В 90-м году я уже как член Партии зелёных присутствовал на учредительных съездах разного рода политических партий, которые тогда проходили в Москве. Так, в марте я был на Учредительном съезде Марксистской рабочей партии, который собрался вскоре после нашего. Его созвали разнообразные оппозиционные власти марксисты, причем компания оказалась очень разношерстной. В чём-то она напоминала старый ВСПК: были там и сторонники теории "государственного капитализма в СССР", и "неоленинисты", считавшие себя самыми большими "ортодоксами", и своеобразные доморощенные левые коммунисты, "рабочисты" и так далее, и так далее.
Съезд проходил на ВДНХ - в одном из павильонов. Среди его участников были люди, с которыми можно было найти некое взаимопонимание. К примеру, Юрий Леонов, в будущем - один из главных организаторов профсоюза "Защита". (Не он ли и пригласил меня на этот съезд?). Леонов также считал, что в Советском Союзе не было никакого социализма, критически относился к советскому прошлому и настоящему, и в этом смысле между нами имелись определённые точки соприкосновения. Другое дело, что партийный марксизм меня тогда совершенно не привлекал, а его никак не интересовало экологическое движение. Но я какое-то время надеялся на его возможную эволюцию в сторону самоуправленческого социализма. Я даже выступил на этом съезде в качестве гостя. Говорил в том духе, что, конечно, будем сотрудничать, потому что мы - "крайне левые", а остальные - только правые: правые консерваторы или правые либералы (реформаторы). Но это все-таки были больше слова, потому что реальных точек взаимодействия у нас практически не было: мы разными вещами занимались.
Впрочем, потом, в начале 90-х годов, когда создавалась "Защита", наша небольшая московская анархо-синдикалистская инициативная группа (маленький профсоюз "Воля") вступила в это объединение. Правда, больше с информационной целью - чтобы иметь доступ к сетке контактов и с её помощью пропагандировать анархо-синдикалистские идеи. Но получилось так, что единственный, с кем мы могли контактировать в "Защите", это - был сам Леонов. Остальные профсоюзы в объединении ориентировались на всевозможных ленинистов. Да и сам Леонов все больше эволюционировал в сторону красных. В конце концов, мы заявили о своем уходе в ответ на какую-то национал-патриотическую выходку.
В июне 90-м года я был на Учредительном съезде Социалистической партии в здании Дзержинского райсовета, на котором выступил (как гость) с призывом к экологическому социализму, а в кулуарах вёл достаточно оживленные дискуссии по вопросу о рынке. Из собеседников помню будущих представителей партии "Новые левые" - Малютина, Александра Абрамовича, Олега Ананяна. На заседании Московской организации Партии зелёных мы даже обсуждали возможность создания чего-то вроде блока с Социалистической партией - по крайней мере, на местном уровне.
О некоторых съездах у меня не сохранилось практически никаких воспоминаний, или самые смутные. Вот, недавно, перебирая свои архивы, обнаружил гостевую карточку со съезда Социал-демократической партии. Значит, и там был.
Почему-то помнится, что был на съезде кадетов, внимательно всё слушал, но молчал. К сожалению, уточнить подробности у человека, которого я лучше всего знал среди кадетов, я уже не могу. Это был Паша, который работал в "Мемориале", а потом пропал...
П.: А, Томачинский.
Д.: Да.
П.: Расскажи об обстоятельствах проведения тех съездов, на которых ты присутствовал в качестве гостя
Д.: Да нечего мне особо добавить - не важно это было для меня. Понимаешь, в памяти отложились прежде всего те вещи, которые казались тогда важными, имеющими какое-то значение. А на "чужие" съезды я ходили, в основном, просто, чтобы быть в курсе дела.
Тогда существовала такая практика: партии приглашали к себе на съезды представителей друг друга, причём совершенно не обязательно, что только близких себе. (Это считалось некоей нормой, правилом хорошего тона.) И к нам на адрес Московской организации Партии зелёных тоже приходили такие приглашения.
На съездах гости иногда брали слово и что-то говорили. Я же на этих съездах старался не столько взять слово, сколько найти в кулуарах интересных людей, с которыми можно познакомиться, поговорить и (почему бы и нет?) кого-то в чём-то убедить.
П.: А на чей конкретно адрес приходили приглашения для Партии зелёных?
Д.: Хороший вопрос. Думаю, что-то могло приходить на ящик (у нас был абонентский ящик), что-то передавалось через общих знакомых.
Да, а ведь я даже не сказал, где мы собирались. Место это было очень странное...
П.: Ты меня опередил: я как раз хотел спросить, какое помещение вы использовали в качестве офиса.
Д.: Вот об этом я и хочу рассказать.
П.: Но ты имеешь в виду место проведения регулярных заседаний руководства, а не общих мероприятий?
Д.: Смеёшься? Они что - были?
П.: Но вы же - демократы, и поэтому должны регулярно советоваться с низами.
Д.: Нас всех было столько, что вполне хватало на статус общего собрания. Мы же являлись инициативной группой, и к осени 90-го года нас было примерно пара десятков человек.
А собирались мы... Вот, может, ты скажешь, что это было за помещение. Находилось оно в квартале между Пушкой, Бульварным Кольцом, Петровкой...
П.: А не Пушкинской улицей? Потому что Петровка - следующая за Пушкинской.
Л.: А может, и Пушкинская. Да, скорее, Пушкинская. Дальше этот четырёхугольник образовывали переулки рядом с книжным магазином «Москва» и Тверская. Там было какое-то помещение, которое, что ли, предоставлялось от Моссовета...
П.: А! Всё - знаю. Это - Общественный центр Моссовета.
Д.: Вот!
П.: Он имел адрес: Тверская, дом 12, строение чуть ли не 9.
Д.: Вот там мы собирались, и там у нас было что-то вроде офиса - комнатка, где висели наша плакаты, которые мы позаимствовали у немецких зелёных. Кажется, мы её даже с кем-то делили.
П.: Я думаю, что вам в получении его поспособствовал...
Д.:...Наверняка Желудков.
П.:...Даже не Желудков, а социал-демократ Андрей Савельев, который был руководителем этого центра и который каким-то образом (может быть, не только благодаря внешнему сходству) ассоциируется у меня с Толей Желудковым.
Д.: Возможно. Но, наверное, через Желудкова. Конечно, он был единственным представителем партии в Моссовете, но вокруг него кучковалась небольшая смешанная группа не группа, фракция не фракция человек из четырёх, которая там действовала.
П. А мне помнится, что группа эта объединяла человек десять.
Д.: Возможно, мы с тобой просто говорим немного о разных вещах. Кажется, у Желудкова была и "своя" зелёная фракция или группа (хотя членом партии из них был он один), и более широкая группа, в которой могло быть человек десять.
Ещё о межпартийных связях... Предвидя угрозу потери власти, некоторые из людей наверху озаботились поисками “партнеров” среди новых, неформальных групп, партий и течений. Кто-то муссировал идею создания “левого блока” для защиты “социализма”. Как-то раз меня познакомили с одним комсомольским деятелем, который стал мне доказывать необходимость подобного объединения. На что я заметил, что “социалистическая” власть сама активно проводит рыночные реформы (что в этом “левого” и что же она, в таком случае, намерена защищать?).
Как-то осенью 90-го года мы в Московской партии зелёных получили приглашение от председателя Верховного совета Лукьянова на встречу, которую он проводил с различными политическими партиями и объединениями в рамках обещанных властью “широких консультаций”… Конечно, мы, зелёные, не собирались сотрудничать с властями или вступать в какие-то подозрительные блоки. Но почему бы на людей не посмотреть и себя не показать?
Придя с Александром Шубиным как представители партии в Кремль, мы обнаружили в зале очень странную публику – членов каких-то малоизвестных партий, преимущественно правого толка, монархистов, людей из “Центристского блока” и даже человека из “Мемориала”. Мы от зелёных сказали, что ни о каких блоках, союзах или соглашениях с властями речь для нас не идёт, что у нас такие-то и такие-то представления и претензии, что необходима самая широкая и неограниченная свобода слова и политической деятельности… Кроме того, я сказал, помнится, ещё такую вещь: если вы хотите общественных консультаций, поделитесь властью с «Круглым столом» политических партий и организаций, как это было в Восточной Германии после падения Стены. На том дело и закончилось… Предлагавшееся потом “Межпартийное политическое соглашение” мы, естественно, не подписали.
Чуть позднее власти предложили представителям разных партий и движений написать, как те видят проект будущего Союзного договора. Свои проекты писали многие; кто-то отнёсся к этому делу даже всерьёз. Например, социалист Александр Абрамович предложил даже создать особую Палату национальностей, в которой были бы представлены все без исключения народы и этносы СССР.
Ну что ж, шутить – так шутить. Я тоже черкнул пару страниц – изложив наше тогдашнее зелёное видение проблемы: каждая территория, даже любой населенный пункт, имеет право на самоопределение и полностью свободное устройство внутренней жизни. Страна же была представлена как федерация или конфедерация таких локальных кантонов. Конечно, никто из нас и не рассчитывал, что такая идея будет принята властями. Но если им хочется почитать…
Вообще, неформалы конца 80-х – начала 90-х годов любили пошутить. Нередко казалось, что хорошая шутка с радикальной подоплёкой может раскрыть людям глаза на деспотический, несправедливый, абсурдный характер повседневности, может революционизировать их отношение к действительности. В то же время, жизнь ещё не была такой тяжелой, как в разгар 90-х годов, и шутки эти не могли восприниматься людьми как издевательство над их нищетой. Так что, повторяю, пошутить мы любили.
Помню, как в разгар дебатов о необходимости созыва нового Учредительного собрания (тема эта была одно время популярна среди некоторых неформалов), мы заметили, что новые выборы, может быть, преждевременны, зато стоило бы… собрать Учредилку в том составе, в каком она существовала в 1918 году. Ведь это были последние свободные выборы в России! Напомню, что депутаты собрания избирались по партийным спискам, а значит, продолжая эту логику, физическая смерть всех тогдашних избранников ничего не меняла. Созыв собрания означал бы, что наследники старых партий получат в нем число мест, пропорциональное тому, которое эти партии имели в том, историческом собрании. Ну, вот, говорили мы, КПСС пусть получит 25 процентов мест, социал-демократы и кадеты – причитающиеся им несколько процентов, а мы, зелёные, как наследники общинных социалистов – эсеров – свои 60 процентов!
ИДЕЙНАЯ БОРЬБА 1990 г.
Д.: 90-й год - год выборов. Большое количество активистов, которое участвовало в экологическом движении, бросились тогда на выборы. Какое-то их количество было избрано - кто в местные органы власти, кто даже в Моссовет и на Съезд народных депутатов. Всё это нам, радикалам, тогда очень сильно не нравилось, потому что мы считали, что тем самым нарушается принцип примата внепарламентских действий. Ориентация части движения на выборы усилило его внутреннее размежевание. Оно нарастало в течение 90-го года и в значительной степени способствовало его последующему распаду.
В течении 90-го года на это обстоятельство накладывались и другие факторы, которые тогда нас очень беспокоили. А именно - сближение значительной части экологического движения с так называемым демократическим спектром.
Почему? Поясню. Позиция наша тогда заключалась приблизительно в следующем: правящая номенклатура раскололась на две фракции - условно говоря, консервативную и, условно говоря, демократическую.
«Демократы» - это не более чем реформистское крыло номенклатуры. Чего они хотят? Осуществления антисоциальных и антиэкологических рыночных реформ, целью которых является интенсификация эксплуатации человека и природы.
Приблизительно тогда же с высоких трибун зашла речь о реформе цен. Тогда ещё предлагалось не сразу отпустить цены, а «выровнять» их. Говорилось: смотрите: цены на продовольственные продукты занижены, они субсидируются. Эти субсидии надо либо сокращать, либо от них отказываться, а цена потихонечку поднимать, чтобы они стали «реальными».
Тогда против этого возникли достаточно сильные общественные настроения, кое где в противовес этому вспыхнули забастовки. Именно после этой волны забастовок эта идея на какое-то время была Горбачёвым оставлена. Он поехал на одну из таких стачек, наслушался там от рабочих всего, что они по этому поводу думают, и эту идею слегка притормозил.
П.: Ты говоришь не про лето 89-го года?
Л.: Да. Да.
Но в 90-м году эти дискуссии продолжались, и был сделан следующий шаг - уже открыто провозгласили, что мы всё-таки будем переходить к «социалистическому рынку». Расхождения с либеральной и демократической оппозицией оставались по вопросу о темпах, масштабах и об употреблении определения "социалистический", которое всё равно не имело никакого смысла.
Кроме того, в 90-м году вводится пост президента, что мы понимали так: номенклатура хочет централизовать и укрепить собственную власть, ввести деспотические, диктаторские институты сильной президентской власти для того, чтобы подавить возможные протестные вступления против последствий внедрения рыночных отношений, связанных с повышением цен и интенсификации эксплуатации.
Напомню в связи с этим, что мы, радикалы, предложили на съезде Партии зелёных две резолюции. Первая - резолюция против социально-экономической политики властей, в которой мы осуждали переход к рынку, а также тот государственный капитализм, который существовал у нас при правлении КПСС. Вторая резолюция - против введения поста президента СССР. Мы добились того, что эти резолюции были зафиксированы и опубликованы.
Вернёмся к ценам... Демократическое, оппозиционного крыло номенклатуры прекрасно понимало, что под прежним - красным - флагом она не сможет осуществить социально-экономические реформы. Такое поведение в глазах масс было бы нелигитимным. Ведь партчиновники столько лет вопили про социальную справедливость, столько лет кричали про равенство...
Пусть это и была полная ложь, но они об этом, по крайней мере, говорили. Они не могли теперь вот просто так сказать: нет, наше красное знамя означает совсем другое - социальное неравенство, погоню за прибылью, приватизацию (то есть, раздел между ними) ресурсов и заводов. В глазах людей красное знамя еще ассоциировалось если не с другой практикой, то, по крайней мере, с другой системой ценностей.
Значит, демноменклатурщики не могли провести свои преобразования, оставаясь под прежним флагом и называя себя тем же именем "коммунистов". Им нужно было перекраситься из красных в трехцветные. Для этого следовало сменить имя и имиджи. А чтобы обрести легитимность, приходилось делать вид, что к той, прежней системе они не имеют совсем никакого отношения, что они - совершенно новые люди. "Мы теперь - не коммунисты, мы - демократы. Мы сожгли свои партбилеты, да на самом деле никогда и не думали, как коммунисты. Коммунисты - это те, кто довел вас до жизни такой. И не надо взваливать на нас ответственность за то, что те сделали. Те наваляли, и пусть они уходят. А мы начнём всё заново. Свобода приходит нагая".
Мы объясняли людям, что все это - обман, фикция, борьба за власть между двумя фракциями номенклатуры, обе из которых хуже. Социальные движения ни в коем случае не должны поддерживать ни ту, ни другую фракцию. Им следует вести самостоятельную линию, оформиться в самостоятельное общественное и идейное течение и нацелиться на социальный переворот, на создание общества всеобщего самоуправления. Вот такова была тогда наша идея, которую мы пытались проводить в зелёном движении.
Понятно, что эта идея тогда была достаточно мало известна. Люди в массе своей понимали, скорее, чего они не хотят, а не того, чего они хотят. Они были недовольны действительностью, но какого-то чёткого представления о социальной альтернативе в головах большинства людей тогда не было. И поэтому с попытками провести эти идеи существовали большие проблемы. Но пробовать надо было в любом случае.
Ну а тем временем экологическое движение неуклонно раскалывалось по всему политическому спектру, который медленно но верно формировался в стране. Часть уходила к патриотам и коммунистам, часть уходила к демократам. Соответственно, протестные экологические митинги, которые были массовыми в 88-м и 89-м годах, в 90-м практически прекратились, и Москва уже знала только чисто политические митинги - за Ельцина или против Ельцина, за Горбачёва или против Горбачёва. То есть это было то, что мы называли ложной политизацией, и то, что мы воспринимали как начало смерти экологического движения.
Многие (хотя далеко не все!) национал-патриоты тогда нередко заявляли, что они против рыночных реформ. Но союз с ними для нас был исключен на все cто процентов. Мы ведь оставались экологами-интернационалистами и понимали, что экологическая проблема границ не знает. Мы выступали за право населения любой территории на самостоятельную жизнь, но это никак не было связано ни с пресловутым "национальны самосознанием", ни с национальными притязаниями, ни с идеей образования новых государств.
На самарском съезде мы добились внесения во временный устав (постоянный, как я уже упоминал, принять не удалось) пункт о несовместимости членства в Партии зелёных с проявлениями тоталитаризма, шовинизма и национальной розни. Это позволяло, как мы считали, выбрасывать вон национал-патриотов. Но те уходить не собирались.
Особую озабоченность тогда, насколько я помню, нам внушали челябинские зелёные во главе с Княгиничевым и часть красноярских зелёных (партия там покололась) во главе с Пановым. Последний, например, объявил себя новым "крестителем Сибири" и страстно обличал экологическую катастрофу как "геноцид славянских народов". Отсюда им выводилась совершенно безумная идея о том, что спасти славянские народы можно только одним способом - переселив их в Сибирь. Мало того, что это был бред сивой кобылы (что-то я не слышал о массовом желании славянских народов перебраться в Сибирь!) - это ещё и дурно пахло; даже не пахло, а воняло. Естественно, что мы достаточно резко реагировали на такие выверты и призывали очистить экологическое движение от ультраправых.
Это вызвало к жизни, в частности, такой показательный документ, найденный мною в своём архиве - рукописное заявление о выходе от нас того художника, который помогал нам проводить съезд, относящееся, наверное, ко второй половиной 90-го года. Он заявил, что недоволен деятельностью организации и её политической позицией, а именно тем, что мы взяли курс на третью силу. То есть что мы осуждаем патриотов, осуждаем демократов и тем отталкиваем от себя всех. («Вы не хотите участвовать в общественных процессах и хотите оказаться в политической изоляции.»)
Наша жесткая позиция по отношению к "экофашистам" и "экологическим политиканам", разумеется, далеко не всем нравилась. Недавно я нашел в своем архиве любопытный документ - рукописное заявление о выходе из партии художника Велимира Исаева, того самого, который помогал найти помещение для проведения учредительного съезда. Назвав меня почему-то "лидером Партии зелёных" (ну не было у нас такой должности!), он обрушил на мою голову целое море упреков: меня-де совершенно не волнует судьба народа, за который я собираюсь бороться в парламенте, а все мои политические помыслы направлены на борьбу с "коллегами" по движению. Он заявил, что недоволен деятельностью организации и её политической позицией, а именно тем, что мы взяли курс на третью силу. То есть что мы осуждаем патриотов, осуждаем демократов и тем отталкиваем от себя всех. («Вы не хотите участвовать в общественных процессах и хотите оказаться в политической изоляции.»)
На самом деле мотивы протестующего были более прозаичны, он даже не скрывал их в письме, возмущаясь, почему его не "берут" с собой на разного рода политические конференции и консультации. Пришлось ему напомнить, что у нас никто не может представлять организацию без императивного мандата, и именно организация решает, кто и что может от её имени говорить. Если бы он чаще ходил на собрания, то был бы, конечно, в курсе всех обсуждений!
В ответном письме я напомнил ему, конечно, и о том, что в парламент отнюдь не собираюсь, и что не считаю заботой о "судьбе народа" союз с национал-патриотами и политиканами от экологии. Судя по моим заметкам, товарищи пытались как-то погасить конфликт, но гордый живописец все-таки набрал дистанцию от Московской организации зелёных.
Если я не путаю этого человека с кем-то другим, то в следующий раз я его увидел только в августе 91-го года: я ехал в метро, а он возвращался в защиты Белого дома. Он, явно ожидая восторженной реакции с моей стороны. страшно радостно сказал: вот, мы победили. Я на него иронически-снисходительно посмотрел и сказал: «ВЫпобедили? Поздравляю». Некоторое время назад я видел статью Велимира Исаева в ультраправом, националистическо-православном журнале "Русский дом".
Где-то уже в 92-м или 93-му году, суммируя в статье для "Третьего пути" то, что произошло с зелёными и экологами в Советском Союзе, я написал, что экологическое движение должно быть как бы пистолетом у виска власти - с постоянно взведённым курком. Оно должно быть независимым и от власти, и от больших денег. Если это не так, то оно движение теряет свой смысл и превращается в кучки экспертов, представляющих самих себя, или в кучки энтузиастов-природоохранников, которые ничего реально добиться не могут. И это по сути уже есть смерть экологического движения. Этот процесс умирания стартовал примерно тогда - в 90-м году.
П.: Говоря о демократах как о перекрасившейся номенклатуре, не хочешь ли ты сказать о том, что вожди демократов - Новодворская, Старовойтова, Заславский, Пономарёв, Сахаров, Якунин - на самом деле не являлись беспартийными, а тайно состояли в номенклатуре КПСС, по чьей указке и действовали?
Д.: Знаешь, я не сторонник теории заговора, хотя доводилось мне слышать и такое. Нет, большинство людей, которых ты упомянул, могли быть и наверняка были людьми вполне искренними. Но демократическая номенклатура играла в них, как в пешки. Не зря же я слышал потом от некоторых демократов-неформалов "первого часа", что после августа 91-го они были оттеснены от новой власти. И не случайно никому из них так и не достались ключевые посты в правительстве победителей. На плаву оказались ведь другие: Ельцин, Гайдар, Попов и иже с ними, да бизнесмены, которые смогли-таки "расстаться с комсомолом", но не с его деньгами и связями.