Извозчик проворно соскочил с облучка, опустил ступеньки под дверцей кареты и помог дамам выйти. В тусклом свете наползающих сумерек неярко подмигивали газовые фонари по обеим сторонам улицы (в 1807 году Пэлл-Мэлл стала первой улицей в Лондоне, удостоившейся чести быть освещенной).
В мраморном вестибюле стоял швейцар в ливрее — Бентли, если Синклер правильно запомнил имя. Как только он завидел лейтенанта Копли, его лицо приняло несколько обеспокоенное выражение.
— Добрый вечер, Бентли, — весело приветствовал швейцара Синклер с максимально возможной доброжелательностью. — У нас сегодня выдался выигрышный день в Аскоте!
— Рад слышать, сэр, — ответил Бентли, пробежавшись глазами по спутникам Синклера.
— Так что сейчас мы хотим отметить это событие.
— Разумеется, сэр, — односложно ответил Бентли.
Вот тут-то Синклер и заподозрил неладное. Видимо, долги достигли такого предела, что управляющие внесли его имя в черный список должников и привилегии в клубе для него временно ограничены.
Дамы, без сомнения, совершенно не заметили возникшей заминки — они были слишком заняты: любовались причудливым вечерним светом, пробивающимся сквозь витражи эркера. Однако Рутерфорд и Француз уже смекнули, что возникла проблема. Капитан всем своим видом выказывал готовность сопроводить их назад к карете и отправиться дальше, в «Атенеум».
— Бентли, можно тебя на пару слов? — Синклер отвел нервничающего слугу в сторонку и, оказавшись вне зоны слышимости, спросил: — Меня, что, внесли в список?
Бентли кивнул.
— В моей бухгалтерии произошла небольшая ошибка, — попытался оправдаться Синклер, сокрушенно покачивая головой. — Не более того. Я улажу недоразумение завтра же утром.
— Сэр, до тех пор мне дали распоряжение…
Синклер жестом остановил швейцара, сунул руку в карман, вытащил из него ворох купюр, отсчитал несколько и протянул Бентли.
— Утром отдашь их мистеру Уизерспуну и скажешь, чтобы зачислил на мой счет. Сделаешь?
Бентли, не пересчитав и даже не взглянув на деньги, ответил:
— Хорошо, сэр. Сделаю.
— Молодец. А пока мне и моим спутникам требуется холодный ужин и охлажденное шампанское. Ты можешь распорядиться, чтобы стол накрыли в кофейном зале для простых посетителей?
Хотя кофейный зал пользовался едва ли не наибольшей популярностью у посетителей старого клуба и в нем всегда хватало народа, это было единственное помещение, куда пускали женщин. Бентли заверил, что все сделает, и Синклер вернулся к своим гостям.
— Проходите.
Он провел дам в короткий коридор, а из него — в небольшой аппендикс, пристроенный клубом из-за возросшего числа постоянных клиентов. Пока в помещении никого не было, если не считать официанта, мигом появившегося, чтобы задернуть длинные шторы из красного бархата и зажечь свечи в настенных канделябрах. Зал был заставлен дубовыми столами и рядами просиженных кожаных стульев и диванов, а в дальнем конце располагался широкий камин из грубо обтесанного камня, увенчанный лосиной головой. Дамы устроились под центральной люстрой на небольших канапе, стоящих под углом друг к другу, чтобы посетителям было удобно вести беседу, и вытянули уставшие ноги на потертом восточном ковре.
— Как насчет огня в камине? — спросил Синклер своих спутников.
— Господи Боже! — воскликнул Рутерфорд, пододвигая стул поближе к Мойре, — та продолжала обвевать обнаженные шею и плечи программкой Аскотского турнира. — Неужели ты не достаточно попотел сегодня? Я мечтаю о дожде!
Грозовые тучи собирались в течение всего времени, пока компания ехала с ипподрома, однако гроза так и не разразилась. И теперь, после утомительной поездки в экипаже Синклер наслаждался царящей в комнате прохладой.
