Последняя треть ХХ столетия, когда основная граница в мире пролегла между постиндустриальной цивилизацией и всеми другими странами и народами, отмечена для Советского Союза, а затем и для Российской Федерации утратой рациональной хозяйственной ориентации, что привело к глубокому кризису, поразившему все республики СССР и в меньшей мере его сателлитов в Восточной Европе.
Важнейшей причиной кризиса явилась, на наш взгляд, явная оппозиционность Советского Союза возникшим в мире постиндустриальным тенденциям. Плановая экономика не была ориентирована на повышение уровня жизни населения и не могла сформировать основу для естественного усвоения обществом постматериалистических ценностей. В условиях, определявшихся мобилизационной моделью экономики, научные исследования, хотя и были широко развиты, остались локализованными в отраслях, связанных с тяжелой промышленностью и оборонным комплексом и не зависящих от платежеспособного спроса населения. Единственное сходство советской и формировавшейся постиндустриальной хозяйственных систем заключалось в приверженности значительной части общества знаниям как одной из высших ценностей, однако последующее развитие событий показало непрочность такой приверженности.
По мере укрепления в США и Западной Европе постиндустриальных тенденций постоянно увеличивался разрыв в уровне жизни граждан этих стран и Советского Союза; важным аспектом этого процесса оказывалась необходимость все больших расходов для поддержания советско-американского военного паритета. К началу 80-х гг. укоренившиеся в советской экономике экстенсивные методы ее развития не оставляли практически никаких надежд на сокращение отставания. Стало явным торможение научно-технического прогресса, преимущественное внимание уделялось сырьевым отраслям, обеспечивавшим валютные поступления от импорта. К началу 90-х гг. Россия обеспечивала 12% мирового производства нефти, 13 - редких и цветных металлов, 16 - калийных солей, 28 - природного газа, 55% апатитов и т. д. Запасы полезных ископаемых на территории Российской Федерации оценивались экспертами
Всемирного банка в 10 трлн. долл., что в 15 раз превосходило аналогичные оценки для Китая41. Сырьевой направленности экспорта Россия обязана своим относительным благосостоянием. В 1997 1998 гг. он на 80% состоял из продукции добывающих отраслей или первично переработанных полезных ископаемых42. Именно на экспорт в большей части работали сырьевые отрасли (сегодня из страны вывозится 90% производимого алюминия, 80% меди, 72% минудобрений, 43% сырой нефти, 36% газа43 и т. д.). Поскольку эффективность переработки природных богатств исключительно невелика, стоимость готовой продукции, исчисленная в мировых ценах, в большинстве случаев оказывается меньшей, нежели стоимость затраченных на нее энергии и сырья. Вполне понятно, что платежный баланс России по текущим операциям оказался отрицательным, как только в I квартале 1998 г. мировые цены на нефть резко пошли вниз.
Выше мы показали, что хозяйственные системы, ориентированные на развитие первичного сектора производства, не могут быть реальными конкурентами постиндустриальным экономикам и играть значимую роль в современном мире. К середине 90-х гг. Россия опустилась до 23 места в мировой классификации стран по размеру ВВП в текущих рыночных ценах. По состоянию на начало 1998 г., занимая 11,47% пространства на политической карте мира, Российская Федерация обладала лишь 1,63% мирового ВВП и обеспечивала 1,37% мирового экспорта44. Производительность в промышленном секторе России не достигала и 20% от лидирующих по этому показателю США, а в сельском хозяйстве оставалась на уровне 1,2% от максимального показателя Нидерландов45. Кризис, последовавший за распадом Советского Союза, привел к резкому сокращению ВВП, катастрофическому инвестиционному спаду и быстрому снижению жизненного уровня большинства граждан в условиях формирования криминально-бюрократического капитализма.
Складывающееся отчаянное положение российского общества вызывает разноречивые дискуссии о направлениях дальнейшего развития страны. Если отбросить апокалиптические точки зрения, также представленные сегодня в литературе, можно выделить два основных подхода: сторонники одного из них отрицают позитивный характер реформ и полагают возможным прорыв к "светлому будущему" по пути, отличному от эволюционного, известного истории; приверженцы другого в той или иной мере выступают сторонниками "догоняющего" развития на основе усвоения западных ценностей.
Первый подход представляется нам исключительно одиозным. Его сторонники, по большей части абстрактные теоретики, не могут в нынешней ситуации отрицать достижений постиндустриальных обществ и основывают свои концепции на желательности прорыва российского общества к некоему "сверх-", "ново-" или "неоиндустриализму". В значительной мере за таким подходом скрывается отождествление постиндустриального социума и "светлого будущего" как такового, предположение, что "коммунизм рождается как постиндустриальное и постэкономическое общество"46. В результате появились утверждения, что Россия, "не обремененная постиндустриальной моделью, готова не только гармонично войти в новую модель цивилизационного развития, но и при определенных условиях стать лидером этого процесса"47, "имеет все условия и ресурсы для создания прототипа модели будущей цивилизации, базирующейся на принципах устойчивости и сочетающей разумное отношение к производству, потреблению и окружающей среде"48. Разумеется, ряд подобных тезисов этим не исчерпывается.
Действительность опровергает такие оценки буквально на каждом шагу. Любое "неоиндустриальное" развитие возможно, как признают и сами его сторонники, лишь при наличии мощного научного и интеллектуального потенциала, серьезной технологической базы и при востребованности квалифицированного труда. Все утверждения о том, что в современной России существуют эти условия, сегодня, к сожалению, абсолютно голословны. Если в США в 1995 г. неквалифицированные работники составляли не более 2,5% рабочей силы, то в России их доля не опускается ниже 25%49; доля расходов на образование в бюджете США (превосходящем российский в 20 раз) превышает отечественный показатель в 2,5 раза, а на здравоохранение - почти в 6 раз; количество малообеспеченных граждан в нашей стране выросло за годы реформ в 30 раз, а доля лиц, получающих доходы ниже прожиточного минимума, достигает 36% населения50. В подобных условиях страна нуждается в первую очередь в воссоздании своего индустриального потенциала и решении самых насущных социальных проблем, а не в новых усилиях по прорыву в "неоиндустриальное" будущее. Кроме того, нельзя не отметить, что научный потенциал, который считают залогом "неоиндустриальности", также находится в плачевном состоянии. К 1997 г. уровень затрат на финансирование научной сферы в России сократился более чем в 7 раз по сравнению с 1990 г.51, а доля расходов на НИОКР составила 0,32% ВВП при пороговом значении этого показателя в 2% ВВП52. С 1985 по 1997 г. из науки ушли 2,4 млн. человек, т. е. 2/3 всех занятых в ней прежде; численность работающих по специальности научных кадров находится на уровне первых послевоенных лет, а выезд научных работников за рубеж в отдельные годы достигал 300 тыс. в год. Потери, вызываемые утечкой за рубеж интеллектуального капитала, составляют, по различным оценкам, от 60 - 70 млрд. долл. за весь период реформ до 45 - 50 млрд. долл. в год. Однако даже при таком сокращении человеческого потенциала фондовооруженность российских ученых остается на уровне 8 - 9% фондовооруженности американских и немецких исследователей. Таким образом, в сегодняшней России нет условий для того, чтобы даже при самых благоприятных прочих условиях она могла оказаться локомотивом мирового научного прогресса.
Второй подход, приверженцы которого рассматривают ближайшие годы российских реформ как движение по пути "догоняющего" развития, заслуживает серьезного рассмотрения. Однако и в этом случае необходимо иметь в виду сделанный выше краткий анализ мирового развития за последние десятилетия и вытекающие из него выводы.
Российская Федерация в нынешнем ее состоянии существенно отличается от восточноазиатских стран 70 80-х гг. С одной стороны, Россия представляет собой комплексную хозяйственную систему, обладающую пусть и устаревшим, но все же достаточно универсальным производственным потенциалом. Уровень потребления и емкость внутреннего рынка, особенно в области высококачественных товаров и высоких технологий, также весьма значительны; уже то, что импортные товары обеспечивали в 1994 1997 гг. не более 50% розничного товарооборота, показывает степень развитости внутреннего рынка и его возможности. Квалификация рабочей силы также существенно выше, нежели в большинстве азиатских государств в годы, предшествовавшие их "большому скачку". Все это, а также дешевизна рабочей силы и основных сырьевых товаров, делает российскую экономику хорошим полем для крупномасштабного эксперимента по развертыванию процессов "догоняющего" развития.
С другой стороны, совершенно очевидно, что годы реформ радикально подорвали производственный потенциал российской экономики. Между тем при выборе стратегии "догоняющего" развития "альтернативы курсу на восстановление обрабатывающей промышленности... не существует"53. Важнейшим препятствием на пути восстановления промышленного потенциала и его развития является дефицит внутренних инвестиционных ресурсов. За годы реформ доля сбережений в личном доходе снизилась с 20 - 25% до 5 - 7%; в производственном секторе с 1993 г., а в экономике в целом с 1995-го имеет место отрицательная чистая доля накопления, валовые же инвестиции в основной капитал составляли в 1998 г. в сопоставимых ценах лишь 22% от уровня 1990 г.54. Доля производственного оборудования в возрасте до 5 лет составляет менее 10% против 65% в США55. В такой ситуации особого внимания заслуживает то, что инвестиционная программа, проводившаяся прежде по линии государственного бюджета, фактически свернута, а бюджетные средства переориентированы на финансирование правительственного аппарата, расходуются в региональных конфликтах или направляются на оплату внешнего долга. Таким образом, мобилизация внутренних инвестиций, характерная для азиатских стран, маловероятна.
Ситуация в области долговых обязательств государства представляется вторым серьезным препятствием для успешного индустриального прорыва. Накануне кризиса 1998 г. российское правительство тратило только на обслуживание внутреннего долга ежемесячно в 1,4 раза больше средств, чем фактически собиралось в виде доходов государственного бюджета; объем ликвидных резервов составлял лишь 7,6% объема внешнего долга56, а сальдо текущего платежного баланса оставалось отрицательным на протяжении всего периода 1997 - 1998 гг. Поэтому нельзя не согласиться с Е. Ясиным в том, что, если не добиться реструктурирования платежей по долговым обязательствам, Россия будет лишена каких-либо перспектив роста по меньшей мере до 2015 г.57
При оценке перспектив экономического роста нельзя не остановиться и на утечке капиталов из России, сохраняющей гигантские масштабы. По наиболее реалистичным оценкам, за годы реформ из страны ушло от 120 до 165 млрд. долл.58, причем большая часть вывезена нелегально и потому, в отличие от экспорта капитала в цивилизованном мире, не работает в той или иной мере на национальную экономику. Последняя проблема вряд ли может быть решена до тех пор, пока теневая экономика контролирует, по разным данным, от 23 до 46% ВВП59, а социально-политическая ситуация внутри страны остается слабопрогнозируемой.
И, наконец, последнее, на чем необходимо остановиться, это приток иностранных инвестиций, ставший, как мы показали выше, определяющим фактором подъема восточноазиатских экономик. В этой сфере дела также обстоят весьма неблагополучно. Несмотря на то что в 1996 - 1997 гг. на финансовых рынках царила эйфория, фондовый индекс вырос более чем в шесть раз, и, по некоторым прогнозам в 1996 - 2000 гг. приток инвестиций в Россию ожидался больший, чем в Венгрию, Словению, Словакию, Болгарию, страны Балтии и государства СНГ, вместе взятые, реальность оказалась иной: суммарный приток прямых иностранных инвестиций в Россию за 1989 1998 гг. не превысил 10 млрд. долл., или 2% годового ВВП60. Суммарные иностранные инвестиции в расчете на душу населения составляют в России не более 80 долл., что в 15 раз меньше, чем на душу населения в Венгрии. А для того чтобы по уровню капитализации сравняться с большинством развивающихся рынков, в ближайшие годы Россия должна привлечь инвестиций на астрономическую сумму в 1 трлн. долл.61 Между тем суммарная капитализация российского фондового рынка после кризиса 1998 г. составила в минимальном значении всего 4 млрд. долл., и лишь 0,1% промышленных предприятий предлагают сегодня свои акции к открытым торгам на фондовом рынке62. Естественно, что подобные данные свидетельствуют о полной неготовности России к значительным иностранным инвестициям.
Таким образом, все параметры России как перспективной хозяйственной системы так или иначе связаны с ее прошлыми индустриальными успехами, а негативные качества, концентрирующиеся в той или иной степени вокруг дефицита необходимых инвестиций, с отсутствием постиндустриального опыта. Вывод однозначен: Россия может и должна стремиться к тому, чтобы стать развитой индустриальной страной, поскольку возможности быстрого вхождения в круг постиндустриальных держав у нее полностью отсутствуют. Нельзя не признать, что при последовательной, твердой реализации политики, подобной той, что проводилась в Юго-Восточной Азии, Российская Федерация может в перспективе достичь больших успехов ввиду развитости внутреннего рынка и более оптимального соотношения цены рабочей силы и ее квалификации. Однако это не исключает двух фундаментальных обстоятельств, обусловленных характером разделенности современного мира: во-первых, Россия не способна выйти из сложившейся ситуации, опираясь лишь на собственные силы, и должна всеми возможными способами инициировать приток иностранных инвестиций и технологий даже в ущерб великодержавным амбициям. Во-вторых, Россия окончательно упустила шанс занять место в списке стран лидеров постиндустриального мира и никогда не сможет претендовать на подобное место.
Оба эти обстоятельства не должны рассматриваться как приговор и давать повод для отчаяния. Огромное большинство стран современного мира идет по пути индустриального прогресса и достигает значительных успехов, обеспечивая своим народам достойный уровень жизни и уверенность в завтрашнем дне. Важнейшая наша задача заключается в том, чтобы закрепить Россию в этой группе стран и избежать автаркической изоляции, которая неизбежно сделала бы ее сырьевым придатком Запада и перечеркнула бы любые надежды на прогрессивное, поступательное развитие.
Сегодня, на наш взгляд, закладываются основы нового типа исторической цивилизации монополюсного мира. В тех или иных формах этот процесс неуклонно развивается уже в течение полувека. Однако такая констатация несколько огрубляет реальную картину. В формирующейся новой цивилизации, разумеется, будет существовать, и уже существует, противоположный полюс полюс нищеты и упадка. И главная ошибка, которая может быть совершена нашей страной в новом столетии, заключается в возможности примкнуть к этому полюсу и оказаться на его вершине. Хотелось бы всеми изложенными здесь аргументами и фактами убедить читателя: такой шаг, если он будет сделан, может оказаться последним в истории некогда великой и могучей России.
Владислав Леонидович Иноземцев, доктор экономических наук, директор Центра исследований постиндустриального общества, заместитель главного редактора журнала "Свободная мысль".