После гибели Сципиона на несколько лет деятельность аграрной комиссии прекратилась. Триумвиры поспешно покинули Рим. В новую фазу реформа вступила во время трибуната Гая Гракха (123 — 122 гг до н. э.).
Гай Семпроний Гракх, младший брат Тиберия, был совсем на него не похож. Это был человек огромного политического ума и необыкновенной энергии; жесткий, властный, с бурными страстями, легко терявший самообладание и впадавший в ярость. Красноречием он намного превосходил даже своего красноречивого брата. Цицерон считает его лучшим оратором своего времени. При этом сам голос у него был изумительный — красивый, мощный и звучный, и Гай заранее обдумывал его переливы и тона. Когда он говорил, за ним стоял музыкант с флейтой, чтобы «сейчас же подавать ему на ней нужный звук, указывая, когда нужно усилить, когда ослабить голос» (Цицерон). Так что речь его уже напоминала пение. Говорят также, что нежная музыка избавляла его от тяжелых вспышек ярости. Гай обладал удивительной работоспособностью. Он разработал законы, касающиеся всех сфер римской жизни – судов, провинций, землевладения, вывода колоний, армии, положения городской бедноты, строительства дорог – и все это за два года! За два года Гай один, без армии, без денег, без партии, единственно силой своего ума и красноречия перевернул все римское государство! Он страшно торопился, убежденный, что жить ему недолго, и он должен успеть выполнить свое дело.
Гай ставил перед собой иные цели, чем его брат. Тиберий хотел только дать неимущим землю. Планы Гая были гораздо обширнее. У него было две цели. Первой была месть. Ему удалось опозорить и изгнать всех людей, замешанных в убийстве его брата. Вторая цель его была превратить римскую Республику в демократию, на манер афинской. Но, если вдуматься, мы увидим, что это не две цели, а одна. В самом деле – кто мешал превращению Рима в демократию? Главным образом сенат – могучий оплот аристократии. Но он же и был главным убийцей Тиберия. Гай открыто заявлял, что хочет уничтожить сенат. «Даже когда я умру, я не выпущу из рук меча, который вонзил в тело сената!», – говорил он. Все свои проекты он сравнивал с кинжалами, которые он разбросал на Форуме, чтобы граждане (он имел ввиду, конечно, сенаторов) друг друга перерезали.
Чтобы уничтожить сенат, надо было найти союзников. Сначала Гай привлек на свою сторону народ. Прежде всего он возобновил аграрный закон для сельского плебса. Для городского плебса он провел хлебный закон. Государство фактически должно было содержать пролетариат, выдавая ему из казны дешевый хлеб. Впоследствии подобные законы стали опасным орудием в руках трибунов-демагогов. Аппиан пишет: «Обычай, имевший место только в Риме, – публичная раздача хлеба неимущим, – привлекал в Рим бездельников, попрошаек и плутов со всей Италии». Кроме того, обязанность кормить дармоедов тяжелым грузом легла на провинции. Гай это сознавал, но ему нужно было во что бы то ни стало приобрести союзников.
Затем он провел закон в интересах всадников, бизнесменов всех мастей. Согласно этому закону, провинция Азия уплачивала в римскую казну налог в размере одной десятой части урожая. При этом налог этот отдавался на откуп всадникам. Реально это означало, что богатая корпорация всадников вносила в казну всю сумму, которую государство должно было собрать с провинции, а взамен получала право самим взимать деньги с Азии. Естественно, чтобы остаться в барышах, им нужно было выжать из несчастной провинции втрое или вчетверо. Этому-то закону Рим обязан был той ненависти, которой пылала к нему Азия. Суды же о злоупотреблениях и лихоимстве он предусмотрительно передал тем же всадникам.
«Всадники стали заодно с трибунами в вопросах голосования и в благодарность получили от трибунов все, чего бы они не пожелали... Процессы против взяточничества они совсем отменили... Обычай требовать отчет от должностных лиц вообще пришел в забвение, и судейский закон Гракха на долгое время повлек за собой распрю, не меньшую прежних» (Аппиан).
Знаменит был процесс Рутилия, друга Сципиона Младшего. Управляя Азией, этот честнейший человек не давал всадникам грабить жителей, несмотря на то, что ему предлагали неслыханные взятки. В конце концов, всадники пригрозили ему мщением. И действительно. Откупщики обвинили его самого в том, что он ограбил провинцию, и всаднический суд приговорил его к вечному изгнанию. Когда суд закончился, к Рутилию явились послы от всех общин М.Азии, которые чуть ли не на коленях просили переехать к ним. Он уехал и пользовался необыкновенной любовью и уважением жителей. Этот случай совершенно дискредитировал гракханские суды.
Всеми этими мерами Гай вырвал казну из рук сената.
Затем был проведен закон, что можно быть трибуном несколько раз подряд. Гай Гракх немедленно воспользовался этим и в 122 г. до н. э. стал трибуном во второй раз. Теперь он приступил ко второй части своей реформы: первая превратила Рим в демократию, вторая должна была сделать его из города страной. Он предложил распространить права гражданства на латинян, вероятно, желая впоследствии распространить его на всех италийских союзников. Но закон не имел успеха у народа, на который он опирался. Развращенные подачками трибуна, плебеи боялись их потерять, если состав граждан резко увеличится. Реформатор, оставшись в одиночестве, вынужден был взять законопроект назад. Это была первая неудача Гая Гракха.
Вскоре Гаю пришлось покинуть Рим, чтобы учредить колонию в Африке. Он решил основать будущий город на месте Карфагена, преданного проклятию Сципионом Младшим. Современники считали, что таким образом он хотел посмеяться над памятью человека, заявившего, что его брат убит законно. Но начались странные сверхъестественные явления. Резкие порывы ветра сметали с лица земли римские постройки, а, когда, наконец, удалось сделать наметки для будущего города, явились волки, вытащили колышки, раскидали и привели все в негодность. Римлян охватил ужас, и они уже ничего не могли делать[1].
Гай вынужден был уехать, не доведя своего мероприятия до конца. Его ждало еще одно горькое разочарование. Возвратившись в Рим, он на своем опыте познал истину, давно возвещенную афинским поэтом Аристофаном, жившим при той самой демократии, которую устанавливал теперь Гай. Народ подобен избалованной и капризной красавице, за которым ухаживают толпы поклонников-демагогов, а она каждый день меняет своих любимцев, а каждый демагог стремится перещеголять другого популярными законами. Гай уехал на 70 дней, за время его отсутствия народ к нему охладел, у него появились новые любимцы, предлагавшие еще более крайние законы. Этим поспешили воспользоваться враги Гая. Когда он выставил свою кандидатуру в трибуны на третий срок, он не добрал голосов. Когда подсчет был окончен и выяснилось, что Гракх провалился, враги его засмеялись от счастья. Гай потерял власть над собой и закричал, что их смех предсмертный, они еще не подозревают, каким мраком окутали их все его начинания.
И тут же на Гая обрушился новый удар. Консулом на 121 г. до н. э. выбран был его заклятый враг Люций Опимий, человек решительный и жестокий. Гай стал частным человеком и потерял свою трибунскую независимость. Новый консул решил воспользоваться этим и привлечь его к суду. Он стал искать какого-нибудь незаконного поступка в деятельности Гая и обнаружил один-единственный промах: кощунственную попытку основать город в проклятом месте. Он потребовал, чтобы Гай явился на народное собрание и дал отчет в своих действиях. Бывший трибун, однако, туда не пошел, многие считали, что он настолько плохо владел собой, что не решался выступить перед народом. Вместо себя он послал своего коллегу, триумвира Фульвия Флакка, сам же отправился в какой-то храм для молитвы. Тут-то и произошла трагедия.
Гракх давно уже не ходил один — его окружала огромная толпа его почитателей и телохранителей. Все они стояли в преддверьи храма, когда туда же вошли ликторы консула, чтобы расчистить ему место. Один из ликторов крикнул, обращаясь толпе, сгрудившейся вокруг Гая: «Эй, вы, негодяи, посторонитесь, дайте дорогу честным гражданам!» Он крикнул это толпе, но получилось так, что он указывает в сторону самого Гая. Тот не сказал ничего, но бросил на обидчика гневный взгляд, но этого оказалось довольно. Тотчас же кто-то из его приверженцев метнул в ликтора стиль, тонкую, острую металлическую палочку для письма, попал ему в горло и убил на месте. Произошло ужасное смятение. Все ринулись из храма, крича: «Кощунство!»
Опимий торжествовал. Теперь Гая можно было обвинить в преступлении. Одно из двух, либо он приказал убить человека, либо он стоит во главе банды, которую уже не контролирует. Сенат предъявил ультиматум: Гай и его ближайший сотрудник Фульвий должны распустить свою шайку и явиться бы на суд как обычные граждане. Гракх был согласен, но Фульвий отказался. Он стал вербовать сторонников и вооружать их. Гай в этом не участвовал, более того, делал все, чтобы избежать столкновения. Но события уже вышли из-под его контроля. Видя, что гракханцы не повинуются и вооружаются, сенат вручил консулу чрезвычайные, фактически диктаторские, полномочия для борьбы с мятежниками. Опимий не мог ввести в Рим армию, поэтому он призвал всех верных закону граждан к оружию.
На другое утро сторонники консула собрались на Капитолии, Гая – на Авентине. Оба холма были укреплены, словно неприятельские крепости. Впервые Рим должен был стать ареной кровавого столкновения граждан. Огромное большинство римлян оказались верны законам, как они их понимали, и перешли к консулу. Гай явился безоружным. Он сделал все, чтобы избежать кровопролития, но тщетно. Началась битва, но Гай не принимал в ней участия. Рассказывают, что, увидя бегство своих, он проклял римский народ и хотел покончить с собой. Но его остановили два друга. Они своими телами закрывали его от копий и дротиков. А, когда преследователи их настигли, один из них стал у узких ворот, другой – у моста через Тибр. В этих местах один человек некоторое время может сдерживать целый отряд. Так они сражались за Гая до последней капли крови.
Гракх перешел мост. За ним следовал только его верный раб. Добравшись до маленькой рощи, посвященной богиням мщения Фуриям. По-видимому, это место Гай выбрал недаром: он верил, что кровь его, пролитая в этой рощи, падет на голову врагов. Он велел рабу заколоть себя. Раб исполнил его приказ и, обняв господина, закололся сам над его трупом. Так их и нашли враги. Труп Гая бросили в Тибр. С его сторонниками расправились с большой жестокостью.
Корнелия пыталась удержать своего сына от крайностей, которые, по ее мнению, могли погубить Республику. После гибели последнего сына она покинула Рим. Плутарх говорит о ней: «Корнелия, как сообщают, благородно и величественно перенесла беды... Она провела остаток жизни близ Мизен, нисколько не изменив обычного образа жизни. По-прежнему, у нее было много друзей, дом ее славился гостеприимством и прекрасным столом, в ее окружении постоянно бывали греки и ученые, и она обменивалась подарками со всеми царями. Все, кто ее посещал или же вообще входил в круг ее знакомых, испытывал величайшее удовольствие, слушая рассказы Корнелии о жизни и правилах ее отца Сципиона Африканского, но всего больше изумления вызывала она, когда, без печали и слез, вспоминала о сыновьях и отвечала на вопросы об их делах и об их гибели, словно повествуя о событиях седой старины». Столько силы духа было у этой необыкновенной женщины!
Гай Гракх был убит. Но он оказался прав: все его начинания окутали Республику глубокой тьмой.
[1] Все это легко объяснимо, если мы вспомним, что римляне считали, что вторгаются в место, принадлежащее злым духам