Леена Лехтолайнен
Мое первое убийство
Мария Каллио – 1
Леена Лехтолайнен
Мое первое убийство
Лодочку река несет –
где ж пути конец придет?
Утлый челн стремит водой –
вновь хлестнет волной речной…
Человек – что ты такое?
Пламя, пламя без покоя,
Зыбь песков, лед под ногою.
Кто для радости рожден,
кто печали обречен.
В сердце есть часы, поверьте.
Встанут – значит, время смерти.
Лодочку река несет –
где ж пути конец придет?
Из живых никто не знает.
Море, твердь – все умирает.
Как же сохранить тут душу?
Лишь во сне – мечта о лучшем,
О весне, об утре раннем,
Свежем ветре за горами…
Вновь придет – иль не придет?
Лодочку река несет…[1]
Вступление
Юри проснулся от нестерпимого желания сходить в туалет. Во рту был противный привкус виски, пива, чеснока и бесчисленного количества выкуренных сигарет. Он очень надеялся, что в доме найдется фанта. В похмелье он был большим поклонником этого освежающего напитка – найти бы фанту, а то придется лечить больную голову пивом.
Было сказочно красивое утро. Тулия и Мирья хлопотали на веранде, они готовили завтрак. Юри улыбнулся, прислушавшись к их разговору об особенностях различных сортов сыра, – на самом деле эти женщины терпеть не могли друг друга. Но поскольку одна из них была лучшим сопрано Хора Восточной Финляндии, а другая его лучшим альтом, им волей‑неволей приходилось ладить между собой. Мирья даже внешне соответствовала своему голосу – темная, полная, мрачноватая. Ну просто настоящая старуха‑цыганка из оперы Верди «Трубадур» – уж как там ее звали…
Яркие солнечные лучи светили прямо в глаза, голова раскалывалась. На всякий случай Юри все же проглотил две таблетки аспирина, более легкое лекарство вряд ли подействовало бы на отравленный алкоголем организм.
Фанты не было, свежевыжатого сока тем более. Мир вокруг был угнетающе ярким: сверкало море, у причала шумели чайки, день обещал быть жарким. Трудно будет петь при такой жаре.
– Что, Юри, тяжело тебе? – усмехнулась Тулия. Она тоже была бледной, видно, этой ночью все не выспались. Ну да ладно. На работу все равно только завтра.
– Остальные еще спят?
– Пия собирается пойти поплавать. А остальных я еще не видела. Вообще‑то пора вставать, если мы хотим сегодня еще что‑нибудь успеть. – Мирья говорила строго, она любила порядок. И искренне считала, что лучший двойной квартет хора приехал на дачу к родителям Юкки на репетицию перед важными гастролями, а не на пьянку. – Так что – подъем, чашка кофе и – вперед, на распевку.
Юри поднялся. Поплавать – это неплохая идея. Вода, наверное, градусов двадцать, в самый раз будет. Он направился к мосткам. На берегу возле сауны показалась Пия в купальнике. Нет, Юри был не в состоянии переодеваться. Скинуть быстрее одежду и – вперед, в море.
И Юкка был в воде, плавал на мелководье недалеко от прибрежных камней. Похоже, у него тоже жуткая головная боль, вон какая дыра на затылке. Да и вообще он как‑то не очень хорошо выглядел… Тут рвотный спазм вывернул Юри наизнанку, хорошо хоть в прибрежную траву, а не на себя.
Лишь спустя несколько минут Юри смог подняться и направиться в сторону веранды, где собралось уже много народу. Его высокий и чистый тенор, предмет зависти многих певцов, звучал невнятно, он не мог связать и пары слов.
– Что там у тебя? – крикнула Тулия.
– Юкка… Там, у мостков, ну, черт возьми… Похоже, он мертв! Утонул!
– Что за бред ты несешь?
Антти бросился к берегу, Мирья устремилась за ним. Через мгновение Мирья вернулась обратно и кинулась к телефону. Номера службы спасения были аккуратно выписаны на листке у телефонного аппарата. Сидящие на веранде слышали, как она низким голосом вызвала сначала полицию, затем «скорую помощь».
Лодочку река несет –
где ж пути конец придет?
Когда зазвонил телефон, я была в душе и смывала с себя морскую соль. Услышала сначала собственный голос на автоответчике, затем просьбу коллеги срочно перезвонить. У меня уже давно не выдавалось свободного воскресенья, поэтому я решила провести первый жаркий день лета на пляже, хотя в принципе терпеть не могу валяться под палящим солнцем. Прошлой зимой я регулярно ходила в тренажерный зал, поэтому фигура стала довольно приличной. Хотя при моей любви к пиву я вряд ли когда‑нибудь смогу избавиться от симпатичных складок на животе.
