Разум и организация космоса




 

В двух предыдущих главах, посвященных изложению теории материи Анаксагора, мы ни разу не вспомнили о Разуме («нусе»), сыгравшем решающую роль в возбуждении процесса космообразования. Это было отнюдь не случайно. Судя по дошедшим до нас фрагментам, в той части книги Анаксагора, где излагались его соображения о первичной смеси, характеризовался ее состав, вводилось понятие «существующих вещей», внедрялись в сознание читателей (или слушателей) положения, обозначенные нами как принципы «сохранения материи», «универсальной смеси», «преобладания» — о Разуме речи еще не было. Лишь после всего этого Анаксагор переходил к описанию процесса космического круговращения и указывал на причину этого процесса, т. е. на Разум. Та часть книги Анаксагора, где говорится о Разуме, в основном, по-видимому, до нас дошла — это прежде всего обширный двенадцатый и примыкающие к нему одиннадцатый, тринадцатый и четырнадцатый фрагменты. Любопытно, что стиль анаксагоровского изложения здесь существенным образом меняется, становясь торжественным, почти гимноподобным, а Разум награждается всеми теми эпитетами и характеристиками, которые до нашего времени служат камнем преткновения для историков философии.

То обстоятельство, что в ходе изложения своей теории материи Анаксагор не счел нужным что-либо сказать о Разуме, лишний раз подтверждает мнение, высказывавшееся многими исследователями, что он не рассматривал Разум в качестве одного из материальных ингредиентов вселенной. Эпитеты «легчайший» («тончайший») и «чистейший», которыми характеризуется Разум в двенадцатом фрагменте, следует понимать не буквально, а скорее в метафорическом смысле. Они отнюдь не означают, что Разум был помещен философом в ряд вещей, обладающих различными степенями тяжести и чистоты. Наоборот, в соответствии с архаичной логикой досократиков эти характеристики имели своей целью противопоставить Разум всему вещественному, что подчинено закону универсальной смеси. Разум относится к особого рода бытию, существенно отличному от чувственно воспринимаемых предметов, — вероятно, это хотел сказать Анаксагор, называя его тончайшим и чистейшим из всех вещей.

С другой стороны, мы не можем согласиться с теми учеными, которые усматривают в Разуме Анаксагора исторически первую попытку ввести в философию понятие духовного начала, божественного, творческого сознания. Эта точка зрения, восходящая к раннехристианским интерпретациям учения Анаксагора, основана на явном анахронизме. В эпоху досократиков греческое мышление еще не знало таких понятий, как дух (в смысле принципиальной противоположности материи), сознание или воля. Но если это так, то естественно возникает вопрос: почему Анаксагор выбрал для этого, по-видимому, важнейшего понятия своей космогонической концепции именно такое наименование? Следует, однако, учесть, что русское слово «разум» («ум») — так же как английское Mind или немецкое Geist — может служить лишь весьма приближенным эквивалентом греческого термина пойм, о значении которого в эпоху ранней античности у нас еще пойдет речь несколько ниже. Бесспорно, что какие-то аспекты сознательной деятельности присущи Разуму Анаксагора — об этом свидетельствует, в частности, та фраза, в которой говорится, что «и соединявшееся, и отделявшееся, и разделявшееся — все это знал (может быть, „определил“? — И. Р.) Разум» (фр. 12).

Не следует ли на основании всего сказанного заключить, что Разум Анаксагора был нерасчлененным, синкретичным понятием, в котором аспекты материальности, вещественности были слиты с еще не обособившимися аспектами духовности, сознательности? Момент первобытного синкретизма здесь, конечно, наличествует, однако сводить дело только к нему нам представляется неправильным. Чтобы прийти к более или менее окончательному решению этого трудного вопроса, важно учесть основные смысловые оттенки, которые были присущи термину «нус» в эпоху Анаксагора.

Современный немецкий исследователь К. Фритц детально рассмотрел этот вопрос в серии статей, посвященных эволюции значений глагола noein и производного от него существительного nous в поэмах Гомера, в сочинениях философов-досократиков (за исключением Анаксагора), у Анаксагора (см. 46). Результаты его рассмотрения могут быть вкратце резюмированы следующим образом.

В своем первоначальном значении глагол noein имел какую-то связь с представлением об обонянии и был близок русским глаголам «обнюхивать» или «чуять». Но уже в греческом эпосе это исходное значение претерпело существенную эволюцию, причем слова noein и nous стали служить для обозначения способности уяснять (схватывать, оценивать) данную конкретную ситуацию и предвидеть следствия, которые могут из нее проистечь. У Гомера эта способность еще целиком находится на уровне интуиции.

Интересно, однако, что и у ранних досократиков — Ксенофана, Гераклита, Парменида — глагол noein и существительное nous сохраняют тот же оттенок интуитивного постижения и предвидения (правда, у Парменида появляется еще другое производное от того же корня — noema, которое по-русски нельзя передать иначе, как «мысль»). По мнению Фритца, именно этот оттенок побудил Анаксагора обозначить основную движущую силу процесса космообразования антропоморфным термином nous (Разум). Вызывая круговращение первичной смеси, Разум как бы предвидит те последствия, которые из этого круговращения проистекут. Эти последствия — постепенное «устроение» (diakosmein) космоса, повышение степени его упорядоченности и организованности, ибо, «как должно быть в будущем, и как было то, чего теперь нет, и как есть — все устроил Разум, а также то вращение, которое теперь совершают звезды, Солнце и Луна, а также отделившиеся воздух и эфир» (фр. 12).

Выбор наименования, разумеется, не полностью определяет содержание самого понятия. У Эмпедокла две космические силы, от которых зависит эволюция мироздания, названы Любовью и Враждой, однако мы не можем отождествлять их с одноименными человеческими эмоциями. То же самое относится и к Разуму Анаксагора. Его наименование отражает лишь некоторый аспект, позволяющий уподобить основную функцию этого космического агента человеческой способности постижения и предвидения. Деятельность Разума выражается в том, что он определяет эволюцию космоса в направлении все большей его организации. Но он организует космос не потому, что вмешивается в процесс космообразования, направляя его согласно своей воле Он это делает, сообщая первичной смеси мощное вращательное движение и тем самым позволяя проявиться объективным закономерностям, присущим миру вещей. Все развитие космоса как бы запрограммировано в «первичном толчке», сообщаемом Разумом инертной материи. Не обладая адекватной терминологией, Анаксагор, описывая деятельность Разума, естественно пользовался характеристиками, имевшими налет антропоморфизма («знал» или «определил», «устроил» и т. д.).

Если Разум и можно уподобить сознательно действующему божеству, то только в отношении выбора момента времени для начала космообразования. Действительно, почему Разум осуществил свой «первичный толчок» именно тогда-то, а не на несколько миллионов лет раньше или позже? И что он вообще делал до этого? Эти вопросы задавались еще античными комментаторами, причем по этому поводу высказывались различные мнения. То ли Анаксагор писал о начале мира лишь в дидактических целях, а на самом деле он считал мир существующим вечно, то ли, подобно Платону, он полагал, что само время возникло вместе с миром.

Решение этой загадки, как нам кажется, можно найти в тексте сочинения самого Анаксагора, где имеется любопытное место, с давних пор привлекавшее внимание исследователей. Процитируем его целиком: «Если все обстоит таким образом, то следует полагать, что во всех соединениях содержится многое и разнообразное, в том числе и семена всех вещей, обладающие всевозможными формами, цветами, вкусами и запахами. И люди были составлены, и другие живые существа, которые имеют душу. И у этих людей, как у нас, имеются населенные города и искусно выполненные творения, и есть у них Солнце, Луна и прочие светила, как у нас, и земля у них порождает многое и разнообразное, из чего наиболее полезное они сносят в дома и употребляют в пищу. Это вот сказано мной об отделении, потому что не только у нас стало бы отделяться, но и в другом месте» (фр. 4).

Несомненно, что в этом отрывке говорится о возникновении мира, но не того мира, в котором мы живем, а какого-то другого. Но какого именно? Является ли этот другой мир частью единого космоса или же здесь речь идет о совсем ином процессе космообразования? И если справедлива вторая альтернатива, то как быть со свидетельствами доксографов, что Анаксагор наряду с Гераклитом, Эмпедоклом, Платоном, Аристотелем и другими мыслителями признавал существование лишь одного космоса? И что означает термин «соединения» (sygkrinomena), фигурирующий в начале отрывка? Различные исследователи предлагали различные интерпретации этого отрывка; если проанализировать все эти интерпретации, то их можно будет свести к следующим основным вариантам.

Анаксагор имеет здесь в виду какой-то другой участок поверхности, часть премии, которую мы не знаем. Эта интерпретация представляется маловероятной до ряду соображений. В частности, когда Анаксагор пишет об отделении и о том, что «не только у нас стало бы отделяться, но и в другом месте», то под термином «отделение» он, несомненно, понимает действие космического вихря в целом, процесс космообразования, включающий в себя и образование Земли — всей Земли, а не какой-либо ее части, Если космический вихрь мог бы возникнуть «в другом месте», то там же возникла бы и другая Земля. Как правильно заметил античный комментатор Аристотеля Симпликий, Анаксагор и сказал «Солнце и Луна у них те же, что и у нас», но «есть у них Солнце и Луна, как у нас», как бы говоря о других Солнце и Луне.

Во второй главе мы указывали, что, согласно некоторым свидетельствам, Анаксагор считал Луну обитаемой. В связи с этим уже давно было высказано предположение (к которому присоединился, в частности, известный историк античной философии Э. Целлер (см. 78), что именно о Луне идет речь в приведенном отрывке. Против этой интерпретации можно выставить те же возражения, что и против предыдущей, тем более что фраза «Есть у них Солнце, Луна и прочие светила, как у нас» становится в данном случае просто бессмысленной.

Симпликий высказал догадку, что в этом отрывке Анаксагор имел в виду не чувственно воспринимаемый, а идеальный, умопостигаемый мир. Это объяснение было вполне в духе неоплатонизма, к которому примыкал Симпликий, но в применении к Анаксагору оно являлось чистым анахронизмом.

Ряд историков философии, к которым относились, в частности, Дж. Бернет (37) и Р. Мондольфо (58), ссылались на приведенный отрывок как на доказательство того, что Анаксагор (вопреки свидетельствам доксографов) допускал одновременное существование многих миров. Как мы увидим ниже, эту гипотезу можно принять, но не в слишком категорической форме. Ведь и сам Анаксагор в последней фразе обсуждаемого отрывка пользуется условным наклонением (оптативом), как бы указывая лишь на возможность образования других миров.

Наиболее своеобразная интерпретация учения Анаксагора была высказана некоторыми исследователями (к числу которых принадлежал и наш соотечественник С. Я. Лурье (см. 23, 90), опиравшимися как на рассматриваемый отрывок, так и на общие положения анаксагоровской теории материи (в частности, на положение об относительности большого и малого). Согласно этой интерпретации, в любой пылинке, в любой сколь угодно малой частичке вещества Анаксагор допускал возможность возникновения самостоятельного, хотя и невидимого нами вихря, приводящего к образованию другого космоса (микрокосмоса) с Землей и небесными светилами, с растениями, животными и людьми, но только на ином уровне малости. Таких уровней малости может быть бесконечно много, причем на каждом из этих уровней образуются бесчисленные одновременно существующие миры. В свою очередь наш космос представляет собой, возможно, лишь пылинку в некоем космосе более высокого порядка. Каждый космос определяется Анаксагором как гомеомерия — в том смысле, что он есть лишь частичка какого-то целого, во всех отношениях подобная этому целому; с другой стороны любой космос состоит из бесконечного числа микрокосмосов, из которых каждый является его подобием.

При всем ее остроумии эта гипотеза не подтверждается ни одним из тех источников, которыми мы пользуемся при изучении теории Анаксагора. В частности представляется крайне невероятным, чтобы на нее не обратили внимания Аристотель и Феофраст, весьма досконально изучавшие как физику, так и космологию Клазоменца. Если же эти парадоксальные воззрения не были в том или ином виде сформулированы самим Анаксагором, то приписывать их ему мы считаем праздным занятием.

Обсуждаемый нами отрывок был подвергнут в 1960 г. детальному анализу немецким филологом Г. Френкелем (см. 45). По мнению этого исследователя, форма оптатива, фигурирующего в последней фразе отрывка, употреблялась в тех случаях, когда автору нужно было сказать о том, что произошло бы, если бы имели место те или иные явления совершенно независимо от реальности или нереальности принимаемых допущений. В данном случае Анаксагор хотел подчеркнуть, что если бы «отделение» (т. е. космическое круговращение) началось не только там, где оно фактически произошло, но еще в каком-либо другом месте, то оно привело бы к образованию космоса, который во всех отношениях был бы аналогичен нашему.

Независимо от того, согласимся ли мы с филологическими доводами Френкеля или нет (изложить эти доводы во всех деталях мы здесь не имеем возможности), ясно одно: Анаксагор не отрицал теоретической возможности космообразования «в другом месте». Это, конечно, далеко не равносильно утверждению, что миры фактически возникают в разное время и в разных местах. Положение о множественности миров нигде, по-видимому, не было им четко сформулировано, иначе его не называли бы в ряду мыслителей, допускавших существование лишь одного-единственного космоса. И не потому, что такое понимание было ему незнакомо или непонятно. Примерно в это же время и даже, вероятно, еще до того, как Анаксагор изложил свои взгляды в письменной форме, оно было развито создателем атомистического учения Левкиппом. Представляется вероятным, что Анаксагор не считал возможным высказывать в категорической форме утверждение, в правильности которого он ни при каких обстоятельствах не смог бы убедиться. Этим, как нам кажется, можно объяснить и осторожную, условную форму высказываний о том, что произошло бы, если бы «отделение» имело место не только в нашем мире, но где-нибудь еще.

На основании общих соображений можно утверждать, что принятие доктрины множественности миров было бы для Анаксагора вполне естественным шагом. Этим сразу же были бы устранены все недоумения по поводу бездействия Разума до начала процесса космообразования. Разум можно было бы трактовать как некую космическую силу (или, если говорить современным языком, энергию), разлитую в первичной смеси, хотя и не смешивающуюся ни с одним из ее компонентов. Время от времени происходит нечто вроде спонтанно; концентрации этой силы, приводящей к своего рода «космическому взрыву» — образованию вихря, который затем проходит свой путь развития в соответствии с отмеченными нами выше законами. В этом случае Разум оказался бы неотъемлемой принадлежностью мира материальных вещей, другим (энергетическим!) аспектом этого мира, а не чем-то внеположным и иноприродным. Вряд ли, впрочем, Анаксагор согласился бы с таким толкованием его учения, ибо он настойчиво подчеркивает особое положение Разума по отношению к вещам. Так, в начале двенадцатого фрагмента о Разуме говорится следующее: «Разум же беспределен и самодержавен и не смешан ни с одной вещью, но один он существует сам по себе».

Гипотетическое допущение образования космоса «в другом месте», дает возможность провести некоторые любопытные параллели между учением Анаксагора и атомистикой Левкиппа — Демокрита. Согласно атомистам, в бесконечном пустом пространстве беспорядочно носятся бесчисленные множества мельчайших частиц (атомов), наталкивающихся друг на друга, сцепляющихся друг с другом и приводящих к образованию вихрей, из которых развиваются все новые и новые миры. Многообразие процессов космообразования имеет своим следствием наличие у разных миров различных особенностей. Вот что об этом пишет Ипполит, имеющий своим источником, по всей вероятности, Феофраста: «Миры, [по мнению Демокрита], бесчисленны и различны по величине. В некоторых нет ни Солнца, ни Луны, в других Солнце и Луна больше [по размерам], чем у нас, а в некоторых их большее число. Расстояния между мирами неодинаковые; кроме того, в одном месте миров больше, в другом — меньше. Одни миры растут, другие достигли расцвета, третьи уже идут на убыль. В одном месте миры зарождаются, в другом — исчезают. Уничтожаются же они, сталкиваясь друг с другом. Некоторые миры не имеют животных и растений и вовсе лишены влаги» (26, 207).

Сопоставление этого отрывка с обсуждавшейся нами выше первой частью четвертого фрагмента Анаксагора обнаруживает наличие между ними внутренней связи. А именно, Демокрит как бы отвечает на утверждение Анаксагора, что если бы космообразование могло произойти не только у нас, но и в другом месте, то этот иной мир был бы во всех отношениях подобен нашему.«…И есть у них Солнце, Луна и прочие светила, как у нас, и земля у них порождает многое и разнообразное…» (фр. 4), — пишет Анаксагор. Демокрит с этим не согласен. Миры (и не гипотетические, а реально возникающие) бесчисленны и различны. Объектом критики Демокрита оказывается здесь специфический анаксагоровский детерминизм, согласно которому процесс космообразования не может протекать иначе, чем он фактически протекает в окружающем нас мире.

Демокрит тоже детерминист; вслед за Левкиппом он полагает, что все в мире происходит «по необходимости», т. е. согласно закономерностям, управляющим движением атомов. Но эти же самые закономерности оставляют неограниченное поле возможностей — в силу бесконечного разнообразия как самих атомов так и их сочетаний друг с другом — для образования миров, обладающих самыми различными особенностями структуры. Детерминизм же Анаксагора существенным образом отличается от детерминизма атомистов. Это скорее тот детерминизм, который определяет развитие живого организма. Как у человеческого зародыша образуются определенным образом связанные друг с другом члены и органы (две руки, два глаза, один рот и т. д.), так и в процессе, развития космоса появляются его структурные элементы — Земля (морями, горами и долинами, Солнце, Луна и другие небесные светила, а затем и населяющие этот космос живые существа, включая человека. Таким образом, детерминизм Анаксагора можно охарактеризовать как органический детерминизм в отличие от детерминизма атомистов, уже заключавшего в себе зачатки будущего механистического мировоззрения.

От учения Анаксагора нетрудно протянуть нити к органической телеологии Аристотеля, хотя собственно телеологический момент выражен у Анаксагора еще очень неотчетливо. Анаксагоровская концепция Разума импонировала Стагириту, на что он сам недвусмысленно указывает в своей «Метафизике». «Поэтому тот, кто сказал, что разум находится, подобно тому как в живых существах, так же и в природе и что это он виновник благоустройства мира и всего мирового порядка, — этот человек представился словно трезвый по сравнению с пустословием тех, кто выступал раньше. Явным образом, как мы знаем, взялся за такие объяснения Анаксагор…» (Мет. А 3, 984в 14–985а 19).

Однако почти сразу же вслед за этим Аристотель порицает Анаксагора за непоследовательность, указывая, что тот пользуется Разумом совершенно недостаточно: «Анаксагор использует ум как машину для создания мира, и, когда у него явится затруднение, в силу какой причины [то или другое] имеет необходимое бытие, тогда он его привлекает, во всех же остальных случаях он все, что угодно, выставляет причиною происходящих вещей, но не Ум» (Мет. А 4, 985a 20–985в 26).

Еще более резкой критике подвергает Анаксагора Платон в «Федоне». В этом диалоге, беседуя перед смертью со своими друзьями, Сократ рассказывает, как ему было радостно узнать из книги Анаксагора, что всему в мире сообщает порядок и всему служит причиной разум. «И эта причина, — говорит он, — мне пришлась по душе, я подумал, что это прекрасный выход из затруднений, если всему причина — Ум. Я решил, что если так, то Ум-устроитель должен устраивать все наилучшим образом и всякую вещь помешать там, где ей всего лучше находиться» («Федон» 97c). Но вскоре Сократ говорит о разочаровании, обнаружив, что «Ум у него, [Анаксагора], остается без всякого применения и что порядок вещей вообще не возводится ни к каким причинам, но приписывается — совершенно нелепо — воздуху, эфиру, воде и многому иному» (Фед. 98c).

И Платон, и Аристотель хотели бы усмотреть в анаксагоровском Разуме некий прототип творца-демиурга, или соответственно вечного перводвигателя. Ни для той, ни для другой роли Разум не подходил — отсюда выражаемое ими разочарование. Но показателен уже самый факт, что к нему предъявлялись подобные претензии. Разумеется, здесь сыграли свою роль и чисто внешние обстоятельства: само его наименование и явные, хотя, быть может, употребленные в метафорическом смысле, черты антропоморфизма при его описании. Более существенным, однако, было обстоятельство, отмеченное нами уже во второй главе, а именно что концепция Разума означала отрыв источника движения от носителя движения, т. е. от материальных вещей. Подчеркивая противопоставление Разума вещам («Разум… самодержавен и не смешан ни с одной вещью, но один он существует сам по себе» (фр. 12)), Анаксагор открывал путь для интерпретации и дальнейшего развития его учения в духе идеализма.

Итак, мы рассмотрели две важнейшие функции анаксагоровского Разума:

1. Разум как источник движения. Осуществляя «первичный толчок», он приводит в движение вещи, ранее пребывавшие в состоянии полного покоя.

2. Разум как организатор космоса. Вызывая космическое круговращение, он определяет дальнейшее развитие космоса в направлении все большей упорядоченности и организованности.

 

Глава VI



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2016-08-20 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: