МИРОВАЯ РЕВОЛЮЦИЯ ШАГАЕТ ДАЛЬШЕ...

Одновременные победы большевизма в России и сионизма в Англии в ходе одной и той же недели осенью 1917 г. были лишь внешне независимыми одно от другого событиями. Их единый первоначальный источник был показан в предыдущих главах, и те, кто продвигал сионизм в западных правитель­ствах, поддерживали и силы мировой революции. Обе силы действовали, следуя догмату древнего Закона: "Разрушай и уничтожай... господствуй над всеми народами земли"; одна из них разрушала на Востоке, другая тайно правила на Западе.

1917 г. подтвердил правильность оценки мировой револю­ции в ее фазе 1848 г. со стороны Дизраэли, указавшего, что евреи стояли во главе "всех без исключения" тайных обществ и стремились к уничтожению христианства. В правящей группе, появившейся на сцене в России в 1917г., преобладание евреев было настолько велико, что ее можно безоговорочно назвать еврейским правительством. Характер движущих сил превратился в этот момент из спорной темы политической полемики в ясный исторический факт. Свое дальнейшее подтверждение он нашел в их действиях: в характере их первейших мероприятий, в издевательстве над христианской верой и в специфической печати авторства руководителей и исполнителей цареубийства. Все эти действия носили неоспо­римый характер талмудистской мести.

В течение последовавших десятилетий заинтересованная сторона систематически старалась скрыть от общественности этот несомненно установленный факт, подвергая яростной, но ничем не подтвержденной критике все попытки анализи­ровать исторический ход событий. Еще в 1950 г. вполне заслуженный в Америке еврейский писатель Джордж Соколь­ский, критикуя одну из цитированных нами выше книг, писал: "Читая её, трудно не прийти к выводу, что профессор Бити стремится доказать, что коммунизм -- это еврейское движе­ние". Что касается руководства коммунизмом, то это так и было уже задолго до 1917 г. (как обстояло дело впоследствии, вплоть до нашего времени, будет показано в дальнейших главах этой книги). Мы не хотим этим сказать, что это был заговор всех евреев, но в такой же степени и французская революция, и фашизм, и национал-социализм не были заговорами всех французов, итальянцев или немцев. Организующая сила и руководство пришли из стоявшей под талмудистским давлением местечковой еврейской России, и в этом смысле коммунизм был, бесспорно, восточноеврейским порождением.

Цели революции 1917 г. ясно показали, что она была не случайным эпизодом, а третьим "извержением" тех подземных сил, организация которых была обнаружена в свое время ещё в деле Вейсхаупта и его иллюминатов. Вновь обнаружили себя обе главные характерные черты этих периодических "извержений": уничтожение всех законных правительств какими бы они ни были, и религии как таковой. После 1917 г. трудно стало поддерживать сказку, будто бы все революции направлены только против "королей" и политической власти духовенства, "против царей и попов". Это был достаточно ясно одному из влиятельных государственных людей нашего времени Уинстону Черчиллю, который, ещё следуя в то время традициям Эдмунда Берка и Джона Робисона, Джорджа Вашингтона, Александра Гамильтона и Дизраэли, писал в 1920 г.: "Похоже, что Евангелию Христа и проповеди антихриста предначертано было родиться в недрах одного и того же народа и что эта мистическая и таинственная раса была избрана для высших проявлений как божественного так и дьявольского... Начиная от "Спартака"-Вейсхаупта и Карла Маркса, вплоть до Троцкого в России, Белы Куна в Венгрии, Розы Люксембург в Германии и Эммы Гольдман вСоединенных Штатах, этот всемирный заговор для ниспровержения культуры и переделки общества на началах остановки прогресса, завистливой злобы и немыслимого равенства продолжал непрерывно расти.. Как столь убеди­тельно показала известная писательница -- историк нашего времени Неста Вебстер, он играл ясно видимую роль в траге­дии французской революции. Он был главной пружиной всех подрывных движений XIX столетия; и наконец, сейчас эта шайка необычных личностей, подонков больших городов Европы и Америки, схватила за волосы и держит в своих руках русский народ, фактически став безраздельным хозя­ином громадной империи. Нет нужды преувеличивать роль этих интернациональных и большей частью безбожных евреев в создании большевизма и в проведении русской рево­люции. Их роль, несомненно, очень велика, вероятно, она значительно перевешивает роль всех остальных".

Это заявление (в статье в "Illustrated Sunday Herald" от 8 февраля 1920 г.) ведущего политика наших дней было послед­ним его открытым заявлением по данному вопросу, которое смог обнаружить автор этой книги. После этого на всякое публичное обсуждение этой темы был явно наложен запрет, и наступило великое молчание, продолжающееся до наших дней. В 1953 г. Черчилль не дал своего разрешения (требуе­мого по английским законам) автору сделать фотокопию этой статьи, не объяснив причин отказа.

Факт еврейского руководства русской революцией имел первостепенное значение, и его последующее замалчивание сыграло громадную роль в ослаблении Запада, в то время как открытое обсуждение могло бы способствовать оздоровлению политической атмосферы. Никакая разумная государственная политика невозможна, если столь важные факторы полити­ческой жизни заведомо исключаются из публичной дискус­сии; это то же, что играть в биллиард кривыми киями и овальными шарами. Сила и влияние заговора видны из его успеха в этом замалчивании (как в свое время на примере подавления Робисона, Баррюэля, Морса и других) больше, чем в чем-либо ином. Факты в те годы были совсем доступны. "Белая книга" британского правительства издания 1919 г. (раздел "Россия", 1, сборник донесений о большевизме) цитирует донесение голландского посла в Петербурге Удендайка, направленное Бальфуру в Лондон в 1918 г.: "Больше­визм организован и осуществляется евреями, не имеющими национальности, единственной целью которых является раз­рушение существующего порядка для собственной выгоды". То же писал и посол Соединенных Штатов в России Дэвид Р. Френсис: "Большевистских вождей, большинство которых -- евреи, а 90 процентов из них -- возвратившиеся ссыльные, совершенно не интересует ни Россия, ни любая другая страна, они интернационалисты, организующие всемирную социаль­ную революцию". Доклад Удендайка был изъят из последу­ющих официальных британских публикаций, а подлинные документы этого рода с тех пор очень трудно найти. К счастью для историков, одному свидетелю событий удалось сохранить и официальный документ.

Этот свидетель -- Роберт Вильтон, корреспондент "Таймса", лично переживший большевистскую революцию. Во французском издании его книги воспроизведен официальные список руководителей большевистских учреждений (в англий­ском издании книги этот список опущен). Из этих документов видно, что ЦК большевистской партии, то есть высшая власть в стране, состоял из трех русских (включая Ленина) и девяти евреев. Следующий по значению правительственный орган -- Центральный Исполнительный Комитет состоял из 42 еврея и 19 русских, латышей, грузин и прочих. Совет Народных Комиссаров насчитывал 17 евреев и 5 лиц других национальностей. Московская Чрезвычайная Комиссия руководилась 2 евреями и 13 "прочими". Среди 556 большевистских руководителей, имена которых были официально опубликованы 1918--1919 гг., было 448 евреев. ЦК маленьких "оппозиционных" партий, социалистических и прочих (в самый первый период своего господства большевики допускали видимость "оппозиции" с целью обмана народа, привыкшего видеть при царе оппозиционные партии), насчитывали 55 евреев и прочих. Имена названных лиц приводятся в подлинных документах, опубликованных в упомянутой книге Вильтона (заметим, что аналогичным был состав и двух кратковременных большевистских правительств вне России -- в Венгрии, Баварии).

Вильтон положил много усилий, к сожалению, не оцененных по достоинству, чтобы информировать читателей английских газет о происходящем в России; сломленный поднявшейся против него травлей, он умер немногим позже в возрасте около 50 лет (одна из многих "преждевременных" смертей). Он вовсе не гнался за известностью, описывая события величайшей важности, куда-либо встретившиеся на профессиональном пути журналиста; эти события буквально обрушились на него. Воспитанный и получивший образование в России, он превосходно знал страну и владел ее языком пользуясь заслуженным уважением как в русских кругах, та и в британском посольстве. Он наблюдал за петроградскими беспорядками из окна бюро "Таймса", по соседству с департаментом полиции, где нашли убежище министры рушившегося режима. Между появлением Временного правительства весной 1917 г. и захватом власти большевиками в октябре ему пришлось сообщать о совершенно новом явлении в мировой политике захвате еврейской властью деспотического господ­ства в России и открытого руководства силами мировой революции. Здесь ему быстро пришлось убедиться, что соблюдать правду о происходящем ему не будет позволено.

Эта до тех пор неизвестная история описана с неожиданной откровенностью в "Официальной истории газеты "Таймс", вышедшей в 1952 г. В ней обнаруживается скрытый механизм, действовавший уже в 1917 г. с целью предотвращения проникновения на Запад правды о русской революции. В книге высоко оцениваются репортажи Вильтона и его положение как корреспондента в России до 1917 г. После этого тон сообщений о нем вдруг резко меняется. Ранние предостережения Вильтона о том, что ожидает Россию в 1917 г., как пишется в "Истории "Таймса", "не повлияли на политиче­скую линию газеты, отчасти потому, что их автор не пользо­вался полным доверием".

Почему это вдруг он перестал "пользоваться полным дове­рием", если его прежние труды и репутация были столь отличными? Причины этого вскоре выясняются. Как пишется далее, Вильтон стал жаловаться, что его сообщения заминают и не печатают. После этого в "Таймсе" начали печататься статьи о России, написанные авторами, имевшими об этой стране весьма слабое представление. В результате и передо­вицы "Таймса" стали писаться в тоне, возмущавшем Виль­тона и ставшем хорошо знакомым в течение последующих десятилетий, например: "Кто верит в будущее России как свободной и действенной демократии, должен следить за укреплением нового режима с терпеливым доверием и иск­ренней симпатией" (Заметим, что все, происходившее с Вильтоном, как и все, что пришлось испытать в Лондоне полковнику Репинггону, упоминавшемуся выше, повторилось на опыте автора этих строк и других журналистов в Берлине в 1933--1938 гг.).

В России началось восьмимесячное междуцарствие, подго­товившее переход власти от масона Керенского к чисто ев­рейскому режиму Ленина и К®. Именно в это время Вильтон вдруг потерял "доверие" своей газеты, о причинах этого в "Официальной истории "Таймса" говорится: "Вильтону весьма повредило, что одно из его сообщений... произвело в сионистских кругах и даже в министерстве иностранных дел впечатление, что он антисемит". В "сионистских кругах", как заметит читатель, даже не в коммунистических, сотрудничество тех и других становится здесь очевидным. С чего бы это вдруг "сионистам" (желавшим получить от британского правительства еврейский "очаг" в Палестине) надо было обижаться на то, что английский корреспондент в России сообщал о подготовке русских евреев к захвату там власти? Вильтон сообщал о характере этого процесса, или это было его обязанностью как корреспондента. Однако, по мнению "сионистов", одно это уже было "антисемитизмом", а одного этого предположения было достаточно, чтобы издатели газеты потеряли к нему "доверие". Спрашивается, что он должен был делать, чтобы сохранить это "доверие"? Очевидно, сооб­щать о событиях в России в ложном свете. От него ожидалось, ни много ни мало, чтобы о самом главном из того, что происходило в России, он не писал ни слова!

Читая эту весьма невразумительную "Историю "Таймса", автор задавал себе вопрос, какими путями "сионистские круги" смогли распространить в министерстве иностранных дел, а это министерство, в свою очередь, в редакции газеты мнение, что Вильтон -- антисемит? Историки привыкли к тому, что, подобно одинокому золотоискателю, они затратят много труда, получив взамен очень мало; однако, в данном случае, автор был поражен, натолкнувшись на крупный са­мородок правды в "Официальной истории "Таймса" через 35 лет после описываемых событий. В нем значилось, что на­чальник отдела пропаганды Форин Оффиса послал издателю "Таймса" сообщение одного из своих сотрудников", приво­дившее упомянутое обвинение (первоначально напечатанное, по всей видимости, в одном из сионистских листков). "Офи­циальная История" даже называет фамилию этого усердного "одного из сотрудников". Им оказался некий молодой человек Реджинальд Липер, который 30 лет спустя (уже как сэр Реджинальд) стал британским послом в Аргентине. Автор этих строк поинтересовался с помощью "Who's Who" ("Кто есть кто" (англ.)) карьерой Дилера и нашел, что его первая служба началась (в возрасте 29 лет) как раз а 1917 г.: "Поступил на службу в междуна­родный отдел департамента информации (министерства иностранных дел) в 1917г.". Меморандум Липера о Вильтоне был послан в "Тайме" в начале мая 1917 г. Другими словами, если он начал служить в министерстве первого января, то когда он послал в "Тайме" донос на одного из его лучших сотрудников, проработавшего в газете 17 лет, его стаж госу­дарственной службы составлял ровно четыре месяца, чего оказалось, однако, достаточным для немедленного эффекта: "Официальная история" пишет, что с этого момента все сообщения Вильтона о решающем периоде в истории России либо не доходили по адресу, либо же игнорировались. Заметим снова, что издателем "Таймса" было то же лицо, на которое жаловался полковник Репингтон в 1917--1918 гг. и кому автор этой книги послал в 1938 г. заявление об уходе по той же причине невозможности работать далее в согласии с правила­ми честного журнализма.

Некоторое время Вильтон продолжал бороться, протестуя против замалчивания и извращения его статей, а затем, в качестве последней услуги честному журнализму, он написал обо всем, что он к тому времени узнал, в своей книге. Он распознал и описал действия режима, показывавшие его особую сущность: закон против "антисемитизма", преследо­вание христиан и христианства, канонизацию Иуды Искари­ота и талмудистский "отпечаток пальцев" на стене подвала, где были убиты Романовы.

Таким "отпечатком пальца" был уже один только закон против антисемитизма, не поддающегося, как известно, юри­дическому определению. Этим законом незаконное само по себе и открыто еврейское правительство предупреждало рус­ский народ, чтобы под угрозой смерти он не смел бы интере­соваться авторами и источниками революции, как и теми, кто им управлял. Фактически это означало, что Талмуд стал законом для России, а за последовавшие 40 лет он стал во все более широких масштабах превращаться в закон для жизни всего Запада (написано в 1955 г. -- Прим. перев.).

Краткосрочная антихристианская фаза французской рево­люции возродилась теперь в открытой форме. Взрывание соборов динамитом и устройство антирелигиозного музея в храме Василия Блаженного были только наиболее демонстра­тивными проявлениями характера режима, о котором Вильтон писал: "В общей численности населения евреи представляют одну десятую, в числе комиссаров, правящих Россией, их девять из десяти, а скорее всего еще больше". Это был репортаж, простое изложение факта, и никому не пришло бы в голову возражать, если бы то же самое было сказано, предположим, об "украинцах" вместо "евреев"; сообщение о факте стало поводом для тайного доноса только потому, что факт этот имел отношение к еврейству. (В действительности доля еврейского населения в России была гораздо меньшей: перед первой мировой войной в стране, включая польские губер­нии, проживали около 4,5 млн. евреев, что составляло менее 3 процентов населения империи.-- Прим. перев.)

Возвеличивание Иуды-Искариота, о чем писал Вильтон, было еще одним умышленным предостережением христианству. Если бы целью еврейских правителей было всего лишь построить в 1917г. общество на началах всеобщего равенства, то незачем было бы создавать ореол героизма вокруг факта, имевшего место в 29 г. по Р. X.; русской революции не понять вообще, не уяснив себе символического значения этого акта.

На массовых убийствах этого периода лежит неизгладимая печать талмудической мести "язычникам". В августе 1918 г. еврей-студент Канегиссер застрелил чекиста, еврея Урицкого, после чего еврей Якоб Петерс -- председатель петроградской Чека -- приказал начать массовый террор против русских, и другой еврей -- Зиновьев -- потребовал, чтобы были уничто­жены десять миллионов русских людей; "Белая книга" бри­танского правительства о большевизме (1919) свидетельствует о последовавших за этим массовых убийствах русских крестьян. Наиболее знаменательной представляется форма, приданная убийству семьи Романовых. Без Вильтона правда об этом никогда бы не стала известной внешнему миру, который, вероятно, до сегодняшнего дня еще верил бы, что царская семья закончила свои дни естественным путем, где-либо под "домашним" арестом.

Все действия царя были конституционными, включая его отречение по совету его министров 5 марта 1917 г. (н. ст.). После этого, в период правительства Керенского и некоторое время после него, с царской семьей обращались сравнительно прилично в Тобольске, под охраной русского коменданта и русских солдат. В апреле 1918 г., после окончательного ук­репления еврейского режима, императора и его семью по приказу из Москвы перевезли в Екатеринбург. Русские сол­даты были внутри дома заключения царя заменены другими, личности которых никогда не были точно установлены. Местные русские считали их "латышами", не зная других красных солдат, говоривших не по-русски, но похоже, что по крайней мере часть из них были бывшие австро-венгерские военнопленные, перешедшие на службу к большевикам. Рус­ского коменданта в доме Ипатьева сменил еврей Янкель Юровский (7 июля 1918 г.), последнее звено в цепи еврейских тюремщиков, начиная от Москвы, через областной Уральский Совет и до Екатеринбургской тюрьмы. Правителем России был правая рука Ленина -- еврей-террорист Янкель Свердлов. Екатеринбургской ЧК управляли семь евреев, одним из ко­торых был Янкель Юровский. 20 июля Уральский Совет объявил, что по его постановлению царь расстрелян, а его жена и дети переведены "в безопасное место". ВЦИК в Москве выпустил аналогичное извещение за подписью Свердлова, "одобрявшее действия областного Уральского Совета". К этому времени вся семья давно уже была убита.

Правда стала известна после освобождения Екатеринбурга белыми армиями 25 июля 1918 г. Генерал Дитерихс (началь­ник штаба белых армий), известный криминалист-следова­тель Н. Соколов и Вильтон раскопали закрытые улики. После отступления белых Вильтон вывез из России эти доказатель­ства совершенного преступления, которые воспроизведены в его книге, снабженной многочисленными фотографиями. Убийство было совершено по приказу из Москвы при посто­янной связи со Свердловым: были обнаружены записи его телефонных переговоров с чекистами в Екатеринбурге. Среди.них было донесение ему из Екатеринбурга, гласившее: "Вчера выехал к Вам курьер с интересующими вас документами". Курьером был главный убийца Юровский, а "документами", по мнению следствия, были головы убитых Романовых, так как ни черепов, ни черепных костей найдено не было.

Убийство было описано очевидцами, не успевшими скрыть­ся, из которых по крайней мере один был его участником. В полночь 16 июля Юровский разбудил царя и его семью, отведя их в подвал на расстрел. Непосредственными убийцами были сам Юровский, семь помогавших ему неизвестных иностран­цев, некий Никулин из местной Чека и двое русских, по-ви­димому, палачей, служивших в ней. Жертвами были царь, его жена, больной сын (отец держал сына на руках, так как он не мог ходить), четыре дочери царя, русский врач, камер­динер царя, повар и горничная императрицы. Когда Соколов и Вильтон прибыли на место преступления, подвальная комната все еще представляла собой кровавую бойню со следами выстрелов и штыковых ударов, и в книге Вильтона приведены ее фотографии. Выяснив обстоятельства преступления, след­ственная комиссия безуспешно пыталась разыскать тела или хотя бы останки убитых; стало известно, что перед бегством красных из города Юровский хвастал, что "мир никогда не узнает, что мы сделали с трупами". Однако в конце концов земля выдала свои тайны. Тела были отвезены на грузовиках к заброшенному руднику в лесу, разрублены на куски и сожжены, на что потребовалось около 600 литров бензина. Некий Войков из Уральской ЧК, в свое время ехавший в одном поезде в Лениным из Германии, доставил в качестве комиссара по снабжению 400 фунтов серной кислоты для растворения костей. Пепел и останки были сброшены в шахту после того, как лед на её дне был пробит с тем, чтобы все ушло под воду; затем в шахту спустили деревянный настил, укрепив его над останками. Когда настил был поднят, поиски пришли к концу. Сверху лежал труп собачки, принадлежавшей одной из вели­ких княжон; под ней были найдены остатки костей и кожи, отрубленный палец и много личных вещей убитых, избежавших уничтожения. Одной из находок была странная коллек­ция гвоздей, монет, кусочков фольги и др. Она выглядела, как содержимое карманов школьника, и она им и была. Английский учитель наследника Сидней Гиббс смог опознать эту находку. Меры предосторожности с целью уничтожения трупов и сокрытия следов преступления указывали на много­летней опыт профессиональных преступников; они весьма напоминали методы войны между отдельными бандитскими шайками в США в эпоху "сухого закона". (Это -- версия Соколова--Вильтона).

Эти находки показали всему миру лживость официального сообщения советского "президента" Свердлова, что якобы один лишь только царь был "казнен", а его семья переведена ''в безопасное место". Позже убийцы инсценировали показной процесс "по обвинению 28 лиц в убийстве царя и его семьи". Сообщены были только 8 имен, ни об одном из которых ничего в связи с убийством не было: пятеро из них якобы были расстреляны, но если они действительно вообще существова­ли, то принимать участия в цареубийстве они не могли. Главный убийца Свердлов был позже сам убит во время каких-то партийных беспорядков, и тысячи невинных стали жертвами последовавших за этим массовых репрессий. Дабы увековечить его участие в символическом акте цареубийства, Екатеринбург был переименован в Свердловск.

Главной причиной нашего столь подробного описания по­грома над семьей Романовых было показать "отпечаток паль­цев", оставленный в застенке, где он произошел. Один из убийц, вероятно, их главарь, задержался в подвале, наслаж­даясь видом сделанного, и оставил многозначительную над­пись на стене, покрытой похабными и издевательскими надписями на еврейском, венгерском и немецком языка. Это было двустишие, намеренно связывавшее сделанное с Законом Торы-Талмуда и представлявшее его потомству как выполне­ние этого Закона и образец еврейской мести, как она требо­валась со времен левитов. Оно было написано по-немецки и пародировало строки еврейско-немецкого поэта Генриха Гей­не о смерти Валтасара, не существовавшего в действительно­сти владыки, убийство которого изображается в книге Даниила как Божье наказание за оскорбление Иуды: "Belzasar ward aber in selbiger Nacht Von seinen Knechten umgebracht" (Валтасар той же ночью был убит своими слугами (нем.)).

Писавший, глумливо оглядывая картину бойни, приспосо­бил эти строки к тому, что он только что сделал:

"Belsatzar ward in selbiger Nacht Von seinen Knechten umgebracht" (Царь той же ночью был убит своими слугами (нем.)).

Никогда еще ключ к мотиву преступления и к личности преступников не был оставлен на месте с такой откровенно­стью.

Революция не была "русской", она была взрывом мировой революции, произведенным в России, но ее агенты занимали руководящие посты повсюду. В период 1917--1918 гг. впервые обнаруживается, что ведущие политики, до тех пор поддер­живающие сионизм, теперь начинают помогать и его кровно­му брату -- коммунизму. Это происходило по обе стороны фронтов первой мировой войны: как только начали появляться тайные, но явно доминирующие цели войны, все различия между "друзьями" и "врагами" стерлись. Сионисты, продол­жая оказывать "непреодолимое давление" на политиков Лон­дона и Вашингтона, в то же время охраняли свою штаб-квартиру в Берлине; коммунисты получали решающую поддержку как из Германии, так и от ее врагов.

Так, например, когда началась война 1914--1918 гг., Гер­мания стала "посылать обратно в Россию русских революци­онеров, бывших пленных, снабжая их паспортами и деньгами, чтобы они вызывали беспорядки у себя на родине" (донесения американского посла в Берлине Герарда "полковнику" Хаузу). Роберт Вильтон пишет, что "решение вызвать револю­цию в России было официально принято на заседании германо-австрийского Генерального штаба в Вене в конце 1915 г. Впоследствии начальник германского Генерального штаба генерал Людендорф сожалел о принятом решении: "Послав Ленина в Россию, наше правительство приняло на себя... большую ответственность. С военной точки зрения его отправка была оправдана, так как нужно было ослабить Россию; нашему правительству нужно было принять меры, чтобы мы сами не оказались втянутыми в ее крушение". Как отдельный случай это могло бы быть простой человеческой ошибкой: что казалось разумным с военной точки зрения, повело к катастрофическим политическим последствиям, ко­торые не могли быть предвидены. Но какое объяснение может быть найдено действиям американских и британских полити­ков, чьим главным военным и политическим правилом дол­жна была быть поддержка России, вместо чего они, однако, поддерживали чуждых ей революционеров, разрушивших страну?

Мы уже упоминали, как в передовицах "Таймса" изобра­жалась русская революция ("...свободная и действенная демократия... оправдание нового режима..." и т. д.), в то время как сообщения его опытного корреспондента игнорировались, а к нему самому вдруг было "потеряно доверие" после того, как газета получила намек, что он был "антисемитом". На другой стороне Атлантического океана истинный правитель Америки, Хауз, доверял своему дневнику совершенно анало­гичные чувства. Иностранные революционеры, контрабандой заброшенные в Россию с Запада во время войны ("...шайка необычных личностей, подонков больших городов Европы и Америки",-- по словам Черчилля), были в его глазах чест­ными аграрными реформаторами: "Большевики были в глазах русских, желавших мира и земли, первыми политическими руководителями, которые искренне старались удовлетворить их нужды".

Сегодня все знают, что случилось под властью большевиков с русскими, "желавшими земли". Царь и его министры в течение полувека до 1917 г. трудились над тем, чтобы удов­летворить эти желания, несмотря на все попытки революци­онеров помешать этому путем покушений и убийств. Господину Хаузу вес это было неизвестно. Когда совершилась революция, он указал своему послушному президенту, что "больше абсолютно ничего не нужно делать, кроме как заве­рить Россию в нашей симпатии к ее попыткам установить прочную демократию, и оказать ей всеми возможными спо­собами финансовую, промышленную и моральную поддерж­ку". (Для настроений, господствовавших в окружении американских президентов на протяжении последующих двух поколений, характерно, что в 1955 г. президент Эйзенхауэр, лежа в больнице в Денвере, послал советскому премьеру Булганину личное поздравление с годовщиной большевист­ской революции 7 ноября, хотя "демократическая" и "парла­ментарная" революция, узаконенная отречением царя от престола, произошла в марте 1917 г.; 7 ноября было днем свержения большевиками демократического режима. К 1955 г., однако, американские президенты давно уже предуп­реждали свой народ об угрозе советской или коммунистиче­ской, то есть большевистской агрессии).

Сходство между началом фразы Хауза и упомянутыми выше формулировками в передовицах "Таймса" бросается в глаза; влиятельные закулисные группы в обеих столицах сговорились рисовать широким массам картину зарождавшей­ся "прочной" и "действенной" демократии. Вторая часть той же фразы отменяла первую ее часть, рекомендовавшую "не делать абсолютно ничего", кроме выражения "симпатии", предлагая теперь фактически делать буквально все возможное для поддержки нового режима: спрашивается, что можно было сделать больше, чем "оказать всеми возможными способами финансовую, промышленную и моральную поддержку"? Та­кова была американская политика в отношении революцион­ной России с момента, когда Хауз дал свои указания президенту, и она точно соответствует политике Рузвельта во время второй мировой войны, как это будет показано в дальнейшем.

Так Запад, вернее, его власть имущие, стали союзниками мировой революции -- против русского народа, другими словами, против всех, для кого революция была неприемле­мой. Не все, стоявшие тогда или ставшие впоследствии у власти, принимали участие в этом тайном сговоре. В то время Уинстон Черчилль еще характеризовал революцию следующими словами: "Разумеется, я не признаю права большевиков представлять собой Россию... Они презирают столь банальные вещи, как национальность. Их идеал -- мировая пролетарская революция. Большевики одним ударом украли у России ее два наиболее ценных сокровища: мир и победу, ту победу, что - уже была в ее руках, и тот мир, которого она более всего желала. Немцы послали Ленина в Россию с обдуманным намерением работать на поражение России... Не успел он прибыть в Россию, как стал приманивать к себе то оттуда, то отсюда подозрительных субъектов из их потайных убежищ в Нью-Йорке, Глазго, Берне, в других городах и странах (читатель заметит, откуда были привезены в Россию "русские" революционеры.-- Д. Р.), и собрал воедино руководящие умы могущественной секты, самой могуществен­ной секты во всем мире... Окруженный этими силами, он начал действовать с демоническим умением, разрывая на куски все, чем держалось русское государство и русский народ. Россия была повержена. Россию нужно было повергнуть... Ее страдания несравненно ужаснее, чем о них пишется, и у неё украли место, принадлежавшее ей среди великих народов мира" (речь в палате общин 5 ноября 1919 г.). Слова Черчилля сохраняют свое значение по настоящее время, в особенности его фраза о "самой могущественной секте в мире", напоми­нающая то, что за 50 лет до него сказал Бакунин, обвиняя евреев в узурпации революции. Мы уже цитировали в этой главе статью Черчилля, также показывавшую, что ему было ясно, из кого состояла эта секта.

Так в то самое время, когда Хаим Вейцман праздновал свой триумф в Лондоне и Вашингтоне, его товарищи -- конспира­торы из талмудистических местечек России одержали победу в этой стране. Из слов самого Вейцмана ясно, что с самого начала между ним и ими была одна только разница: он был "революционер-сионист", а они -- "революционеры-комму­нисты". В свои студенческие годы в Берлине, Оренбурге и Женеве он участвовал в многочисленных жарких спорах на тему об этом различии, которое для тех, кто отвергает рево­люцию как таковую, не имеет вообще значения. Биограф Бальфура госпожа Дагдейл описывает споры этих двух кров­ных братьев революции в те годы, когда подготовлялся их одновременный триумф: "Ленин и Троцкий пришли к власти в ту же неделю в ноябре 1917 г., когда добился своего признания и еврейский национализм. За много лет до того Троцкий и Вейцман провозглашали свои противоположные политические взгляды в соперничающих кафе университет­ского квартала Женевы. Оба рожденные в России... они тащили толпы еврейских студентов с одной стороны улицы на другую: Лев Троцкий -- апостол красной революции, Хаим Вейцман -- апостол нерушимой двухтысячелетней традиции. По одному из самых странных совпадений в течение одной и той же недели и тот, и другой завершили осуществление своей мечты". В действительности же речь шла о клещах, в которые должна была быть захвачена Европа, и ручки этих клещей держались каждая одной из двух групп "русских" революци­онеров, менее всего бывших русскими.

В одном только отношении события в России причинили временные затруднения Вейцману и его сообщникам в Лон­доне и Вашингтоне. Они требовали Палестину как "убежище" для евреев, которых якобы "преследовали в России" (явная выдумка, но достаточно удобная для обмана "черни"), а теперь вдруг оказывалось, что никакого "преследования в России" больше нет. Наоборот, в Москве правил еврейский режим, а "антисемитизм" был объявлен тяжким преступле­нием. Где же тогда были евреи, нуждавшиеся в убежище? (Это явно и было причиной того, почему надо было помешать Вильтону уведомить мир о характере нового режима в России). По свидетельству раввина Эльмера Бергера, "советское пра­вительство поставило евреев как таковых в привилегирован­ное положение... одним ударом революция эмансипировала тех самых евреев, которым раньше, по утверждениям их сионистских представителей, не могло помочь ничто, кроме сионизма. Советские евреи не нуждались больше ни в Пале­стине, ни в каком-либо ином убежище. Рычаг страдающего русского еврейства, которым так часто пользовался Герцль для поддержки требования Палестины у тех или иных держав, вдруг перестал существовать". Но и это не стеснило Вейцмана. Немедленно же он уведомил своих евреев, что никакой передышки не будет: "Некоторые из наших друзей... торопят­ся с выводами по вопросу, что будет с сионистским движением после русской революции. Сейчас, дескать, исчез главный стимул сионистского движения, российское еврейство свобод­но... Нет ничего более поверхностного и ошибочного. Мы никогда не строили наше сионистское движение на страда­ниях нашего народа в России или в других местах. Эти страдания никогда не были причиной сионизма. Основная причина сионизма была и есть неискоренимое стремление еврейства иметь свой собственный дом". Это было ложью, но в ней содержалась и правда. Совершенно верно, что органи­заторы сионизма в глубине души никогда не основывали своего движения на "страданиях нашего народа в России или в других местах", всякие страдания, вызываемые самим сионизмом -- еврейские и нееврейские, были им также безразличны. Но не подлежит никакому сомнению, что, осаждая западных политиков, они использовали аргумент "страданий нашего народа в России", поскольку эти политики, начиная с Вудро Вильсона в 1912г., неоднократно этот аргумент выдвигали.

В ходе этой критической недели мировой истории фальши­вость сионистских требований хотя и стала очевидной, но не могла больше иметь никакого значения, так как, по свиде­тельству госпожи Дагдейл, британское правительство давно уже добровольно связало себя обязательствами в этом воп­росе. Даже как предлог невозможно было больше использовать утверждение, будто бы какие-то евреи нуждались еще в "убежище", однако Ллойд Джордж предпринял завоевание Палестины "для евреев". Основная гнилость всего сионист­ского предприятия обнаружилась в тот самый момент, когда оно было, как жернов, повешено на шею Запада. Хотя этот неизлечимый порок в его фундаменте должен неизбежно привести в конце концов к провалу, подобно мессианству Саббатая Цеви в 1666 г., сионистскую трагикомедию при­шлось с тех пор разыгрывать до самого ее разрушительного конца.