Через руку, через грудь прошла боль, сводящая мускулы судорогой электрошока. Я услышала вопль Трента и, наверное, отключилась. Потому что следующее, что я помню — я лежу на полу, отлетев фута на четыре, а надо мной парит Дженкс.
— Рэйчел! — вопил он, и когда я приложила руку к гудящей голове, рука двигалась медленнее, чем должна была. Я приподнялась на локтях. — Ты жива? — с тревогой спросил Дженкс.
Я сделала вдох, потом еще один. Блуждающий взгляд упал на Трента — он сидел по-турецки на полу и держался за голову. Из носа у него шла кровь.
— Эльфийский кретин, — буркнула я, чувствуя в ушах собственный пульс. — Кретин эльфийский! — заорала я, и Дженкс отлетел назад, улыбаясь с облегчением.
— Жива, — вздохнул он, и летящие с него искры стали серебристыми.
— Ты не в своем уме? — орала я, и голос отражался эхом от высоких сводов. — Ты не подумал, что она под защитой?
Трент поднял голову:
— На ней сидел Дженкс.
— Дженкс — пикси! — Я продолжала орать, выжигая из себя некоторый страх. — Их никто не принимает всерьез, потому что никто не знает, насколько они опасны, башка твоя тупая бизнесменская! Ты здесь абсолютно вне своей стихии, так что сиди на заднице и молчи, ты понял? Ты меня сюда привел? Ну так и не мешай работать профессионалу, иначе из-за твоей неколебимой убежденности «я-тут-самый-умный» мы погибнем все! Я тебе обещала, что буду тебя защищать и доставлю домой целым, но только если ты прекратишь сам фигней страдать. В общем… сиди тихо и не делай ничего!
Это я уже просто выкрикнула, но я действительно взбесилась.
— И спасибо тебе большое, — добавила я, вставая и стараясь избавиться от остатков судороги в руке. — Вот теперь у меня еще и голова болит. Удружил.
Дженкс осклабился, а я поморщилась на собственную несдержанность — непрофессионально это, кричать на клиента.
— Давно пора было поставить его на место, — сказал Дженкс, и я нахмурилась сильнее.
— Вроде того, — ответила я, скованными движениями подходя к статуе и разглядывая благословенную Мать Марию и ее самодовольную усмешку. — Вот теперь как нам образцы взять?
Крылья Дженкса застрекотали тоном выше, а я посмотрела на его удовлетворенную физиономию — и тут же почувствовала, что моя озабоченность прошла.
— Ты уже знаешь, как туда пролезть?
Он кивнул.
— В подножии есть трещина, куда вполне пролезет мышь. Я их достану.
Я с облегчением и громко вздохнула. Магическая защита статуи его не распознала. Он не в счет. Хотя на самом деле в счет, и еще как. Сейчас он снова спасал мою шкуру.
— Дженкс, спасибо тебе, — прошептала я.
— Так для того ж я и здесь, — ответил он, порхнул за спину статуи и исчез.
Значит, открыт мне путь домой. Ну, почти наверняка открыт. Может быть.
В громком молчании я обернулась — Трент все еще возился с кровоточащим носом. От запаха крови проснулись шепоты и шорохи в тенях возле купели, и хотя я знала, что все это — мое воображение, было мне от этого жутковато. Подойдя к границе освященной земли, я села на верхнюю ступеньку и вспомнила, как стояла здесь на свадьбе Трента — прямо перед тем, как его арестовать. Присутствие Трента за спиной я чувствовала, но не обернулась. Он секунд шесть помолчал, потом я услышала, как он встает. Снаружи, от нижнего края входной двери, послышалось царапанье, будто кто-то копает, и меня пробрала дрожь. Звуки начинались и прекращались, будто их кто спугнул, но дверь была куда толще, чем оконные стекла.
Я заставила себя дышать ровно даже тогда, когда Трент остановился от меня в пяти футах и стал молча смотреть. Повернув поясную сумку, я достала остатки воды и допила. Рядом за поясом оказался мой пистолет, и я, достав его, направила в сторону двери.
Трент смерил меня взглядом:
— Это все, что вы намерены делать?
У меня пульс стал быстрее, я глядела на входную дверь, от которой шли скребущие звуки.
— Может, потом перекушу немного, если никто в эти двери не вломится.
Донесся гулкий голос Дженкса.
— Я нашел терминал! Он в бетонной комнате без дверей — протиснулся туда через кабельные каналы. Крыло, блин, порвал. Тинкин хрен, я теряю столько пыльцы, что могу громоотводом служить. Сейчас надо будет еще влезть в систему и разобраться, но справлюсь, только время уйдет.
Я подтянула поближе сумку с колдовскими причиндалами. Если Дженкс поминает имя Тинки всуе, значит, жив и здоров. Солнце взойдет в семь, и Миниас будет свободен. Если мы отсюда к тому времени не уберемся, мало нам не покажется, хоть мы и на святой земле. А деревянная дверь, даже под защитой горгулий, настоящего демона не остановит. Во всяком случае, надолго.
Трент вздохнул, сел на ступеньки, задрав колени чуть ли не до подбородка.
Сидим и ждем.
Глава двадцать седьмая
Я вытащила пистолет из-за пояса и крутанула на пальце, как в кино. Потом нацелила ствол на входную дверь. Царапанье прекратилось уже давно — вскоре после падения на мостовую большого камня: земля так содрогнулась, что пыль посыпалась со сводов. Очевидно, горгульи все-таки здесь жили.
Это дало мне достаточное чувство безопасности, чтобы чуть подремать пару часов назад, пока Трент нес стражу.
Одолженные у Айви часы у меня на руке сообщали, что до восхода двадцать минут. Двадцать минут, пока ад сорвется с цепи, а я здесь, изображаю из себя аса с пистолетом. Трент сможет соскочить, когда станет жарко, с помощью своего «магического слова», а я начертила за алтарем круг для себя и для Дженкса на случай, если дело повернется к худшему. Он продержится, этот круг, пока не появится Тритон. Мои колдовские припасы для перенятия имени у Ала были в этом круге, дожидаясь фокусирующего объекта. Я собиралась сплести проклятие, как только Дженкс принесет ДНК демона. Если я погибну, то хотя бы спасу всех, кто мне дорог.
Дженкс, давай побыстрее.
— Ба-бах! — сказала я шепотом, потом снова заткнула пистолет за пояс. Мне до смерти любопытно было встать и посмотреть, что же там стукнуло по мостовой перед дверью. Усталыми глазами я посмотрела на статую, потом на Трента, сидящего спиной к оскверненному алтарю. Он задремал на пару часов около полуночи, надеясь на меня.
То есть мне его охранять до самого финиша — в предположении, что дорога домой мне оплачена. Черт побери, надоело мне это все. Гипотетическая лавочка амулетов, которой иногда дразнит меня Дженкс, сейчас выглядела вполне притягательно. Да, конечно, я была вся возмущение и оскорбленная невинность, когда говорила Тренту, что Дженкс не использовал мой обратный билет для попадания в безвременье, но последние несколько часов перед рассветом оставили у меня на душе глубокие шрамы, и я боялась, что живу в волшебной сказке, если ожидаю, что Миниас поверит, будто Дженкс — заколка для волос и заслуживает бесплатного проезда.
Трент почувствовал мой взгляд и проснулся. Глаза у него опухли от песка и смотрели устало, а лицо выдавало изнеможение. Я отвернулась, потянулась за шляпой, набросила ее на голову и надвинула так, чтобы его видеть. Выдохнула, снимая напряжение. Может, я сумею сообразить, как выбираться отсюда по лей-линиям, если мне не будут демоны дышать в затылок, как было тогда. Все равно пока вернется Дженкс с образцом тканей Ала, делать мне нечего, могу всю ночь ломать над этой загадкой голову.
Закрыв глаза, я заставила себя расслабить мышцы. Если Дженкс прав, то лей-линии и связывают безвременье с реальностью. И мне только нужно научиться ими пользоваться, тогда мы с Дженксом будем свободны. Ага, проще простого.
В сотый раз за эту ночь я потянулась мысленно к ближайшей линии, но не стала к ней подключаться, боясь, что меня почует какой-нибудь демон. Я болталась там, ощущая несущуюся через мое сознание энергию как серебристую ленту с красным отливом. Вдруг до меня дошло, что энергия вся течет в одну сторону, в нашу реальность. Значит ли это, что безвременье сокращается, и его субстанция перетекает в нашу реальность как вода из маленькой лужицы в большую? Не поэтому ли в безвременье повсюду развалины?
Постепенно возвращалось напряжение, мышцы сжимались одна за другой, пока я пыталась вспомнить, что это за ощущение — переноситься по линиям энергии. Меня однажды вернула домой мысль об Айви.
У меня загорелись щеки. Тритон сказала, что я люблю Айви больше, чем церковь. Я не собиралась это отрицать, но есть разные виды любви, и не такой же я жлоб, чтобы моим якорем к реальности был кусок недвижимости? Родные и любимые, которые там живут, — только из-за них она что-то значит.
Горящие щеки остыли, когда я вспомнила ощущение раздираемой на части души и как Тритон держала меня в сознании, пока я снова не обрела тело. Сдвиг реальностей тогда раздробил мне душу или только тело?
Я пошевелила затекшими коленями. Глаза открылись, и я уставилась на новые кольца пыли под люстрами. Но запаха жженого янтаря даже не было слышно, и это меня тревожило. Трент рядом со мной зашевелился и сел, и я вздрогнула — забыла о его присутствии. С колотящимся пульсом я сдвинулась на дюйм или два, гадая, что ему нужно. Психует, что ли?
— Я хотел, гм, сказать вам спасибо, — произнес он, когда стало ясно, что первой я не нарушу неловкое молчание.
Я в удивлении глянула на часы Айви. Дженкс, время-то идет.
— Всегда пожалуйста.
Он подтянул колени повыше — в черном комбинезоне это было как-то странно видеть.
— А вы не хотите узнать, за что?
С безразличным выражением, продолжая делать вид, что все развивается по плану, я показала на разбитый собор:
— Что сохранила тебе жизнь в этой поездке на ковре-самолете?
Он оглядел разбитое помещение.
— Что прервали мою свадьбу.
Я заморгала и осторожно выдвинула предположение:
— Ты ее не любил.
Взгляд у него был тусклый, волосы — в белой пыли.
— У меня не было шанса это выяснить.
Трент хочет кого-то любить. Интересно.
— Кери…
— Кери не хочет иметь со мной ничего общего, — сообщил он. Колени у него опустились, ноги вытянулись вдоль лестницы. Обычно собранное лицо расползлось в гримасе. — Зачем мне вообще на ком-нибудь жениться? Только ради политики.
Я посмотрела на него пристально. Молодой влиятельный политик — ему необходимо жениться, завести детей и жить тихой жизнью закулисных интриг и представлений на публику. Бедный, бедный мистер Трент.
— Это не остановило тебя, когда дело касалось Элласбет, — заметила я, провоцируя его на дальнейшие откровения.
— У меня нет уважения к Элласбет.
Нет уважения — или нет страха перед ней?
Я смерила его взглядом с ног до головы.
— Не за что, — ответила я на его благодарность. — Я тебя арестовала, чтобы посадить в тюрьму, а не спасти от Элласбет.
Дженкс помог Квену украсть улики, указывающие, что вервольфов убивал Трент, и ФВБ пришлось его отпустить.
И все же Трент воспользуется последним прыжком из безвременья вместо того, чтобы торчать с нами и выговорить нам еще два. Ну, ладно. Это же и правда не его проблема.
У него губы дернулись в едва заметной улыбке:
— Только не говорите Квену, но ради этого стоило посидеть в тюрьме.
Я тоже было улыбнулась ему в ответ, но тут же перестала.
— Спасибо, что привез домой Дженкса, — сказала я и добавила: — И мои туфли. Как раз моя любимая пара.
Он почти улыбнулся, глядя на меня искоса:
— Мне это ничего не стоило.
— Но за то, что ты дал демонам наводку на моих будущих детей, я спасибо не скажу. — У него лицо стало вопросительным. Господи, он даже не понимает, что сделал. И даже неясно, хуже это или лучше. Стиснув зубы, я добавила: — Ты же сказал Миниасу, что мои дети будут здоровы и, возможно, будут уметь оживлять магию демонов?
У него челюсть отвисла. Я прижала колени к груди и буркнула про себя:
— Идиот!
Он даже сам не понимал, что сделал.
Я глянула на часы, потом на покрытые пеной окна. Скоро свет снаружи станет болезненно красным, поднимется ветер. Ночью горгульи могли нас защитить, но едва встанет солнце, они заснут. И что еще хуже: у меня не только не будет времени составить заклинание, я вряд ли вообще получу образец. Было у меня скверное предчувствие, что Миниас появится, как только будет освобожден.
Дженкс, ну давай!
Ботинки Трента царапали истертый ковер, под которым были половицы.
— Извините.
Ага, много мне пользы от твоих извинений.
— Если у нас в запасе только один прыжок, я постараюсь вас вытащить, — вдруг заявил он.
Я изумилась до степени почти болезненной, резко подняла голову:
— Прости?
Он глядел на входную дверь с такой физиономией, будто раскусил что-то горькое.
— У нас ничего не получилось бы без Дженкса. Если Миниас сочтет его личностью, входящей в договор, я постараюсь договориться о еще двух прыжках отсюда. Если смогу.
Я вспомнила, что надо дышать, сделала вдох.
— С чего вдруг? Ты нам ничего не должен.
Он открыл рот, закрыл снова, пожал плечами.
— Я хочу быть не просто… вот таким, — показал он на себя.
Ни фига себе. Ничего не понимаю.
— Не поймите меня неправильно, — посмотрел он на меня искоса и отвел глаза в сторону. — Если будет выбор — быть героем и отослать домой вас или же быть сволочью и отбыть самому, спасая мой биологический вид, я стану сволочью. Но постараюсь доставить вас домой — если смогу.
Я глубоко дышала, стараясь охватить мыслями случившуюся в нем перемену. Наверное, все дело в Кери. Ее брезгливое презрение стало его задевать. Она не оправдывала его действий и видела насквозь его поверхностные попытки загладить свое прошлое — считала, что эти попытки делают его не лучше, а хуже. Душа у нее была черная, прошлое измазано невообразимыми деяниями, но она держалась с благородной силой, зная, что, хотя и нарушала закон безнаказанно, все же сохраняла верность тем, кому должна была сохранять и кого любила. Может быть, Трент впервые увидел в подобном поведении не слабость, а силу.
— Она тебя все равно никогда не полюбит, — сказала я, и он закрыл глаза:
— Я знаю. Кто-нибудь, быть может.
— Ты все равно сволочь и убийца.
Он открыл глаза — зеленый огонек в пыльной окружающей серости.
— А это так и останется.
Вот в это я верила.
Испытывая необходимость двигаться, я встала и подошла к статуе.
— Дженкс! — крикнула я. — Луна уходит!
Уже поздно было создавать проклятие, надо было хватать образец и драпать.
— У кого у самого ручки не такие белые, не должен был бы кидаться камнями, — сказал Трент.
Я обернулась, выпрямившись:
— Демонскую копоть я заработала, спасая свою шкуру. Без чьих бы то ни было смертей.
С тихим презрительным вздохом Трент подтянул колени к груди и повернулся на верхней ступеньке лицом ко мне.
— Да-да, славная милая ведьмочка, помогающая ФВБ, а также пожилым дамам в поиске пропавших фамилиаров. Сколько трупов у ваших ног, Рэйчел?
Меня бросило в жар, дыхание пресеклось. Ах, вот что! Да, есть у меня в прошлом трупы. Я живу в одном доме с вампиром, который наверняка убил не одну жертву, и я мирюсь с этим сознательно. И у Кистена тоже руки не без пятен. И Дженкс убивал, чтобы защитить собственных детей, и снова убьет ради этого, не задумываясь. Я сама с заранее обдуманным намерением убила Питера, хотя он-то как раз хотел умереть.
— Питер не считается, — сказала я, подбоченившись, и Трент покачал головой, будто говорил с ребенком. — Ты убиваешь не задумываясь, — возмущенно говорила я. — Ты убил трех вервольфов ради бизнеса и хотел свалить вину на моего друга. Бретт ведь только хотел к кому-нибудь прибиться!
То, что мне до сих пор больно об этом вспоминать, меня саму удивило.
— Мы с вами одинаковы, Рэйчел. Мы оба готовы убивать, защищая то, что нам дорого. Просто со мной это случается куда как чаще. Вы убили живого вампира, защищая свой образ жизни. То, что он хотел умереть — просто очень удобный повод.
— Мы совершенно не одинаковы! Ты убиваешь ради бизнеса и прибыли. Я убила, когда мне пришлось сохранять равновесие между вампирами и вервольфами. — Полная праведного гнева, я посмотрела сверху вниз на него, сидящего на ступеньке. — Ты хочешь сказать, что я не должна была?
Улыбаясь самым доброжелательным образом, Трент ответил мне:
— Нет, вы поступили правильно. Именно так, как поступил бы я. Я только хочу сказать, что все мы очень бы высоко оценили, если бы вы перестали работать против системы и стали работать вместе с нею.
— С тобой? — спросила я язвительно, и он пожал плечами:
— Ваши таланты, мои контакты. Я хочу изменить мир, и это будет с учетом вашего мнения.
Я повернулась к нему спиной, возмущенная, скрестила руки на груди. Тут нам сейчас демоны носы пооткусывают, а он все еще старается меня заманить с ним работать. Да, но вот я тут стою — и как раз на него и работаю. Господи, какая же я дура.
— Мое мнение уже учитывается, — буркнула я.
— Рейч? — донесся переливчатый голос из статуи, и у меня сердце екнуло. — Я нашел образец Ала. — Я отступила на шаг, пульс зачастил, а из-за статуи вылетел Дженкс, оставляя за собой тонкую ленту золотистой пыли. — Я искал твой образец, — сказал он, опуская мне в ладонь ампулу размером с ноготь мизинца с черным мазком внутри. — Но на тебя образца нет. Наверное, ты недостаточно долго была у Ала фамилиаром. Если он захочет отменить проклятие, ему придется образец брать прямо у тебя.
— Спасибо, — сказала я. У меня слегка кружилась голова при взгляде на капельку пустоты у меня в руках, которая была Алом. Ради нее я рисковала жизнью. С колотящимся сердцем я посмотрела на часы Айви — до восхода десять минут. Придется использовать сейчас.
— Добудь образец Трента, — сказала я и метнулась к кругу, уже начерченному на деревянном полу там, где ковровое покрытие выгорело. Я не собиралась брать энергию из линии или ставить крут, если только нам не помешают. Вот тогда уже все равно, ударю я в этот проклятый колокол или нет.
Трент шел за мной, и я чуть не влетела в него, когда он попытался взглянуть на образец крови Ала.
— Вот это? — спросил он, протягивая руку, и я отодвинула пробирку. — Этому уже больше пяти тысяч лет. Наверняка никуда не годится.
Дженкс агрессивно щелкнул крыльями:
— Это магия, ты, кусок дерьма фейрийского! Если ты можешь прочесть образец ДНК из усохшего эльфийского трупа, то Рэйчел как-нибудь сумеет использовать пятитысячелетнюю каплю крови для демонского проклятия.
Я опустилась на колени внутри круга и отложила драгоценную ампулу, смахивая грязь с полосы горелого дуба.
— А мой образец? — спросил Трент натянутым голосом, будто мы предаем его в последнюю секунду. Глаза его стали очень зелеными, и видно было, какие эмоции клубятся там внутри.
— Не смог найти. — Дженкс снизился на дюйм. — Я же не могу просто впечатать в строку: «древний эльф эпохи до проклятия». Какое-нибудь имя — это бы помогло.
Трент глянул на меня — лицо его посуровело от внезапных переживаний.
— Попробуй поискать «Калласеа», — сказал он, и я прислушалась.
Калласеа? Древняя версия родового имени Каламак?
— Момент, — ответил Дженкс и улетел.
Меня нервировало не только то, что я делаю, но и что Трент стоит над душой.
Я проверила свои припасы. Белая свеча вместо огня в очаге — есть. Здоровенный нож — есть. Две свечи, представляющие Ала и меня — есть. Пакет морской соли — есть. Безбожно дорогой кусок магнитного мела, которым я пользоваться не собираюсь — есть. Маленькая пятигранная пирамида из меди — есть. Письменные инструкции Кери и фонетическая запись латинских слов в виде свитка на дне сумки — не понадобится. Все это я выучила, сидя на ступенях алтаря.
Чувствуя на себе взгляд Трента, я ущипнула фитиль белой свечи, бормоча про себя «Consimilis, calefacio», и отпустила его. Уровень накопленной во мне энергии прыгнул вниз, и я обрадовалась, что зажигаю одну свечу — символ очага, а не две отдельных, для нас с Алом. Пламя мигнуло символом чистоты в оскверненном воздухе; я задержала дыхание и посчитала до ста. Демоны не показывались. Как я и ожидала, они не должны почувствовать мое присутствие, пока я не трогаю линий. Можно колдовать дальше.
Неуверенные движения Трента на краю моего поля зрения прекратились.
— Что вы делаете?
Я стиснула зубы, но ничего не сказала. Взяла пакет с солью и аккуратно высыпала ее узором в виде удлиненной восьмерки — модифицированная лента Мебиуса. Это проклятие было одно из очень немногих мною виденных, в котором не используется пентаграмма, и я подумала, что это, быть может, совершенно иная ветвь магии. Может, это будет не так больно.
— Рэйчел? — напомнил Трент о своем вопросе, и я села на пятки, сдула прочь локон, который выбился из-под шляпы.
— У меня десять минут, и я собираюсь сотворить проклятие, которое помешает вызывать Ала из безвременья.
— Прямо сейчас? — спросил он, и удивление приподняло его ухоженные брови. — Вы говорили, что демоны чуют, когда вы подключаетесь к линии. Они же через секунду налетят на нас!
Дрожащими пальцами я осторожно поставила медную пирамиду на пересечение солевых линий.
— Вот почему я и делаю это без защиты круга. У меня запасено достаточно безвременья внутри, чтобы на проклятие хватило.
Так говорила Кери, и я ей верю. Но плести проклятие без круга — эта меня очень, очень нервировало.
Трент переступил мягкими подошвами, выражая протест, но я не обратила внимания, копаясь в сумке в поисках пластинки красного дерева, которую забыла вытащить заранее.
— Зачем вы так рискуете? — спросил он. — Совершаете демонское проклятие до восхода солнца. В безвременье. И в оскверненной церкви. Неужто нельзя это сделать, когда вы вернетесь домой?
— Если вернусь, — огрызнулась я. — А если не получится — я хочу тогда перед смертью быть уверена, что моим друзьям не придется страдать от рук Ала вместо меня. Пусть он останется в безвременье. — Я смерила его взглядом. — До конца времен.
Трент сел так, чтобы видеть и меня, и статую. Убедившись, что он молчит, я установила в баланс на пирамиде пластину, похожую на шпатель для языка — два ее конца зависли над петлями ленты Мебиуса. И я очень старалась не думать, что сказал Трент насчет плетения проклятия так близко к рассвету. Плохо это было. То есть по-настоящему плохо.
— Ну, ладно, — сказал он вдруг, и я посмотрела недоверчиво: неужто он думал, что я жду от него разрешения?
— Ну, спасибо, разрешил.
Дрожащими пальцами я зажгла красную свечу, изображающую Ала, и поместила в дальнюю от меня петлю, сказав слово «alius». Золотистую поставила в свою петлю со словом «ipse». Золотистую. Уже давно моя аура не имела своего изначального золотого цвета, но использовать черную свечу — это бы меня убило.
Я насыпала в ладонь горсть соли, пробормотала над ней несколько слов по-латыни, придавая ей значение, перемешала перед тем, как поделить пополам, и посыпала вокруг обеих незажженных свечей с одними и теми же словами. Потом быстро, пока Трент не успел меня отвлечь, зажгла их запальной свечой, снова сказав те же слова последний раз. Они прокладывали три пути с одной и той же силой и были неизменны — очень надежное начало.
— Кто вас научил зажигать свечи силой мысли? — спросил Трент, и я вздрогнула:
— Кери, — ответила я коротко. — Ты не мог бы тихо посидеть? — добавила я, и он встал, отошел на затекших ногах к статуе, скрывшись с моих глаз.
Сразу легче стало. Медленно, чтобы не сбить уравновешенную пластину с пирамидки, я отломила верхушку ампулы и капнула три рубиново-черных капли Аловой крови на его сторону коромысла. Пахнуло жженым янтарем, почти удушливо. У меня глаза заслезились, пока я нашаривала церемониальный нож. Почти готово. Не очень трудное проклятие, и почти без участия магии. Тут главное — добыть образцы, а мой у меня прямо здесь.
Чувствуя спиной взгляд Трента, я уколола себе палец. Сердце вдруг подпрыгнуло, когда я выдавила три капли и размазала их по красной свече. Проклятие готово, осталось только его вызвать. И ни один демон не учует, что я сделала. Я не трогала ни одной линии — энергия была смотана у меня внутри, в моем ци. Я посмотрела сперва на часы, потом на Трента. Я должна это сделать. Мне оно не нравится, но все остальные возможности нравятся еще меньше. Закрыв глаза, я сделала глубокий вдох и прошептала:
— Evulgo.
Мне случалось использовать это слово. Такое ощущение, что оно нужно для регистрации проклятия — и это ощущение окрепло, когда меня накрыла волна отсоединения и возникло жутковатое чувство, будто я в помещении, набитом сотнями и сотнями людей, и все говорят одновременно и друг друга не слушают. Сердце колотилось, я ощущала, как укрепляется во мне проклятие, переплетаясь с моей ДНК, становясь мною, пульсируя силой неслышимого сердца. Закружилась голова, и я открыла глаза.
Надо мной стоял Трент, окруженный неярким желтым сиянием. Я посмотрела на руки, впервые увидев свою ауру без помощи вещего зеркала. Такая красивая, золотая, чистая, без следов копоти — я чуть не заплакала. Если бы так оно и осталось! Но я знала, что это лишь на миг, пока все меняется.
— Все в порядке? — спросил он, и я кивнула. Я должна это закончить, пока хватает решимости.
С пересохшим ртом я повернула пластинку на сто восемьдесят градусов, чтобы образец Ала оказался над моей петлей, а мой — над его.
— Omnia mutantur, — прошептала я, вызывая проклятие.
Все меняется, подумала я и вздрогнула от ощущения, будто меня выдергивают из собственной кожи. Руки тряслись, а когда я посмотрела, ауры у меня не было. Просто не было, и все.
— У меня не было выбора, — сказала я Тренту как объяснение — или извинение — и сжалась вся, когда меня ударило дисбалансом.
Боль проникла внутрь, заставив меня сложиться пополам, я дернула ногой, сворачиваясь в клубок, разметала параферналии. Запахло погашенной свечой.
— Дженкс! — крикнул Трент. — Быстрее сюда!
Я не могла дышать. Согнувшись пополам, пыталась открыть глаза, прижимаясь лицом к шершавому ковру, испуская стоны и пытаясь овладеть собой. Голова раскалывалась пополам. Я сумела приоткрыть веки — стало куда хуже. О господи, такого сильного дисбаланса я не испытывала никогда в жизни.
— Рейч, что с тобой? — спросил Дженкс, зависая в воздухе надо мной.
Я сумела один раз вдохнуть, и снова меня скрутила боль. Мне этого отчаянно не хотелось, но если я сейчас не приму этот дисбаланс как свой, он меня убьет.
— Держи ее! — крикнул Дженкс. — Я же не могу, будь оно проклято! Держи ее, Трент, пока она себе что-нибудь не повредила!
Я всхлипнула, ощутив вокруг себя руки Трента, которые не дали мне скатиться по лестнице.
— Принимаю, — выдохнула я. Голова готова была взорваться, на грудь давила невероятная тяжесть. — Принимаю это чертово проклятие.
Как будто выключили свет, ушла судорога из мышц, и я втянула в себя прерывистый вдох, пахнущий свечным дымом. Еще вдох, и еще, радость просто существования без боли. Постепенно расслабились мышцы, осталась только пульсация в голове. Трент сидел, держа меня в объятиях. Лицо у меня было мокрое, и я попыталась его вытереть — тогда он слегка отпустил руки. Медленно, как в летаргии, я посмотрела на руку — проверить, что это слезы, а не кровь. Вот так сильно болела голова…
— Все нормально, — прохрипела я, и Трент убрал руки. Я слышала, как он отодвинулся и встал. Дженкс смотрел на нас с перил с бледным тревожным лицом.
— Демоны не появлялись? — спросила я его, и он покачал головой.
Полностью опустошенная, я отодвинулась от Трента еще подальше, испытывая неловкость, пытаясь найти какое-то подобие самой себя. Да, я это сделала, черт побери. Это было так больно, что не могло не получиться. Руки тряслись, когда я на них посмотрела, желая и боясь увидеть чужую ауру. Но ауры опять видно не было, и я боялась спросить Дженкса, моя ли у меня аура, или Ала, или вообще никакой.
Я только посмотрела на него, и он улыбнулся:
— Твоя она, твоя, — сказал он, и у меня глаза закрылись, в горле встал ком. Но я постаралась подавить эмоции — наша работа еще не выполнена.
— Добыл образец Трента? — спросила я. — Надо отсюда уходить.
Потом буду плакать над тем, что я с собой сотворила. А сейчас надо идти.
— Скоро будет, — сказал он. — Нашел его под именем «Калласеа». Эльф, женского пола, введен в… триста пятьдесят седьмом до рождества Христова, если я правильно пересчитал. Они здесь счет ведут от ухода эльфов из безвременья. Дата твоего суда — это еще пять лет. — Пикси засмеялся. — Вот что значит организованная юстиция. Рим не пал — он был задушен бюрократами.
— Принеси образец! — крикнул Трент, и мы с Дженксом оба вздрогнули.
— Ладно, ладно. — Он полетел обратно к статуе. — Хрен ли вопить.
Они отмечают годы как мы, подумала я, засовывая вещи обратно в сумку и останавливаясь, когда не смогла найти образец Ала. Куда к черту он мог закатиться?
— Есть! — донесся далекий голос, и тут же в сиянии золотых искр появился Дженкс. У него в руках была новая пробирка с легким янтарным оттенком. Трент следил за ним голодными глазами — будто Рекс за малышом пикси. — Если знать имя, это легче чем крылья у фейри ободрать, — самодовольно высказался Дженкс. — Есть у тебя что-нибудь сладкое в рюкзаке? Я уже много часов ничего не ел. Вымотался, как в собственную брачную ночь.
— Прости, Дженкс, я же не знала, что ты с нами. Я бы что-нибудь захватила.