PERSONA NOTA: ИЛЬФ И ПЕТРОВ - ПИСАТЕЛИ НАШЕГО ДЕСТВА
Литературная мистерия в библиотеке «Фолиант» МБУК ТБК к 120-летию со дня рождения писателя-сатирика Ильи Ильфа
К писателю «Ильфпетрову» читательский успех пришел сразу. Он и до сих пор не убывает.
10 октября 2017 (вторник), в 15.00, в библиотеке «Фолиант» МБУК ТБК пройдет литературная мистерия «Чашка чая с Ильей Ильфом». Мероприятие готовит библиотекарь Ольга Евгеньевна Швецова, а посвященооно будет 120-летию со дня рождения Ильи Ильфа (1897 - 1937) (настоящее имя - Илья Арнольдович Файзильберг).
Читателей ждет кинолекторий и виртуальная прогулка по страницам романа «Двенадцать стульев», громкие чтения и турнир знатоков крылатых выражений Ильфа и Петрова. А так как этим писателям-сатирикам работать врозь было трудно, и свои романы, рассказы, фельетоны и очерки они писали совместно, то, стало быть, говорить об одном, не упоминая другого, невозможно.
Давайте и мы с вами в нашей традиционной рубрике «Persona Nota (Интересная личность)» чуть больше прикоснемся к биографии этих интересных писателей.
Итак...
Москва 1937 года
Одесситы Илья Ильф и Евгений Петров в Москве жили рядом, в писательской надстройке в Нащокинском переулке: тонкие стены, маленькие квартирки, низкие потолки. Несколько лет назад двухкомнатные квартиры казались княжескими хоромами, а теперь в них было тесновато.
Дом в Лаврушинском переулке был вторым кооперативом, который писатели построили в Москве. У Ильфа до него было пять московских квартир. У Петрова путь до трехкомнатной квартиры, недосягаемой мечты измученных коммунальным бытом москвичей, занял 10 лет.
Писатели ездили за границу, их печатала «Правда»: все в самом деле было замечательно... А уж получить жилье в Лаврушинском мечтала вся литературная Москва: попасть в кооператив было трудно, за каждую лишнюю комнату шла борьба. Но и теперь, когда новенький дом, пахнущий свежей краской, готовили к сдаче, были возможны сюрпризы: прецеденты имелись. В их квартиру мог воровским образом вселиться кто-то из обойденных - и началась бы долгая, муторная канитель с милицией, прокуратурой и судами.
Обе семьи пили чай на кухне Петровых и совещались, когда раздался звонок в дверь. На пороге стоял брат Петрова, Валентин Катаев, а внизу, у подъезда - огромный, как погребальные дроги, взятый напрокат открытый «Линкольн».
Старший брат обладал незаурядной наблюдательностью и большой практической сметкой. Он тоже построил квартиру в писательском кооперативе и знал, как защититься от неожиданностей.
«Пить чай я не буду! Хватит и с вас. Собирайтесь! - скомандовал он. - Берем какую-нибудь мебель - да хоть табуретку - и документы на квартиры, хлеб и колбасу кладите в сумки. Дом заселяется завтра, но надо подстраховаться. Внизу стоит машина, грузите в нее вещи: сегодня мы захватим наши квартиры».
Шофер нажал на клаксон, Ильф вздрогнул, обернулся, по спине бежал тревожный холодок: он то и дело покашливал - скорее всего, это было нервное. Одна глава жизни заканчивалась, начиналась другая, и его знобило от тревожного ожидания: какой она будет? Что там, за углом?
Братья Катаевы смеялись и болтали. А он отмалчивался, не в силах понять, что с ним происходит. Валентин Катаев сидел на штурманском месте, рядом с шофером, и чувствовал себя королем. «Линкольн» затормозил у подъезда новостройки, и новоселы тут же выбросили из головы все, что не имело отношения к их делу: надо вселяться и держать оборону.
Дом еще не был сдан в эксплуатацию, к ним подбежал случайно оказавшийся рядом прораб. Они помахали перед его носом красными удостоверениями Союза писателей и тисненными золотом корочками. Прораб открыл было рот, чтобы пригрозить милицией, но увидев, что перед ним люди непростые, опешил и даже помог донести до лифта матрасы и табуретки. Бастион был взят без боя:
Ильф начал обживаться в своей квартире, Петров поднялся к себе.
Они были очень разными людьми, бурная фантазия Ильфа прекрасно дополняла железную методичность Петрова, но одно у них было общим - и тот, и другой чувствовали себя совершенно счастливыми: через несколько дней в новый дом должны были переехать женщины, которых они любили.
Утром Петров спустился к Ильфу, тот ему сказал, что дом в Лаврушинском замечательный, больше он никуда переезжать не собирается, отсюда его вынесут только вперед ногами. Петров расхохотался: ему и в голову не пришло, что фраза окажется пророческой.
Ильф - библиотекарь - самоучка и романтик
Илья Ильф, первая половина еще не существовавшего тогда писателя «Ильфпетров», в 20-е годы работал библиотекарем и жил прямо в редакции железнодорожной газеты «Гудок», в углу, за ротационной машиной. Он писал странные, казалось, нелепые тексты, которые никто не хотел печатать, и отличался невероятной начитанностью, острым умом и злым языком.
Поначалу Ильф спал прямо на полу в редакционном закутке. Потом появился свой угол - выгороженный фанерой квадрат в общежитии «Гудка» с половиной окна: вторая половина досталась соседям. Всего было около 20-ти таких пеналов, и если в одном из них кто-нибудь чихнул, слышали в остальных 19-ти. Там у него уже появилась обстановка: купленный на толкучке матрас, столик на витых ножках и этажерка.
Затем ему дали настоящую комнату - она располагалась в покосившемся флигельке Сретенского переулка. На первом этаже работала коптильня, за стеной жил механик-самоучка: по вечерам он с громом и лязгом из собранных на помойках деталей мастерил мотоциклетку.
За другой стеной обитало огромное дружелюбное татарское семейство - он жил с ними душа в душу, но однажды татары поселили в своей комнате лошадь. Соседи собирались как следует откормить животное, а потом во время своего национального праздника съесть. Упиравшуюся кобылу затащили на второй этаж и каждый день носили ей сено.
Глава домового комитета, элегантный и благовоспитанный господин, известный композитор, пытался убедить татар, что лошадей в квартирах держать нельзя, но те с ним не соглашались. Лошадь ржала и била копытами, стены дрожали, ходило ходуном великое приобретение Ильфа - занавески в крупный красный горошек. Но это уже было жилье, сюда можно было позвать жену.
Маруся Тарасенко: «...Комнату моей жизни я оклеил мыслями о ней...».
Великая любовь Ильи Ильфа началась в 1921 году в Одессе, когда он, недавний выпускник ремесленной школы, успевший поработать и монтером, и токарем, и на гранитной фабрике, и на заводе, выпускающем аэропланы, ходил с одного литературного вечера на другой, стуча по мостовой деревянными сандалиями, и отчаянно хотел есть.
Еще недавно он дичился женщин, но летом в доме отдыха, где ему довелось поработать, было множество томящихся от одиночества, жаждущих близости дам - толстых, горластых и беспардонных. Они научили его немудреной любовной науке, и он отнесся к этому с веселым цинизмом.
Два старших брата Ильфа стали художниками, один из них ушел с белыми. Им посчастливилось окончить гимназии. Младшего же отец собирался пустить по ремесленной части, но руками Илья работал недолго. Во время гражданской воевал в караульном «стеклянном» батальоне, собранном советской властью из белобилетников и где почти каждый щеголял в пенсне или очках. Потом служил бухгалтером. А еще он писал стихи, которые никто не хотел понимать, а уж тем более печатать:
«...Комнату моей жизни я оклеил мыслями о ней...».
И запоем читал. Проглатывалось все: Толстой и описание Ютландской битвы, книга армейских телеграфных кодов, железнодорожный справочник и стихи Верлена. И все шло в дело, давало пищу уму: никогда не ходивший в гимназию самоучка стал одним из самых эрудированных людей в городе.
Обноски сидели на нем с неподражаемой элегантностью, грошовая кепка казалась стильной, его украшало даже пенсне без оправы, оседлавшее похожий на картошку нос. Псевдоним «Ильф» еще не появился. Молодого человека звали Иехиель-Лейб Файнзильберг, и он уже пользовался репутацией умницы и острослова, человека надменного, замкнутого и себе на уме.
Мало кто знал, что кладезь разнообразных и ненужных знаний страшно застенчив, да к тому же и нездоров. Когда друзья купались в море, он оставался на берегу, а если над ним начинали подшучивать, отбривал остряков так, что те тушевались и умолкали. Нервный, неуверенный, чурающийся женщин, он ждал прекрасную даму и, в конце концов, увидел ее в 17-летней дочке владельца пекарни, бывшей гимназистке, занимавшейся в художественной студии, где преподавал его брат.
Маруся Тарасенко была не уверена, что любит Илью: ей нравился художник Соколик, но больше всего она любила Чина, своего песика. Маруся была нежным и чувствительным созданием, то, что она видела в послереволюционной действительности, представлялось ей ужасным. В новом мире, казалось, не было места добру и красоте: люди ужасно одевались, говорили страшные вещи, Чин погиб, заразившись стригущим лишаем от человека, приставшего к ней в трамвае.
Придать смысл такой жизни могла только любовь, которой она пока не знала, - и Маруся Тарасенко по уши влюбилась в Иехиеля Файнзильберга, еще не ставшего Ильей Ильфом. Придуманное чувство со временем окрепло, выдержало испытание разлукой и жизнью в коммуналке, где за стеной била копытами лошадь. Такие вещи не пугали Марусю, соседи были милыми людьми, а их дочки за малую мзду соглашались позировать обнаженными - пусть ржание мешало спать, зато теперь у нее не было проблем с натурщицами.
Она легко мирилась с бедностью, с тем, что у ее мужа и жившего в той же квартире писателя Олеши на двоих одна пара парадных штанов, ни одному из мужчин не подходившая по размеру. Это были совсем негодные штаны: однажды они валялись в углу, и Мария Ильф вместе с Ольгой, женой Олеши, приняв их за тряпку, вымыли штанами пол. Мужья лишились выходного гардероба, но ни тот, ни другой не приняли это близко к сердцу. Что такое штаны по сравнению с любовью?
Илья с Марусей вместе уже много лет и между ними ничего не изменилось. Врозь они жили почти семь лет, и чуть ли не каждый день переписывались: тому глубокому чувству, что зародилось в голодной и холодной опустевшей Одессе, оказалась не страшна разлука. В 1936 году Маруся родила ему девочку.
За то, чтобы и дальше оставаться с ней вместе, Ильф отдал бы все: успех, здоровье, жизнь... Главное - Маруся, остальное значения не имело.