- Это моя сестра-близнец, - совершенно не задумываясь, выпалила Лизавета. - У меня сестра-близнец есть - Настя-бесстыжая. Это позор нашей семьи – вон в каком виде фотографируется да ещё и почище может! Её мама в шестнадцать лет за неприличное поведение прокляла и из дому выгнала, и запретила даже имя её произносить. Не верите - пойдите у мамы спросите! Только она вам не скажет, потому что сестру прокляла и очень её стыдится... А она молодец, Настя-то, - вон как смотрится!
И Лизавета не без удовольствия провела ладонью по глянцевой странице журнала.
- Хм… - усмехнулся господин Обезьянов. – Ну, конечно, - «Настя». Ведь папу вашего зовут Филипп…
- Да, Филипп. А откуда вы знаете?.. Впрочем, похоже, что вы обо мне много чего знаете.
- Я знаю о вас, сударыня, даже то, что вам самой неизвестно. Я ради этого, например, даже угощал в ресторане большого болтуна профессора Тарзанова. Поэтому вам, наверное, будет вдвойне интересна моя история.
- Валяйте, - обречённо, но с любопытством кивнула пленница и с ногами забралась обратно на диванчик.
- Маму Лизаветы Столетовой – внучку урождённой княжны Таракановой, - начал Обезьянов, театрально расхаживая по комнате, - постоянно тревожило желание маленькой Лизаньки жить фантазиями. В этом желании не было бы ничего плохого, если бы выдумки не заводили очаровательную девочку слишком далеко, превращаясь иногда в откровенную ложь, даже без всякой выгоды и удовольствия от самой лжи.
Папа Столетов однажды неожиданно для самого себя высказался об этом так:
- Ты, Лизанька, врёшь, как дышишь.
И ласково погладил любимую дочку по головке.
Сидевшая на его коленях десятилетняя врунья Лизавета Столетова совсем не обиделась. Вероятно, она пока ещё неосознанно, каким-то шестым чувством восприняла папино откровение как комплимент.
Мама же Лизаветы всегда подозревала, что дочь способна на самый неожиданный и катастрофический поступок. Лизанька была очень похожа на отца, а папа Столетов, в конце концов, выкинул фортель - сбежал из семьи.
Он отправился в погоню за солисткой филармонии – опереточной дивой, черты и формы которой были весьма красивы, но столь крупны, что будто бы выпрыгивали из её лица и фигуры.
Филипп Столетов увидел и услышал это своё наваждение на сцене всего один раз, в последний день её концертов – она пела арию Ганны Глав а ри из «Весёлой вдовы» Франца Легара:
Париж,
Милый Париж,
Снова со мной
Ты говоришь!..
Увидел, услышал - и оказался в плену безжалостной возвышенной страсти.
Скромный рекламный агент Филипп Столетов бросил семью и работу, потеряв голову от любви с первого взгляда к заезжей шансонетке.
Гордая мама, узнав подоплеку исчезновения супруга, не искала его и осталась с десятилетней дочерью на руках и кучей материальных проблем.
Много раз с тех пор от папы сначала из разных городов родной страны, а потом и из разных городов мира приходили переводами довольно крупные суммы, но всегда без сопроводительной записки… Верно ли я излагаю, сударыня?
- Верно, - пролепетала пленница, ошеломлённо глядя на похитителя. - Правда, в последние два года от беглеца-папаши не было никаких материальных вестей. Возможно, что он уже насовсем убежал с этого света.
Впрочем, с тех пор, как папаша бросил меня и маму… точнее, бросил только меня, а от мамы – убежал, потому что, я думаю, бросают только своих детей и родителей, а от жён и мужей – убегают, так же, как и от любовниц и любовников... В общем, с тех пор, как папаша исчез в погоне за Весёлой Вдовой, он для нас всё равно покойник.
- Слава Богу, с этого света не убежал. Покойники не умирают. Просто два года назад угодил в тюрьму в одной из соседних стран, где до сих пор и отдувается.
- За что?! – с нечаянной радостью встрепенулась Лизавета.
- Не за «что», а за «кого». За свою любовь – шансонетку Весёлую Вдову. Всемирной славы она не добилась, но зато, находясь за рулём, умудрилась врезаться в машину министра культуры той самой соседней страны.
Роскошное авто министра очень пострадало, но, самое главное, - он находился внутри и сильно прикусил язык. Язык распух так, что еле ворочался во рту, а министру как раз на следующий день надо было делать правительственный доклад в присутствии президента и высоких иностранных гостей.
В результате доклад прозвучал крайне невнятно и даже вызвал смех в зале и недоверие к состоянию культуры в стране на государственном уровне. Президент остался, мягко говоря, не очень доволен и в личной беседе довёл министра культуры до временного полного онемения на почве ужаса.
А тот, в свою очередь, так разозлился, что подключил всех своих добрых нужных знакомых – друзей искусства и литературы из высших чинов полиции и суда, чтобы наказать виновника аварии по полной программе, вплоть до попытки покушения на государственного деятеля…
- А причем тут мой папаша-то? – спросила Лизавета.
- А ваш папаша сидел рядом с Весёлой Вдовой, когда она врезалась в министра культуры, и взял всю вину на себя… Знаете, к чести вашего папы, за эти долгие годы его любовь не ослабла. Хотя и довела до состояния полного подкаблучника.
- И она согласилась на это?!!
- А как же? Ей же как раз, наконец-то, предложили партию Сильвы в одноимённой оперетте в провинциальном театре лилипутов…
Ну, знаете:
Частица чёрта в нас
Заключена под час…
- очень приятным баритоном пропел господин Обезьянов, подпрыгнул и ударил в воздухе каблуком о каблук, то есть, исполнил «антраш а ». – Вы только представьте себе, как это впечатляет на фоне кордебалета лилипутов во фраках, в цилиндрах и с моноклями!..
- Гадина!
- Скорее всего, вы правы. Хотя кто знает, как бы мы повели себя, окажись на её месте, какова эта самая «частица чёрта в нас»? Не исключено, что самая чёрная, то есть гнусная… Так или иначе, Филипп Столетов сел в тюрьму за свою возвышенную самоотверженную любовь. И в эту же тюрьму по ерундовому делу угодил ваш покорный слуга. Более того, я угодил в одну двухместную камеру с Филиппом Столетовым.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ,