День выдался по‑настоящему теплым. База расслабилась. Над палатками и машинами плыл дымок мангалов. На песчаном пляже обслуживающий персонал азартно играл в волейбол. Мяч то и дело падал в воду, и его вытаскивали длинным удилищем. Подвыпившие технари, схватив какого‑то несчастного за руки и ноги, прямо в одежде сбросили его с причала в воду. Он поднял тучу брызг, вынырнул и заорал так, что дружно залаяли дворняги, уже который час пасущие мангал. Закачались на легкой волне, постукивая друг о друга бортами, две моторные лодки. Дежурный наблюдатель, торчащий на спасательной вышке, словно мулла на минарете, с тоской смотрел на острова и зевал.
Кира сидела в шезлонге в тени сосны и читала журнал. Она была в наглухо застегнутой штормовке, правда, без платка, но все равно умирала от жары. Совсем нетрудно было бы снять штормовку, но Кира предпочитала другой способ борьбы с жарой. По мере того как солнце уходило в сторону и тень сдвигалась, Кира время от времени переставляла шезлонг. Так потихоньку она добралась до Ворохтина, который сидел на пне и с самым серьезным видом строгал ветку. Лезвие ножа легко вонзалось в мягкую и сочную древесину, ветка быстро уменьшалась в размере, и когда от нее оставался огрызок размером с карандаш, он выбрасывал его и поднимал с травы новую.
За этим занятием он провел несколько часов, но ничуть не жалел о растраченном впустую времени. Все равно ему некуда было идти. И дело не только в том, что он дал подписку и не имел права покидать базу. Саркисян до сих пор не обзавелся новым спасателем, а Ворохтин не мог бросить оставшихся игроков на произвол судьбы. К тому же с этого пня вся база выглядела как на ладони, и Ворохтин не выпускал из поля зрения Гвоздева.
Наконец ему надоело сорить стружками. Ворохтин отшвырнул ветку в сторону, вогнал нож в рыхлую сердцевину пня и посмотрел на Киру:
– Смотрела последние репортажи с островов?
– Смотрела, – ответила Кира, опустив журнал на колени.
– Что нового?
– Ничего. Бревин обмазал лицо глиной, чтоб комары не кусали. Лагутин невозмутимый какой‑то стал, ничто его не волнует, не беспокоит, и говорит тихо, чуть не засыпая перед камерой.
– А Ботаник?
– Тот умница. Из березовой коры сплел корзинки, подвесил к дереву и хранит в них стратегический запас ягод и кореньев…
– Кто из них будет следующим?
– Что? – не поняла Кира.
Ворохтин встал и принялся ходить вокруг пня, глядя на траву, будто искал грибы.
– У меня не выходит из головы Гвоздев, – произнес Ворохтин. – В том, что за всем этим стоит Саркисян, я не сомневаюсь. Но чьими руками он все это делает? Руками Гвоздева?
– Что делает? – не поняла Кира.
Ворохтина злило, что Кира его не понимает.
– Ты что думаешь? – спросил он, остановившись перед ней и закрыв собой солнце. – Что Павлов шел по пляжу к воде и заметал за собой следы? Чушь! Это убийца Павлова, уходя с пляжа, заметал за собой следы.
– Убийца? – повторила она. Журнал съехал с ее колен, упал на траву и раскрылся. На глянцевой странице загорелый мускулистый мужчина рекламировал изящные трусы в полоску.
– Убийца! – подтвердил Ворохтин. – И Павлов и Лена были убиты. Не хочешь написать об этом статейку? Или взять у меня интервью на эту тему?
С пляжа донесся дружный смех. Монтажер отбил мяч в прыжке, и тот, сделав свечку, упал Гвоздеву на голову. Помреж с виноватым видом чесал темечко, а монтажер костерил его.
– И он будет убивать дальше, – сказал Ворохтин, глядя на Гвоздева. – Рейтинг передачи взлетит еще выше, рекламодатели начнут давить друг друга в очереди, а продюсер будет грести деньги лопатой, пока не останется последний робинзон… Интересно, Саркисян уже решил, кто останется?
– Неужели это мог сделать Гвоздев? – произнесла Кира. – Такой интеллигентный молодой человек! А как же он добирался до островов? Моторки ведь у всех на виду. А только попробуй заведи – такой треск начнется!
– А зачем моторка? Он, как и ты, мог приплыть на обычной весельной лодке.
– До Первого еще можно доплыть на веслах. А сколько придется грести до Четвертого? – возразила Кира.
– Для здорового парня это не проблема, – ответил Ворохтин. – Кстати, а где ты брала лодку?
Кира махнула рукой в сторону:
– Вон, видите постройки? Это детский лагерь. Там же есть лодочная станция. – И тотчас ее осенило: – Хотите, я схожу туда и спрошу, кто и когда брал напрокат лодку?
Ворохтин скептически посмотрел на Киру.
– Так тебе и скажут!
– Скажут! – заверила она. Она загорелась этой идеей и вскочила с шезлонга.
– Очень хочется?
– Как вы не понимаете! Это же настоящее журналистское расследование!
– Понимаю. Жареных фактов захотелось. Сенсации.
Кира стиснула губы и гордо вскинула голову.
– Скажите мне, пожалуйста, за что вы так ненавидите журналистов?
– А ты мне скажи: что ты все время паришься в своей штормовке?
– Не ваше дело! – обиженно ответила Кира и, повернувшись, быстро пошла по берегу в сторону детского лагеря.
Глава 21
Безымянный
– Твои соперники, поди, сейчас с голодухи пухнут, а ты кашу с мясом жрать будешь, – сказал Безымянный, помешивая ложкой в котелке. – Совесть не мучает?
Примус тихо гудел, бездымное синее пламя было неподвижным, словно выточенный из лазурита конус, перевернутый кверху дном.
Лагутин натянуто усмехнулся, пожал плечами и пробормотал:
– Каждый по‑своему устраивается в этой жизни.
– Ах, сукин ты сын! – покачал бритой головой Безымянный, зачерпнул ложкой кашу и подул на нее. – Устраивается! Да если бы не я, жрал бы ты сейчас заячью капусту вприкуску с мухоморами!
– Будем считать, что мне повезло, – мягко отступил Лагутин.
– Вот именно, повезло! – согласился Безымянный, раскладывая кашу по мискам. – «Пол‑лимона» заработаешь, не голодая и ничего не делая! Такой халявы мне даже во сне не увидеть! Я вот таксиста ножиком припугнул и какие‑то гребаные десять тысяч рублей из его карманов вытряхнул. А получил за это девять лет с конфискацией. Считай, по году за каждую тысячу. Сколько тебе пришлось бы сидеть за пятьсот тысяч? Пятьсот лет? Эх, мама не горюй!
Он тихо засмеялся, показывая мелкие гнилые зубы, и в уголках его хитрых и жестоких глаз веером собрались глубокие морщинки.
– А почему ты говоришь «пол‑лимона»?.. – осторожно произнес Лагутин, принимая из рук рецидивиста миску с горячей кашей. – Мы же договорились, что я отдаю тебе четыреста, а себе оставляю шестьсот.
– Инфляция, фраерок, – ответил Безымянный. – Каша с сегодняшнего дня здорово подорожала на нашем острове. Если не нравится – иди поищи дешевле.
Лагутин молча пожал плечами, словно хотел сказать: будь по‑твоему, пятьсот так пятьсот. Он боялся спорить с Безымянным. Этот уголовник, бежавший из колонии строгого режима, вызывал у него страх и брезгливость. О первой их встрече Лагутин не мог вспоминать без содрогания. За несколько минут до сеанса связи на Лагутина неожиданно напал какой‑то жуткий небритый человек с гнилыми зубами, привязал к дереву, стал бить в живот и при этом истерически кричать: «Мент поганый!! Выследил меня, да?! Месяц никто выследить не может! Ах ты, гнида! Падла! Ну признайся же, что ты мент!! Признайся, сука, а то кишки выпущу!!»
И он в самом деле стал размахивать ножом у самого лица Лагутина, словно кишки находились у того во рту. Лагутин тогда здорово сдрейфил и мысленно распрощался с жизнью. Но бритоголовый незнакомец, покрытый татуировками, быстро остыл и стал рассматривать вещи Лагутина. Он поддел ногой котелок, потом попробовал остроту тесака на своем ногте и пощупал одеяло. При этом он с опаской поглядывал на камеру, не смея приблизиться к ней или попасть в поле ее зрения.
«Ну признайся, что ты мусорок! – уже почти миролюбиво сказал он, вытаскивая из кармана Лагутина радиостанцию. – Я такой базарник только у ментов видел!»
Лагутин клялся, убеждал, доказывал, что он участник шоу «Робинзонада» и никто не догадывается, что помимо него на этом острове есть еще кто‑то, что милицию он сам не уважает и рад отдохнуть от нее на этом острове… Безымянный как будто поверил. Но едва Лагутин попросил, чтобы тот дал ему возможность включить камеру и выйти на связь с базой, как все началось сначала. «Ты меня продать хочешь, хорек вонючий?! – орал Безымянный. – За фраера меня держишь?» Тут уже и у Лагутина нервы не выдержали. «Да ты себе только хуже делаешь! – крикнул он. – Если я не выйду на связь с базой, сюда спасатели припрутся!»
Увидев моторку, которая приближалась к острову, Безымянный заволновался и отвязал Лагутина. «Делай что хочешь, – сказал он ему, – но чтобы на остров никто не высадился. Иначе перережу тебе горло быстрее, чем лодка причалит!»
К счастью, все обошлось. Лагутин крикнул спасателю, что у него все в порядке и в помощи он не нуждается.
Мало‑помалу Безымянный начал доверять Лагутину. С наступлением темноты он привел его к маленькой рыбацкой палатке, рядом с которой, в засыпанной листьями яме, хранились дюжина консервных банок, пакеты с крупой, чай, сахар и супы быстрого приготовления, а также примус и канистра с бензином.
Первую ночь Лагутин спал под открытым небом, привязанный веревкой к дереву. Наутро Безымянный накормил его гороховым супом с сухарями, а на десерт предложил кружку чифиря.
«Ладно, убедил, что ты не мент! – примирительно сказал Безымянный. – Можешь сваливать отсюда, я тебя отпускаю. Но имей в виду: одно слово про меня вякнешь – я тебя из‑под земли достану!» Лагутин объяснил, что у него нет никакого резона сваливать с острова, потому как он намерен выиграть деньги. «Если ты поделишься со мной едой, то потом я поделюсь с тобой выигрышем», – предложил сделку Лагутин.
Услышав про огромные деньги, Безымянный заволновался.
«Сколько вас на этом озере, таких шизиков? – спросил он, постучав себя пальцем по голове. – Пятеро? И как долго надо ждать, пока все опухнут с голодухи и на берег попросятся? Месяц?» Лагутин уклончиво ответил, что, может, и месяц, а может, и меньше, если поторопить события». Безымянный долго молчал, потом взглянул на Лагутина и, сплюнув, уточнил: «Это что? Намек? Или просьба? Может, ты меня на мокруху подталкиваешь?»
Прошло два дня. Лагутин, пользуясь туманной погодой, дважды плавал на маленькой надувной лодке на берег и, пробравшись в поселок, на деньги Безымянного закупал продукты, свежие газеты и бензин для примуса. Возвратившись, он точно в назначенное время выходил на связь с базой, рассказывал сказки о своей трудной жизни и перечислял названия трав и кустарников, которые употребил нынче на обед.
«Не разжирей на моих харчах, – предупредил Безымянный как‑то, глядя на то, как Лагутин уминает гречку с тушенкой. – А то морда в экране телевизора не уместится!»
«Двое уже выбыли из игры», – как бы невзначай сказал Лагутин, не поднимая глаз и не отрываясь от миски. И в то же время он невольно напрягся, чтобы уловить реакцию Безымянного.
«А что так?» – сдержанно поинтересовался Безымянный.
«Погибли. Один в воде захлебнулся, а другая на сучок напоролась».
«Эх, мама не горюй! – с притворным сочувствием протянул Безымянный, хитро поглядывая на Лагутина. – А может, это твоя работа, фраерок? Мало ли куда ты на лодке мог заплыть?»
«Нет, это не я», – ответил Лагутин и посмотрел на Безымянного тем же взглядом.
Безымянный усмехнулся.
«На меня думаешь? – с пониманием спросил он, потрепал Лагутина по плечу и добавил: – Правильно делаешь!»
Так они и жили в относительном мире и согласии, играя в одну и ту же игру…
– Ты скоро свалишь, а мне здесь до первого снега сидеть, – сказал Безымянный, облизывая миску. – Надо приличный запас хавки сделать. Сегодня опять дуй в поселок!
– Погода слишком ясная, – попытался возразить Лагутин.
– А ты аккуратненько, камышами, – жестче сказал Безымянный.
– Может, у тебя просто какие‑то дела? Так я тебе мешать не буду, залезу в свой шалаш и до шести вечера носа не покажу, – сказал Лагутин и с опозданием подумал, что может показаться слишком догадливым.
Безымянный резко повернулся к нему и схватил его за ворот куртки.
– А вот это, фраерок, тебя не касается! – зашипел он, глядя на малиновое лицо Лагутина маленькими злыми глазками. – Прикуси свой поганый язык, пока я из него фарш не сделал! Мы не на зоне, и ты пойдешь туда, куда я тебе скажу! Понял, гнида?
– Понял.
Безымянный оттолкнул Лагутина от себя.
– Тогда пошли!
Лагутин шел впереди, раздвигая кусты осторожно, чтобы они ненароком не хлестнули Безымянного по лицу. Уголовник шел за ним след в след, и Лагутин чувствовал затылком его дыхание. «Сейчас как шарахнет меня тесаком по голове! – подумал он и тотчас принялся себя успокаивать: – А что это ему даст? Если я не выйду на связь, в семь вечера сюда нагрянет спасатель со съемочной бригадой, перероет весь остров, найдет мой труп, потом палатку и склад консервов. Вызовет милицию, и кранты этому урке. Зачем это ему надо? К тому же он очень хочет денег».
Утешив себя таким выводом, Лагутин остановился у затоки с черной неподвижной водой, в которой отражались сплетенные между собой ветви деревьев. Безымянный присел у зарослей камышей, пошарил в них рукой и, нащупав шнурок, подтянул к берегу лодку.
– Бензина закупи побольше! – стал давать последние наставления Безымянный и, послюнявив пальцы, принялся отсчитывать деньги. – Ночи все холоднее, мне бензина много понадобится. И не забудь спрятать лодку в камышах, как на берег сойдешь. Но самое главное – замети за собой следы! Чтоб песок после тебя гладкий был! Понял, фраерок? И не писай кипятком, все у нас получится…
Он дождался, пока Лагутин пристроит свои ноги в тесной лодке, кинул ему пару коротких пластиковых весел и оттолкнул лодку от берега.
«Хрен он от меня сбежит! – подумал Безымянный, приглушая вдруг вспыхнувшее подозрение. – Не такой уж он дурак, чтобы отказаться от пятисот тысяч, которые уже сами падают в руки. Вот только слишком много знает, а это плохо…»
Он стоял у затоки до тех пор, пока лодка не исчезла за песчаной отмелью. Потом он вышел на берег и долго смотрел на соседний остров, похожий на плывущего по озеру ежа.
«Осталось трое, – подумал Безымянный. – Если, как сказал фраерок, поторопить события, то через пару дней вся их гребаная «Робинзонада» закончится…»
Глава 22
Единомышленники
– Добрый вечер, господин спасатель! – театрально произнес Саркисян, приподнял кепку и поклонился. – Вы все еще на свободе?
– Если быть до конца честным, – ответил Ворохтин, – то меня восхищает твоя выдержка.
– О, да! – охотно согласился с этим Саркисян. – Еще моя мама говорила, что на моих нервах можно строить подвесные мосты. А вы, наверное, плохо спите? У вас неважный вид.
– Это дурная наследственность, – с улыбкой ответил Ворохтин. – А вообще, я мстительный и беспощадный человек. И от меня очень трудно избавиться.
– Надо же! – покачал головой Саркисян. – Какая самооценка!
Он снова приподнял кепку и неторопливой походкой пошел в аппаратную, где вовсю шел монтаж очередной подачи.
Темнело. Небесная синева густела, чем ближе к востоку, тем сильнее, но небо оставалось по‑прежнему чистым и прозрачным, что предвещало звездную и холодную ночь. Ворохтин поднялся на спасательную вышку. Облаченный в армейский бушлат наблюдатель курил, любуясь кроваво‑красным закатом.
– Не волнуйся, не усну, – сказал он.
– Если заметишь сигнальную ракету, постарайся сообщить мне об этом первому, – попросил Ворохтин.
– Без проблем! – пообещал наблюдатель. – А ты думаешь, будет ракета?
Ворохтин пожал плечами:
– Не хотелось бы. Но на душе неспокойно.
– Хватит уже ракет! – сказал наблюдатель и трижды сплюнул через плечо.
Ворохтин спустился вниз. Тут же на него буквально налетела Кира.
– Я все узнала! – зашептала она, хватая его за рукав. – Вот список тех, кто последние три дня брал напрокат лодки! Пойдемте на берег! У вас фонарик с собой?
Они зашли на причал. Кира села на доски, свесила ноги вниз и разровняла на колене мятый клочок бумажки.
– Смотрите! – заговорщицки сказала она, когда Ворохтин посветил на список. – В первый день лодку брали некая Сидоренкова с ребенком, потом сторож Дорохин и бизнесмен Гойдов с девушкой. На второй день опять сторож…
– Из тебя получится настоящая журналистка, – заметил Ворохтин. – Точность и дотошность превыше всего. Ты мне скажи, Гвоздев пользовался лодкой или нет?
– Да, да, да! – горячо зашептала Кира и оглянулась – не подслушивает ли кто. – Вот, пожалуйста! «Гвоздев», а в скобочках – «телевидение». Самое интересное, что он брал лодку именно в ту ночь, когда мы нашли убитую Лену!
Ворохтин взял список из рук девушки и пробежал по нему взглядом.
– Он пользовался лодкой только один раз?
– Лодочник говорит, что за всеми уследить не может, многие берут лодки без спроса, и Гвоздев тоже мог так поступить.
Ворохтин с интересом посмотрел на Киру, заталкивая бумажку в карман.
– Ты мне начинаешь нравиться, – сказал он. – Натура неугомонная и решительная.
– Я хочу написать разгромную статью о шоу‑бизнесе, – призналась Кира, слегка зардевшись от комплимента Ворохтина.
– Сенсационный материал?
– Да что вы привязались к сенсации! – воскликнула Кира, готовая обидеться. – Журналистика без сенсации все равно что…
– Брачная ночь без невесты? – предположил Ворохтин.
– Ну, это не вы первый придумали, – ответила Кира. – А во‑вторых, сравнение неточное.
– У передачи огромный успех. Дадут написать разгромную статью?
– Написать‑то дадут, – вздохнула Кира. – А вот опубликуют ли… Но я сделаю все, что мне подсказывает совесть.
– Браво, – сказал Ворохтин. – Выходит, мы с тобой единомышленники? Этакие ископаемые с тяжелобольной совестью, которые только мутят воду и мешают людям зарабатывать деньги.
– Они убивают людей, – ответила Кира твердо и мстительно.
– Это еще надо доказать, – несколько умерил пыл девушки Ворохтин. – И потому мы не должны выпускать Гвоздева из поля зрения. Он сейчас в аппаратной. Крутись с ним рядом, хорошо? И если вдруг он направится куда‑то за пределы базы, то сразу дай знать мне.
Глава 23
Артисты и поклонники
Волна с легкостью приподняла резиновую лодку, выложила ее на песок, словно кусочек торта на тарелку, и откатилась назад. Лагутин тотчас вскочил, чтобы успеть до следующей волны оттащить лодку подальше от воды. Пара встревоженных птиц взмыла в темнеющее небо. Из леса повеяло сыростью и прохладой.
Он закинул сумку на плечо, спрятал лодку в камышах и, чтобы найти ее потом, вогнал в песок высокий шест. Несмотря на то что эта местность мало отличалась от берегов и зарослей острова, сердце Лагутина наполнилось волнующим чувством свободы и легкости. Нечто похожее он испытывал когда‑то в армии в первое увольнение после долгого карантина и курса молодого бойца. Забитый, затурканный уставом и «стариками», Лагутин как тень бродил по городскому парку, наслаждаясь одиночеством и свободой. И воздух казался сладким, и деревья представлялись живыми существами, и люди вокруг излучали доброту и ласку…
Задумавшись о прошлом, Лагутин не заметил, как вышел на грунтовую дорогу. Он свернул налево, как объяснил ему Безымянный, и быстро пошел к поселку, который светился россыпью огней.
Оказавшись на центральной улице, Лагутин даже растерялся от изобилия веселых и хмельных людей. Ему показалось невероятным, что шумная и разгульная цивилизация находится столь близко от его острова. Контраст чувствовался необыкновенно ярко. В каких‑нибудь трех или четырех километрах отсюда, в затуманенных просторах озера, в гулкой тишине, словно призраки возвышались острова. И на них в суровом одиночестве жили люди, жили по законам замшелой древности, вырывая у природы ничтожные блага, чтобы продлить свое жалкое существование. А здесь весело светились витрины магазинчиков и киосков, завешенные шторами окна гостиниц и охотничьих приютов, сверкали полированными боками дорогие иномарки и водные мотоциклы на прицепах. Из ресторанов и кафе вырывалась ритмичная музыка, и струились по центральной улице аппетитные запахи жареной дичи и рыбы.
– Молодой человек, вы не подскажете, как пройти на шестнадцатую линию? – обратилась к нему подвыпившая девушка с явным намерением познакомиться.
Лагутин отрицательно покачал головой и быстро скрылся в тени забора. «Совсем одичал! – подумал он. – От людей шарахаюсь!»
Он чувствовал себя здесь чужим. Словно огромный корабль, наполненный богатыми и веселыми людьми, подобрал его в океане. И вот мощные лебедки подняли его на борт и поставили на палубу… Лагутин уже забыл, зачем он здесь. Держась ближе к забору, отгораживающему дачные кварталы от улицы, он медленно шел вперед, пялясь на прохожих.
Постепенно он свыкся с шумной атмосферой курорта и понял, что его камуфлированный костюм и щетина на щеках не привлекают ничьего внимания, разве только девушки поглядывают на него чаще других.
– Ой, девочки, смотрите! – пронзительным голоском воскликнула худенькая блондинка в шортах и красной на синтепоне куртке, показывая на Лагутина пальцем.
Ее подруги вонзили в Лагутина свои взгляды. Ему пришлось остановиться, так как девушки перегородили ему дорогу. По их лицам он понял, что они пытаются вспомнить, где же его видели.
– А вы артист, да? – предположила круглолицая девушка с прической каре.
«Не хватало, чтобы они узнали во мне робинзона!» – подумал Лагутин и, с сожалением разведя руками, отрицательно покачал головой.
– Увы! Я всего лишь охранник с автостоянки.
– Опять тебе, Вика, артист померещился! – проворчала третья девушка со злым смуглым личиком. – Замуж, наверное, пора!
– Но там точно был Затевахин! – не сдавалась Вика. – И нос и уши его… Давай поспорим и вернемся!
– Где же я вас видела? – не сводя восторженных глаз с лица Лагутина, произнесла блондинка, которая узнала его первой. – Сейчас вспомню… А вы случайно не Костолевский? Нет?.. А может быть, Певцов?.. На кого же вы похожи?
– На Толоконникова, – ответил Лагутин и поспешил смешаться с толпой.
«Пора затариваться и сматываться! Не то узнают и начнут брать автографы», – подумал он и, не поднимая лица, стал исподлобья смотреть по сторонам в поисках продуктового магазина. Его внимание привлекла ярко освещенная «стекляшка», небольшая витрина которой впечатляла разнообразием продуктов. Там он закупил все, что заказал ему Безымянный, и, отягощенный сумкой с раздутыми боками, пошел на заправочную станцию. Пацаны, подрабатывающие на обслуживании клиентов, раздобыли для него старую, но еще вполне пригодную канистру и наполнили ее самым дешевым бензином.
Оставалось еще немного денег, и Лагутин, едва переставляя ноги под тяжестью ноши, остановился передохнуть на открытой терраске пивного бара. Он постыдился своего дремучего вида и не стал заходить в душный и прокуренный зал, наполненный голосами и музыкой. Официант тем не менее проявил готовность обслужить его и на терраске. Ожидая заказанный бокал холодного пива, Лагутин глотал слюни и с нетерпением поглядывал на дверь, ведущую в зал.
И тут сердце его обмерло. «Так вот о каком Затевахине говорили девчонки!» – подумал он, глядя через дверной проем в зал. На маленькой сцене за клавиатурой синтезатора сидел плешивый низкорослый музыкант, а над ним, покачиваясь и тыча пальцем в нотную тетрадь, склонился Бревин. «Робинзон» был хоть и небрит, но одет цивильно, в просторный спортивный костюм с яркой голубой полосой на груди.
– Эта песня посвящается нашему гостю из Москвы Саше, – объявил в микрофон музыкант и надрывно, с искусственной хрипотцой запел что‑то пронзительное и тоскливое про братву.
«Гость из Москвы», покачивая плечами, спустился со сцены и сел за столик, заставленный пивными кружками. Сидящая напротив него девица с несвежим лицом оперлась подбородком на кулак и глубоко затянулась сигаретой. Она слушала песню, смотрела на Бревина, и ее глаза наполнялись слезами. Время от времени она вздыхала, прикусывала губы и, пытаясь сказать нечто задушевное, с широким замахом ударяла себя ладонью по груди. Локоть ее, будучи единственной точкой опоры, срывался, и отяжеленная хмелем голова девушки ударялась о стол. Казалось, что она кланяется Бревину в пояс да все время почему‑то задевает лбом край стола.
«Вот это «Робинзонада»! – подумал Лагутин и даже присвистнул. – Это что ж получается? Вместо того чтобы шишки лузгать на острове, он здесь под музыку пивом давится!»
Он стал вспоминать, не было ли сообщения о выходе Бревина из игры? Да нет, ничего подобного Лагутин не слышал. Сошли с дистанции только Павлов и Лена. А пропустить столь важное сообщение о Бревине Лагутин никак не мог – радиостанция ведь всегда при нем. Значит, Бревин тайно переправился на берег и теперь вовсю радуется жизни?
«Вот же сволочь! – с ненавистью подумал Лагутин. – Я, как дурак, на острове дичаю, а эта гадина как сыр в масле катается! Он же наверняка и ночует где‑то здесь, с лярвами в постели!»
Лагутину стало так обидно, что он даже не допил пиво и поставил бокал на перила с фигурными балясинами. «Может, все давно перебрались жить на берег? – подумал он. – И лишь к сеансу связи возвращаются на острова? Этак я никогда победы не дождусь! В этом поселке можно припеваючи жить хоть до Нового года, хоть до Первого мая…»
С испорченным настроением Лагутин возвращался к озеру. Когда он сошел с грунтовки в камыши, уже совсем стемнело, но лодку он нашел без труда. Погрузив в нее канистру и сумку, Лагутин едва нашел место для себя. Пришлось стоять на коленях, балансируя, чтобы не свалиться за борт.
«Домой!» – без особой радости, но все же с некоторым облегчением подумал Лагутин, отчаливая от берега.
Глава 24
Резать кабанчика
– У меня такое ощущение, что ты темнишь, фраерок…
Безымянный сидел на стволе поваленного дерева и маленькими глотками пил горячий чифирь. Остатки его зубов плохо справлялись с кусочком рафинада, и сахар приходилось размачивать.
Солнце уже поднялось над озером, но его лучи увязали в густом тумане, а потому было еще прохладно и сыро.
– Почему я темню? – осторожно, чтобы не обидеть, спросил Лагутин.
– А почему вчера сказал, что шансов на победу у тебя мало?
– Да я вообще по натуре пессимист! – попытался отшутиться Лагутин и прикусил язык: надо же, едва не проболтался про Бревина!
Безымянный отставил кружку, бережно положил с ней рядом липкий, обгрызенный со всех сторон кусочек сахара и выхватил из‑за пояса тесак. Не успел Лагутин догадаться, что сейчас будет, как уголовник кинулся на него, повалил на землю и, приставив к его горлу лезвие, на высокой ноте закричал:
– Ты, падла, меня не зли!! Ты за свой базар ответь!! Я тебе сейчас голову на хрен отрежу и на елку посажу!! Замочу гниду!! На куски порублю и рыбе скормлю!!
Успокоившись столь же внезапно, как и вспылив, Безымянный поднялся на ноги, вытер о брюки выпачканный в глине тесак и сунул его за пояс.
– Чтоб ты быстрее оптимистом стал, – произнес он, – начнем разгонять твоих конкурентов. Мне тоже ждать надоело. У меня деньги на исходе. Собирайся, поплывем к соседу в гости.
– К какому соседу? – насторожился Лагутин.
– Ты ж говорил, что на том острове (он кивнул головой на восходящее солнце) «нового русского» поселили.
– Говорил, – не совсем уверенно ответил Лагутин. – А зачем к нему плыть?
– В баньке попариться да кабанчика зарезать!! – опять истошным голосом заорал Безымянный. – Не задавай идиотских вопросов!!
Лагутин с ужасом покосился на тесак, торчащий за поясом Безымянного.
– Послушай, – как можно мягче произнес он. – Мы так не договаривались. Я тебе что обещал? Что дам тебе половину выигрыша, если ты будешь меня кормить…
– А я не знал, что ты жрешь так много! – с нечеловеческой ненавистью процедил Безымянный, смял в кулаке ворот Лагутина и, качнув бритой головой, ударил лбом по его переносице. Тот сразу обмяк, схватился руками за лицо. Боль была столь сильной, что ему показалось, будто нос с хрустом вошел в черепную коробку.
Пошатываясь, Лагутин отошел к сосне и прислонился к ее стволу. Он был уверен, что вместо носа у него теперь кровавое месиво.
– Ты хоть убей меня, – прошептал Лагутин. – Но я не смогу… Хочешь, я тебе лучше шестьсот тысяч отдам?
Безымянный тотчас подскочил к Лагутину и приподнял его лицо.
– Слово сказал, назад не воротишь. Шестьсот моих! – торопливо проговорил он, напряженно улыбаясь. – Только я никак не пойму, чего ты испугался, фраерок? Я ж не мочить тебя заставляю. А всего‑то полить сухостой бензином да поджечь. При таком ветре ельник вспыхнет от одной спички. Твой «новый русский» тут же штанишки промочит от страха и на помощь позовет.
Лагутин осторожно, боясь боли, пощупал нос, а потом посмотрел на пальцы. Странно, но под носом крови не было.
– Заметят нас, – сказал Лагутин уже без надежды на то, что Безымянный от него отвяжется.
– А кто больше должен беспокоиться, чтоб его не заметили? Если меня хоть одна собака увидит, мне опять за решетку идти. А что с тобой станется? С острова снимут и домой отправят? – Он похлопал Лагутина по плечу с небывалым великодушием и добавил: – Не все же время дармовщинку жрать!
Глава 25
Факел
Ворохтин пробежал по берегу километров пять, прекрасно разогрелся и снял с себя курточку, оставшись в одной борцовке. Бронзовый от турецкого загара и лоснящийся от пота, он уже штамповал свои следы на гладком песке пляжа базы, как ему наперерез, будто под колеса «КамАЗа», кинулась Кира.
– Гвоздев только что сел в джип и куда‑то уехал! – крикнула она.
Ворохтин остановился и схватил девушку за плечи.
– Сможешь за ним проследить?
– Конечно!
– Поедешь на моей «десятке»!.. Стой! Я тебе дам ключи и рацию!
Ворохтин изо всех сил рванул к «Скорой», которая все еще служила ему домом. Кира отстала, но, пока он вытряхивал из карманов брюк ключи от машины и настраивал на свою волну радиостанцию Павлова, девушка, высунув язык, подбежала.
– Все время будь со мной на связи! – на ходу инструктировал Ворохтин.
– Хорошо!
– И если он сядет в лодку и поплывет к островам, немедленно сообщи!
– Само собой!
– У тебя хоть права есть?! – крикнул он вдогон удаляющейся машине, которая прыгала на дорожных ямках, словно большая механическая лягушка.
Застегивая куртку на ходу, Ворохтин вбежал в аппаратную. Саркисян был занят, он просматривал какой‑то эпизод.
– Где твой помощник? – спросил Ворохтин, раздвигая в стороны монтажеров и садясь на стол напротив Саркисяна.
– Привет! Ты еще здесь? – обрадованно произнес Саркисян, словно повстречал лучшего друга. Но его внимание было рассеянным. – После третьего рекламного блока какой даем остров?
– Четвертый! – отозвался кто‑то.
– Какой еще Четвертый? Кто там сошел с ума? – беззлобно заворчал Саркисян. – На Четвертом уже следы Павлова простыли! Третий даем! Наш юный друг покажет зрителям, как готовить жаркое из водяной крысы.
Он снова осчастливил своим вниманием Ворохтина:
– Извини, о чем ты меня спросил?
– Гвоздев где?
– Понятия не имею! Где‑то болтается, сукин сын. Может, в столовой?
– Куда ты его отправил?
– Да господь с тобой! – отмахнулся Саркисян. – У меня не хватает ни власти, ни денег, чтобы им управлять… Ну‑ка, ребятушки, кто даст мне хронометраж смонтированного куска?
– Семнадцать минут, Арам Иванович.
– А‑я‑яй! Как всегда, перебор!.. Голубчик, может быть, ты слезешь со стола?
– Имей в виду, – сказал Ворохтин, ткнув пальцем в грудь Саркисяну. – Если сегодня что‑нибудь случится, то это будет явный перебор и ты уже не отвертишься!
– О чем он? – часто моргая, спросил Саркисян, вращая толстой короткой шеей во все стороны. Чтобы увидеть спину Ворохтина, который уже выходил через тамбур наружу, ему пришлось сделать пол‑оборота на крутящемся стульчике. – Наверное, он сошел с ума! Милиция завела на него уголовное дело, и у него от этого поехала крыша!
Ворохтин отошел подальше от генераторов, которые оглушительно трещали, вынул из кармана радиостанцию и надавил кнопку вызова.
Девушка ответила не сразу. Наверное, ей понадобилось время, чтобы пристроить наушник, а сделать это, управляя автомобилем на лесной дороге, было не так‑то просто.
– Да… Слушаю! – наконец отозвалась она.
– Кира, ты где?
– Я у него на хвосте! – сквозь гул и треск помех раздался ее голос. – Он едет в поселок!
– Он тебя не видит?
– Вряд ли… Очень плохая дорога, а у него скорость будь здоров… Как у вас омыватель включается? Стекло в пыли…
– Кира, будь осторожна! – кричал Ворохтин, кидая взгляды во все стороны. – Не приближайся к нему слишком близко! Этот тип на все способен!
– Хорошо, не беспокойтесь… Ах, черт возьми!
– Что там у тебя?
– Он не доехал до поселка и свернул в лес! По‑моему, эта дорога ведет в детский лагерь!
Ворохтин торопливо ходил по опушке леса и места себе не находил. Как жаль, что он не может разорваться на две части! И за островами следить надо, и Гвоздеву на хвост не мешало бы сесть, чтобы потом взять его с поличным и как следует намылить ему морду!
– Кира, держись от него на приличном расстоянии! – пуще прежнего забеспокоился Ворохтин – мало ли что этот подонок на безлюдной лесной дороге может выкинуть! – Если он вдруг остановится, сразу же давай задний ход и уходи!
– Поняла, поняла, – процедила Кира. – Что ж вы так кричите… У меня уже в ухе звенит… Ай! Так и знала…
– Что? Он опять свернул?
– Да нет же… Вы меня, наверное, убьете!
– Говори, не трави душу!
– Я передним колесом в яму села.
– И не можешь выехать?
– Пока не получается. Попробую враскачку…
Ворохтин сплюнул и опустил руку с радиостанцией, которая от напряжения уже начала неметь. Доверил девчонке такое опасное дело! Не дай бог с ней какая‑нибудь скверная история случится!
– Как ты там, Кира? – спросил Ворохтин, снова прижимая радиостанцию к губам.
– Да вот подкладываю под колесо ветки… Понимаете, тут передок на грунт лег, потому так тяжело выходит…
– Джип где?
– Да его уже не видно. Скрылся за деревьями.
– А ты уверена, что эта дорога ведет в детский лагерь?
– Конечно, уверена! Вон слева видно, как вода блестит.
– Хорошо, – произнес Ворохтин. – Не суетись. Все, в общем‑то, уже понятно… Прислать кого‑нибудь на помощь?
– Вы что, опозорить меня хотите? – громко возмутилась Кира. – Сама справлюсь, не маленькая! Веток только надо побольше собрать и под колесо сунуть. А если не получится, я с домкрата попробую…
– