Созданная волей Петра Великого Академия художеств и наук изначально была всецело государственным учреждением, находилась под контролем власти и должна была обеспечивать ее научно-техническое обслуживание. Академия, организованная в стране, где не было ни университетов, ни гимназий и школ, воспринималась в России многими как импортный экзотический цветок. В XIX веке усиливалась двойственность позиции государства относительно науки: с одной стороны, ее признавали источником экономического и военного могущества, а с другой — с подозрением воспринимали ее демократические традиции и корпоративный дух, базировавшиеся на западноевропейской культуре. В начале XX века возник очередной конфликт научного сообщества и власти.
Ученые, стремясь к государственной поддержке научных исследований, не желали мириться с игнорированием их интересов и ограничением активности со стороны бюрократии. Ощущение государственной важности своей научно-преподавательской деятельности, профессиональная репутация в своем сообществе, активная общественная позиция и использование в качестве экспертов способствовали высокой самооценке ученых в условиях политического абсолютизма и полицейского контроля над интеллектуальной жизнью. Возникал разрыв между гражданским и профессиональным статусом ученых как членов мирового научного сообщества и положением их как «слуг правительства» в качестве членов Академии наук или профессоров университетов. Возросшая практическая ценность науки и ощущение своей незаменимости побуждали ученых претендовать на особую роль в решении проблем, возникших перед Россией. Значительная часть академиков была убеждена, что правительство не способно решить назревшие проблемы, и, воспринимая себя носителями прогресса в отсталой стране, свое будущее связывали с коренными социально-политическими и экономическими реформами.
Однако потрясения Первой русской революции 1905—1907 гг. показали, что ученым не следует уповать на восставший народ, а их участие в Государственном совете похоронило надежды на реформы «сверху» в области науки и образования. Профессура решила взять на себя заботу о них. Ученые создавали частные вузы, фонды и лаборатории при поддержке промышленников, купечества и земства. Первая мировая война прервала эту деятельность, но привела к возникновению феномена «мобилизационной» науки, выявив определяющую роль науки в ее исходе, резко усилила позиции академии в государстве. После Февральской революции академия получила независимость, а ее члены возглавили ряд министерств, разрабатывая планы создания новых научных учреждений.
Пришедшие к власти большевики в октябре 1917-го поставили под вопрос существование Академии наук как пережитка старого строя. В те дни впервые раздались голоса: «Коммунистическая наука мыслима лишь как общенародное трудовое жизненное дело, а не как волхвование в непреступных святилищах, ведущее к синекурам, развитию классовой психологии жречества и сознательного или добросовестного шарлатанства». Предпринимались попытки закрыть Академию наук, создав вместо нее Коммунистическую академию или реорганизовав в некую Ассоциацию наук по апробированному образцу советских органов. Гражданская война сорвала эти планы, а во время НЭПа стало ясно, что без Академии наук нельзя выйти из международной изоляции и восстановить разоренную страну. Это позволило Академии наук занять видное место среди государственных учреждений.
Нападки на Академию наук возобновились в первые годы индустриализации и коллективизации, и снова некоторые члены Политбюро призывали огнем и мечом карать непослушных академиков.
В конечном счете, удалось найти новые формы взаимодействия науки и государства и выработать общий язык между учеными и политиками. Академия наук не только выжила, но укрепила свое положение, став одним из приоритетов правительственной политики. Пришлось для этого пожертвовать не только многими свободами, но и жизнями своих членов. Каждый шестой из членов АН СССР в период с 1918 по 1953 г. подвергся репрессиям, многие были расстреляны или погибли в сталинских лагерях и тюрьмах. Тем не менее успехи советских ученых, включенных в научные советы всех наркоматов, помогли выиграть Великую Отечественную войну и обеспечить мирное существование страны в послевоенные десятилетия. Это заставляло жестких правителей СССР считаться с академиками и позволять им некоторое фрондерство, особенно тем, кто был занят в оборонных исследованиях. Вошедший в раж Н.С. Хрущев, оскорбленный, что одного из сторонников Т. Лысенко не избрали в Академию наук, — грозился разогнать ее к «чертовой матери». Это ему припомнили в октябре 1964 г., когда отправляли в отставку.
Даже И. Сталин понимал, что существование СССР как великой державы зависело от умения договариваться с лидерами научного сообщества. В этом его окончательно убедила Великая Отечественная война, когда с максимальной эффективностью были мобилизованы научные ресурсы страны для быстрой перестройки всей экономики на военные рельсы, для внедрения новых технологий, для разработки новых видов вооружения. Видимо, это и считают инициаторы нового закона о Российской академии наук субъективными факторами возникновения современной структуры Академии наук.
Игнорирование этих факторов уже привело к развалу российской экономики, к массовой внешней и внутренней миграции наиболее активных членов академического сообщества, повысивших публикационный рейтинг других стран. Продолжение этой практики окончательно покончит с безопасностью и обороноспособностью России даже в перспективе. И об этом не следует забывать разработчикам нынешних планов ликвидации РАН. И пусть помнят будущие члены новой «РАН», что случилось с их коллегами из Венгрии, которым тоже обещали сначала платить деньги, а потом забыли. А правительству неплохо бы узнать, что после роспуска академий наук в бывших странах СНГ и Восточной Европы наука как таковая там почти исчезла, а КНР, где академию, скопированную по модели АН СССР, оставили (и где на науку выделяют 180 млрд долларов в год), — весьма успешная страна. Опыт реформ науки в Китае должен стать предметом специального разговора. Почему-то он не учтен инициаторами нынешней реформы.
* * *
Итак, чему нас не учит история?
Тому, что тотальная экономическая зависимость науки от государства губительна, особенно в ситуациях кризиса. Наука должна финансироваться не только от государства, но, как это было в Германии, от других источников — например, частных компаний и спонсоров. Хватит стоять с протянутой рукой и просить госчиновников увеличить финансирование, надо начинать работать с бизнесом, который, мы уже видим примеры, иногда умнее и эффективнее государства. Институт Пастера во Франции получает от государства лишь около половины средств, остальное дают спонсоры в рамках свободного отчисления средств. Создание открытой системы финансирования от разных негосударственных источников сегодня становится первостепенной целью.
История не учит нас, что кризисы в отношениях государства и ученых неизбежны. Они много раз были прежде, они еще будут повторяться.
История не учит нас, что к обороне всегда нужно готовиться заранее.
История не учит тех, кто принимает и кто готов выполнить без обсуждения законы, губительные для собственных стран.
Эдуард КОЛЧИНСКИЙ,
д.ф.н., директор
Санкт-Петербургского филиала
Института истории естествознания
и техники им. С.И. Вавилова РАН
Постоянный адрес страницы: https://www.novayagazeta.ru/politics/59067.html