Морские суда минувших времен 11 глава




Впереди буквально кишели глупыши и косяки сельди. Олуши мелькали в воде, словно серебристый дождь дротиков и стрел. Огромные чистики садились на поверхность воды на расстоянии весла такими густыми стаями, что рулевому приходилось сдерживаться, чтобы не поддаться соблазну изменить курс.

Однако он был вынужден изменить курс, чтобы избежать столкновения с огромным стадом сонных китов, и корабль очутился посреди них в такой опасной близости, что их огромные фонтаны время от времени закрывали горизонт [45].

Почти всегда, даже во время штормов, сопровождали целые стаи бурых дельфинов — морских свиней, которые, вероятно, глядели на корабль как на незадачливого члена своего семейства, которого надо было если не развлечь, то хотя бы поддержать.

Что касается подводного мира, то буйство жизни там было еще более пышным. Стоило только забросить в воду крючок — пустой, без наживки, — как на нем через миг-другой уже билась рыба, нередко настолько огромная, что втащить ее на борт одному человеку было просто не по силам. Экземпляры трески весом в добрую сотню фунтов или палтусы в целых пятьсот фунтов были не слишком приятной добычей для рыбаков, вооруженных всего-навсего легкой ручной острогой.

Таков был этот мир водной стихии, по которой скользил нос-водорез «Фарфарера». Это вполне могло быть десятое, а то и двадцатое судно, носившее это название, но по сути и конструктивным особенностям оно мало чем отличалось от всех своих предшественников.

В тот осенний день в самом начале VIII в. наш корабль возвращался в свой новый родной порт — Сван Фьорд (Лебединый фьорд) на восточном побережье Тили после плавания на Оркнейские острова, где его команде удалось обменять северную «валюту» на товары из дальних южных стран. Тили пока что был скрыт линией горизонта, но он, несомненно, лежал где-то там — этот огромный остров, на который представители клана «Фарфареров» переселились поколением раньше с острова Фетлар. Бесконечные вереницы диких уток, гусей и лебедей направлялись с него на юго-восток, следуя своим невидимым путем, который был знаком многим поколениям жителей Северных островов под названием Лебединого пути.

Бриз стал совсем резким, и вскоре впередсмотрящий заметил впереди сияющий отсвет Уайтскалла (Белого Черепа) на низком небе именно в том месте, где он и должен был находиться, сверкая, как крошечная точка на фоне небосвода. Не успел этот сияющий абрис огромного ледника подняться над горизонтом, как на пути «Фарфарера» возникли целые стада древних обитателей Тили. Огромные тяжелые головы со сверкающими глазами, отвислыми усами и изогнутыми, как сабли, бивнями дружно повернулись в сторону корабля. Два зеленых юнца с Оркни, впервые в жизни вышедшие в плавание, были поражены этой встречей с легендарными орками, сама жизнь которых еще с незапамятных времен тесно переплеталась с жизнью островитян.

«Фарфарер» приблизился к берегу неподалеку от мыса, исстари называемого мыс Горн, на юго-восточном побережье острова. Уже смеркалось, когда капитан, не выпуская румпеля из рук, направил судно в узкий вход, который вел в просторную лагуну Истхейвен-андер-Горн, неофициальную столицу Тили.

Для кораблей, приходящих с запада, давно стало привычной практикой причаливать у мыса Горн, а для судов с востока — отправляться от него в обратный путь. Находясь в просторной лагуне Истхейвен, корабли могли преспокойно стоять на якоре при любой погоде, а в случае необходимости их легко можно было вытащить на сухие песчаные берега.

Истхейвен издавна был местом встречи всех, прибывающих на Тили. Из поколения в поколение добытчики «валюты» наведывались сюда, чтобы обменяться свежими новостями и угоститься на славу свежими продуктами крестьянских усадеб, предки хозяев которых поселились на этих землях еще в IV в. Приезжие и хозяева помолились в капелле, в которой служил священник из миссии Ниниана, живший вместе с женой и детьми в небольшой усадьбе поблизости от капеллы.

«Фарфарер» встал на якорь, и его команда поспешно высыпала на берег, чтобы поразмять ноги и прогуляться вдоль «ларьков» из камней и дерна, построенных много лет назад у самой кромки воды. От костров, на которых на открытом огне жарились целые туши баранов, исходил головокружительно-соблазнительный запах жареного мяса. Матросы с разных кораблей переходили от хижины к хижине, разнося новости и слухи и возобновляя старые знакомства.

Этим вечером в центре всеобщего внимания были две темы.

Одна из них — резкое сокращение числа секачей на побережье Тили и в водах вокруг этого огромного острова. Вообще, поголовье моржей из поколения в поколение упорно сокращалось, и вот теперь секачей стало так мало и встречались они настолько редко, что торговля моржовой костью пришла в полный упадок.

— Они просто уходят из этих мест; верно говорю, — пробурчал видавший виды старик. — Как знать, может, они устали здесь, на Тили, вот и вздумали все вместе уйти на Крону или еще дальше. А ты что думаешь, капитан?

Вопрос этот был адресован капитану «Фарфарера», коренастому мужчине средних лет с солидной округлой бородой. Тот задумался и ответил не сразу.

— Да, правда, орки иногда встречаются на восточном побережье Кроны, — осторожным тоном проговорил он. — А вот насчет западного побережья… Туда никто еще не плавал дальше четырех-пяти дней пути от мыса Саут Кейп (Южный). Никто не знает, как далеко эти земли тянутся на север. Вполне может быть, что, если кто-нибудь отважится зайти достаточно далеко, он найдет там вдоволь моржовой кости…

Другая тема, волновавшая всех мужчин, касалась судьбы их родных островов. Дело в том, что люди с «Фарфарера» привезли плохие новости.

Меньше чем за неделю до отплытия с Оркнейских островов они слышали об ужасном событии. Крошечный островок Ниниан Айл был захвачен; церковь и большинство других построек разграблены и разрушены, люди, по большей части старики и малые дети, перебиты, а женщины и девушки угнаны в плен.

— Кровавые норвежцы! — воскликнул добытчик «валюты» с острова Брессэй, откуда он прибыл сюда вот уже больше года назад. — Они твердят, что пришли с миром, чтобы торговать, как все, а ведут себя, как сущие дьяволы! С каждым годом их на наших островах становится все больше и больше… и бед и напастей тоже. Человеку стало опасно уходить в дальнее плавание, когда у него под боком ютятся такие разбойники!

— Тебе еще только предстоит испытать то, что мы уже пережили, — проговорил один из членов команды «Фарфарера». — Перебирайся-ка сюда со всеми своими пожитками. Сам видишь, земли в здешних краях хорошие. К тому же отсюда рукой подать до Кроны. Да, жить у этих чертовых льдов куда безопаснее, чем оставаться там и каждый день ждать, что твой дом сожгут дотла!

Прошло не более двух десятков лет с тех пор, как клан «Фарфарера» покинул свою прежнюю родину на острове Фетлар, решив перебраться на берега лагуны на восточном побережье, именуемой Лебединым фьордом, который находится в полудне пути к северу от мыса Горн. И хотя старики сильно тосковали по своим привычным холмам, для добытчиков «валюты» переселение оказалось делом куда более легким и приятным, поскольку они теперь могли добираться до мест промысла вдвое быстрее, чем прежде.

Человек с Брессэя в раздумье кивнул, грустно жуя дымящийся кусок тюленьего мяса. Теперь Тили казался все более и более привлекательным для тысяч обитателей Северных архипелагов.

 

ИСЛАНДИЯ — ЭТО ОГРОМНЫЙ КУПОЛ МОРСКОГО ДНА, взметнувшийся посреди вод Северной Атлантики примерно на полпути между Шотландией и Гренландией. Она имеет большую протяженность, чем Ирландия (по площади она сравнима с Ньюфаундлендом или штатом Кентукки), а ее северное побережье граничит с Полярным кругом, но, поскольку ее почти отовсюду окружают теплые подводные реки течения Гольфстрим, на этой благословенной земле установился умеренно-мягкий океанский климат.

Однако так было далеко не всегда, свидетельство чему — четыре огромных и добрая дюжина малых ледников, занимающих господствующее положение в центральных районах. Знаменитый глетчер Ватнайокулл, Уайтскалл альбанов, имеет более ста миль в длину, пятьдесят — в ширину и более мили в толщину; поистине чудовищный монстр последнего Ледникового периода.

Но Исландия — это еще и страна клокочущей лавы. На ней продолжают рождаться все новые и новые вулканы. В 1963 г. в результате подводного извержения, происшедшего неподалеку от островов Уэстмен Айлендс, со дна морского поднялся новый остров, получивший название Сэртси. А десять лет спустя новое мощное землетрясение оказалось настолько опасным, что пришлось в спешном порядке эвакуировать все население крупнейшего поселка на островах Уэстмен.

Однако эти извержения не идут ни в какое сравнение с катастрофическим извержением 1783 г., когда к югу от Ватнайокулла разверзлась трещина Лаки, из которой хлынул самый грандиозный в новейшие времена на Земле поток лавы. Целые ливни золы и лавы, сопровождавшиеся ядовитыми газами, погубили такое множество овец и крупного скота, что в результате пятая часть населения острова умерла от голода, вызванного массовым падежом скота.

Пылающие угли в заснеженной утробе Исландии постоянно напоминают о себе бесчисленными горячими ключами и гейзерами.

Внутренние территории этой страны огня и льда по большей части состоят из необитаемых пустынь, опаленных лавой, но во многих районах практически по всему побережью и в некоторых внутренних областях есть зеленые низменные земли, на которых земледельцы и скотоводы в благоприятные климатические периоды с успехом выращивают некоторые культуры и разводят скот. И в любое время года берега острова изобиловали всевозможными формами морской живности, благодаря которой охотники и рыбаки могли кормиться круглый год.

Хотя островитяне Северных архипелагов знали о существовании Тили задолго до легендарного плавания Пифея, они были далеко не первыми людьми, ступившими на его берег.

Британский археолог Том Летбридж, опровергающий устаревшие научные представления, убежден, что люди появились на берегах Тили в гораздо более раннюю историческую эпоху. Действительно, жители Северной Америки могли без особых проблем попасть на Исландию через Гренландию во время так называемого климатического оптимума, имевшего место между 1800 и 1500 гг. до н э. Это потепление вызвало массовое сокращение ледяного панциря, сковывавшего воды Северного Ледовитого океана, вследствие чего в южных районах между Исландией и Гренландией осталось очень мало паковых льдов. Кроме того, в этот период, когда ледяной барьер между двумя этими огромными островами фактически перестал существовать, люди могли спокойно плавать вдоль восточного побережья Гренландии.

Примерно с 2000 г. до н. э. северо-восточная Гренландия стала домом для обитателей тундры, для которых источником средств к существованию служили по большей части мускусный бык (овцебык) и карибу. Эти люди были хорошими охотниками — даже слишком хорошими, что впоследствии обернулось бедой — и к концу последней фазы периода потепления практически истребили мускусного быка в высоких широтах. Затем они двинулись к югу вдоль восточного и западного побережья в поисках новых источников питания.

Те из них, кто двинулся в сторону восточного побережья, не смогли найти ни мускусного быка, ни других ценных наземных млекопитающих к югу от Скорсби Саунд. Но величественное сияние ледниковых вершин, красочные миражи, характерные для высоких арктических широт, стаи перелетных водоплавающих птиц, а также облака вулканического дыма днем или пламя и зарево извержений ночью со всей определенностью показали им, что не так далеко, на востоке, есть большая земля. Действительно, вершины и горные пики Исландии и Гренландии в ясную погоду хорошо видны невооруженным глазом всякому, кто поднимется на них на любой из сторон разделяющего их пролива.

Переправиться через этот пролив не представляло особых трудностей для людей, если у них, конечно, были достаточно прочные лодки или ладьи для плавания в бурных водах у восточного побережья Гренландии. Минимальное расстояние, разделяющее острова, составляет всего 175 миль, а горы, высящиеся на противоположных берегах, настолько высоки, что в ясную погоду суда могли совершать плавание, не теряя из виду земли.

Случайно или намеренно, но эти люди вполне могли стать первыми представителями рода человеческого, посетившими Исландию. И она, скорее всего, разочаровала их. Хотя небо благословило ее побережье обилием всевозможной птицы, рыбы и морского зверя, на ее землях не водилось никаких сухопутных млекопитающих, за исключением разве что полярных песцов да северных медведей. Охотники с запада не нашли здесь ни карибу (или северных оленей, что, в сущности, одно и то же), ни мускусных быков. Да, люди могут есть песцов, да и белых медведей тоже, разумеется, если медведи не съедят их первыми, но ни один из этих видов не может считаться достаточным источником пищи, чтобы прокормить хотя бы небольшое число людей.

Если первые люди, ступившие на берег Исландии, действительно приплыли с Гренландии, они, по всей вероятности, не стали задерживаться там надолго и не оставили почти никаких следов своего пребывания на ней. Вообще никаких следов, по мнению большинства исландских историков. Но ведь свидетельства присутствия человека в Исландии в древности просто не могли быть многочисленными. Извержения вулканов погребли под слоем пепла даже крупные строения и поселения современных людей. И только какая-нибудь фантастическая, поистине сказочная удача могла бы сохранить считанные единицы предметов материальной культуры, оставленные более чем немногочисленными гостями эпохи неолита.

И тем не менее такие открытия все же имели место. По свидетельству Кевина Смита, сотрудника Музея науки в Буффало, недавно в ходе раскопок на западе Исландии был найден кварцевый сердечник, из которого в древности делали крошечные ножи. Он идентичен сердечникам, оставленным представителями палеоарктической традиции, то есть культуры Североамериканской Арктики, возраст которой насчитывает по меньшей мере 3000 лет.

Согласно письменным свидетельствам, самыми первыми людьми, посетившими Исландию, были моряки, сопровождавшие Пифея в его плавании ок. 330 г. до н э., хотя на самом деле они были отнюдь не первыми, кому удалось переправиться через морские просторы, отделяющие Исландию от Северных островов.

Как же выглядел Тили, когда у его берегов появились первые европейцы?

Если они прибыли весной, они могли буквально оцепенеть от белизны, ибо на каждой прибрежной скале и утесе белели гнезда океанских птиц. Большинство крупных островов и все проходы, ведущие в глубь Тили, за исключением крутых горных склонов, пустынных полей застывшей лавы и столь же пустынных материковых ледников, буквально кишели несметными стаями лебедей, гусей и уток, прилетавших к своим древним гнездовьям на один из крупнейших в мире птичьих базаров.

Грандиозные полчища птиц наверняка привлекали крылатых хищников, самыми грозными из которых были орланы, беркуты, сапсаны и кречеты, то есть виды, ценившиеся любителями соколиной охоты исключительно высоко, а два последних ценились буквально на вес золота монархами — любителями этой забавы в Европе и на Востоке.

Этот несметный мир птиц позволял поддерживать высокую численность песцов и полярных лисиц, как белых, так и черно-бурых, мех которых очень высоко ценился на европейских рынках в качестве экзотического раритета.

Белый, или северный, медведь одинаково уверенно чувствовал себя и в море, и на суше, когда они выбирались на берег, чтобы поохотиться в прибрежных реках на лососей или устроить логово и обзавестись потомством. По-видимому, в древности белые медведи встречались на Исландии в таком же изобилии, как на юго-востоке Лабрадора, где еще в середине XVIII в. можно было увидеть тридцать, а то и сорок белых медведей, занятых рыбной ловлей при впадении в море какой-нибудь местной речки, изобиловавшей лососем[46]. В те времена этих животных еще не называли полярными или северными медведями. Это гордое имя уцелевшие представители этого древнего вида, сумевшие выжить только в высоких широтах, получили только в XIX в.

Старинные саги свидетельствуют, что водяные (северные) медведи появились в Исландии во времена экспансии норвежцев и что еще в конце XV в. мех белого медведя пользовался большим спросом на рынках континентальной Европы, а живой белый медвежонок считался подарком, достойным короля.

Земля давала немало даров, но море в этом отношении далеко превосходило ее. В здешних водах в изобилии водились всевозможные киты — гренландские (гладкие), черные, серые (калифорнийские), горбатые киты, киты-полосатики и киты Брайда[47]. Хотя добытчики северной «валюты», по всей видимости, не вели сколько-нибудь широкомасштабной охоты на крупных китов, они охотно убивали китов, выброшенных на берег, ради знаменитого китового уса, а также вели активную охоту на нарвалов (китов-единорогов), цена на спиралеобразные витые бивни которых далеко превосходила цену всех прочих даров Арктики, за одним-единственным исключением — кречетов.

В прибрежных водах царили всевозможные виды тюленей — кольчатые нерпы, тюлени обыкновенные и тевяки (серые длинномордые тюлени). Их топленое сало служило важным источником дегтя, в огромных количествах применявшегося для осмоления днищ и бортов деревянных судов и герметизации лодок, обтянутых тюленьими шкурами.

Обилие и разнообразие видов всевозможных животных, промысел которых мог стать источником больших доходов, не могло не вызвать восхищения у первых европейцев, побывавших на Тили. Но на первом месте среди этих животных, бесспорно, были моржи. Мы не знаем и, наверное, уже никогда не узнаем, сколько секачей обитало в древности на побережье Тили, однако мы можем подсчитать (по аналогии с численностью стад, еще недавно добывавшихся промысловиками в заливе Св. Лаврентия и на острове Сэйбл (о. Соболиный), где поголовье животных исчислялось сотнями тысяч[48].

Целая пропасть моржовой кости! Горы моржовых и тюленьих шкур! Уйма сала, из которого можно вытопить жир и сделать ворвань! Можно не сомневаться, что добытчики «валюты» начали организовывать походы в эти края практически сразу же после того, как альбаны открыли Тили.

 

Плавания за северной «валютой» никогда не были каким-то случайным делом или авантюрой, затеянной кучкой искателей приключений на плохоньком старом судне. Все корабли мореходов, ходившие в дальние плавания, строились и укреплялись специально с учетом трудностей пути, и команды их набирали из наиболее опытных и выносливых моряков-промысловиков, вместе с которыми в море уходили их жены и сестры, сыновья и дочери — люди отважные и компетентные в своем деле.

В числе запасов на борту корабля было все необходимое для поддержания мореходных качеств и ремонта судна, а вот провизии обычно брали очень мало. Охотники за «валютой» добывали себе ежедневное пропитание охотой на море и на суше. Автономная самодостаточность судна была делом вполне естественным в плавании, которое могло продолжаться год и более.

Промысловики, прибывавшие в начале лета, высаживались на южном побережье Тили, почти бесконечные песчаные берега которого, обширные лагуны и обилие всевозможной морской живности в прибрежных водах создавало практически идеальные сезонные условия для бесчисленных стад моржей, обитавших здесь в старину. Команда каждого из судов кормилась и занималась промыслом на участке побережья, по традиции закрепленном за ее кланом. По прибытии грузы с корабля быстро выгружались на берег, а сам корабль перетаскивали в безопасное место, подальше от воды, где можно было спокойно переждать свирепые шторма и мощные приливные волны, а сам он, перевернутый кверху днищем, служил надежным укрытием для команды [49].

Сезон охоты на моржей продолжался до тех пор, пока свирепые осенние шторма не начинали бушевать в открытом море, а грозные пенные валы, накатывавшиеся на побережье, делали его одинаково непригодным для обитания как для моржей, так и для охотников.

И тем и другим приходилось искать более пригодные земли для зимовки вдоль изрезанных фьордами берегов северного и особенно западного побережья Тили. В зимнее время моржи большую часть времени проводили в море, иногда отдыхая на утесах и рифах, скальных глыбах посреди моря и исхлестанных волнами крошечных островках. Там никто не рисковал охотиться на них на утлых лодках, сшитых из шкур, предпочитая постараться набить как можно больше моржей на отмелях в летний сезон.

Факсафлой и Брейдафьордур представляли собой самые излюбленные зимние стоянки альбанских охотников, ибо в тамошних гаванях в изобилии водились тюлени, а те, в свою очередь, привлекали белых медведей. Охота на белых медведей и промысел песцов служили важным подспорьем на протяжении темных и холодных зимних месяцев.

Зимовщики били и моржей, особенно — в январе, когда длинномордые тевяки начинали выбираться на прибрежные скалы. С наступлением весны некоторые промысловики начинали собирать на скальных гнездовьях гагачий пух. Другие на небольших лодках отправлялись на островные гнездовья на промысел огромных нелетающих гагарок, которых добывали ради жира, пуха и перьев. А молодые и самые ловкие и быстрые промысловики отправлялись в глубинные районы острова — на поиски гнезд кречетов и сапсанов, обычно устроенных на высоких прибрежных скалах. Люди, остававшиеся на стоянке, ловили и вялили лососей, которые кишели в местных речках в таком множестве, что нередко сами выпрыгивали из воды на берег.

Добыча лосося становилась чрезвычайно увлекательным и волнующим занятием, когда люди замечали, что рядом с ними не прочь полакомиться лососиной и куда более грозные охотники — белые медведи. В таких случаях огромные черные собаки островитян честно отрабатывали свою долю улова, отпугивая белых великанов подальше от берега.

Когда весну сменяло лето, начиналась всеобщая починка судов и ладей. Шкуры, которыми были обтянуты их корпуса, перед спуском на воду тщательно промазывались ворванью и жиром. Суда, еще вчера служившие домами, вновь превращались в морские корабли. Некоторые из них брали курс домой — на острова Северных архипелагов. Другие возвращались к южному побережью Тили, чтобы продолжить промысел до осени, а затем, перезимовав еще одну зиму, вернуться наконец на родину.

Некоторые выходцы с Альбы еще с незапамятной древности предпочитали постоянно селиться на острове, ведя жизнь одиноких волков, во многом схожую с образом жизни трапперов [50] -одиночек, которую даже в наши дни предпочитают некоторые охотники, живущие в изоляции от остального мира в Канадской Арктике.

Активная эксплуатация природных богатств Тили знала свои взлеты и спады. Периоды ухудшения климатических условий увеличивали риск и без того опасных дальних морских походов, однако погода никогда не была опасной настолько, чтобы отбить у добытчиков «валюты» всякую охоту плавать к берегам Тили.

«Валюта», привозимая с Тили, была важным, источником существования для островитян Северных архипелагов. Но когда настал VIII в., земле огня и льда было суждено сыграть в их выживании еще более весомую, жизненно важную роль.

 

Карта Гренландии и Исландии.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

УБЕЖИЩЕ

 

БЛАГОПРИЯТНЫЕ КЛИМАТИЧЕСКИЕ УСЛОВИЯ, СЛОЖИВШИЕСЯ В НАЧАЛЕ христианской эры, по-видимому, убедили наиболее стойких и решительных фермеров присоединиться к немногочисленным переселенцам на Тили, которые промышляли охотой и собирательством. Наступивший впоследствии, ок. 300 г. н э., длительный период похолодания, мог вынудить людей бросить свои поселения на Тили, однако римские монеты той эпохи, найденные возле Истфорда, говорят в пользу реальности экспедиции Феодосия на Тили в 363 г., а это — несомненное свидетельство, что восточное побережье Исландии в те времена было обитаемым.

Решение поселенцев обосноваться именно на восточном побережье имело свои веские причины. Именно оттуда, с Тили, ближе всего плыть до Британии; жители района Истфорда селились возле хороших гаваней; кроме того, климат в восточной части острова (которую сильнее всего согревало теплое дыхание Гольфстрима) был наиболее благоприятен, а земли представляли собой участки девственных лесов и земель, пригодных для пастбищ и пашен.

В середине V в. климат Северной Атлантики вступил в период продолжительного потепления. Штормов стало заметно меньше, средняя температура повысилась, стало гораздо меньше снегопадов и дождей. И все больше и больше жителей Северных островов, которых привлекали хорошие пастбищные земли на Тили и всерьез тревожили политическая и военно-административная неразбериха и распри, воцарившиеся на Британских островах после краха Римской империи, отправлялись в морское плавание на запад.

Около 550 г. британский священник по имени Брендан в сопровождении четырех клириков отправился от берегов Ирландии на так называемом курраге — корабле с весьма ненадежным корпусом, построенном по тому же принципу, что и ладьи альбанов, но обтянутом коровьими шкурами вместо моржовых. После ряда малозначительных приключений мореплаватели достигли берегов Фарерских островов, где решили зазимовать вместе с представителями местной христианской общины. А следующей весной они подняли паруса и взяли курс на запад, к расположенной неподалеку земле, которой, по всей вероятности, и был Тили[51].

Там они побывали в другом религиозном центре, который, вполне возможно, был основан на одном из прибрежных островков, который норвежцы называли Папей — вероятно, потому, что, прибыв к островку с целью его захвата, они обнаружили на нем… христиан.

В повествовании о плавании Брендана островок этот именуется островом Св. Альбы. Брендана и его спутников приветливо встретили светловолосый аббат и община клириков, которые поведали гостям, что их монастырь был основан примерно восемьдесят лет назад священником-миссионером по имени Альба, которого они теперь свято почитают как своего патриарха и святого.

История ирландской церкви говорит о том, что св. Альба и св. Патрик были современниками. Хотя свои последние годы св. Альба провел в Ирландии, нет никаких оснований полагать, что он мог быть кельтом. Поэтому вполне резонно предположить, что по происхождению он был альбаном.

Историки обычно склонны признавать, что на момент прибытия первых норвежских кораблей в Исландию там могло находиться крайне небольшое число европейцев, но их присутствие там якобы не имело никаких последствий, и дело ограничивалось небольшими колониями христиан — отшельников, искавших уединения вдали от всего рода человеческого и всецело посвятивших себя обращению в свою веру язычников и умерщвлению плоти[52].

Между тем люди, с которыми Брендан встречался на Тили, соответствовали подобному образу. Из жития мы узнаем, что они ели прекрасный белый хлеб, считавшийся в те времена верхом роскоши, и пили из хрустальных (стеклянных?) кубков. Они изображены не как изможденные подвигами анахореты, а как люди, живущие на широкую ногу и обязанные своим достатком богатым и многочисленным прихожанам.

Постоянные жители Тили в те времена были просто обречены на сытую и привольную жизнь. Хороших земель на острове было более чем достаточно. Почва на многих землях была куда более плодородной, чем на скудных каменистых островках — недавней родине переселенцев. Целинные земли и благоприятные погодные условия способствовали процветанию ферм и пастбищного скотоводства. Товары пресловутой северной «валюты» были в изобилии и, главное, буквально под рукой. И это, вполне естественно, не могло не отразиться на процветании местного клира.

Ясными вечерами немногочисленные здешние жители собирались в палисадниках своих жилищ; мужчины — обменяться новостями и слухами за починкой снастей и прочего хозяйственного инвентаря, молодые женщины — напоить воздух манящими запахами баранины, рыбы и яиц морских птиц, которые варились в чанах, подвешенных на цепях на треножниках прямо над кострами. Женщины постарше вязали и шили, пользуясь светом долго не заходящего солнца. А подростки суетились возле старших или играли с полуодомашненными здешними собаками.

Когда же погода выдавалась совсем никудышной, люди собирались в большой, длинной комнате своих низких и обложенных торфом, как землянки, жилищ. При мигающем свете масляных плошек, чьи фитили отчаянно чадили, люди ели нехитрую пищу, слушали давно знакомые рассказы и предания или пели старинные песни, пока не приходило время расходиться по домам и ложиться спать (или заниматься любовью), расстелив толстые шерстяные покрывала и укрывшись такими же одеялами.

В дневные часы дома всецело находились во власти женщин, которые если не готовили пишу и не возились с детьми, то непременно пахтали масло, делали сыр, пряли шерсть и ткали материю. Дел у них всегда было вдоволь, и тем не менее они непременно выкраивали часок-другой, чтобы немного поболтать с подругами или заняться нехитрым рукоделием.

Что касается мужчин-островитян, то их главной задачей в летнее время было создание достаточного запаса сена для скота, чтобы его хватило на всю зиму. Полудикие северные овцы практически круглый год кормились самостоятельно, как и низкорослые волосатые лошадки; но если люди хотели, чтобы коровы пережили зиму и продолжали давать молоко, они должны устроить для своих питомиц теплое стойло и заготовить для них вволю хорошего сена.

Косить жесткие дикорастущие травы на каменистых и неровных землях ручными серпами — дело чрезвычайно тяжелое. И если оно до смерти надоедало фермеру, он всегда мог отправиться в море за рыбой. Сети обычно закидывали на чистой воде между островами или в устьях рек. Если выдавался денек, когда дождь не лил как из ведра и с моря не дули пронизывающие штормовые ветры, подростки могли ловить рыбу с легких, сшитых из шкур лодок, по размерам ненамного больше современных ванн. Когда лосось шел на нерест, в дело включались все свободные руки селения. Люди становились по берегам речек и били острогами или хватали голыми руками крупных жирных рыбин, упорно стремившихся вверх, против течения.



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2019-07-14 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: