Выгнувшись передо мной, медленно потираясь об меня задницей, посылая гипнотическую волну в мой и без того эрегированный член, она соблазнительно замурчала, и в мой позвоночник словно загнали вилку. Ее длинные каштановые волосы рассыпались фонтаном, который я так умело поймал в кулак.
Она и понятия не имела, кого выпустила. Пути назад нет. У меня на уме была лишь она — цель, и она не понимала, что я уже был на полпути к ней.
Запутываясь пальцами в ее локонах, я оттягивал ее голову назад, приближаясь ртом к уху.
— Чего ты хочешь, Обри? Ты хочешь, чтобы я пригвоздил тебя к стене и трахнул до потери рассудка?
— Я уже потеряла рассудок, если позволила тебе зайти так далеко.
— Мне нужен ответ. Сейчас же. Ты хочешь этого? — Я сильнее потянул ее волосы. — Только знай, если ты выберешь быть оттраханой, пути назад не будет.
— Сделай это.
— Сделать это? Ты все время этого хотела, не так ли? Ты чертовски хотела, чтобы я раболепствовал перед тобой, выпрашивая кусочек тебя, чтобы ты могла запустить в меня свои когти, как и в каждого ублюдка, которым ты манипулировала, да? — я облизал раковину ее уха. — Угадай что? Я собираюсь отыметь тебя, Обри. Но это не значит, что ты позволила мне взять верх в своей маленькой игре. В конце я все равно уйду.
Я задрал ее платье и все внутри остановилось с пронзающим визгом.
На нижней части ее спины, сразу над ягодицами, широкими злыми шрамами было выгравировано единственное слово: ШЛЮХА.
Через рваное дыхание, я уставился вниз на мерзость, которая останется ее клеймом до конца ее дней. Гнусным, отталкивающим клеймом, словно она была гребаным скотом. Я почти трахнул из ненависти женщину, которая, очевидно, и сама стала жертвой ненависти, и мой желудок рухнул вниз от этой мысли. Потому что реальность уставилась на меня в ответ в пяти четко вырезанных, ожесточенных злобой буквах, полностью скомкивая фантазию, в которой я придумал, что Обри Каллин была таким же преступником, как и ее муж.
Я слегка прикоснулся большим пальцем к рубцам, и ее тело подалось вперед.
Обри прижалась к стене и спустила платье вниз по бедрам, прикрывая их.
— Не смей. Не смей, бл*дь, прикасаться ко мне, — прошептала она дрожащим голосом.
— Он сделал это с тобой?
— Он все со мной сделал, — она подняла руки к обеим сторонам лица, хороня лицо в ладонях. — Пожалуйста, оставь меня в покое.
— Расскажи мне правду. Откуда у тебя флешка?
— Я сказала тебе правду. Я, мать твою, украла ее. А теперь оставь меня в покое!
Я поверил ей. Пять гребаных букв, вырезанных на ее спине, внезапно нарисовали передо мной картину этой женщины в другом свете, и впервые я поверил в то, что она украла жизненно важную информацию у человека, который, очевидно, предал ее.
У меня пересохло горло, поле зрения сужалось с постепенным сгущением тьмы по краям. Прижимая ладонь к черепу, я попятился назад, придерживаясь за стену, прежде чем убраться из комнаты и закрыть за собой дверь.
По ту сторону двери я услышал ее тихие рыдания, и на меня снизошло, что даже после похищения, приковывания к кровати, угроз убить ее, это было впервые, когда я услышал, как эта женщина плачет. Плачет по-настоящему, а не придерживается фальшивого дерьмового сценария, чтобы вызвать у меня сострадание.
Боль, которую я слышал, была настоящей.
Потерев затылок, я набрал номер Алека и вышел на кухню, где порылся в шкафчиках в поисках виски.
Ответа не было.
Я швырнул одноразовый телефон в стену, где он рассыпался на полу маленькими кусочками, и врезался кулаком в кафель.
Игра менялась у меня на глазах, а я понятия не имел, что делать дальше.
Переключатель щелкнул.
Шрамы отличались. Разнообразие в виде шрама на ее запястье говорило о другом виде борьбы. Может, у нее были проблемы, но они есть у всех.
Шрам на ее спине говорил о совершенно другом.
Каждый шрам рассказывал историю, но это были те шрамы, которые мы не хотели показывать другим, потому что в них заключалась правда. Правда Обри была выгравирована в четких отметинах на ее спине, написанных с ясностью того, что кто-то взял свое. Только садистский ублюдок мог сделать подобное.
В этом я узрел нечто, чего не хотел видеть. Нечто болезненное. Сломленное. Нечто, разоблачение чего я не ожидал увидеть, задрав ее платье. Нечто, что больше не делало ее моей игрушкой. Я увидел в Обри Каллин человека. Заклейменного, разрушенного человека, которому нужно было больше, чем я предложил в своем молчании, когда вышел за дверь.
Мой желудок скручивало в узлы, пока я шарил по шкафчикам. Куда, бл*дь, подевался мой виски?
В мгновение ока Обри Каллин превратилась для меня из объекта ненависти в объект любопытства. Что она сделала, чтобы заслужить ярость такого злобного человека? Неважно, как сильно я пытался упорядочить варианты в своей голове, ответ на этот вопрос представлял ее в пропорционально хорошем свете. Противоположностью Майклу Каллину.
Три года. Три года я наблюдал за ней по телевизору, пока следовал за Каллинами от одного мероприятия к следующему, составляя планы, строя логическое обоснование совершению последнего акта мести. В то же время, как я мог не разглядеть очевидную правду? Обри тоже стала жертвой.
Не монстром. Не какой-то Степфордской сукой. Жертвой.
Нет. Ярлык не укладывался у меня в голове.
Я нашел бутылку с остатками виски в ней, открутил крышку и налил двойную порцию, чтобы привести в порядок слова, звенящие в моей голове. Слова «Обри Каллин» и «жертва» не могли стоять рядом в одном предложении так же, как и «Майкл Каллин» и «святой». И все равно, я стал свидетелем факта, воочию увидел, как я был не прав. Как я мог убить женщину, которая очевидно была использована? Как я мог причинить ей боль и страдание, когда она истекала кровью от тех самых ран, и носила сколько же их на себе?
С каждым аргументом, воспоминание о слове «ШЛЮХА» выскакивало перед глазами и разбивало каждое жалкое оправдание на миллионы кусочков собачьей чуши.
Может, она попросила об этом?
Чушь.
Может, она солгала мне в лицо, признав, что он был не одним, кто причинял боль?
Чушь.
Здесь и к доктору ходить не нужно, чтобы увидеть стыд в ее глазах. Ненависть и унижение. Человек, похороненный под гребаной извращенной наружной оболочкой, под которой я даже не начал прощупывать почву.
Я был не прав. Алек был не прав. Мы настолько сконцентрировали свое внимание на Майкле Каллине, что не смогли увидеть правду за их фальшивыми улыбками. Увидеть яркий, неопровержимый факт: Обри не была никакой политической принцессой.
Она была использованной девушкой, запертой в башне. А я сделал из нее монстра.
Господи, кем я стал за последние три года?
Я стою у окна, глядя на город под нами, со своим новорожденным сыном на руках. Я ненавижу эту квартиру, но ночью, с ним, она прекрасна.
— От этого вида мои яичники могут сойти с ума.
Я поворачиваюсь, видя Лену, прислонившуюся к дверному косяку, в одной из моих футболок, которая свисает на ней до колен.
— Тебе лучше прекратить, иначе ты и опомниться не успеешь, как будешь баюкать двоих.
Я поднимаю руку, поддерживая Джея второй.
— Здесь полно места.
Пересекая комнату, она прислоняется к моему плечу.
— До тех пор, пока у тебя есть место для меня.
— Всегда.
Она проводит пальцем по виску нашего сына.
— Не могу поверить в то, как много он спит. Слышала столько страшилок о бессонных ночах.
— Думаю, он перенял это от матери, — смеюсь я, когда она игриво шлепает меня по заднице.
Прижавшись головой к моей груди, она поддерживает его головку ладонью и оставляет поцелуй на его щеке.
— Я надеюсь, он перенял это от отца, — она поднимает свое лицо к моему. — Пообещай мне, что несмотря ни на что — на борьбу, законы, взлеты, боль и счастье, которое ждет нас впереди — что бы ни получилось из грез, которые мы сейчас лелеем, пообещай мне, что ты никогда не изменишься внутри, Ник, — она прижимает ладонь к моему затылку и целует. — Ты — хороший человек, и я не могла выбрать отца лучше, чем тот, который есть у нашего сына.
Я уставился на плескающуюся янтарную жидкость, прежде чем опрокинуть ее себе в горло. Я ненавидел то, чем стал. Вором. Похитителем. Киллером. Ублюдком.
Она бы тоже возненавидела меня.
И что теперь? Я не мог позволить Обри уйти. Не сейчас. Я бы не отправил ее обратно к мяснику, который заклеймил ее спину, но и освободить ее я тоже не мог. Она сыграет свою роль во всем этом, но план придется изменить, потому что ни за что в жизни я не стану вредить женщине, которая стала жертвой того же ублюдка, которого я планировал накормить свинцом.
Я бы не стал убивать ее в конце, но я как пить дать убью ее мужа. К сожалению, Обри все еще придется сыграть роль пешки.
Тем временем, было нечто, что я ей задолжал.
Глава 21
Обри
Я соскользнула на пол возле кровати и уткнулась лицом в простынь. Будто бы дамбу прорвало внутри меня, и слезы текли без остановки, без единого намека на прекращение, и я поддалась наводняющему приливу, который снес на своем пути все построенные стены внутри меня.
Это была моя вина. Я знала, что там был шрам, и что положение, в котором я находилась последние года, пялилось бы ему в лицо, если бы он вонзился в мое тело, беря у меня то, что я так желала ему дать, и то, что принесло бы свободу в конце. Наверное, часть меня хотела стереть тот образ куклы Барби, созданный в его голове ни с того ни с сего. Я хотела дать ему маленький проблеск своих секретов.
Я не рассчитывала, что Ник прорвет мою оборону. За последние несколько дней он четко дал мне понять, что не собирается узнавать меня или признавать человеком. Я была загнанным в клетку зверем — украденным призом, с помощью которого он собирался получить выгоду.
Вот почему он надел перчатки в первый день. Прикосновение к коже означало прикосновение к душе, связь с человеком, после которой больше нельзя стать чистым и целомудренным.
По правде говоря, я хотела его в тот момент. Не только из-за своего освобождения. Его поцелуй был пропитан бушующей страстью и злостью, жаром и яростью, и я хотела попасть в ловушку дикого шторма смятения. Я хотела, чтобы он обрушился на меня, поглотил и вытащил к какой бы там ни было тьме, потому что, по крайней мере, в те моменты, когда я пыталась перевести дыхание, я чувствовала себя живой. Хотя бы единожды я почувствовала причину бороться за себя.
Скорее всего, Майкл и ему причинил боль каким-то образом. Я могла чувствовать это, ощутить, как его боль впитывается в мои кости, когда он впился пальцами в мою плоть. В этом у нас была одна связь на двоих. Скорее всего, мы с Ником были противоположностями в жизни, как он и сказал, но в боли мы были одинаковыми.
Две сломленные половинки с порубленными концами, которые, казалось, подходят друг другу своим извращенным способом.
К чертям собачьим тот факт, что я была замужем. Мой муж нарушил обеты уважать и защищать меня в момент, когда впервые ударил меня, так что к черту его. Я провела семь лет в тюрьме боли, лишенная эмоций, и почувствовать хоть что-то, хотя бы один раз ощущалось хорошо. Я не могла сказать, что дело лишь в похоти, потому что внутренний поток свирепости переплетал каждое мое действие с его. Хотя в этом накале я чувствовала четкую страсть, голод, который никогда не испытывала с Майклом, или с любым другим мужчиной, раз уж на то пошло.
В один момент слабости, беззастенчивого блаженства, я сдалась утонченной разрушающей силе поцелуя с Ником. Мои пальцы ринулись к губам, когда я вспомнила ощущение его рта на своем.
Как легко я бы дала ему больше. И сама мысль пугала меня до чертиков.
Этот мужчина был словно высококачественное, созданное вручную лезвие — тонкая работа, прекрасная и опасная достаточно, чтобы порезать меня до кости, если я буду вести себя неосторожно.
Глава 22
Ник
Надев пальто, я потянулся в карман и бросил Блу угощение по пути к лестнице. Спускаясь, набрал номер Лорен с желанием попросить ее об одолжении. Мне нужно было сделать хоть что-то правильно. Что-то, что я должен был сделать в первую ночь.
Я вел машину по Ист Гранд Бульвар, пока не доехал до старого хостела, который ранее был церковью. Мне всегда была ненавистна идея о том, что Лорен живет в таком паршивом месте в захудалой части города, но она заявила, что ей нравится, наслаждалась обществом других ровесников вокруг и всегда делала ударение на том, что лучше жить здесь, чем на улицах. Я не собирался причитать или контролировать ее жизнь — черт, в свои девятнадцать она разбиралась со своими проблемами лучше, чем я в свои двадцать восемь. Я просто не хотел, чтобы она стала еще одним бездомным ребенком на улицах, и некоторые из детей, с которыми она зависает, кажется, смирились со способом жизни, который ведут.
Я постучал в дверь, напрягшись от смеха, прозвучавшего по ту сторону. Дверь распахнула Лорен, в майке, пижамных штанах и с беспорядком на голове. Позади нее в такой же мятой пижаме стояла девушка азиатской внешности немногим старше нее, держа сигарету и осматривая меня снизу доверху.
— Ник! — Лицо Лорен просветлело от улыбки, и она бросилась ко мне в объятия. Господи, я ненавидел приходить к ней после того, как пытался обрубить все концы, но это могло стать моим обещанным визитом, даже если я был придурком, который планировал обременить ее услугой.
— Ммм, кто это? — Азиатка выдула дым, стоя рядом.
— Как раз собирался спросить о том же, — фыркнул я, скрещивая руки, когда Лорен отпустила меня.
— Джейд, это Ник, мой брат от другой матери. Ник, это моя девушка, Джейд.
— Девушка.
Что-то в женщине говорило мне, что кое-что не так. Казалось, под поверхностью скрывается больше, а я стал экспертом в подобном.
Лорен улыбнулась и закатила глаза.
— Ради всего святого, Ник, ты не мой отец. Давай заходи, и дай мне надеть джинсы. Присядь. Джейд, займи его на минутку.
Лорен оставила крепкий поцелуй на губах женщины, а я отвернулся к окну, глядя обратно в их сторону лишь когда Лорен направилась в ванную.
Ее квартира походила на жилище подростка. Маленькая, тесная. Нагоняла клаустрофобию. Я сел на одинокий диван, поставленный перед телевизором — оба предмета мебели выбирал для нее я.
Опираясь на стену, Джейд продолжила пялиться на меня, выкуривая сигарету.
— Ты Скорпион, да?
— С чего ты это взяла?
— Глубокие, умные глаза. Сильная, волевая челюсть. Темный и загадочный. Ты, скорее всего, мастер в постели. Доминант. Все время держишь все под контролем, — она облизала губы и почесала подбородок, при этом держа сигарету между пальцами. — Сексуальный, как сам дьявол.
Мой взгляд метнулся к закрытой двери ванной и обратно.
— А ты лесбиянка?
— Бисексуалка, — улыбка растянулась на ее лице, прежде чем она сделала еще одну затяжку. — В последнее время мне скучно с мужчинами. А Лорен еще та дикая кошечка…
Я поднял руку вверх.
— Мне не нужно… слышать этого, — откинувшись на диване, я попытался изобразить устрашающий отцовский взгляд. Не то чтобы я хотел примерять на себя роль отца Лорен любыми способами, но я как пить дать буду осторожен рядом с тем, из-за кого Лорен может поддаться депрессии.
— Чем ты занимаешься, Джейд? Ты студентка?
— Да. Магистр искусств в направлении: «Женщины: гендерная принадлежность и изучение сексуальности».
— Наркотики?
— Нет.
— Алкоголь? — Я сместил свой вес вперед, ставя локти на колени.
— По случаю, — она пожала плечами и выдула кольцо дыма. — У меня аллергия на дерьмовое пиво.
— Так что ты пьешь?
— Словацкое в основном. Иногда «Гиннес».
— Что ты получаешь от этого? — Я развел руками в стороны, а после указал кивком на дверь ванной. — Что ты хочешь от нее?
Она опустила голову, нахмурив брови, словно была сбита с толку моим вопросом.
— Любовь. Что же еще?
Лорен вышла из ванной, ее сильно накрученные кудри были собраны в хвост сзади, и на ней была футболка университета Уэйна, которая явно принадлежала Джейд.
— У волос паршивый день, — сказала она, проводя руками по лицу, которое выглядело так, словно его только что смазали лосьоном. — Ладно, так для кого мне сейчас нужно сходить в магазин? Твоей девушки? — Хитрая улыбка заплясала на ее губах. — Я с ней встречусь?
— Она мне не девушка. Она… некто, кто не может полноценно сориентироваться на местности, — я оттолкнулся от дивана, вытаскивая кошелек из заднего кармана, и вынул пятьсот долларов, которые и передал Лорен. Я ненавидел просить ее, но, бл*дь, если бы я знал что-либо про женскую одежду. А она оказалась той, кому я доверял, и кто не станет задавать вопросы.
— Попытайся найти три или четыре комплекта. Что-нибудь модное, но не слишком роскошное. Практичное. Какую-нибудь обувь. Белье. Шампунь. Кондиционер. Хрень для бритья. Сдачу оставь себе.
— Погоди. Ты хочешь, чтобы я купила белье? — Улыбка на губах демонстрировала оскал. — А ты увидишь ее в этом белье?
— Можешь взять хоть хлопковые трусы в горошек, мне все равно. Я сказал тебе, она мне, мать твою, не девушка.
— Ух, какие мы дерзкие, — Лорен склонила голову набок и обернулась к своей женщине. — Он тебе не кажется дерзким, Джейд?
Джейд выдула еще один клуб дыма.
— Сама дерзость.
Я с силой зажмурил глаза от разочарования.
— Я заберу вещи через пару дней.
— Или я могу привезти их тебе сама. Не велика беда.
— Я заберу их, — я указал пальцем на нее. — Запомни. Практичность.
— Да, да, понятно. Наверное, сделаю набег на какие-нибудь винтажные магазинчики в центре. Точно не хочешь остановиться на Lover’s Lane (прим пер. — интим-магазин в Детройте)? — Она поиграла бровями, что вызвало у меня стон. Я пожалел, что вообще попросил ее об этом. — Я могла бы достать наручники с пушком. Плетку.
— Ооо! Нахрен трусы в горошек! Бери съедобные трусики! — вступила Джейд.
— Да ну хватит, — я сунул кошелек обратно в карман и потер подбородок. — Слушай, если ты не хочешь делать этого…
— Ооооооу, я просто дурачусь, остынь нахрен. Черт возьми, а ты чувствительный, когда речь заходит о киске, — она покачала головой. — Эй, и какой размер одежды мне искать?
Бл*дь. Я забыл об этом.
— Пришлю размер в эсэмэс.
— Не заставляй меня ждать.
Я зашагал к двери, замечая на стене фото Джейд топлесс в черных кружевных трусиках. Оглядываясь назад, я поднял большой палец вверх, но гром смеха обрезал все мои вопросы на корню. Я покачал головой.
— Я сваливаю.
— Дерьмо, а мне понравилось его троллить, — услышал я голос Лорен, когда вышел в коридор.
Образ Обри неожиданно возник перед глазами. А точнее ее черные кружевные трусики, висящие в ванной. Я провел рукой по лицу при мысли о ней, сидящей на краю кровати, без трусиков под платьем.
Не лезь на эту территорию, — вторил голос разума в моей голове.
Глава 23
Обри
Положив голову на лапы, Блу лежал снаружи моей комнаты. Несмотря на то, что дверь была широко распахнута, собака не сдвинулась с места, и даже не попыталась пересечь невидимый барьер и войти внутрь. Если бы я не увидела его в действии и не ощутила на собственной шкуре его скорость и силу, подумала бы, что это воплощение лени.
Я приблизилась к двери, видя, что его глаза следят за каждым моим шагом и остановилась весьма близко к дверному проему.
Его взгляд скользнул в другую сторону от меня, словно что-то говорило ему: «Не смотри на нее, и, может быть, она уйдет».
Я потянулась рукой к дверному косяку, и из глотки собаки донеслось низкое гортанное рычание. Когда я оттянула руку назад, рычание прекратилось. Естественно, я потянулась обратно, но резко отдернула руку к себе, когда пес поднял голову с лап.
— Ладно, пока я остаюсь в комнате, мы — друзья. Я правильно поняла?
Он уселся, словно отвечая на мой вопрос.
— Расскажи мне кое-что, Блу. Он и с тобой ведет себя, как отморозок? Потому что я согласна относиться к тебе лучше за… свободу? Я не говорю… о побеге или подобном. Может, просто, ну знаешь, отпустишь меня в душ? Я тут умираю. Купаться в раковине — отстой.
Рот пса открылся для зевка, губа натянулась над рядом острых зубов, и внезапно я не могла поверить, что выжила после того, как он поймал мое горло этим безбожным оружием разрушения. Черт. Как в той сцене в «Челюстях», когда Рой Шайдер, повернулся спиной, жуя, и появилась огромная акула.
— Ладно, тогда смотри. В тот день… когда я попыталась сбежать. Знаешь, не было ничего личного. Я бы хотела начать сначала, — я протянула руку, осторожно, чтобы оставаться в пределах комнаты, задаваясь вопросом, откусит ли он ее мне по запястье. — Мир?
Собака подняла лапу, положив ее мне в ладонь, и я пожала ее, давясь смешком.
— Так что, хочешь войти внутрь и побыть со мной?
Его голова склонилась набок.
— Все в порядке. Заходи. Давай.
Опустив голову, он сделал пару осторожных шагов в комнату, словно я подговорила его нарушить правила. Может, так и было.
Оказавшись внутри, он прошел мимо меня, обнюхивая вокруг, казалось, незнакомую ему территорию, судя по тому, как его хвост вилял из стороны в сторону, и сунул нос чуть ли не в каждый угол по пути. Пусть хоть все их обнюхает, мне все равно.
Делая глубокий вдох, я рванула к двери и захлопнула ее за собой прежде, чем зверюга смогла меня поймать.
Пять баллов за гребаную свободу! Ха! Это было почти слишком легко.
Из-за двери послышалось скуление. В буквальном смысле плач пса. Я никогда не слышала ничего подобного, словно ему разбили сердце, и я предала его. Как сумасшедшей суке мне вдруг стало жаль.
Уходи! Уходи! Мысли в голове кричали мне бежать.
Куда, собственно? Если я вызову такси, водитель мог бы узнать меня и вернуть в дом Ада Майкла. Спустя три дня он, скорее всего, уже покрыл всю мебель клеенкой, чтобы по моему возвращению разрубить меня на миллион кусочков.
Кроме этого, у меня не было телефона. Я не знала, где я, черт возьми, находилась. Возможно, в самом центре сраного Детройта, по сравнению с которым воющее создание по ту сторону двери покажется сказкой.
Вздохнув, я открыла дверь, Блу уселся на задние лапы с неким подобием улыбки на морде.
— Прости. Этого больше не повторится, — опустив плечи, я зашагала через комнату и уселась на кровать, опуская подбородок на ладонь.
Блу протопал ко мне, лизнул в щеку и опустил лапу мне на колено. Этот жест вызвал у меня улыбку.
— Так или иначе, как ты вообще здесь развлекаешься?
Я ласкала его добрых пятнадцать минут, пока он в итоге не улегся на полу возле моей кровати. Я взяла книжку и продолжила читать.
Блу вскинул голову, когда щелчок двери внизу привлек мое внимание.
Минуту спустя в дверном проеме появился Ник с коричневым бумажным пакетом в руках, и будь я проклята, если мое сердце не взмыло вверх, как кучка сухих листьев на ветру. С опущенным назад капюшоном, было легко поймать его неумолимый взгляд.
Забудьте. Мужчина выглядел разъяренным, как бык.
— Почему он там?
На этот вопрос я всего лишь пожала плечами.
— Он лежал у двери, так что я спросила не хотел ли он войти.
— Ты разговаривала с моим псом?
— А ты не разговариваешь с ним? Молчание в этом месте, кажется, сводит тебя с ума. — Я почесала Блу за ушами, его напряженную шею и спустилась вниз по лапе, которая потянулась вверх, доказывая, что я попала в яблочко.
— Теперь оставь его в покое. — Ник свистнул, но собака не сдвинулась с места. — Прекрати ласкать его. Блу! Ко мне! — И все равно собака лежала возле меня на кровати, раскрывая мне слабое местечко, которое я нашла под его ошейником.
Рычание доносилось из горла Ника, когда он пронесся к кровати и поддел пальцем ошейник Блу. Собака лениво встала с кровати и пошагала впереди своего хозяина в коридор, занимая свое место снаружи комнаты.
— Прости. Я не знала, что дружба с собакой нарушила твои правила.
Ник повернулся всем телом, опустив руки на бедра.
— Он здесь для охраны и защиты.
— От чего? От меня?
Его челюсти задергались, и я увидела, как что-то тревожило его. Наша сцена днем ранее?
То, как его взгляд скользнул вверх и вниз по моему телу, заставило меня почувствовать себя голой, словно я разделась перед ним, и он смог увидеть каждый мой шрам.
Прежде, чем Ник смог убраться из моей комнаты, дымясь и кипя от злости, я встала.
— Эй… если я… пообещаю носить твою… одежду… ты позволишь мне принять душ?
Каждое слово слетало с языка со жжением. Я ненавидела давать ему что-то, но, честно, его одежда пахла в сто крат лучше, чем моя, и плевать на упрямство. Одежда есть одежда.
Он молча уставился на меня.
— Я готова выбраться из своей собственной кожи, — я подняла спутанный кончик жирного локона, который прилип к моему лицу. — И мои волосы… липкие.
Парень вытащил пакет, который теперь держал под рукой, и бросил его на кровать, содержимое затарахтело при падении.
Я мгновение не решалась посмотреть, прежде чем приподнять уголок пакета. Внутри находились альбом и карандаши.
— Спасибо.
— Идем.
Я подняла его футболку и спортивные штаны со стула, куда бросила их ранее, и последовала за ним по коридору в, как оказалось, его комнату.
Помещение было просторным, по большей части пустым, но аккуратным, и пахло его приятным одеколоном. Мебель здесь была темнее, выполнена в более мужских цветах, коричневом и приглушенном синем. Такие же потрепанные стены, как и в моей комнате, но находиться здесь было комфортней.
Я указала на дверь на другой стороне спальни.
— Предполагаю, это и есть уборная?
— Да, — бросил он через плечо.
Когда он открыл дверь, перед глазами оказалась просторная ванная комната с душевой кабинкой из матового стекла и ванной-джакузи.
Уф, лучше я буду держаться подальше от ванны.
Ничего не имела против маленьких ванн, но перед большими у меня был огромный страх утопления — слабость, которая всегда удерживала меня подальше от больших емкостей с водой. Однажды Майкл связал мне руки и ноги и наполнил ванну водой до подбородка. Задыхаясь, я отключилась, почти утопившись, и он понял, что использование этой слабости не стоило потери его игрушки. Был еще один случай, когда после моей попытки побега, он связал меня по рукам и ногам и погрузил в воду. Я содрогнулась от воспоминания.
Ванная комната была чистой и опрятной, с длинной раковиной с двумя кранами и двумя зеркалами. Боже, я вообще хотела увидеть свое отражение?
Ник вытащил из узенького шкафчика полотенце и мочалку — обычные вещи, по которым я соскучилась за прошедшие дни.
Не сказав ни слова, он покинул комнату, закрыв за собой дверь. Мне не нравилась поспешность и скрытая резкость с его стороны. Постоянный поток напряжения, говорящий мне держать дистанцию. Быть проигнорированной Майклом было даром свыше, но с Ником это ощущалось, как наказание. Только я не сделала ничего плохого. Моя интуиция подсказывала мне, что его что-то тревожило.
Его взгляд на меня изменился, пристальности в нем стало больше, словно он изучал меня при каждой выпавшей возможности. Его глаза заставляли меня чувствовать себя, словно под микроскопом, экспериментом, который для него пошел не так. Наверное, мои шрамы вызвали у него сколько же отвращения, сколько вызывают у меня.
Впервые за три дня я стояла перед зеркалом. Боже милостивый. Как бы сильно мне ни хотелось закричать, я не смогла удержаться от смеха. В своем порванном платье, со спутанными волосами и жирным лицом я выглядела в точности, как женщина из Каменного века.
Я расстегнула платье, но придержала его на мгновение у груди. Что, если у него здесь камеры? Хотя, не все ли равно мне было? Если парень хотел изнасиловать меня, у него было множество возможностей. Мои шрамы не оттолкнули бы настоящего насильника — мне ли не знать, ведь Майкла они не пугали.
Даже с этим я не решалась отпустить платье. Не из-за страха быть увиденной, а из-за страха перед тем, что увижу я. На открытой коже следов не было — безупречная, как и всегда. Майкл всегда был очень осторожен в том, где оставлял раны. Никогда на «горячих зонах», как он называл их — частях тела, которые будут видны даже в коктейльном платье. Шрам на запястье был единственным исключением, и я часто носила браслеты или другое украшение, скрещивала руки на мероприятиях — правило Майкла. Это был шрам, который нанес не он, что всегда беспокоило его больше, чем риск быть раскрытым.
Тело под одеждой рассказывало гнетущую историю моей жизни.
Я позволила платью упасть и уставилась на шрамы, которые пялились на меня в ответ из зеркала. Два на внутренней части бедер, следы от ожогов на животе, порез на бедре, на который нужно было накладывать швы. Повернувшись спиной к зеркалу, я увидела слово, которое остановило Ника — вырезанное над линией трусиков под многочисленными следами долгих и жестоких ударов плетью. Темные фиолетовые синяки, которые обычно покрывали мои ноги, сейчас пожелтели. Заживали. Интересно, как я буду выглядеть, когда они вообще исчезнут. Майкл всегда оставлял после себя синяки. Я больше не знала, как бы выглядела без них.