Выключила автоответчик и набрала рабочий номер телефона. Меня соединили с Ране.
– Здорово, женщина! Через четверть часа буду у твоего подъезда. Все необходимое уже собрано. Тут труп в Вуосаари, полчаса назад позвонили ребята из линейной полиции. Тебе нужно что‑нибудь из кабинета? Все, до встречи.
«Вот и кончилось мое воскресенье», – думала я, роясь в шкафу в поисках подходящей одежды. Форменная юбка осталась в кабинете в Пасила, так что подойдут и джинсы. Голова мокрая, и после фена волосы будут просто стоять дыбом. Попыталась быстро накраситься и усмехнулась своему отражению в зеркале. Там был кто‑то совершенно не похожий на строгую даму – констебля полиции: желто‑зеленые кошачьи глаза, рыжие кудри, еще более яркие благодаря модной краске для волос. Легкомысленно вздернутый, весь в веснушках, курносый нос. Губы можно было бы назвать сексуальными, хотя, по‑фински говоря, у меня была просто толстая нижняя губа.
И вот меня, девчонку, похожую на мальчишку‑хулигана, отправляют куда‑то на побережье Вуосаари защищать закон и порядок?
Сирену машины Ране было слышно издалека. Он любил включать сирену, как и добрая половина всех финских полицейских. Зачем? Мертвые все равно уже никуда не убегут. Но, наверное, это прибавляло полицейским уважения в собственных глазах.
– Ребята из технического отдела уже уехали вперед, – деловым тоном доложил мне Ране, когда я плюхнулась в «сааб» рядом с ним. – Итак, труп в Вуосаари, утопленник, но что‑то там с ним не так просто. Парню тридцать лет, фамилия, кажется, Пелтонен. Там человек десять отдыхало на даче в выходные, какой‑то хор, а утром этого Пелтонена выловили из моря.
– Его кто‑то столкнул в воду?
– Неизвестно. Информации пока мало.
– А что это за хор?
– Да толком не знаю.
Ране так лихо вырулил на Восточную трассу, что я подпрыгнула и больно ударилась локтем о дверь «сааба». Сама виновата. Надо было пристегнуть ремень безопасности. Пристегнутый ремень врезался мне в шею, поскольку был отрегулирован под мужской рост.
– Где Киннунен? А остальные? У тебя же вроде тоже сегодня выходной?
– Ребята разбираются со вчерашней поножовщиной. До Киннунена вот уже полчаса не могут дозвониться. Сегодня же воскресенье. Наверное, поправляет здоровье где‑нибудь в летнем кафе.
Ране тяжело вздохнул. Разговор продолжать не хотелось. Руководитель нашего отдела комиссар Калеви Киннунен был алкоголиком. А я была руководителем следующего уровня и поэтому должна была принять удар на себя, пока Киннунен находился в запое или приходил в себя с похмелья.
– Послушай, Ране, я, похоже, знаю этого убитого парня. То есть знала… Будет не совсем правильно, если…
– А у меня завтра начинается отпуск, и я собираюсь его полностью отгулять. Так что это в любом случае твой хлеб, нравится тебе или нет. Все, без вопросов.
По голосу Ране я поняла, что он предпочел бы, чтобы я продолжила учебу и стала адвокатом. Смогла бы сама выбирать себе дела. Ране всегда относился ко мне с недоверием, как и многие в нашем отделе. Я была женщиной, к тому же молодой женщиной, а не штатным сотрудником отдела, полжизни проработавшим в полиции. На сегодняшний день я трудилась в отделе всего два месяца, замещая другого полицейского.
К великому удивлению всех моих знакомых, после университета я поступила в школу полиции, хотя всегда считалась бунтаркой, носила панковскую кожаную одежду. Тем не менее голова у меня была забита идеалами о справедливом устройстве мира. Став полицейским, я стремилась помогать как преступникам, так и их жертвам, мечтала изменить мир к лучшему. Мне хотелось работать в сфере социальной реабилитации.
Но школа полиции разочаровала меня, хотя в мужском коллективе я чувствовала себя совсем неплохо. К тому времени я уже стала для одноклассников «своим парнем», играла на бас‑гитаре и гоняла с ребятами в футбол.
Я с детства привыкла всегда и во всем быть первой, этой же планке старалась соответствовать и в школе полиции. Но я устала от полицейской рутины. За несколько лет мне надоело писать бесконечные отчеты, осматривать трупы бомжей и выяснять биографии магазинных воров. Я использовала свой потенциал лишь наполовину, мне было скучно и неинтересно. Никто не жаждал моего сочувствия, никому не нужны были моя голова и умение ею пользоваться.
Через несколько лет после окончания университета во мне снова проснулась тяга к знаниям. Я окончила несколько курсов повышения квалификации. Женщин в полиции было мало, они были востребованы, я стала быстро продвигаться по служебной лестнице. Это вызвало слухи и зависть в мужском коллективе. К тому же многие коллеги чувствовали, что я не слишком довольна своей работой, это их тоже задевало. Я поступила на юридический факультет, и мне наконец показалось, что я нашла свое место в жизни.
Летом во время учебы я работала в полицейском участке, часто выполняла там различные поручения и вот сейчас, пятью годами позже, снова вернулась к оперативной работе. Учеба уже успела порядком мне надоесть, и полугодовая практика в криминальной полиции в отделе тяжких преступлений показалась мне хорошей альтернативой, особенно учитывая то, что моей специализацией было уголовное право. Я решила, что возьму академический отпуск и увижу новые горизонты. Но вышло иначе. Работая в отделе тяжких преступлений, я могла думать лишь о работе, лишь изредка выбираясь выпить пива с друзьями, сходить в тренажерный зал или на пробежку.
К тому же мой непосредственный начальник выполнял свою работу лишь на десять процентов. Все остальное время он пил или страдал от похмелья. Как ни странно, его не собирались выгонять из полиции. Все его обязанности ложились на наши плечи, летом ситуация стала просто невыносимой. Часть постоянных сотрудников находилась в отпусках, а бюджет на дополнительных работников закончился еще в апреле.
У меня была не особо крепкая нервная система, но признавать это вслух было нельзя. Коллеги‑мужчины с интересом наблюдали за моей реакцией, когда, например, я изучала рвотные массы, вызванные разведенной в воде азотной кислотой, или внутренности полуразложившегося трупа. При этом зрелище любому могло стать плохо, но я не имела права показывать свою слабость – именно потому, что была женщиной. И я старалась быть твердой и давала волю своим чувствам лишь оставшись одна, хотя после увиденного мне иногда и курицу разделать было трудно.
С внешностью тоже ничего нельзя было поделать: я женщина, и выгляжу соответственно. Мне пришлось отрастить волосы, иначе они торчали бы во все стороны. Я невысокого роста, почти все мужчины выше меня. Если бы знакомый врач не добавил мне в медицинскую карточку лишних пять сантиметров, меня бы вообще не взяли в школу полиции. Моя фигура, как ни странно, сочетает женственность форм и мужественную мускулистость. Для невысокой женщины у меня довольно крепкое телосложение. Я вполне осознаю свою силу и не боюсь опасных ситуаций.
Все преступления, которые я расследовала до сих пор, были какими‑то безликими. Сейчас же сочетание слов «Пелтонен» и «хор» прозвучало для меня угрожающе. Если подтвердятся мои худшие опасения, мне придется иметь дело с людьми, которые хорошо знали меня до работы в полиции. В свою первую университетскую зиму я жила в тесной квартирке в общежитии в Восточном центре. Мои соседи постоянно ссорились между собой, поскольку одна из соседок, бывая дома, пела почти непрерывно. Иногда из комнаты Яны доносился целый квартет, громче всех звучал бас ее приятеля. Юкка Пелтонен, обаятельный Юкка с глазами Пола Ньюмена и лицом, обветрившимся во время гонок на яхте. В то время Яна всерьез задумывалась о совместной жизни с Юккой и частенько приглашала меня к себе в комнату поболтать о своем дружке за бутылкой пива.
А потом умерла родная сестра моей бабушки и опустела однокомнатная квартира в Тееле. Наследники решили подождать с продажей и дождаться роста цен на недвижимость. Я жила в квартире, поддерживала чистоту и аккуратно оплачивала комуслуги. Постепенно стоимость квартиры выросла, и я стала бояться, что ее вскоре выставят на продажу, но жадные наследники решили подождать еще. А потом грянул кризис, цены рухнули, и наследникам осталось только кусать локти. Так что я осталась жить на углу улицы Элите. С Яной я изредка сталкивалась в университете и слышала, что с Юккой она рассталась. Во время гастролей в Германии она влюбилась в молодого человека по имени Франц, вышла замуж и живет теперь там, занимаясь домашним хозяйством. И, как часто бывает у бывших друзей по общежитию, наше общение свелось лишь к обмену рождественскими открытками.
Я смутно вспоминала остальных друзей Яны. В память возвращались лица, имена. Кроме Юкки, там был еще один симпатичный парень. Я частенько засиживалась допоздна за бутылочкой пива с ребятами из Хора Восточной Финляндии. И очень боялась, что встречу в Вуосаари немало знакомых лиц, ведь многие стремились петь в студенческом хоре как можно дольше, пытаясь продлить молодость. У меня сложилось стойкое впечатление, что хор – это что‑то вроде группы мазохистов, которые получают удовольствие от совместного пения заунывных виршей под управлением сумасшедшего руководителя в компании людей, которых они откровенно презирают.
Дорога, ведущая к коттеджу, проходила по живописной сельской местности. Ране больше не включал сирену, но ехал с явным превышением скорости. Впрочем, полиции это разрешается. Я была за штурмана, читала вслух схему проезда, и нам удалось не заблудиться и повернуть в правильном месте. Глупо, когда полиция путается в маршруте и не может быстро доехать. Со мной пару раз такое случалось – было ужасно неудобно. Перед нами расстилался идиллический пейзаж. За полями серебрилось море, заяц лениво проскакал через дорогу, шмель залетел в машину через полуоткрытое окно.
– Здесь расположен небольшой коттеджный поселок. Публика обеспеченная, – пояснил Ране.
Мы пересекли десятиметровый перешеек, оказались на небольшом полуострове и въехали во двор через высокие ворота. Медная табличка сообщала, что мы находимся на территории виллы «Майсетта». Узкая заросшая травой дорога привела во двор удивительно красивой усадьбы – это был просто дом моей мечты: два этажа, белые наличники деревянного кружева. На лужайке перед домом стояли патрульная полицейская машина и старая «вольво» коллег из технического отдела.
– Молодцы, ребята, быстро подъехали. Ну и где фронт работ? – Я постаралась собраться и говорила резко, почти агрессивно. Никаких эмоций, никаких слез над телом бывшего знакомого!
Навстречу вышел констебль линейной полиции в сопровождении темноволосой девушки. Мы представились. Оба оглядели меня с недоверием. Мне стало досадно, хотя внутренне я была готова именно к такой встрече. Темноволосая девушка показалась мне смутно знакомой, имя Мирья вызвало в памяти комментарии Яны о самой страшненькой девушке хора. К тому же я вспомнила, что она совсем не пила вина, что в те времена было непростительным преступлением.
Мирья проводила нас на берег, где ребята из технического отдела фотографировали труп. Он лежал в воде на прибрежных камнях. Врач уже прибыл. Я поняла, что остальные приехали давно, поскольку все было уже готово. Мне стало неудобно, что ждали только меня: я должна была осмотреть тело, прежде чем его вытащат из воды. Мне не хотелось на него смотреть, я не могла осознать, что этот труп – Юкка, не хотела знать, что с ним произошло.
– Ну и как вам? – спросила я у врача‑криминалиста Махконена. Это был необыкновенно толстый, весивший килограммов на пятьдесят больше нормы мужчина с маленькой сигаретой в зубах. Мы с ним терпеть не могли друг друга, разница заключалась только в том, что я признавала его отличным профессионалом, а он обо мне так не думал.
– Где Киннунен? – с подозрением спросил Махконен.
– Понятия не имею, – резко ответила я. Мы не можем сидеть и ждать его. Давайте начинать. Что скажете о причине смерти этого человека?
– Судя по лицу, он утонул. С другой стороны, эта рана на голове выглядит довольно интересно, поэтому не знаю, что и думать. Надо делать вскрытие. – Махконен отвечал не мне, он говорил, глядя на кончики ботинок Ране.
– А может, его сначала ударили по голове, а потом сбросили в воду? – спросил Ране.
– Вполне возможно. Рана на голове выглядит очень странно. Интересно было бы узнать, чем его ударили.
– Может быть, камнем? – Ране оглядел берег, усыпанный камнями, многие из которых могли бы легко поместиться в руке.
– Да‑а. Вот будет парням задачка – перебрать все камни на берегу, – вздохнул врач.
Я разрешила ребятам из «скорой помощи» вытащить тело из воды. Они осторожно перевернули его на спину. Гримаса на знакомом лице, спутанные от соли и крови светлые волосы. Застывший ужас в глазах, сиявших синим огнем на бледно‑фиолетовом лице. Морская пена на белой куртке, прилипшие к ногам джинсы.
Мне стало больно при воспоминании о том, каким красавцем был Юкка, когда мы виделись несколько лет назад. Он был старше меня на пару лет, вряд ли ему уже исполнилось тридцать. Конечно, мне приходилось видеть умерших и в более раннем возрасте, но то была смерть от алкоголя или наркотиков. Я проглотила слезы и откашлялась. И начала раздавать указания техникам: выяснить, откуда могла возникнуть рана на голове, мог ли он поскользнуться на ступеньках. Да, я знала, министр обороны мог позволить себе слезы на публике, а я – нет.
– Пойдем поговорим с теми, кто в доме. Надо выяснить, что они знают, – сказала я Ране и направилась в сторону кружевной усадьбы. Только сейчас я заметила, что на веранде, обращенной в сторону моря, сидит группа людей. Они упорно не смотрели на нас, словно не желая замечать присутствия полиции, хотя наши разговоры явно были им хорошо слышны.
При ближайшем рассмотрении дом выглядел хуже. Видимо, он был копией той усадьбы, которая когда‑то здесь существовала. Краска на стенах выцвела и потрескалась, хотя само здание вряд ли было старше меня.
Солнце заливало веранду, я еще раз отругала себя за то, что надела джинсы, в них было очень жарко. Публика, сидевшая на веранде, была отчасти знакомой.
– Мария! – В звонком ясном голосе слышалось глубокое недоумение. – Ты что, работаешь в полиции? Ты меня помнишь? Я – Тулия.
Я хорошо помнила Тулию. Она часто приходила к нам в общежитие, иногда мы сидели вместе в университетском кафе. Она мне нравилась, мы с ней хорошо понимали друг друга. Я заметила, что она очень похорошела, – стала женственной, статной.
– Помню. – Я не смогла улыбнуться в ответ. – Да‑а… Я старший констебль Мария Каллио из отдела тяжких преступлений. А это констебль Лахтинен. Прошу вас представиться и рассказать о событиях прошлой ночи. – Я сама себе казалась смешной и не осмеливалась ни на кого взглянуть.
Мирья, похоже, была прирожденным лидером. Она говорила ровным голосом, словно читая по написанному. Возможно, она просто продумала свой ответ заранее.
– Меня зовут Мирья Расинкангас. Все здесь собравшиеся являются певцами из Хора Восточной Финляндии. На фирме у Юкки Пелтонена планировалось какое‑то торжество, и нас пригласили выступать. Обещали хорошо заплатить, и Юкка собрал двойной квартет на репетицию.
По словам Мирьи, в группе были Юкка и еще четыре певца, которые случайно оказались в это время в городе. Его родители уехали в путешествие на парусной лодке, так что свободный коттедж показался подходящим местом для репетиции.
Двойной квартет собрался на даче накануне вечером, пару часов все репетировали, а затем перешли к традиционному финскому времяпровождению летнего вечера – сауна и выпивка. После полуночи все постепенно разошлись спать, о передвижениях Юкки ни у кого не было четкого представления. Последний раз его видели живым в районе двух ночи.
– Утром я удивилась, когда не увидела Юкку, – продолжала Мирья. – А затем Юри крикнул, что Юкка утонул… Он был там… у берега. – Голос Мирьи задрожал.
– Вы трогали тело, когда спустились к берегу посмотреть, что случилось с Пелтоненом?
– Я пытался нащупать пульс. Но мы его не переносили, – раздался низкий голос в конце веранды. – Если помнишь, меня зовут Антти Саркела. – Пульс не бился, было очевидно, что он утонул и его невозможно оживить.
Да, я помнила Антти. Даже была в него влюблена недели две начиная с того дня, когда мы ехали вместе в трамвае и, сидя друг напротив друга, разговаривали о путешествиях из книги Генри Парланда.[2]Много ли мужчин могут поддержать разговор о Генри Парланде? Затем я попыталась выкинуть его из головы и сосредоточиться на творчестве Парланда, но с тех пор Антти стал меня интересовать и раздражать одновременно. У него была неординарная внешность. Почти двухметровый рост, узкое индейское лицо, крупный орлиный нос. Выражение его глаз рассмотреть было сложно – в них отражались грусть и испуг одновременно. Я вспомнила, что они с Юккой были друзьями.
– О’кей. Я буду заниматься расследованием этого случая, все допросы будут происходить в полицейском участке в Пасила. В интересах следствия я прошу вас всех немедленно покинуть усадьбу. Я собираюсь провести первые допросы уже сегодня вечером. Желающих могу подвезти до города, здесь, похоже, до автобусной остановки очень далеко. Но сначала я хотела бы познакомиться с вами хотя бы в первом приближении – ваши имена, адреса, профессии. Запишешь, Ране? Ты кто? – спросила я у бледного невысокого паренька, сидевшего недалеко от меня. Ему явно было плохо.
– Я Юри Ласинен, – прозвучал в ответ высокий, чистый тенор. – Мне двадцать три, я учусь в университете на факультете математики и вычислительной техники. – Он отвечал, как на собеседовании при устройстве на работу.
– Я Мирья Расинкангас, – продолжила плотная темноволосая девушка. – Мне двадцать шесть, учусь на историческом факультете.
– Пия Валроз. – Девушка почти шептала.
Огромные карие глаза, каштановые волосы, красивое обручальное кольцо с дорогими камнями, тонкая талия, стильная одежда… Я машинально отмечала все особенности, пока не систематизируя их. – Мне двадцать шесть лет, изучаю скандинавские языки.
– Сиркку Халонен, двадцать три года. Изучаю химию. Я сестра Пии, но она замужем, поэтому у нас разные фамилии.
Сиркку была блеклой копией своей красавицы сестры. Возле Сиркку сидел коренастый парень с пышной шевелюрой и успокаивающе гладил ее по руке. Видимо, друг.
– Тимо Хуттунен, учусь на факультете лесного хозяйства. Двадцать пять лет.
– Тулия Райала. Двадцать девять лет. Редактор.
– Антти Саркела. Преподаватель математики в университете. Двадцать девять. Правда, не могу понять, какое отношение ко всему этому имеет возраст.
Ране замешкался: он автоматически записывал все, что говорили, и запнулся на комментарии Антти, укоризненно взглянув на него.
– Ясно… Собирайте свои вещи и уезжайте отсюда.
Я отправилась на берег поговорить с ребятами из технического отдела. Мне навстречу шли двое с носилками. Следующим пристанищем Юкки станет стол патологоанатома.
Когда я вернулась в дом, Мирья вытаскивала продукты из холодильника.
– Да, кстати… А кто где спал?
– Комната Юкки была наверху. Юри и Антти спали в комнате брата Юкки в другом конце коридора. Тимо и Сиркку спали в первой по ходу комнате – в спальне родителей Юкки, а я, Пия и Тулия здесь, внизу, в гостиной на полу.
– Значит, Юкка единственный из вас спал один?
– Похоже, так. Хотя особо поспать не удалось, казалось, что кто‑то все время бродит туда‑сюда. Все постоянно пользовались туалетом. Юри тоже почему‑то ходил в этот туалет, хотя там, наверху, есть свой. Я спала очень беспокойно, особенно первую половину ночи. Тулия ужасно храпела, я пыталась ее разбудить, но бесполезно.
– Извини, что не дала тебе поспать. – Тулия вошла на кухню. – Пия тоже почти не спала всю ночь, видимо, угрызения совести мучили. – Тулия открыла холодильник. – Обидно, так и не сделали жаркое. Приходите к нам на ужин, когда закончатся допросы. Организуем вечер памяти Юкки. Томатный соус как раз цвета крови… Жаль, что осталось только белое вино.
– Тулия, прекрати свои глупые шутки! – воскликнула Мирья, не замечая, что у Тулии дрожит голос. Я оставила их и поднялась наверх, где Юри складывал спальные мешки. Из окна открывался необыкновенный вид на море. Узкий коридор упирался в большую комнату, видимо, спальню родителей Юкки. Дверь в комнату была полуоткрыта. Сквозь дверную щель я увидела ноги лежавшей на кровати женщины. Их гладила мужская рука. Сиркку и Тимо.
Пустая комната Юкки. Типичная комната подростка, которая, похоже, оставалась неизменной на протяжении многих лет. Мебель, обитая синей тканью, на стене плакаты с парусниками, на полках пара пустых бутылок из‑под рома, книги по мореплаванию, гитара. На стуле лежал свитер, под кроватью ботинки. В последнюю ночь своей жизни Юкка ходил босиком, видимо, стараясь никого не разбудить. Разобранная постель говорила о том, что он спал перед тем, как куда‑то направиться, и планировал после прогулки снова улечься.
В последней комнате наверху на узкой кровати, закинув руки за голову, лежал Антти. Увидев меня, он резко вскочил, как первоклассник при виде учителя.
– Ну что, нашлись какие‑нибудь улики? – спросил он с хмурым видом.
– Возможно. Ты спал в этой комнате?
– Да.
– Ты знаешь… то есть знал Юкку довольно хорошо. Можешь пройти со мной в его комнату и сказать, все ли на месте?
Комната казалась очень маленькой для роста Антти.
– Я бы не сказал, что отсюда что‑то пропало. – Антти заглянул в шкаф. – Все на месте, как и было. Юкка держал здесь только дачные вещи, он сюда приехал с одной маленькой сумкой. Вот она. А в ней – ноты, чистые носки… Да нет, все выглядит как обычно.
Взгляд Антти скользнул по столу, на котором лежал потрепанный сборник хорового пения. Он был открыт на песне «Лодочку река несет». И хотя я не являюсь большим поклонником лирической поэзии, мне всегда нравилось это стихотворение Эйно Лейно. На странице было много пометок, сделанных рукой Юкки. Антти отвел взгляд, я заметила, как он кусает губы.
– Эту песню вы вчера репетировали? – спросила я, чтобы прервать молчание.
– И эту тоже. На вечере мы должны были выступать с репертуаром финских песен.
Кошелек Юкки лежал около сборника песен. Я взяла, чтобы, не торопясь, изучить его позже. У меня возникло странное чувство, что я что‑то пропустила, не заметила чего‑то очень важного. Теперь можно было уезжать. Коллеги из технического отдела остались искать предмет, послуживший орудием убийства, берег оцепили. Линейная полиция осталась дожидаться родителей Юкки, они обещали приехать к вечеру.
Я посмотрела на группу поникших певцов. В принципе я не исключала возможность, что кто‑то посторонний был свидетелем, а может быть, даже и виновником смерти Юкки. Этот шанс нельзя было сбрасывать со счетов. Летом в столице и области происходило много разных преступлений. Возможно, Юкка стал жертвой пришлого преступника.
Но в настоящий момент основное внимание следовало уделить двойному квартету. Кто‑то из участников квартета наверняка знал больше, чем рассказал мне. А возможно, кто‑то из них и убил Юкку. «В этом случае речь бы шла не о профессиональном преступнике, а об обычном человеке, который довольно быстро согнется под грузом вины», – так оптимистично рассуждала я про себя.
Антти и Тулия отделились от группы и побрели к берегу. Там они стали что‑то объяснять ребятам из линейной полиции.
– Что случилось? – поинтересовалась я, подойдя, чтобы дать последние указания перед отъездом.
– Эйнштейн. Мой кот, – ответил Антти. – Я не видел его уже пару часов, а без него уехать не могу.
– Ты думаешь, он потерялся? – встревожено спросила Тулия.
– Да он родился в этих краях! Просто отправился куда‑то на прогулку.
– И все же сейчас я прошу всех уехать отсюда. Позже можешь приехать и искать своего кота, – нелюбезно сказала я, но велела полицейским поймать кота, если он появится. Они уставились на меня как на слабоумную. «Нам тут только кошек ловить не хватало», – буркнул кто‑то.
Машина Юкки стояла во дворе, ее должны были еще осмотреть эксперты. Позже ее отгонят в лабораторию. Ключи были вставлены в замок зажигания. В «БМВ» Пии Валроз поместилось пятеро. Я подумала, что стоило бы отправить вместе с ними полицейского, чтобы они не смогли по дороге договориться об алиби, но потом решила, что при желании они могли это сделать еще до приезда полиции. Я могла побиться об заклад, что Мирья Расинкангас и Антти Саркела будут единственными, кто согласится ехать в полицейской машине. И я бы выиграла. Длинные ноги Антти так сильно подпирали спинку водительского кресла, что мне пришлось подвинуться вперед. Я почувствовала раздражение.
– Мария, а ты вообще что делаешь в полиции? – спросил меня Антти, когда мы выехали с узкой лесной дороги на широкую трассу. – Когда мы виделись в последний раз ты, кажется, училась на юридическом.
– Я окончила полицейскую школу. И сейчас работаю в полиции.
– И много ты расследовала этих убийств?
– Достаточно.
– Ты, парень, не ехидничай, наша девушка убийцу вычислит в любом случае. Тогда и повеселимся, – кисло бросил Ране.
Мне стало смешно. По росту Ране едва дотягивал до стандартов, принятых в полиции, и поэтому крайне негативно относился к людям высокого роста. Я даже не сделала ему замечания по поводу «девушки», ведь он старался меня защитить. Так защищают свою команду от чужаков.
– А ведь ты была соседкой Яны по общежитию, – вдруг вступила в разговор Мирья, – теперь я вспомнила…
Суда по голосу, связанные со мной воспоминания особой радости ей не доставили. Возможно, она вспомнила ту пивную вечеринку, когда я ехидно высказала свое мнение о репертуаре Хора Восточной Финляндии.
Я должна была позвонить Яне в Германию. Яна была подружкой Юкки и могла располагать важной информацией. И возможно, она знала большую часть тех певцов, которым не посчастливилось быть вместе с Юккой в последнюю ночь его жизни.
Оставшаяся часть пути прошла в молчании. Мне хотелось еще до начала допросов сложить в голове какую‑то картину. Согласно заключению врача‑криминалиста, Юкка получил удар по голове каким‑то предметом неопределенной формы. Удар пришелся наискосок и сверху. Следовательно, либо убийца был существенно выше его, а из присутствовавших это мог быть только Антти, либо Юкка сидел или стоял на коленях. Но не лежал – в этом случае направление удара было бы другое.
Интересно, Юкка заранее договорился о встрече на мостках с кем‑то, с кем он хотел спокойно поговорить в тишине, или он вышел прогуляться и неожиданно встретил этого человека?
Мне придется проделать много черновой работы, прежде чем я докопаюсь до правды, – расследования, допросы. До сих пор все смертельные случаи, которые мне доводилось расследовать, были довольно просты – поножовщина в пьяном угаре или семейные разборки с женой, когда топор выступал в качестве аргумента. Это были непредумышленные убийства, почти несчастные случаи. Неужели сейчас и в самом деле – мое первое убийство?
Утлый челн стремит водой –
вновь хлестнет волной речной…
Киннунен так и не появился в офисе. Дежурный доложил, что недавно разговаривал с его новой подругой, которая сказала, что в настоящий момент наш шеф сидит на летней веранде бара «Каппели» за четвертой кружкой пива. Мы с Ране решили, что надо впрягаться в работу, не дожидаясь начальника, чтобы не заставлять людей часами ждать в коридоре в очереди на допрос. Кроме меня, проводить допросы было некому. У нас даже не осталось сил проклинать Киннунена. Это был уже далеко не первый раз, когда нам приходилось «ложиться грудью на амбразуру» из‑за его пьянства.
Я не могла придумать ничего лучше, кроме как вызывать свидетелей на допрос в алфавитном порядке. Я задавала вопросы, Ране записывал. Сейчас, перед отпуском, от него вряд ли можно было ждать чего‑либо большего. Он откровенно отодвинулся на второй план и с явным нетерпением ждал утра понедельника, чтобы выбросить из головы все проблемы следствия. Но все же он слышал, что рассказывали свидетели, и я надеялась получить от него какую‑то оценку событий. За пару месяцев нашей совместной работы я убедилась, что он довольно внимательный и аккуратный, несмотря на показную небрежность и недоверие ко мне. Конечно, полицейскому со стажем было не очень приятно работать под началом недавнего выпускника, младше его на десять лет и к тому же женщины.
Первая по списку была Сиркку Халонен. Она выглядела взвинченной, и я попыталась успокоить ее, задавая обычные вопросы спокойным тоном. Хотя, надо отметить, у меня отнюдь не мягкий материнский характер и мне гораздо проще общаться с крутыми парнями, чем с напуганными до смерти маленькими девочками. Тимо Хуттунен попытался впихнуться ко мне в кабинет вместе с ней, но я быстро выпроводила его обратно в коридор.
Сиркку рассказала, что они с Юккой были знакомы около трех лет. До поступления в хор она видела его пару раз в обществе Пии. С Тимо Хуттуненом она познакомилась год назад. По ее мнению, Юкка был «очень приятный», и она не имела ни малейшего представления, кто мог желать ему смерти.
– Выходные обещали быть такими хорошими… Сейчас летом я работаю в супермаркете и ужасно устаю. Я так ждала эти дни. – Казалось, Сиркку больше переживает о загубленных выходных, чем о смерти товарища.
Сначала мне казалось, что я так ничего от нее и не узнаю. Она сказала, что в субботу ничего необычного не происходило. Сначала немного порепетировали – пели на удивление слаженно. Потом Антти и Юкка пошли растапливать сауну, Юри сел играть на пианино – подумать только, у них на даче есть пианино, – Тимо и Сиркку сидели на веранде и пили клубничное вино, а Мирья и Тулия готовили ужин.
– Был очень вкусный ужин. Тулия на самом деле хорошо готовит. Только, на мой взгляд, немного перестаралась с чесноком. А потом мы с Тимо катались на лодке. А остальные были в сауне. Мы хотели спокойно попариться и поэтому отправились в сауну только тогда, когда другие уже вышли. А закончили где‑то в одиннадцать.
Когда парочка покинула сауну, остальная компания сидела у камина внизу. Все пили и слушали музыку. Атмосфера была спокойная и расслабленная.
– Когда вы пошли спать? Раньше Юкки или позже?
– Наверное, мы пошли раньше… Я не смотрела на часы. Мы с Тимо спали в большой спальне наверху. Один раз ночью я сходила в туалет, там, на втором этаже. Я не покидала дом ночью. Тимо тоже, он спал всю ночь.
Я удивилась, откуда Сиркку могла это знать, раз она сама крепко спала. Может, конечно, они спали, так тесно прижавшись, что чувствовали малейшее движение друг друга.
– Ты не заметила в поведении Юкки накануне что‑то необычное?
– Да нет. Он был в хорошем настроении. Даже не выходил из себя, когда репетировал с Пией, хотя она все время опаздывала со вступлением. У нее партия второго сопрано, и она должна первая начинать «Лодочку река несет», а она запаздывала. Но с Пией у него всегда хватало терпения, ведь они же…
Казалось, Сиркку намекает на то, что Пию в эту компанию пригласили не из‑за партии сопрано, а за какие‑то совсем другие заслуги.
– Ну, у Пии с Юккой что‑то было, ведь Петер – это муж Пии – вот уже полгода как плавает под парусом в Штатах. Полгода – это же ужасно долгий срок, прав