Пара официантов суетилась не покладая рук, и вскоре один из круглых столов под бордовой скатертью, украшенный начищенными серебряными канделябрами, был сервирован на шесть персон. Когда все было готово к ужину, Бентли кивнул Синклеру, и тот усадил Элеонор прямо возле себя по правую руку, а Мойру — по левую. Француз и Долли, снявшая наконец плетеную шляпу, замкнули круг гостей за столом. Долли была девушкой миловидной, не старше двадцати одного года, с прекрасными черными волосами и толстым слоем пудры на лице, призванным скрыть следы перенесенной оспы.
Разлили шампанское. Синклер поднял хрустальный бокал и провозгласил:
— За Соловьиную Трель — доблестного скакуна и нашего щедрого благодетеля!
— И почему мне приходится разделять с тобой только проигрыши?! — вздохнул Француз, намекая на недавний поединок питбулей.
— Вероятно, удача повернулась ко мне лицом, — рассмеялся Синклер, посмотрев на Элеонор.
— Тогда за удачу, — лаконично объявил Рутерфорд, слишком утомленный, чтобы произносить длинные тосты, и залпом осушил бокал.
Элеонор пробовала шампанское всего один раз в жизни, когда мэр города вместе с селянами и ремесленниками праздновал свое избрание, однако уверенно полагала, что оно ведет к медленному опьянению. Девушка подняла холодный бокал с шипучим напитком и вдохнула аромат; пузырьки шампанского ударили в нос, едва не заставив чихнуть. Она сделала маленький глоток — вино оказалось удивительно приятным на вкус — и посмотрела на бокал, любуясь поднимающимися на поверхность пузырьками. Они напомнили ей пузырьки, которые иногда можно наблюдать под тонкой ледяной корочкой, сковывающей ручей. Было в этом что-то завораживающее, почти гипнотизирующее, и когда девушка наконец оторвала взгляд от бокала, то заметила, что Синклер наблюдает за ней с нескрываемым весельем.
— Это для питья, а не для созерцания, — сказал он.
— Вот-вот! — поддакнул Рутерфорд, хватая бутылку, чтобы наполнить бокалы себе и Мойре.
Подливая шампанское, капитан низко над ней склонился, и Мойра откинулась назад на стуле, дабы обеспечить капитану большее пространство для маневра и лучший обзор.
Элеонор и раньше занимал вопрос, как в реальности выглядят интерьеры подобных представительных клубов. Девушка была немного разочарована. Она ожидала увидеть более пышное убранство, богато украшенное позолотой и декоративными орнаментами, изящной французской мебелью, искусно обитой шелками и атласом. А этот зал, хоть и был просторным, больше напоминал уютно обставленный охотничий домик, нежели дворцовую палату.
Под бдительным оком Бентли в зал одну за другой внесли холодные закуски — телячий язык, баранину с мятным желе и заливную утку. Мужчины принялись развлекать дам рассказами об их кавалерийской бригаде и боевых подвигах. Все трое служили в 17-м уланском полку герцога Кембриджского, сформированном в 1759 году.
— С тех пор пушечные залпы не переставая гремят возле самого уха улан! — с гордостью объяснил Рутерфорд, поднимая вилку с нанизанным на нее куском утятины.
— Наш полк чаще других оказывается в самой гуще боевых действий, — добавил Ле Мэтр.
— И скоро это повторится, — кивнул Синклер.
От этих слов Элеонор опять пронзила необъяснимая боль.
Обстановка на Востоке ухудшалась. Россия, воспользовавшись религиозным конфликтом в древнем Иерусалиме, объявила войну Османской империи и потопила турецкий флот. Сохранялись опасения, как объяснил дамам Рутерфорд, что «…если мы не остановим русского медведя, скоро он наложит лапу и на Средиземное море». А любые попытки оспорить британское владычество в морях, — что очевидно любому здравомыслящему человеку, — необходимо пресекать на корню, заверил он.
Элеонор поняла лишь часть из услышанного, — познания девушки в области международных отношений, как и географии, были удручающе скудны. Ее образование ограничивалось несколькими годами обучения в местной женской гимназии, где основной упор делался скорее на этикет и манеры, чем на научные дисциплины. По восторженности и энтузиазму, с какими мужчины обсуждали предстоящие баталии, Элеонор видела, что они с нетерпением ожидают военных действий, и искренне восхищалась их смелостью. Француз вытащил из кармана серебряный портсигар с выгравированной на крышке эмблемой 17-го полка легкой кавалерийской бригады. Эмблема представляла собой изображение черепа как символа смерти, под которым прямо под скрещенными костями вензелями были выведены слова «или Слава». Портсигар пошел по кругу, и, когда дошел до Элеонор, девушка невольно вздрогнула и быстро передала его Синклеру.
Вскоре на стол подали большое блюдо с сырами, после чего поднесли десерт, а заодно и третью — или уже четвертую? — бутылку шампанского. Элеонор помнила только, что во время трапезы слышала далеко не один хлопок винной пробки, поэтому, когда Синклер предложил снова наполнить ее бокал, она накрыла его ладонью.
— Спасибо, не надо. Боюсь, шампанское немного ударило мне в голову.
— Может быть, вам стоит подышать свежим воздухом?
— Да, — согласилась она. — Пожалуй, это разумное предложение.
Извинившись, они покинули зал и вышли на украшенное портиком крыльцо. Дождь наконец пролил — мокрый тротуар блестел в свете газовых фонарей. На противоположной стороне улицы располагался еще один клуб, не менее шикарный, чем «Лонгчемпс»; к нему подъехала элегантная карета, из которой выскочили два джентльмена в цилиндрах и черных плащах и быстро взбежали по ступенькам.
— Какие здесь красивые дома, — заметила Элеонор, вытягивая шею, чтобы лучше рассмотреть фасад клуба «Лонгчемпс».
Здание было украшено монументальными круглыми колоннами из кремового известняка и изящно вырезанным над массивными двойными дверями парадного входа барельефом какого-то греческого бога.
— Да, наверное, вы правы, — безразлично ответил Синклер. — Я так к ним привык, что давно перестал обращать внимание на внешний вид.
— А я обратила.
Он зажег сигарету и посмотрел на залитую дождем улицу. Мимо медленно процокала изможденная лошадь-тяжеловоз, таща за собой телегу с пивными бочками.
Синклер выпустил облако табачного дыма, затем, поддавшись внезапному порыву, сказал:
— А хотите увидеть больше?
Элеонор не вполне поняла, что он имеет в виду.
— У меня нет зонтика, но если вы…
— Нет, я имею в виду внутренние помещения клуба.
Элеонор знала, что женщинам доступ в них закрыт.
— В центральном зале замечательные ковры и гобелены, а бильярдная здесь вообще самая красивая на Пэлл-Мэлл.
Видя нерешительность девушки, лейтенант наклонился к ней и с озорной улыбкой добавил:
— Да-да! Я понимаю ваши естественные сомнения — дамам вход туда действительно запрещен. Но в этом-то и прелесть!
Прелесть? Весь день Элеонор ощущала себя так, словно проникла в зазеркалье и очутилась в мире, нравы которого не до конца ей ясны, и вот теперь это чувство непонимания на нее обрушилось снова.
— Пойдемте! — Синклер схватил девушку за руку, словно ребенок, который тащит другого малыша поиграть. — Я знаю один путь.
Не успела Элеонор опомниться, как они вновь очутились в стенах клуба, прошли в конец коридора, примыкающего к кофейному залу, и поднялись по неприметной лестнице, которая скорее всего предназначалась исключительно для обслуживающего персонала. Синклер на дюйм приоткрыл дверь и, заметив, что к ним приближаются два мужчины во фраках и с бокалами бренди в руках, приложил палец к губам.
— Даже если тебе прикажет Адмиралтейство? — спросил один из мужчин.
— В особенности если мне прикажет Адмиралтейство! — ответил другой, и оба сдержанно засмеялись.
Когда они удалились, Синклер открыл дверь пошире и вывел Элеонор наружу.
Они оказались в конце узкого мезонина, который нависал над просторным вестибюлем, декорированным чередующимися плитками белого и черного мрамора. Внизу по обеим сторонам холла тянулась раздвоенная лестница, а на самом верху висел огромный ковер в античном стиле, изображающий сцену охоты на оленей. Сейчас он выцвел, края с золотистой каймой были растрепаны, но, судя по всему, произведение ткацкого искусства некогда блистало сочными пурпурными и синими красками.
— Его соткали в Бельгии, — шепнул Синклер, — причем очень давно.
Не выпуская руку Элеонор, он повел ее дальше. Прежде никто ее не держал за руку так долго и так уверенно, и девушка никак не могла определиться, как реагировать на подобное обращение. Лейтенант предложил ей заглянуть в игорный зал, где несколько мужчин были поглощены игрой в карты — настолько сильно, что не обратили внимания на открывшуюся дверь, — затем показал великолепную библиотеку со стеллажами из атласного дерева, уходящими на высоту двенадцати футов и заполненными книгами с кожаными корешками. Потом провел в трофейный зал, где, помимо разного рода призов вроде кубков и тарелок, содержался целый зверинец из чучел животных, взирающих стеклянными глазами куда-то в пустоту. Три или четыре раза им приходилось прятаться в альковах или за закрытыми дверями, чтобы их не увидел какой-нибудь служитель или член клуба, проходящий мимо. В один из таких моментов Синклер, указав на толстяка, который прикрывал рот ладонью, чтобы заглушить отрыжку, шепнул:
— Вон того пузатого фигляра зовут Фитцрой. Как-то раз я задал ему хорошую взбучку и боюсь, как бы мне не пришлось сделать это снова.
Когда Фитцрой ушел, Синклер вывел Элеонор из укрытия и снова потащил за собой.
— Сюда! Хочу показать вам еще кое-что.
По узкой лестнице, устланной ковровой дорожкой, Синклер увлек девушку на третий этаж и завел в альков с бархатными шторами. Элеонор услышала незнакомые ей сухие стучащие звуки, доносящиеся откуда-то снизу. Лейтенант снова приложил палец к губам, затем, отпустив наконец руку спутницы, на несколько дюймов раздвинул шторы.
Они стояли на крошечном балкончике, огороженном изящными деревянными перилами с искусно выполненной резьбой, а под ними по обшитой деревянными панелями галерее были разбросаны полдюжины бильярдных столов, словно лужайки сочной зеленой травы. Игра велась только на двух столах; мужчины за одним из столов были лишь в сорочках, со сброшенными на брюки подтяжками. При виде этой картины Элеонор покраснела. Один из игроков ударил по белому шару; тот, плавно прокатившись через стол, задел красный и мягко уткнулся в борт.
— Хороший удар, — заметил его противник.
— Вот если бы жизнь была похожа на игру в бильярд, — ответил первый, делая паузу, чтобы чем-то натереть кончик кия.
— Так она и похожа! Тебе разве не говорили?
— Наверное, в тот день я был в увольнительной.
— Как и большинство из нас, — сказал первый со смешком.
«Неужели все мужчины так изъясняются? — думала Элеонор. Неужели они всегда так ведут себя в дружеской компании?» Она была зачарована и вместе с тем смущена: ей не положено быть здесь, и значит, она не вправе заглядывать в их святая святых и подслушивать разговоры. Элеонор не осмеливалась заговорить, боясь, как бы ее не услышали игроки, поэтому молча посмотрела на Синклера. Он повернулся к ней, и в сумраке тесного балкона, под завесой едва приоткрытых штор Элеонор поймала его напряженный взгляд. Девушка смущенно опустила глаза — ну зачем она позволила себе выпить тот, второй бокал шампанского? У нее до сих пор немного кружилась голова, — однако тут же почувствовала, как лейтенант взял ее за подбородок и медленно подался вперед. Элеонор ощутила прикосновение его светлых усов, а затем, хотя девушка и была уверена, что своим поведением ни в коей мере не провоцировала лейтенанта, их губы встретились… и она не противилась. Непонятно почему, глаза Элеонор закрылись сами собой, и время вдруг полностью остановилось. Все вокруг словно перестало существовать. Только когда снизу донесся победный возглас одного из игроков в бильярд «Вот это игра, Рэйнольдс!», она с горящим лицом, ощущая приятное покалывание на губах, слегка отступила назад и снова посмотрела на молодого лейтенанта.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
8 декабря, 10.00
— Невозможно, невозможно, невозможно! — повторял Мерфи, быстро шагая по коридору административного модуля.
Он свернул в свой кабинет. Следом вошли Майкл и Дэррил, которого журналист взял для поддержки.
— Я видел ее своими собственными глазами! — в который раз убеждал Майкл. — Прямо перед собой!
— Послушайте, это ведь было ваше первое погружение в полярных водах? — произнес Мерфи мягким, отчасти сочувственным тоном.
— А какая разница?
— Необычная ситуация. Вы могли переволноваться. Такое со многими случалось, не только с вами. Температура воды, полярная шапка над головой, незнакомые подводные обитатели — вы же сами сказали, что имели близкий контакт с тюленем Уэдделла.
— Намекаете, что я спутал тюленя с вмерзшей в лед женщиной?
Мерфи немного помолчал, чтобы сбить накал страстей.
— Нет, — ответил он и сразу добавил: — Но это возможно. Бьюсь об заклад, вы не следили ни за временем, ни за уровнем кислорода. Наверняка вы слышали о случаях эйфории на больших глубинах; возможно, что-то подобное произошло и с вами. Я знал одного парня, который клялся, что видел подлодку, а на поверку подлодка эта оказалась всего лишь массивным хребтом выдавливания. Вам еще повезло, что вы смогли взять себя в руки и выбраться оттуда, пока не стало поздно. А что касается вас, — продолжил он, обращаясь к Дэррилу, — то вам следовало внимательнее за ним приглядывать. Под водой вы были напарниками, а значит, обязаны были контролировать действия друг друга и держаться поблизости.
— Учту, — ответил Дэррил с видом покорной овечки. — Но факт остается фактом: он поднял со дна винную бутылку. Сейчас она у меня в лаборатории. Оттаивает. Вы не можете отрицать, что бутылка существует.
— Между вмерзшей в грунт винной бутылкой и женщиной, замурованной в ледник, да еще и в цепях, огромная разница, — ответил Мерфи, плюхнувшись во вращающееся кресло с высоченной спинкой.
— И возможно, там она не одна. — Майклу очень не хотелось это говорить, но он промолчать не смог.
— Что?! — взорвался Мерфи.
— По-моему, вместе с ней в леднике находится еще кто-то.
Даже Дэррил от неожиданной новости словно язык проглотил.
— А может, там их еще больше? — воскликнул Мерфи. — Может, эти двое просто ехали на автобусе, вышли из него, а автобус поехал дальше и тоже вмерз в ледник, но поглубже?
Некоторое время в кабинете царило молчание. Мерфи выдавил из облатки таблетку антацида и сунул себе в рот.
— Вы тюленя сфотографировали?
— Да, — ответил Майкл, догадываясь, куда тот клонит.
— И морского паука? И многощетинковых червей? И сундук, в котором лежала бутылка?
— Да.
— Тогда почему нет фотографии ледяной принцессы?
— Я здорово испугался, — пробормотал Майкл.
Слова дались ему нелегко, словно в рот набилась целая куча песка, мешающая шевелить языком. Он уже сто раз успел выругать себя за то, что не удосужился запечатлеть на фото самое значительное событие в своей карьере. Ужас, усиленный мыслями о необходимости срочного всплытия, оказался слишком силен. И хотя он понимал, что оправдание выглядит очень удобным, горькая досада все равно отравляла душу — досада, средством от которой могло быть только повторное погружение к леднику.
— Почему бы нам не разрешить спор самым простым способом? Разрешите мне вернуться на место преступления.
— Это не так-то просто.
— А почему нет? — спросил Майкл.
— И я бы мог с ним нырнуть, — быстро вставил Дэррил.
Мерфи смерил взглядом каждого из них.
— Вы, наверное, думаете, что раз мы у черта на куличках, то наши действия никто не контролирует? Спешу вас разочаровать: о любой мелочи мне приходится уведомлять ННФ, ВМС, Службу береговой охраны, а то и НАСА. Видите? — спросил он, указывая на толстые кипы бумаг и формуляров, разложенные по проволочным ящичкам у него на столе. — И это всего лишь недельный объем бумажного вала, который я должен заполнять и подшивать. Отчитываться приходится за каждый потраченный станцией доллар. Вы вообще в курсе, во сколько обходится бурение одной скважины, сборка домика ныряльщиков и подготовка водолазного оборудования?
— Уверен, что немало, но именно поэтому нам и надо сделать все максимально быстро. И полынья, и домик еще на месте. С помощью Каллоуэя и подходящих инструментов мы могли бы извлечь тело из ледника. — Майкл раздраженно простонал: — Господи, да это станет самой грандиозной находкой в истории!
— Вы хотите сказать, самой грандиозной в истории вашего журнала? — парировал Мерфи.
Спор зашел в тупик, и мужчины умолкли. Мерфи жевал антацид, а Майкл с Дэррилом раздосадованно переглядывались.
Наконец Мерфи обреченно вздохнул:
— Где Каллоуэй?
— Я видел его в комнате отдыха, — ответил Дэррил.
— Передайте ему, чтобы шел сюда, — бросил Мерфи, перелистывая страницы в регистрационном журнале на столе. — Немедленно!
У Майкла хватило ума больше ничего не говорить. Дэррил тоже благоразумно промолчал, и они быстро ретировались.
Винная бутылка стояла на столе в небольшой емкости с теплой морской водой в лаборатории у Дэррила. Когда ледяная корка на стекле растаяла, стала видна этикетка, однако чернила на ней так расплылись, что надпись представляла собой лишь размытое пятно. Дэррил заглядывал в емкость с таким интересом, словно наблюдал за живым существом, которое в любой момент может преподнести сюрприз, а Майкл тем временем нервно расхаживал взад-вперед, размышляя над тем, что еще можно предпринять, чтобы уломать Мерфи.
— Да расслабься ты, — посоветовал биолог. — Мерфи — бюрократ, но далеко не дурак. Он примет правильное решение.
— А если нет?
— Он даст «добро», не сомневайся. — Дэррил откинулся на спинку стула и посмотрел на товарища. — Я скажу ему, что для завершения сбора образцов мне требуется дополнительное погружение, — «пробирочнику»-то он точно отказать не сможет. А когда согласится, уже без разницы, один я буду погружаться или вместе с тобой.
Майкл обмозговал его слова и пришел к выводу, что при таком раскладе процесс может и затянуться.
— А что, если она исчезнет?
— Исчезнет? — скептически переспросил Хирш.
— Ну… что, если я не смогу отыскать ее во второй раз?
— Ледники такого размера не могут быстро перемещаться, — успокоил его Дэррил. — И я точно помню место, где ты плавал. Прекрасно сориентируюсь по местоположению основной и страховочной прорубей.
Глубоко в душе Майкл чувствовал, что ученый прав. Интуиция подсказывала, что он и сам смог бы безошибочно отыскать утопленницу.
Журналист подошел к емкости с подогретой водой и снова оглядел бутылку.
— Что? Приложиться не терпится? — хихикнул Дэррил.
— Меня пока не мучит жажда, — засмеялся Майкл. — Как считаешь, что в ней?
— Вино, надо полагать.
— Это ясно. Но херес или портвейн? Откуда оно — из Франции, Италии, Испании? И в каком веке изготовлено? В девятнадцатом? В восемнадцатом?
Дэррил призадумался.
— Если удастся поднять сундук, который ты видел, то, возможно, установим и возраст вина. — Он помолчал. — Девушка тоже могла бы помочь.
Несмотря на то что они были друзьями — а может, как раз поэтому, — Майкл должен был задать биологу этот вопрос:
— Ты-то мне веришь? Веришь, что я правда видел ее во льду?
Дэррил кивнул.
— Знаешь, я изучаю губок возрастом под тысячу лет, рыб, которые не замерзают в ледяной воде, и паразитов, намеренно сводящих с ума своих хозяев. Кому, как не мне, верить в твою историю?
Хотя Майкл и заручился поддержкой Дэррила — да и Шарлотта пообещала подтвердить его полную вменяемость, — вечер тянулся бесконечно. Майкл съел большую порцию курятины, гиацинтовых бобов и риса, чтобы раскочегарить внутреннюю топку организма и выгнать из тела холод полярной воды, и попытался развеяться в комнате отдыха. Франклин наяривал песенку дуэта «Captain & Tennille» до тех пор, пока Бетти с Тиной, которым надоело играть в традиционный вечерний пинг-понг, не вздумали посмотреть фильм «Реальная любовь» по большой плазменной панели. Как только комедия началась, парочка сотрудников станции, играющих в кункен в дальнем углу комнаты, обреченно простонала.
Потом Майкл высунул нос на ледовый дворик, чтобы проверить, как там его маленький Олли. Небо заволокла плотная завеса туч, было пасмурно, да и ветер вечерами делался особенно лютым. Журналист отгреб ногой снег от контейнера и заглянул внутрь, но чтобы рассмотреть Олли, который свернулся комочком в самой глубине ящика, снова пришлось напрягать зрение. Шарлотта предупреждала: если занести птицу в помещение, она впоследствии никогда не приспособится к жизни в естественной среде обитания. Однако оставлять птенца на улице было жалко. Температура уже достигла отметки в пятнадцать градусов ниже нуля. Майкл вытащил из кармана бумажную салфетку и вытряхнул из нее захваченные из столовой кусочки курятины и большой слипшийся шарик риса. Положив их поглубже, на холмик деревянных опилок, он сказал: «До встречи утром» — крошечной серой головке, взирающей на него из глубины, и направился назад в комнату.
Дэррил спал; шторки по периметру нижней койки ученого были наглухо завешаны. Перед тем как лечь, Майкл принял таблетку успокоительного — он и в обычных-то обстоятельствах с трудом засыпал. Ему совсем не улыбалось превратиться в одного из тех, кто бродит по базе с видом зомби, пораженный «пучеглазостью». Он разделся до трусов и майки, выключил свет и взобрался на верхнюю койку. Посмотрел на часы с подсветкой — ровно десять часов, — задернул на кровати занавески и постарался полностью расслабиться, давая возможность снотворному сделать свою работу.
Майкл лежал в темноте, словно в гробу, а голова раскалывалась от мыслей о «нырке» и… девушке, вмурованной в лед. Он ворочался с боку на бок, несколько раз взбивал синтетическую подушку, устраиваясь поудобнее, — все без толку. Снизу доносилось тихое сопение Дэррила. Майкл закрыл глаза, постарался сосредоточиться на своем собственном дыхании, на мышцах, которые он усилием воли заставлял расслабиться. Хотел подумать о чем-нибудь другом, более приятном, и его мысли, конечно, унеслись к Кристин… до несчастного случая. Он вспомнил день, когда они приняли участие в состязании пар по поеданию красного перца и заняли первое место… Потом ему вспомнился случай, когда они занимались любовью в машине, а их застукал коп и пригрозил выписать штраф… А еще сплав по Вилламетту, когда они в течение нескольких минут умудрились трижды перевернуться на каяке. Иногда могло показаться, что они только и делали, что выискивали все новые и новые приключения и в результате попадали в передряги. Они были друзьями и возлюбленными, вот почему потеря Кристин оставила у него на сердце такой глубокий шрам.
Теперь, размышляя, он пришел к выводу, что обстоятельства, приведшие к катастрофе, в сущности, были такими незначительными, такими пустяшными. Изменись хотя бы одна мелочь, и последующие события развились бы по совсем другому сценарию. Если бы они знали, что восхождение на гору Вашингтон настолько сложен, то подготовились бы к экспедиции гораздо основательнее. Если бы отправились в дорогу строго по расписанию и не прибыли на перевалочный пункт с опозданием, не пришлось бы пороть горячку, чтобы наверстать упущенное. И будь у них достаточно времени на изучение схемы маршрута, сумерки не застигли бы их на таком коварном участке горы. Если бы ему удалось хоть немного задержать Кристин, ничего бы не случилось.
Но Майкл никогда не стремился подчинить подругу своей воле, а если бы и попытался, она бы этого не потерпела.
Они были экипированы для альпийского восхождения, то есть поднимались в легкой одежде с минимальным количеством снаряжения, достаточным лишь для одной ночевки. Кристин считала, что нашла идеальное место — плоский уступ величиной с ломберный стол, который выдавался на высоте примерно пятидесяти ярдов у них над головами. Майкл вызвался подниматься первым, предложив Кристин подстраховывать его снизу, но она сказала, что будет безопаснее, если страховать будет он.
— Я вряд ли смогу остановить тебя, если ты сорвешься в свободное падение, — ответила она тогда.
Майкл понимал, что причина отказа крылась не в этом. Просто Кристин всегда стремилась быть первопроходцем, любила первой устанавливать флаг победителя.
Они привязали себя друг к другу веревками, и Майкл вогнал пару закладок и крюков в искривленную трещину в скале, тянувшуюся зигзагами вверх до самой полки. В справочнике скалолаза эта трещина была отмечена, но, на взгляд Майкла, на приведенном рисунке выглядела она куда более прямой, нежели в реальности. Да и скальная порода оказалась довольно рыхлой. Когда он вбивал крюки, кусочки породы отваливались подозрительно быстро и легко. Он обратил на это внимание Кристин, которая, словно паук, уже вовсю карабкалась вверх по утесу, но она отмела его опасения. Майкл не стал спорить, решив, что, возможно, и правда делает из мухи слона.
Начинало вечереть, и вид вокруг открывался, пожалуй, даже более завораживающий, чем прежде. Обычно перед восхождением они гуляли по хвойному лесу или лазали по пологим склонам спекшейся пемзы. Однако в тот день тропу альпинистов занесло снегом, поэтому они обследовали саму гору в поисках выступов для ног, выемок для пальцев и расщелин, за которые можно было бы зацепиться, чтобы несколько секунд отдохнуть и восстановить дыхание. Хотя температура была вполне сносной, воздух сделался более разреженным. Дневное солнце бросало яркие длинные лучи на вершины соседних гор — Джефферсона и Трехпалого Джека. Далеко-далеко внизу темнели Большое озеро и парковка, где стоял их джип.
Вдруг мимо Майкла посыпался град каменных осколков, выбитых из стены утеса. Он поглядел вверх, прикрывая глаза рукой, как козырьком, и увидел ноги Кристин в эластичных флисовых шортах, которые она перемещала вдоль стены, пытаясь нащупать неровности в скале. Наконец ей удалось опереться кончиком подошвы о крохотный каменный выступ. Любое успешное восхождение на гору складывается из таких вот маленьких побед.