Но передача не об этом. На экране действительно мотоциклист, но он катается по городу и преимущественно на заднем колесе, заскакивая на погрузочные площадки магазинов и прыгая через припаркованные автомобили. Он проделывает несусветный трюк, прыгая с бетонного уступа на дорогу, находящуюся далеко внизу, делает в воздухе сальто и, успев принять нормальное положение, приземляется на усыпанную мусором мостовую. После этого показывают, как парень заводит мотоцикл в грузовой лифт и, вновь оседлав его, мчится к краю крыши старого кирпичного здания. Когда падение, кажется, уже неминуемо, он сворачивает, держась у самого края, и объезжает крышу по периметру.
Камера опускается вдоль стены и фокусируется на грязной мостовой у подножия восьмиэтажного дома. Когда она вновь поднимается, выясняется, что техники сняли с мотоцикла переднее колесо. Мне становится не по себе. Одно ошибочное движение, и явно недешевый мотоцикл, вильнув влево, упадет вниз, став лежащей на асфальте грудой металла, а каскадер разобьется в лепешку. Однако парень успешно повторяет трюк; объехав крышу на заднем колесе, и лишь по легкому покачиванию при поворотах под прямым углом заметно, каких усилий ему стоит удержать равновесие. Закончив, он спрыгивает с мотоцикла под громкие аплодисменты. Досмотрев трюк я обнаруживаю, что у меня вспотели руки.
Предполагается, что я, как и другие зрители, должен прийти в восторг от головокружительного трюка, выполненного этим кретином, но я могу думать только о том, что могло бы случиться. Что, если бы штаны попали в цепь и он упал? Что, если бы внезапно налетел порыв ветра или он допустил ошибку? А что, если бы на мою жизнь повлияли бы какие-нибудь другие случайности?
Если бы я не уронил зажигалку — или вообще никогда бы не курил? Изменилось бы что-то, если бы я познакомился с Ниной и ее братом в больнице? Или если бы Вив осталась с Логаном? Что, если бы я не бросил футбол, а она не оставила команду болельщиц? А что было бы, если бы мы с ней не были знакомы? Осталась бы она в живых и была бы счастлива?
Зря я открыл этот дурацкий альбом, украденный у Нины.
Выключаю телевизор и отправляюсь в спальню.
А может, жизнь того, другого Камдена не так хороша, как кажется... Не бывает же так, чтобы у человека все было в порядке. Замечательная жизнь, великолепная команда, прекрасная девушка... И вдруг, вспомнив разоренную памятную доску, там, на другой стороне, я чувствую, как меня начинают душить жгучие слезы.
Вот то, что я искал. Он поступал иначе, но все равно ее потерял.
Возможно, он не дорожил ею так, как я.
Включив свет, я лезу под кровать, чтобы изучить предметы, лежащие там грудой, как обломки потерпевшего крушение корабля, выброшенные на берег. Замечаю старые наушники. Провод, к которому они прикреплены, намотался на одинокий грязный носок мерзкого вида. Потянув за свободный конец, вытаскиваю всю «композицию» на свет божий. Кроме наушников, мне удается обнаружить старую школьную карточку со своим именем, которой я пользовался в девятом классе, палочку для еды, чистый компакт-диск и огромное количество пыли. Выгребаю все это богатство наружу и наконец нахожу книгу в твердом красном переплете. Падаю на кровать и открываю титульный лист.
Его украшает фотография здания Фаулер Хай Скул во всем великолепии пышных архитектурных излишеств эпохи шестидесятых. Под фотографией напечатан адрес школы, и больше на листе ничего нет. Заношу руку, чтобы перевернуть страницу, но мое внимание привлекает одна деталь, которую я сразу не заметил. В углу, на внутренней стороне обложки, имеется надпись, сделанная ручкой.
Приглядевшись, я узнаю... свой собственный почерк. Значит, у парня не только мое лицо, но и почерк. Отлично.
Я.
Ты спасла мне жизнь.
К.
Перечитываю автограф еще раз. Нина спасла меня? От чего? Вчитываюсь в каждое слово, но смысл надписи мне не понятен. Я получил серьезную травму ноги во время матча на нашей территории, но о вероятности летального исхода никто никогда не говорил. Был, конечно, один момент, когда я был близок к смерти...
Стараясь не поддаваться эмоциям, перелистываю страницу за страницей, но больше никаких подписей, сделанных от руки, не нахожу Разворот, посвященный Дню святого Валентина, я пропускаю, так как не чувствую в себе достаточно сил, чтобы смотреть на фотографию Вив в красном платье.
В конце альбома есть алфавитный указатель, при помощи которого можно найти страницу, на которой упоминается то или иное имя. Фамилии Пайк и Хэйворд я нарочно пропускаю, хотя после каждой из них значится по несколько номеров, и, водя пальцем по странице, нахожу Нину Ларсон.
Судя по указателю, информацию о ней можно найти на странице тридцать два.
Торопливо листаю книгу, негодуя по поводу слипающихся страниц, но в итоге нахожу лицо Нины во втором ряду чёрно-белых фотографий десятиклассников. Она смотрит в камеру с видом человека, решившего во что бы то ни стало не поддаваться на идиотские приемы фотографа, вроде просьбы сказать слово «сыыр». Несмотря на мрачное выражение лица, снимок удачный. На чёрно-белой фотографии волосы Нины кажутся светлее. Губы поджаты, но не сложены в маску мрачного клоуна.
Она выглядит серьезной, но не грустной. Ловлю себя на том, что хотел бы знать ее лучше или хотя бы понять, как и почему мы стали друзьями. Захлопнув книгу, прикладываю ладони к глазам и давлю на них до тех пор, пока на внутренней стороне век не появляется картинка из движущихся цветных точек; как в калейдоскопе.
Решительно встаю с кровати и одеваюсь.
Формально я не обещал Нине, что никогда больше не отправлюсь в путешествие на другую сторону портала. По крайней мере, вслух я этого не говорил. Постояв за мемориальной доской и набравшись духу, сую руку в то место, где, согласно моим вычислениям, должен находиться вход в портал.
Увидев рамку из копоти вокруг окна художественной мастерской — очевидно, у администрации так и не дошли руки закрасить следы сажи, — закусываю губу. Нина права: этот портал, очевидно, не для забав... но я должен выяснить, что означает таинственный автограф в книге. Я его не писал; это сделал тот, другой Камден. Мне нужно знать зачем.
Пройти через зеленое сияние непонятного происхождения на этот раз оказывается куда легче, потому что я знаю, что меня ожидает на другой стороне. Неведомая энергия, будоражащая нервные окончания по всему телу, на этот раз вызывает только легкий приступ тошноты, не более того. Кое-какие изменения в портале всё-таки произошли — мне приходится слегка пригнуться, чтобы войти в него целиком; не припоминаю, чтобы мне пришлось делать это в прошлый раз.
Присев на корточки в кустах, дожидаюсь, пока успокоится желудок. Книгу, украденную у Нины, я держу под левой рукой. На всякий случай оглядываюсь, дабы убедиться, что попал именно туда, куда ожидал. Окно художественной мастерской, чудесным образом ставшее опять целыми и невредимым, убеждает меня в том, что я оказался в том же месте, что и в первый раз. Место поминовения Вив в таком же плачевном состоянии. Я касаюсь обернутой вокруг столба белой ленты, и она падает вниз, превратившись в неровное кольцо, лежащее у подножия. На тротуаре лежит огарок стеариновой свечи, а на доске остались только небольшие кусочки бумаги в тех местах, где фотографии были прикреплены к дереву скрепками. В принципе, увидев доску, можно предположить, что здесь кто-то погиб, но кто именно, уже никак не определить.
Если бы здесь вдруг появился он, я бы, наверное, вышиб из него дух. Здесь погибла Вив, а он даже не ухаживает за доской? Подумав об этом, начинаю ненавидеть себя за то, что в какой-то момент позавидовал ему.
Он справился с увечьем, которое могло превратить его в инвалида, спас репутацию и карьеру — но разве что-то из этого может сравниться по важности с тем, что у него было и что никто не в силах отнять?
От волнения кровь, подгоняемая исступленно бьющимся сердцем, шумит в ушах, как горный поток. Я испытываю всепоглощающее желание обнять Вив, прижать ее к себе, чтобы она почувствовала боль утраты, от которой ноет все тело. Она возникла в тот день, когда я увидел тело Вив, лежащее в луже крови и усыпанное осколками стекла, и с тех пор уже не покидала меня. Я хочу вернуть Вив. Моя жизнь без нее пуста, как пересохший колодец. А он... он даже не приходит сюда!
Зажав под мышкой книгу, я направляюсь к дому Нины, стараясь больше нигде не задерживаться.
Если мы с ней лучшие друзья, я хочу знать почему. Мне нужно знать, зачем она спасла жизнь этому ублюдку Камдену.
Успев пройти половину улицы Эвклид, я останавливаюсь на перекрестке с Бельвью. Здесь жила Вив. Отлично помню ее дом, длинный и белый, второй от конца. За окном растут кусты можжевельника. Я мог бы найти это место с закрытыми глазами. Ноги сами собой сворачивают туда, и я иду по Бельвью, не в силах сопротивляться. Просто хочу увидеть этот дом, получить какое-то доказательство того, что Вив была и в этом мире.
Я не имею ни малейшего понятия о том, сколько времени, но на улице достаточно темно. В домах и возле домов видны признаки жизни — люди не спят. Кто-то смотрит телевизор, кто-то еще не выключил свет на крыльце. Тихо. Не слышно ни машин, ни собак.
Не нужно даже поднимать взгляд от дороги, чтобы понять — я на месте. Когда мы были в девятом классе, городская администрация распорядилась обновить на улице Бельвью дорожное покрытие, и мы с Вив тайком вышли ночью на мостовую, чтобы увековечить на поверхности свежего асфальта наши инициалы: В.Х + К.П. Буквы у меня под ногами. С этого места видно окно спальни Вив, а крыльцо дома скрыто за большой ивой. Вив подавала мне сигнал, и я забирался в окно, не рискуя быть замеченным. Я думаю, ее родители ничего не имели бы против, если бы я проходил через дверь, но так было быстрее. Никаких разговоров о пустяках или напоминаний о том, что не стоит засиживаться в спальне дочери — только я и она, и больше никого.
Поднимаю голову.
В спальне Вив горит свет.
Сердце останавливается на мгновение и начинает биться снова. Сначала мне приходит в голову, что туда мог кто-то забраться. Может быть, родители просто решили сделать уборку? Превратили комнату в кабинет? В спальню для гостей? Ужасно, если они разорили спальню, убрав любимые цитаты Вив и приклеенные к стенам фотографии. Мне становится плохо. Интересно, а вещи все еще хранят ее запах? Не успев даже понять, что я делаю, обнаруживаю себя на середине газона перед домом.
Осторожно забираюсь в кусты можжевельника, чтобы меня не было видно из дома. С мистером и миссис Хэйворд я не общался с самых похорон, и надеялся, что нам никогда больше не придется встречаться.
На кровати Вив кто-то сидит.
Подкрадываюсь к стеклу, осторожно заглядываю в комнату и на мгновение перестаю дышать.
На кровати, спиной ко мне, сидит девушка. Стройная, с короткими кудрявыми черными волосами. Она держит возле уха телефонную трубку, водя пальцем по стеганому одеялу. Иногда она кивает, но говорит что-нибудь или нет, не слышно, так как нас разделяет стекло. На ней красно-белая футболка, а длинные ноги, лежащие на кровати, прикрывает короткая плиссированная юбка.
Девушка быстро кивает несколько раз подряд, отнимает от уха телефон, нажимает кнопку окончания вызова и... вытирает слезы. Через секунду она опускает ноги вниз и начинает раздеваться. Футболка оказывается спортивной толстовкой из униформы группы поддержки. Она снимает ее и бросает на единственный в комнате стул, наполовину погребенный под грудой одежды.
Сняв юбку, она находит на кровати мятую розовую пижаму и начинает одеваться. Когда девушка поднимает руки, я вижу на боку, под лопаткой маленькое родимое пятно в форме бриллианта. Я узнаю отметину даже на расстоянии — потому что тысячу раз покрывал это место на спине поцелуями, как верующий икону.
Девушка оборачивается, и я чувствую, как земля уходит у меня из-под ног. Густые черные кудри, скрывавшие раньше половину спины, обрезаны и едва достигают подбородка. Волосы убраны в пучок и повязаны красной лентой. Исхудалое лицо покрыто пятнами; вокруг глаз красные круги. Но крылатые брови, на которые я не раз смотрел, любуясь, все те же.
Я не могу дышать. Как завороженный, слежу за тем, как девушка надевает пижаму, и не верю своим глазам, хотя это, безусловно, она. За три года я запомнил каждый квадратный сантиметр ее тела, каждую черту лица и два месяца безнадежно мечтал хотя бы на мгновение снова увидеть их.
Не осознавая, что я делаю, поднимаю руки и, барабаня по стеклу, кричу:
— ВИВ!
Глава пятнадцатая
Я бьюсь всем телом о стекло, молочу по нему кулаками и кричу, как раненый зверь. Произношу какие-то слова, с трудом понимая, что именно говорю. Я не могу глазам своим поверить и в то же время понимаю, что ничего больше не хочу на свете — только бы оказаться с ней рядом, дотронуться до нее, обнять.
Услышав грохот, она соскакивает с кровати, сжимая в руках одеяло. Зрачки лихорадочно движутся, когда она, шаря по комнате взглядом, пытается определить, где находится источник напугавшего ее шума. Когда ее взгляд останавливается на стекле, к которому прижато мое лицо, я улыбаюсь.
—Вив! Вив, это я! Я!
Пытаюсь поднять раму, но окно закрыто, и ничего не выходит. Остается только приплясывать и размахивать руками с видом полного идиота. Вив, отпрянув, прижимается к стене, прикрывая грудь одеялом. Вижу, как движутся ее губы — кажется, она беззвучно произносит мое имя, но точно сказать невозможно, потому что ее рот истерически кривится и Вив начинает кричать.
Пронзительный звук достигает моих ушей даже через стекло, режет грудь и отбрасывает меня в кусты, как ударная волна. Через несколько секунд в комнату врывается отец Вив. Он взволнованно смотрит на дочь, рухнувшую на пол, как поваленный сноп, и продолжающую кричать. Спустя пару мгновений входит дрожащая от страха миссис Хейворд и, заливаясь слезами, садится на колени возле девушки, горестно качая головой.
Голова наливается свинцом; я не могу пошевелить ни рукой, ни ногой. Стою и тупо смотрю на черные, цвета воронова крыла, кудри Вив, пока мать пытается привести ее в чувство, гладя до спине.
Вив поднимает голову и вглядывается в темноту за окном поверх колен матери. Ясно, что там, где я стою, она видеть меня не может, но к облегчению в ее взгляде примешивается разочарование. Слышно, как мистер Хейворд что-то произносит гулким решительным голосом и широкими шагами направляется к двери, ведущей в коридор. На крыльце зажигаются огни, освещающие газон перед домом, и я чувствую в крови прилив адреналина. Так хочется ворваться в комнату, обнять ее и сказать, что все хорошо, что мы никогда больше не расстанемся. Но было что-то в ее испуганном лице такое, что мешает мне двинуться с места и заставляет глубже спрятаться в тень. Входная дверь распахивается, и первобытный инстинкт всеми силами побуждает меня бежать.
Неужели она не поняла, кто перед ней? Это же я, зачем так нервничать?
— Кто здесь? — кричит в мою сторону мистер Хейворд. Инстинкт берет верх над разумом, и ноги сами несут меня на соседний двор. Бегу, хватая ртом воздух и чувствуя жжение в глазах. И хотя от бешеной гонки сердце бьется, как птица о стены клетки, на душе пусто, как в разоренной могиле.
Пусто и темно.
Оказавшись у дома Нины, я уже почти ничего не вижу сквозь распухшие веки и не могу дышать носом. Падаю на крыльцо, как подрубленный, и в изнеможении кладу голову на ступеньку.
Кажется, изо рта вырывается стон, похожий на нечленораздельное мычание ожившего мертвеца, но я едва слышу сам себя.
Вив жива.
Я мечтал увидеть ее живой сто тысяч раз. Но только не так, не при таких обстоятельствах.
Дверь открывается, и на меня падает луч света. Слышу чей-то изумленный вздох.
— Нина! — кричит Оуэн.
Из глубины дома доносятся торопливые шаги. Они приближаются, замедляются и наконец замирают рядом с моей головой. Дверь закрывается, и мы снова в темноте. С трудом подняв лицо от доски, я утираюсь рукавом.
— Почему... — начинаю я и, закашлявшись, делаю паузу, чтобы справиться с голосом. — Почему ты мне ничего не сказала?
Глаза болят невыносимо, и я едва различаю силуэт Нины в бледных лучах лунного света. Она стоит неподвижно, прижавшись спиной к двери.
— Что я должна была тебе сказать?
— Что Вив жива.
Нина бледнеет. В наступившей тишине рассудок начинает проясняться, и сердце понемногу замедляет бег, переходя на привычный мерный темп. Она скрыла от меня правду. Неужели и сейчас ничего не скажет?
— Ты же видела эту доску — ты знала!
—Я не...
— Перестань мне лгать, Нина!
Лежа на полу и глядя на склонившуюся надо мной девушку, я вдруг замечаю в ее глазах то же выражение жалости, которое уже видел раньше — там в закусочной.
— Вив жива здесь... — произносит Нина, и голос ее начинает дрожать, — потому что погиб ты!
На улице вдруг становится так тихо, что, кажется, кроме нас на мили кругом никого нет.
Старательно борюсь с внезапно навалившимся удушьем, но понимаю, что это бесполезно, потому что воздух вдруг стал разреженным, как на вершине горы. Я никак не могу надышаться. Привстав, прислоняюсь к стене и закрываю глаза.
Вив жива, а я мертв?
— Но как? — спрашиваю шепотом.
— Тебя сбила машина, — отвечает Нина после паузы. — Водитель скрылся с места происшествия. Два месяца назад — в воскресенье, пятнадцатого числа.
— Пятнадцатого числа, — эхом повторяю я. — Сбила машина?
— На углу, возле школы, — говорит Нина.
Стараюсь представить себе то, что произошло в этом мире — гибель Красного короля бала — но ничего не выходит. В памяти этот день связан со смертью другого человека. Чувствую, как меня начинает мутить. В желудке появляется какое-то мерзкое ощущение. Что это? Чувство вины?
Вспоминаю, как ненавидел того, другого себя всего лишь час назад. Но разве он заслуживал смерти больше, чем я?
— Скажи... — просит Нина и добавляет после паузы, — а Вив тебя видела?
— Что? — спрашиваю я, открывая глаза.
— Я хочу знать, видела она тебя или нет?
Вспоминаю суматоху, поднявшуюся в комнате Вив после того, как я заглянул в окно. Она видела меня, это ясно... и испугалась, но когда вновь подняла голову, клянусь, она хотела увидеть меня снова.
— А зачем тебе знать, видела она меня или нет?
— Это важно, Кам, — она думает, что ты мертв!
— И что? — спрашиваю я, с трудом поднимаясь на ноги. — Я тоже думал, что она умерла, может, так и должно было случиться...
— Нет!
Мы оба умолкаем, удивленно прислушиваясь к раскатистому эхо, разбуженному криком Нины.
— Она не та, кем тебе кажется.
Нина делает шаг вперед и протягивает руку, чтобы коснуться меня, но я успеваю отстраниться. Альбом, который я все это время прижимал рукой, падает на крыльцо с громким глухим стуком.
Нагибаюсь, чтобы поднять его, но Нина опережает меня. Стоя на коленях, она держит книгу в руках, рассматривая что-то на раскрытой странице. Это надпись — автограф, сделанный моей рукой, и Нина поглаживает ее пальцами. «Ты спасла мне жизнь».
— Думаю, он был неправ, когда написал это, — говорю я.
Нина удивленно смотрит на меня, потом опускает взгляд, смотрит на автограф и прикрывает рот ладонью. На лице ее отражается смесь ужаса и горя, и мне становится не по себе. Слишком уж мне знакомы эти чувства. Зря я это сказал. Захлопнув альбом, Нина поднимается на ноги, выпрямляясь во весь свой скромный рост.
— Зачем ты вернулся? — требовательно спрашивает она.
Я стою, раскрыв рот. Раньше у меня был ответ на этот вопрос, но сейчас я могу думать только о Вив.
— Если здесь она жива, наверное, я пришел, чтобы увидеть ее.
— Если не хочешь навредить себе и ей... — начинает Нина, но, не закончив фразы, умолкает. Губы ее продолжают двигаться, как будто она все еще говорит, но если это так, значит, у меня что-то со слухом. Наконец она встряхивает головой и, набравшись решимости, снова говорит вслух: — Кам, прошу тебя. Отправляйся домой.
По щеке ее скатывается одинокая слезинка. Развернувшись, Нина уходит, захлопнув дверь прямо у меня перед носом.
Я в замешательстве спускаюсь с крыльца. Почему она не сказала мне, что Вив жива? Свет в окне на втором этаже гаснет. Пнув подвернувшуюся под ноги кочку, я собираюсь уйти, как вдруг входная дверь снова отворяется.
Я останавливаюсь и разворачиваюсь.
—Знаешь, если уж ты хочешь...
Оуэн стоит на крыльце в голубой пижаме, украшенной узором из футбольных шлемов.
Я смотрю на него в ожидании продолжения.
Мальчик воровато оглядывается и осторожно прикрывает дверь. Неожиданно почувствовав себя усталым и изможденным, провожу по лицу рукой и медленно возвращаюсь к крыльцу. Понимаю, что лучше всего мне сейчас просто уйти, но не стоит оставлять мальчика здесь в одиночестве.
— Тебе не пора спать? — спрашиваю я.
— Нина по тебе очень скучает, — говорит Оуэн, глядя на меня с легкой тенью улыбки на лице, — и я рад, что ты вернулся.
Не находя подходящего ответа, я стою молча, пытаясь понять, кого он во мне видит — героя или привидение — или понял уже, что я ни то, ни другое.
— Слушай, Оуэн...
— Мне бы хотелось, чтобы и папа с мамой тоже вернулись, — говорит он, опуская глаза. Я глотаю подступивший к горлу комок.
— А что с ними случилось?
Мальчик смотрит на меня с удивлением. Вероятно, я должен знать ответ.
— Знаешь, когда возвращаешься, — говорю я медленно, на ходу подбирая подходящее объяснение, — что-то случается с памятью. Некоторые вещи трудно вспомнить.
Оуэн кивает с понимающим видом: вероятно, моя версия показалась ему убедительной.
— Они уехали в отпуск и однажды утром не проснулись. Полицейские сказали, была утечка. Наверное, угарный газ.
У мамы было дело о смерти целой семьи. Они отравились угарным газом, потому что в подвале прохудилась труба. Легли спать, а утром никто не проснулся. Мать, отец и двое детей. Даже собака умерла. Не могу себе представить, что будет, если с моими родителями что-нибудь случится. Эта мысль поражает меня своей неожиданностью, но сомнений в ее истинности не возникает.
Опустившись на колени перед мальчиком, я обнимаю его за плечи.
— Мне жаль, О.
Оуэн пожимает плечами.
— Я тогда был совсем маленьким.
Подняв глаза, вглядываюсь во тьму за окном на втором этаже. Проследив за моим взглядом, Оуэн смотрит туда же, склонив голову набок.
— Когда я был маленьким, Нина не была такой, как сейчас. А когда мы с тобой познакомились, снова стала такой, как раньше, — говорит он с улыбкой.
— Да уж... — говорю я, испытывая неловкость, и поднимаюсь на ноги. — Я тоже раньше не, был таким.
Оуэн разворачивается и на цыпочках направляется к двери, но, не дойдя, снова поворачивается ко мне.
— Ты еще придешь, Кам?
Я отвечаю не сразу. Сначала мне вспоминается странное предупреждение Нины, но потом я представляю себе Вив, живую и здоровую, находящуюся от меня всего лишь в паре кварталов.
— Да, пожалуй, задержусь на какое-то время, — соглашаюсь я.
Удаляясь от дома Нины, я медленно бреду по Дженесистрит, стараясь разобраться в хитросплетении обрушившихся на меня фактов. В этом мире родителей Нины нет в живых.
В том мире мы с ней учимся в разных школах, и она не производит впечатления такого несчастного человека, как здесь. Следовательно, можно с большой долей вероятности предположить, что там они живы... Я получил травму что там, что здесь, но в этом мире мне каким-то образом удалось вернуться в команду и играть в футбол. Вот только теперь здесь я числюсь погибшим, а Вив мертва там. В голове все это укладывается с трудом. Кто — или что — решает, кому жить и кому умереть?
Неужели нельзя было убить Вив и меня в одном из миров? Если бы мы вместе погибли в той аварии там, а здесь я бы остался в живых и Вив продолжала жить, тогда Нина не потеряла бы лучшего друга и была бы, наверное... не такой несчастной. Тот, другой я делал бы то, что я делал раньше, и его Вив...
Неожиданная мысль заставляет меня резко остановиться прямо посреди тротуара.
Какой же я идиот. Вспоминаю ссутулившуюся спину и исхудавшую фигурку сидящей на кровати Вив и как она вытирала распухшее от слез лицо. Еще бы ей не закричать — ведь она думает, что я мертв.
В душе возникает и стремительно разрастается тупая боль — словно в груди открылась старая рана. Тяжело думать о том, что здесь так же, как и я там, в другом мире, страдает она. И неважно, кто из нас умер. Здесь Вив жива, но она страдает — потому что умер я.
Ноги сами несут меня дальше, в конец улицы, все быстрее и быстрее. Сколько раз я пытался убедить себя за эти несколько месяцев, что, умри я — с ней все было бы хорошо. Но выражение отчаяния и горя на ее лице было слишком знакомым. Ее сгорбленная истощенная фигурка слишком уж похожа на отражение, с которым я, глядя в зеркало, сталкиваюсь каждый день. Нужно еще раз увидеть ее. Просто посмотреть, все ли с ней хорошо. Не успев добраться до склона холма, я ускоряю шаги и перехожу на бег. Если уж и есть на свете человек, который знает, что чувствует Вив то это я.
Глава шестнадцатая
В комнате Вив по-прежнему горит свет. Остановившись в том месте, где на асфальте отпечатаны наши инициалы, я силой заставляю себя дождаться, пока утихнет боль в ноге. Нужно убедиться, что меня никто не подкарауливает. Фонари, освещающие лужайку перед домом, продолжают гореть, но темных мест во дворе не меньше, чем освещенных.
За окном в спальне Вив заметно движение. Стою не шелохнувшись.
В окне появляется стройный женский силуэт с короткими волосами. Вив останавливается и, обхватив себя руками, вглядывается во тьму за окном. Голова поворачивается то в одну сторону, то в другую, как будто она что-то ищет во дворе. Через несколько минут руки бессильно падают вниз, Вив отворачивается и исчезает в глубине комнаты.
Это мой шанс.
Продвигаюсь по двору короткими перебежками и останавливаюсь под ивой. Чтобы добраться до окна, нужно потратить полсекунды, но придется пересечь освещенный участок газона. Остается только рассчитывать на то, что в Окно никто не смотрит.
Осторожно приподнявшись, заглядываю в окно с угла, как и в первый раз, чувствуя, как бешено стучит сердце. Вив ходит по комнате. На ней все та же розовая пижама, поверх которой надета спортивная кофта с эмблемой нашей футбольной команды. Размер явно не ее. Помню, такая была когда-то у меня. Вив замедляет шаг, потом замирает, стоя ко мне спиной. Что именно делает Вив, неясно, но когда она поворачивается, вижу, что грызет ногти. Так она делала всегда, когда волновалась.
Пользуясь тем, что из дома меня не видно, осматриваю комнату. Все в ней мне знакомо, но... есть и небольшие отличия. В комнате беспорядок, но не такой, чтобы ее можно было сравнить с хлевом. Часть пола проглядывается, а вот стол и тумбочка завалены всяким хламом, поэтому аккуратной комнату тоже не назовешь. Стены, как и раньше, там, в другом мире, обклеены фотографиями и исписаны цитатами, но надписи явно другие. Фотографии более гламурные — по большей части портреты, а предметов и пейзажей меньше. Над кроватью висит снимок, на котором изображены мы. Это та самая фотография, которую я уже видел в книге — мы с Вив на балу в честь Дня святого Валентина.
Вив поворачивается и идет к окну.
Наши взгляды встречаются.
Ее тело сжимается, как пружина, но на этот раз Вив не кричит. Понимаю, что нужно подать знак, чтобы она поняла, что это я. И вдруг на меня снисходит озарение. Подняв руку, я легонько стучу по стеклу: 4-2-3. Ее напряженные плечи слегка расслабляются. Нажимаю на раму, и на этот раз она поднимается. Ее огромные, прекрасные темные глаза становятся еще больше, но Вив не кричит и стоит не шелохнувшись. В фундаменте здания есть выбоина, в которую, мне это известно, как раз помещается носок ботинка. Прежде чем вставить туда ногу, я еще раз внимательно смотрю на Вив, прижавшись грудью к карнизу. Прямо под окном в Спальне стоит кушетка, но я, забравшись на подоконник, не решаюсь двигаться дальше и замираю на месте, чтобы в случае необходимости соскочить вниз и скрыться в кустах.
Сидя на подоконнике и прислонившись спиной к раме, я, не отрываясь, смотрю на нее. Хотя я всеми силами старался сохранить в памяти ее образ, за два месяца все равно успел забыть, как она прекрасна. Даже в старой спортивной толстовке, с красными глазами и растрепанными волосами. С огромным трудом сдерживаю желание немедленно спрыгнуть с окна, преодолеть разделяющее нас пространство и заключить ее в объятия.
У Вив дрожат губы. Она продолжает стоять как вкопанная, но глаза ее сияют. Одной рукой она обхватывает себя за талию, а вторую подносит к губам, с трудом справляясь с дрожью. Понимаю, насколько разными глазами мы смотрим друг на друга. Мне известно, что ни я, ни она не привидения, не зомби и не еще какая-нибудь нечисть — но она-то этого не знает.
— Иди сюда, — шепчу я, протягивая руки. — Все нормально. Это я.
Вив судорожно хватает ртом воздух, но, похоже, основной барьер преодолен. Вытянув руки, она идет к окну, повинуясь зову тела, а не разума, влекущему ко мне. Оказавшись прямо передо мной, Вив замирает на месте, а я стараюсь сидеть тихо и не дышать. Страх на ее лице смешивается с недоверием. Она медленно, боязливо поднимает руку, чтобы дотронуться до моей щеки, и пальцы, коснувшись кожи, вздрагивают. Я, не отрываясь, смотрю ей в глаза, растерянные и полные недоверия. Вив гладит меня по щеке и проводит рукой по волосам, словно в поисках признаков подделки. Я стараюсь не рассмеяться — или не заплакать. Неожиданно силы ее покидают, и она садится на кушетку, не сводя с меня удивленных глаз. Ее рука, обвивавшая шею, сползает к подбородку; пальцы касаются губ.