Морские суда минувших времен 12 глава




Зимой и летом мужчины посвящали практически все свое время крестьянским трудам, охоте и ловле песцов, промыслу тюленей и прочих животных, шкуры, меха и бивни которых могли послужить серьезным подспорьем в общем объеме «валюты», добываемой промысловиками клана.

Мужчины и подростки привозили также огромные запасы битой водоплавающей птицы и набивали сшитые из шкур мешки лебедиными, утиными и гусиными яйцами, залитыми тюленьим салом.

По воскресным и праздничным дням пастухи и промысловики собирались в местных капеллах или, если те находились неподалеку, в храмах крупных церковных конгрегаций, чтобы вознести молитвы к богу и обменяться новостями со всех концов своего крошечного мирка. Новости эти по большей части были хорошими, и жизнь островитян текла в покое и достатке.

К началу VI в. ситуация вокруг Тили коренным образом изменилась. Земли, которые некогда были по преимуществу охотничьими угодьями, дававшими «валюту», быстро заселялись все новыми и новыми переселенцами: крестьянами, пастухами-скотоводами и рыбаками, угодья и наделы которых густо теснились рядом друг с другом по всем обитаемым землям восточного и южного побережья Тили.

Однако по мере роста населения поголовье диких животных резко пошло на убыль. Стада моржей-секачей сократились во много раз, а выжившие были вынуждены изменить свои древние пути миграции. Теперь они покинули огромные песчаные отмели и стали ютиться на крошечных скальных островках и рифах подальше от берега, где их невозможно было ни захватить врасплох, ни выгнать на сушу. Это оказалось настоящей катастрофой для добытчиков ««валюты», поскольку добыча моржовой кости резко упала именно в то время, когда на континенте огромный спрос на костяные пластины, использовавшиеся для создания религиозных композиций, привел к тому, что цена на ««белое золото» возросла более чем когда-либо прежде.

Добытчики «валюты» испытывали трудности и с промыслом белых медведей, и отловом кречетов. Поголовье белых медведей сильно сократилось и в результате хищнической охоты на них, и главным образом в результате того, что кромка полярных паковых льдов, в летние месяцы служившая местом активной охоты на тюленей, перестала приближаться к берегам Тили. Кречеты и беркуты стали невероятно редкими еще и потому, что многие пастухи стали промышлять похищением едва оперившихся птенцов из гнезд.

Когда ресурсы животного мира Тили стали резко сокращаться, добытчики «валюты» поступили точно так же, как и их предки в прошлом. Они вышли в море и отправились дальше на запад в поисках новых земель.

Климатические условия для подобных дальних плаваний никогда еще не были более благоприятными. К середине VI в. полоса арктических паковых льдов к югу между Тили и Гренландией превратилась в незначительное сезонное (зимнее) препятствие, а в некоторые годы исчезала и совсем.

В прошлом предприимчивые европейцы уже совершали пробные плавания (плавания поневоле, когда корабли просто уносило штормами в дальние края, не в счет) к берегам земли, известной альбанам под названием Крона. И вот теперь практически ничто не препятствовало добытчикам «валюты» отправиться за ней и на Крону.

 

Мыс Кейп Брюстер расположен примерно посередине восточного побережья Гренландии. Полоса юго-восточной береговой линии, протянувшаяся на добрую тысячу миль и отделяющая его от мыса Кейп Фейрвэлл, окаймлена стеной плиты глетчерного льда толщиной не менее тысячи футов, которая во многих местах почти сползает в море. Здешний берег настолько неприветлив, а запасы животных и птиц настолько ограничены, что, за исключением узкой полосы вокруг Ангмагссалика, сама природа пресекала все попытки инуитов закрепиться на этих землях.

Однако на восточном побережье Гренландии, примерно в шестистах милях к северу от мыса Кейп Брюстер, местность выглядит совершенно иначе. Здешний ландшафт представляет собой свободные от ледяных плит гористые районы, морены и долины, характерные для тундры, площадь которых превосходит площадь всей Исландии. Береговая линия здесь густо изрезана глубокими фьордами, один из которых, Скорсби Саунд, врезается в глубь суши на добрых двести миль, прежде чем упереться в стену материковых ледяных плит.

Эти северо-восточные фьорды и земли, окружающие их, изобилуют богатой и разнообразной фауной. Даже еще в первые годы XX в. по берегам этих фьордов пестрело не менее 150 хижин норвежских и датских охотников-трапперов. Прибыли этих охотников, добывавших шкуры песцов, медведей, мускусных быков, горностая и волков, а также шкуры и жир тюленей, моржовую кость и бивни нарвалов, были настолько громадны, что Норвегия попыталась было аннексировать весь этот регион, и добиться своего ей помешало только активное вмешательство Лиги Наций, действовавшей по просьбе Дании.

Добытчики «валюты» могли найти здесь, на Кроне, все те же источники дохода, которые они имели прежде на Тили, плюс еще целый ряд животных, которых на Тили не было и в помине, например, северные олени карибу, волки, горностаи, зайцы-беляки и, что особенно важно, мускусные быки (овцебыки), густой мех которых ценился почти наравне со шкурами белых медведей.

По моему мнению, еще до конца VI в. большинство добытчиков «валюты» уже были заняты активным промыслом на землях северо-восточного побережья Гренландии. А те из них, кто прибыл с Северных островов вместе со своими семьями, по всей вероятности, даже зимовали на Кроне, ибо плавать туда и обратно — дело долгое и опасное.

Рано или поздно слишком большие расстояния между родным домом и местами промысла должны были вынудить кланы добытчиков «валюты» перебраться на Тили и обосноваться там. А вскоре капитаны торговых судов с Оркнейских островов тоже стали совершать плавания на Тили, чтобы прямо на месте забирать у охотников «валюту» для перепродажи южным купцам и привозить в обмен товары из южных стран, которые пользовались большим спросом у постоянно увеличивавшегося населения Тили.

К VII в. большинство кланов, промышлявших добычей «валюты», уже окончательно перебрались на запад, на Тили. А оттуда мореходы вполне могли ранней весной отправляться в плавание на восточное побережье Кроны (Гренландии) и, если погода позволяла, осенью того же года возвращаться к родным берегам Тили.

Подобная реконструкция заселения Исландии, что называется, сидит как кость в горле у ортодоксальных историков острова, которые решительно убеждены в том, что за исключением немногих христианских аскетов-отшельников Исландия вплоть до VIII в., когда к ее берегам прибыли норвежские переселенцы, оставалась пустынной terra incognita[53].

Вера в справедливость подобной точки зрения опиралась только на априорное отрицание весомых свидетельств обратного — свидетельств, с которыми я познакомлю вас в примечаниях[54]. Следует упомянуть и о находках, сделанных доктором Маргрет Херманнс-Аудардоттир[55].

Между 1972 и 1978 гг. эта шведская исследовательница-археолог со своей группой начала раскопки на руинах норвежского поселения XIV в. на острове Хеймай, одном из группы Вестманских островов, расположенных у южного побережья Исландии. И раскопки явили миру нечто совершенно поразительное: оказалось, что под верхними руинами находятся остатки как минимум десяти более древних сооружений. Таким образом, это место оказалось куда более древним, чем это предполагалось. Археологи подвергли образцы материалов радиоуглеродному анализу, и полученные в результате данные оказались поистине ошеломляющими для всех участников дискуссии.

Итак, данные, полученные с помощью изотопов углерода С-14 и подтвержденные результатами стратиграфических исследований и анализа пыльцы, показали, что самое раннее сооружение в этом поселении появилось как минимум на 250 лет раньше появления в Исландии норвежцев.

Но самое главное было еще впереди. Хронология по радиоуглеродному методу, предложенная Херманнс-Аудардоттир, показала, что прежний метод, на который полагались исландские историки-традиционалисты в попытке датировать поселения человека на острове (и который, кстати сказать, относил все ранее изученные поселения в Исландии к периоду норвежской оккупации), был основан на ошибочных посылках. Согласно ему даты определялись по наличию или отсутствию фрагментов стен или крыш в слоях вулканического пепла, выброшенного в прошлом в результате извержений, наиболее крупное из которых, как предполагается, произошло примерно в 872–874 гг. А данные Херманнс-Аудардоттир показали, что наиболее крупные осаждения вулканического пепла, особенно так называемые слои ланднам и Катла, на самом деле образовались по меньшей мере на столетие раньше. Самое важное заключается в том, что значительное число поселений, которые ранее уверенно относили к периоду норвежской оккупации, как оказалось, были обитаемыми задолго до появления первых норвежских кнорров у берегов Исландии.

Нет, это решительно невозможно! Ведь исландские историки насмерть стоят на том, что норвежцы никак не могли появиться на острове ранее первой половины IX в. и что, прибыв на Исландию, они обнаружили, что остров совершенно необитаем, за исключением разве что горстки фанатиков-отшельников, нашедших здесь, на краю света, вожделенное уединение.

 

Однажды весенним днем где-нибудь в конце VII в. «Фарфарер» отправился в путь от берегов своего родного Сван Фьорда, расположенного на восточном побережье Тили, на промысел зверя и прочей «валюты» к берегам Кроны. По пути кораблю предстояло зайти в одно место. Двое пожилых людей и молодая чета, не так давно прибывшая в Истхейвен с небольшого островка Хаско из группы Шетландских островов, попросили подвезти их на остров Хеймай.

Большинство жителей островка Хаско уже покинули свои скудные наделы и пастбища, в поисках лучшей жизни предпочтя перебраться на Тили. Самые первые из них решили поселиться на острове Хеймай, а не на самом Тили, поскольку он показался им более удобным для мореплавания, несмотря на малоприятное соседство вулканического конуса, над которым курился дым с тяжелым запахом серы. Хеймай не мог предложить новоселам много хороших земель, но те, что были, оказались весьма плодородными, а маленькая уютная гавань стала одним из первых надежных убежищ на южном побережье Тили.

Первые переселенцы с Хаско построили стены своего дома из дерна, перекрытия крыши сделали из березовых стволов, привезенных с Тили и крытых торфом. Дом находился у источника пресной воды неподалеку от гавани. Затем рядом с первым вокруг того же источника выросло еще несколько таких же домов-землянок. Приусадебные участки возле них напоминали огромное лоскутное одеяло, расстеленное на склонах между застывшими потоками лавы. В гавани на берегу теснились лодки, сшитые из шкур, — свидетельство возросших мореходных амбиций маленькой общины. На низменных пастбищах паслись немногочисленные коровы, а овцы и козы предпочитали склоны повыше. Небольшие участки посевов ячменя яркой зеленью напоминали картины родных мест, а в болотистой низине вокруг источника темнели густые заросли сочного, мясистого дудника, этого дикого сельдерея Севера, завезенного в эти места с Хаско.

Когда на траверзе «Фарфарера» возник островок Бер-Айль (Медвежий), где несколько лет назад был убит огромный белый медведь, корабль нагнал одну из больших лодок местных жителей, доверху нагруженную огромными серо-зеленоватыми яйцами гагарок. «Фарфарер» взял лодку на буксир, а ее команда, вскарабкавшись на борт, проводила гостей в гавань Хеймая.

У жителей острова Хеймай нашлась всего-навсего одна добрая новость, которую они тотчас сообщили гостям. Оказывается, прошлая зима выдалась настолько мягкой, что островитянам даже не пришлось загонять своих коров в зимние стойла. А осенью им удалось собрать столько зерна, что его хватило на каши на целый год, да еще немного осталось, чтобы сварить эля на Святочные торжества.

Островитяне рассказали, что сюда с каждым годом прибывает все больше и больше кораблей. На одних, таких, как «Фарфарер», плавали добытчики ««валюты», отправлявшиеся от фьордов на восточном побережье Тили на Крону и обратно. Несколько судов принадлежало торговцам с Оркнейских островов. Прошлым летом сюда приходило купеческое судно из Ирландии. Помимо прочих редкостных грузов, оно привезло множество самых разных бронзовых украшений, нашиваемых на одежду, которые одинаково пришлись по вкусу и мужчинам, и женщинам.

Большая часть плаваний между этими островами приходилась на долю судов, приходивших с запада, на борту которых прибывали все новые и новые эмигранты, стремившиеся найти земли, пригодные для лучшей жизни, и привозившие с собой свои семьи, пожитки и домашний скот. На пустошах, лугах и полянах, в березовых рощицах практически по всему юго-западному побережью Тили возникали все новые и новые наделы. И вместо того чтобы чувствовать себя изгоями, заброшенными судьбой на край света, переселенцы на острове Хеймай вдруг ощутили себя людьми, оказавшимися в центре событий.

Правда, их приподнятый настрой во многом был омрачен, когда они узнали от пассажиров «Фарфарера» о кровавых зверствах, учиненных норманнами у них на родине. Однако более молодые переселенцы не слишком огорчились даже при подобных вестях.

— Что ж, это еще один повод для людей с пустым брюхом поскорее отправиться на запад. Разве там, на родных островах, хоть когда-нибудь выдавалось спокойное время, когда их не грабили? А здесь, на Тили, нам, кроме белых медведей, подстерегающих овец, бояться нечего. Мы, спим спокойно, едим досыта. К тому же здесь найдется место для всех, и мужчины, и женщины, и дети с Северных островов, если у них только хватит здравого смысла, вполне могли бы поселиться рядом с нами.

— Да, — согласно кивнул один из членов команды «Фарфарера», — а если Тили в конце концов окажется перенаселенным, отсюда ведь рукой подать до Кроны. Как я слышал, фьорды на ее южном побережье — совсем неплохие места для жизни. Может, когда я состарюсь и мне больше не захочется спать, постелив шкуры на днище ладьи, я и сам переберусь туда, построю домик и буду пасти овец…

В последней трети VII в. иммиграция на Тили резко возросла. Климат в тот период стал настолько умеренным и почти мягким, что даже северные земли острова стали привлекать к себе взоры скотоводов. Мощным стимулом к такому переселению явилась кровавая тень норвежцев, которая грозно нависла над островами Шетландского и Оркнейского архипелагов.

Когда в самом начале VIII в. норманны начали захватывать и обживать земли Северных островов, на запад хлынули волны коренных обитателей Шетландских, Оркнейских и даже Гебридских островов. И не успел этот поток иссякнуть, как юго-западные земли Тили практически оказались перенаселенными.

Переселенцы, прибывавшие в эти места в первой половине VIII в., могли выбирать самые лучшие земли, а климат здесь был настолько мягким, что крестьяне могли даже выращивать ячмень и пшеницу, разводить свиней и домашнюю птицу, и, наконец, коров и овец.

Однако затем наступило непродолжительное ухудшение климата, достигшее своего пика на рубеже VIII–IX вв., и условия для вновь прибывших оказались далеко не столь благоприятными. Однако непогода и холода были поистине ничтожной ценой за возможность жить в мире и покое.

Даже после того, как норвежцы полностью завершили оккупацию островов к северу и западу от Британии, беженцы из внутренних районов Шотландии и даже Ирландии по-прежнему продолжали прибывать на Тили. Старинная вражда между кельтами и альбанами отступила на второй план перед грозной катастрофой, постигшей их обоих. Оба народа уже успели стать христианами (хотя и придерживались разных конфессиональных обрядов), и оба подвергались гонениям со стороны язычников-норвежцев.

Первую половину IX в. по праву можно назвать золотым веком выходцев с Альбы на Тили. Небольшие группы усадеб теснились вдоль побережья на землях, плодородие которых было достаточно хорошим, чтобы прокормить и людей, и скот. Иногда такие поселения проникали и во внутренние долины, такие, как Лагарфлот на востоке.

Несмотря на всевозможные трудности, которые им пришлось пережить в результате исхода с обжитых мест, переселенцам, обосновавшимся на Тили, в целом жилось лучше, чем на родине, а наделы здесь оказались куда более обширными и урожайными, чем земли, которые они оставили норвежцам.

Что касается кланов, промышлявших добычей «валюты», то дела у них шли как нельзя лучше. Как мы знаем, мореходы обогнули мыс Кейп Фейрвэлл еще в конце VI в., а к началу VIII в. уже активно хозяйничали на северных землях вплоть до Упернавика. Ледовая обстановка в тот период не представляла таких серьезных проблем, как в наши дни. Действительно, к середине VIII в. климат в этих широтах стал настолько теплым, что летом огромные районы Северного Ледовитого океана полностью очищались от льда, а граница паковых льдов в заливе Баффин Бэй отступила настолько, что не представляла серьезной угрозы даже для мореходов, плававших на лодках из шкур.

В середине IX в. фермеры и добытчики «валюты», обосновавшиеся на Тили, процветали и по уровню жизни не уступали обитателям континентальной Европы. Но подобное процветание неизбежно должно было привлечь сюда викингов…

 

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

АРКТИЧЕСКОЕ ЭЛЬДОРАДО

 

Каждой весной в течение двадцати лет «Фарфарер» покидал берега Сван Фьорда и брал курс к северо-восточному побережью Кроны. И двадцать раз он возвращался в родную гавань, тяжело, почти до бортов, проседая под грузом мяса, шкур, сала, мехов и тюленьего жира.

И корабль, и его команда верой и правдой служили своему клану; но в последние годы добыча заметно сократилась. Отчасти это объяснялось тем, что добытчики «валюты» к тому времени промышляли на северо-восточных землях уже более века и успели основательно сократить поголовье зверя, а отчасти притоком охотников с Тили, которым не терпелось пополнить легкой добычей скудные плоды своих родных наделов. Соперничество между кланами охотников было достаточно жестким, и некоторые наиболее ценные виды животных сделались крайне редкими.

Прошлой зимой на берегах Сван Фьорда только и было разговоров, что об этой проблеме. Больше всего этим был обеспокоен нынешний капитан «Фарфарера», высокий, сутуловатый мореход лет тридцати с небольшим.

— Охотников развелось слишком много! — хмуро бросил он, обращаясь к своим сотоварищам по клану, собравшимся в доме старейшины. — А зверя, наоборот, слишком мало. Мускусные быки так и вовсе почти исчезли. Нарвалов и моржей теперь так мало, что ходить за ними почти не стоит. А кречеты! Эти чертовы фермеры приплывают сюда чуть ли не каждый месяц и забирают все выводки до последнего птенца! Земли год от года скудеют. Видно, скоро нам придется искать новые угодья.

— И где же нам искать их, а? — поинтересовался кто-то.

— Где? Вы ведь знаете, что недавно одна наша ладья обогнула мыс Саут Кейп на Кроне. Так вот, люди с нее рассказывали, что там, на западе, они нашли неплохую землю, хотя и не совсем такую, как нам хотелось бы. А что, если… если западное побережье Кроны тянется так же далеко на север, как и восточное? Почему бы не предположить, что земли там, на северо-западе, ничуть не хуже знакомых нам мест на северо-востоке? Я считаю, нам надо отправиться туда и посмотреть ее самим!

И следующей весной «Фарфарер» отправился от берегов Сван Фьорда в путешествие, которое принесло его имени новую славу.

Какое-то время корабль держался совсем близко от южного побережья Тили, так что команда могла даже любоваться волнистыми переливами березовых рощиц, склонявшихся под ветром, и пестрыми клочками пастбищ в речных долинах, но на третий день эта идиллическая картина уступила место мрачным, выжженным лавой контурам полуострова Смоук (Дымный), выдающегося в море у юго-западной оконечности острова. Солнце уже садилось за горизонт, когда отважные первопроходцы попрощались и с мысом Кейп Смоуки, и с Тили.

Погода выдалась хорошая, и спустя два дня после того, как за кормой растаяли последние очертания вершин Тили, впередсмотрящий заметил впереди белое сияние ледяных конусов Кроны. Но на этот раз, вместо того чтобы, как обычно, взять курс на север, «Фарфарер» неожиданно направился на юг. Вскоре он приблизился к берегу, вид которого оказался настолько неприветливым, что команда даже не попыталась высадиться на нем. Держась на безопасном удалении от льдов, корабль продолжил плавание на юг и спустя три дня достиг крайней южной оконечности Кроны.

Обогнув мыс Саут Кейп, «Фарфарер» очутился в приветливом и спокойном мире. Материковые ледяные плиты, окутанные голубой дымкой, едва угадывались вдали. А между морем и льдами раскинулись обширные земли, тут и там изрезанные фьордами. Хотя юго-западный берег Кроны оказался не столь зеленым, как земли Тили, по сравнению со своим восточным собратом он выглядел настоящим земным раем.

После целого дня пути в направлении на север от Саут Кейп «Фарфарер» оказался в громадной бухте, полной островков и фьордов. Здесь местами царило настоящее буйство растительности, а животный мир оказался на редкость обильным, включая птиц и млекопитающих, в том числе и карибу. Однако мускусных быков здесь не было, а медведей и белых песцов оказалось очень и очень немного. И хотя окрестные воды изобиловали рыбой и всевозможными видами китов и бурых дельфинов, в них не было ни нарвалов, ни моржей-секачей.

Юго-запад Кроны представлял собой земли, способные привлечь фермеров, но никак не добытчиков «валюты». Высадившись на берег и посвятив целый день охоте на карибу, команда возвратилась на берег, сгорая от нетерпения отправиться дальше. «Фарфарер» продолжал свой путь, но, ко всеобщему разочарованию, береговая линия днем и ночью тянулась все дальше и дальше на запад. И вот утром второго дня в сердцах членов команды ожила надежда, когда они, обогнув огромный мыс, вновь двинулись на север.

Теперь они плыли вдоль береговой линии, изрезанной выдающимися в море мысами, чередовавшимися с устьями глубоких фьордов. А так как в это время года ночи в здешних широтах практически не бывает, они воспользовались возможностью плыть днем и ночью, благо погода им явно благоприятствовала.

Через некоторое время им стали попадаться одинокие секачи, и команда с нескрываемой радостью заметила, что число их постоянно увеличивалось по мере продвижения на север. После трех недель плавания на восток от мыса Саут Кейп они оказались в бухте настолько грандиозной, что на один только ее осмотр им потребовался почти месяц. Но еще задолго до окончания этого осмотра люди с берегов Сван Фьорда поняли, что нашли именно то, что искали. Да, это были новые земли, несметные богатства которых далеко превосходили самые смелые ожидания.

 

ОБШИРНЫЕ ВОДНЫЕ ПРОСТОРЫУ ЗАПАДНОГО ПОБЕРЕЖЬЯ ГРЕНЛАНДИИ, омывающие залив Диско Бэй и пролив Вайгат Стрейт, а также устья фьордов Уманак и Карратс, изобиловали морской фауной, поражающей разнообразием видов и обилием поголовья. Прибрежные земли, свободные от льдов, служили одинаково гостеприимным прибежищем и для птиц, и для млекопитающих. Когда в последующие века в этот район пришли сперва норвежцы, а затем и инуиты, он оказался одним из наиболее добычливых мест охоты[56].

На мой взгляд, история освоения человеком этого региона в VIII и IX вв. разворачивалась следующим образом.

Первые добытчики «валюты» сочли здешние земли настолько богатыми и перспективными, что в последующие десятилетия в промысел в здешних местах включилось большинство профессиональных охотников с Тили. Однако эти места оказались далеко не столь изобильными, как земли на северо-востоке Кроны, и вскоре пришедшие позже (или просто более догадливые) охотники стали все чаще забираться дальше на север.

За полуостровом Свартенхук они наткнулись на плиты материковых льдов, упирающихся в воды моря, и обнаружили «бахрому» мелких скалистых островков, высящихся посреди волн у глетчерных плит Кроны. Пройдя еще дальше на север, мореплаватели обнаружили, что островки кончились и вокруг не было ничего, кроме воды да сверкающей белой стены, плавной дугой изгибающейся к западу, до устья залива Мелвилл Бэй.

Эти места были и остаются колыбелью формирования большинства огромных айсбергов, встречающихся в водах Северной Атлантики. А в летнее время в VIII в. в акватории залива Мелвилл Бэй громоздились поистине титанические глыбы льда, загромождая ее самыми настоящими ледяными горами[57]. В те времена паковых льдов в этих водах практически не было, и если корабль бросал якорь неподалеку от берега и его команда умела находить безопасное место для стоянки, ей было больше не о чем беспокоиться.

Не успело отважное судно пересечь залив, заполненный айсбергами, и обосноваться где-нибудь в Баффин Бэй или расположенных к югу отсюда водах бухты Кейн Бейсин, его экипаж уже заметил невероятное множество морского зверя — главного источника северной «валюты», и особенно моржей. Немало здесь было и металлов, по большей части — в виде осколков огромного никелево-железного метеорита, который много веков назад рухнул на ледяную шапку мыса Кейп Йорк[58].

События, последовавшие за этим, по своим масштабам сравнимы со знаменитой Золотой лихорадкой XIX в. Все морские корабли и суда, а также команды, которые удалось собрать, подняли паруса и вышли в море.

И хотя эта железная лихорадка оказалась сравнительно непродолжительной, в ней успели принять участие несколько сотен старателей и много дюжин судов — число не такое уж и скромное по тем местам и по тому времени.

Однако удаленность вновь открытой земли породила целый ряд проблем. Поскольку расстояние между Исландией и бухтой Кейн Бейсин, лежащей у границы высоких арктических широт, составляло порядка трех тысяч миль, плавание туда и обратно могло занять, по меньшей мере, три месяца. Таким образом, зимовка на новых землях являлась необходимым условием для успешного освоения этих земель, лежащих в высоких арктических широтах.

Как многие старатели смогли убедиться на собственном трудном, а порой и фатальном опыте, зимовка в ледяных высоких арктических широтах — дело отнюдь не легкое. Главные условия выживания — пища и кров. Что касается пищи, то ее поиск вполне по силам бывалым промысловикам, знающим, где и как ее можно раздобыть. А вот поиски крова — это нечто совсем иное.

Аборигены Арктики извечно решали эту проблему, возводя дома из… снега. Добытчики «валюты» нашли другое решение, превратив в дома свои ладьи и корабли. Подобная конструкция на протяжении многих веков служила им традиционным походным жилищем. Их собственные суда, перевернутые кверху днищем и установленные на фундаменты, которые были сложены из камней и проконопачены дерном или мхом, вполне могли защитить от свирепства зимней непогоды.

На всем протяжении сравнительно недолгого периода добычи «белого золота» — кости — в высоких арктических широтах оно привлекало промысловиков «валюты» в восточные и центральные районы Канадской Арктики. Большинство из них устраивало свои стоянки и оставалось на зимовку неподалеку от характерного арктического феномена, известного как полыньи.

Полыньи — это особые участки соленой воды, которые либо не замерзают совсем, либо замерзают поздней осенью и вскрываются ранней весной гораздо раньше, чем сходит лед в окружающих водах. По большей части они вскрываются под воздействием подводных течений, как вертикальных, так и горизонтально направленных, хотя немаловажную роль при этом играют и ветры. Площадь таких полыний может варьироваться от нескольких акров до многих сотен квадратных миль. Там, где есть полыньи, они служат своего рода отдушинами для всевозможных морских млекопитающих, которые в противном случае были бы вынуждены покидать эти районы на добрых полгода.

Поэтому нельзя считать случайностью, что остатки фундаментов самых крупных скоплений домов-лодок в высоких полярных широтах были сосредоточены именно вокруг полыний. Большинство из таких руин находится в районе Смит Саунд, а остальные — возле полыний на юге и западе: в районе Девона, Литтл Конуэллиса, Батхерста и Сомерсетских островов.

Правда, возле устья реки Куюк на западном побережье острова Виктория существует и странное исключение из этого правила. Это низкостенное сооружение протяженностью более ста футов, которое было открыто доктором Робертом Мак-Ги, главой научного отдела Археологической службы Канады, высится в полном одиночестве на пустынном участке каменистого побережья. Судя по размерам руин, оно служило опорой для двух кораблей, опрокинутых кверху днищем и поставленных нос к носу, эти фундаменты могли быть построены мореходами, которые искали здесь некую неведомую полынью или были отброшены на запад неблагоприятной ледовой обстановкой на море. С другой стороны, Мак-Ги подчеркивает, что река Куюк ведет к глетчерным отложениям природной меди, разработку которых, как известно, исстари вели инуиты, и которые могли послужить важным источником меди и для добытчиков «валюты».

Быть может, именно благодаря своей изоляции руины в устье реки Куюк являются наиболее хорошо сохранившимися остатками целых сорока пяти фундаментов домов-лодок, обнаруженными на сегодняшний день. Прочие послужили готовым источником камня для туземцев, которые возводили из них круглые дома, крытые тентами, кладовые для мяса и прочие укрытия. Люди культуры Туле, движимые давней враждебностью к строителям этих фундаментов, могли нарочно разрушить некоторые из них, систематически расшатывая и разбирая их стены. И все же, несмотря ни на что, руин уцелело более чем достаточно, чтобы составить ясное представление о том, как первоначально могли выглядеть эти фундаменты, как они были устроены и как конкретно использовались.



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2019-07-14 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: