Неизбежность монополюсной цивилизации
Наше время сочетает в себе как невиданные достижения технологического прогресса, способные, казалось бы, вести к процветанию большинства стран и народов, так и нарастание социальной напряженности, способной уже в обозримом будущем взорвать цивилизацию. Феномен расколотой цивилизации, характеризующий вступление человечества в XXI в., заслуживает глубокого и всестороннего анализа, ряд подходов к которому обозначен в этой статье.
Технологический прогресс как фундаментальная основа социальной поляризации
Большинство философских школ, возникших в Европе в Новое время, так или иначе связывает прогресс человечества с поступательным развитием знаний об окружающем мире. Отождествляя прогресс с совершенствованием производительных сил, обществоведы уверенно постулируют тезис о том, что максимальное использование технологических достижений способно стать залогом роста материального богатства и, как следствие, формирования общества, в котором интересы развития личности будут доминировать над утилитарными стремлениями, а свобода и равенство получат прочную основу.
Однако история технологического прогресса последних десятилетий свидетельствует скорее об обратном. Социум, который обычно называют постиндустриальным, формируется, как показали авторы соответствующей концепции, там и тогда, где и когда прогресс общества перестает быть связанным с эпизодическими достижениями экспериментальной науки и базируется на развитии теоретического знания1. В условиях, когда информация и знания становятся непосредственной производительной силой, возникает монопольный ресурс, характеризующийся абсолютно новыми качествами, с которыми никогда ранее не сталкивалось общественное производство.
С одной стороны, само усвоение человеком знаний и информации тождественно в известной мере производству нового знания; в то же время передача его другим людям не уменьшает располагаемого количества этого ресурса; таким образом, он оказывается практически неисчерпаемым. Его производство и использование изменяют характер целей и задач, стоящих перед человеком, формируют новую мотивационную парадигму и, следовательно, становятся основой становления в обществе новых социальных групп, имеющих основные признаки классов. С другой стороны, доступ к этому специфическому ресурсу остается ограниченным, так как знания отличаются от большинства индустриальных благ своей редкостью и невоспроизводимостью, а затраты, требующиеся для их создания, не пропорциональны получаемым результатам. Поэтому ценность знания определяется законами цен монопольных благ, и его создатели отдельные личности или целые сообщества оказываются в исключительном положении по отношению к прочим. В этом контексте особого внимания заслуживает тот факт, что отдельные индивиды, социальные группы и целые нации, пользующиеся сегодня всеми преимуществами технологического прогресса, распоряжаются богатством, которое они не присвоили в ходе эксплуатации угнетенных классов, а скорее создали сами своей творческой деятельностью, не отняли силой, а обрели в результате рыночного обмена.
Социальные тенденции последних десятилетий свидетельствуют, что общество, исповедующее свободу научного поиска и эффективно использующее результаты технологического прогресса, общество, ставящее перед собой постматериалистические цели и культивирующее надутилитарные мотивы деятельности, ведет к нарастанию имущественного неравенства в масштабах, каких не знала история. Данный парадокс объясняется логикой развития социальных систем, а природа такого неравенства и причины его углубления кроются в различиях людей по уровню их способностей и таланта и, следовательно, по возможностям достижения успехов в сфере производства, основанного на усвоении и использовании новых знаний. Такое неравенство может быть признано справедливым даже с позиций этики.
Таким образом, торжество принципов свободы не может обеспечить равенства. Именно это, на наш взгляд, является одним из наиболее неожиданных социальных результатов неудержимого прогресса науки и технологий.
Исторически прообразом "расколотой цивилизации" стала социальная поляризация, нарастающая с 60-х гг. внутри самих постиндустриальных обществ. По мере подъема технологического уровня производства и повышения квалификации работников укреплялась тенденция роста благосостояния той их части, которая обнаруживала способности, заметно превышающие средние для всего массива занятых. Если в 1890 г. лишь 7% американской молодежи в возрасте от 14 до 17 лет учились в средней школе, а в послевоенные годы более 90%, то это означало лишь то, что в преддверии постиндустриальной революции вчерашние школьники не могли более рассчитывать на существенный рост своего благосостояния. Если в 1940 г. в колледжи поступало менее 15% выпускников школ в возрасте от 18 до 21 года, а к 1993 г. этот показатель вырос до 62%, то можно предположить, что с середины 90-х гг. лица с высшим образованием также перестали ощущать себя той группой населения, чьи доходы росли быстрее других. Это предположение имеет четкие статистические подтверждения. С 1968 по 1977 г. реальные доходы лиц с незаконченным средним образованием и выпускников колледжей росли в США одинаковыми темпами (на 20 и 21% соответственно). Но уже за период 1978-1987 гг. доход работников со средним образованием упал на 4%, а выпускников колледжей - повысился на 48%2. С 1987 г. началось сокращение средней заработной платы и обладателей дипломов о высшим образовании (за 1987 1993 гг. оно составило более 2%3); при этом бакалавры увеличили свои доходы на 30%, а доктора наук почти вдвое4.
Более того, в последние годы интеллектуальная элита стремительно становится новым доминирующим классом постиндустриального общества. Лишь каждый пятнадцатый из тех, кто составляет 1% наиболее богатых американцев, получает свои доходы в качестве прибыли на вложенный капитал, тогда как более половины представителей данной группы работают на административных постах в крупных компаниях, почти треть представлена практикующими юристами и врачами, а остальная часть состоит из людей творческих профессий, включая профессоров и преподавателей. Четыре из каждых пяти проживающих сегодня в США миллионеров не приумножили унаследованные ими активы, а заработали свое состояние практически с нуля. Характерно, что представители "класса интеллектуалов" всемерно укрепляют приверженность ценностям образования и в своих детях5.
Последствия новой социальной поляризации, причем в гораздо более явном виде, прослеживаются и в мировом масштабе. Технологические новшества, составляющие основу национального богатства постиндустриальных держав, сегодня не могут быть эффективно ни произведены, ни скопированы, а в некоторых случаях даже использованы в рамках индустриальных, а тем более аграрных обществ. Между тем потребность в них повсеместно остается крайне высокой, ибо только на такой основе возможно сегодня какое бы то ни было поступательное развитие. В этом коренится важнейшая из причин наметившегося в последние годы расширения пропасти между развитыми странами Запада и всеми другими государствами мира.
Уже к началу 90-х гг. семь ведущих постиндустриальных держав обладали 80,4% мировой компьютерной техники, контролировали 87% зарегистрированных в мире патентов и обеспечивали 90,5% высокотехнологичного производства6. Объемы экспорта американской интеллектуальной собственности выросли с 1986 по 1995 г. в 3,5 раза, а положительное сальдо торгового баланса в этой области превысило 20 млрд. долл.; к 1995 г. на долю США приходилось три четверти мирового рынка информационных услуг и услуг по обработке данных, емкость которого составляет сегодня 95 млрд. долл.7 Приток в развитые страны колоссальных финансовых ресурсов, не сопровождающийся уменьшением объема интеллектуальной собственности, остающейся в распоряжении их граждан, позволяет последовательно наращивать темпы научно-технической революции. На протяжении 90-х гг. страны члены ОЭСР тратили на научные исследования и разработки в среднем около 400 млрд. долл. в ценах 1995 г. Сегодня на долю одних только США приходится 44% общемировых затрат на эти цели, в то время как государства Латинской Америки и Африки, вместе взятые, обеспечивают менее 1%8; численность научно-технических работников на 1 млн. населения составляет в США 126,2 тыс., тогда как среднемировой показатель не превышает 23,4 тыс.9 Только на повышение образовательного уровня своих сотрудников частные американские компании расходуют около 30 млрд. долл. ежегодно10, что эквивалентно суммарным ассигнованиям на все направления научных исследований в России, Китае, Южной Корее и на Тайване.
Все это объясняет, почему к началу XXI в. диспропорции в распределении научно-технического потенциала, производственных мощностей и общественного богатства между разными регионами мира достигли беспрецедентного масштаба. Если исходить из общепринятой оценки мирового валового продукта в 23 трлн. долл. по состоянию на 1993 г., то 18 трлн. из них было произведено в развитых государствах, и только 5 трлн. долл. в развивающихся странах, где живет более 80% населения Земли. Разница в номинальных годовых доходах граждан постиндустриального мира и остального населения планеты выросла с 5,7 тыс. долл. в 1960 г. до 15,4 тыс. долл. в 1993-м, и, таким образом, 1/5 часть человечества на одном полюсе развития присваивала в 61 раз больше богатств, нежели 1/5 на другом (для сравнения: в 1960 г. этот показатель не превышал 30 раз). За последние 20 лет доля создаваемых в мире богатств, оказывающаяся в распоряжении 20% населения планеты (составляющего т. н. "золотой миллиард"), возросла с 70 до 82,7%, тогда как доля беднейших 20% снизилась с 2,3 до 1,4%.
Характерно, что в той же степени, в какой люди в постиндустриальных странах, обладающие сопоставимым интеллектуальным потенциалом, стремятся к консолидации и обособлению как целостная общность, сами эти страны все более явно обосабливаются от других государств и народов. С середины 60-х гг., когда в их экономиках начали зримо проявляться постиндустриальные тенденции, торговые и инвестиционные потоки стали замыкаться в границах "первого" мира. Так, в 1953 г. индустриально развитые государства направляли в страны того же уровня развития 38% общего объема своего экспорта, в 1963-м эта цифра составляла 49%, в 1973-м 54, а в 1990-м уже 76%11. Наконец, во второй половине 90-х гг. сложилась ситуация, когда только 5% торговых потоков, начинающихся или заканчивающихся на территории одного из 29 государств членов ОЭСР, выходят за пределы этой совокупности стран12, а развитые постиндустриальные державы импортируют из развивающихся индустриальных стран товаров и услуг на сумму, не превышающую 1,2% их суммарного ВНП13. Аналогичные процессы характерны и для инвестиционных потоков.
Такова в самых общих чертах картина расколотого мира. Но чтобы оценить перспективы развития современной цивилизации, необходимо рассмотреть этапы формирования сложившейся к настоящему времени системы, выяснить, насколько самодостаточным является постиндустриальное сообщество, в какой степени динамизм его развития обусловлен внутренними причинами, понять, насколько перспективны попытки социальной модернизации, с помощью которой развивающиеся индустриальные страны стремятся сократить масштабы своего отставания от лидеров. Все эти вопросы актуальны для нас не только в чисто теоретическом аспекте, но прежде всего в силу того, что ответы на них позволяют конкретизировать характер задач, решаемых в ходе российских реформ, и определить меру адекватности методов, применяемых для достижения поставленных целей.