабушкиной больницы уходят все ее деньги. В общем, я очень ценю это.
Аманда подходит ко мне, улыбаясь. Она обнимает меня и говорит:
— Все для моей сестры, мы одна кровь. Я просто рада, что у нас есть теперь время, чтобы лучше узнать друг друга.
— Я тоже. Но, иногда, я чувствую себя плохо. Я чувствую, что я вторгаюсь в твою новую жизнь.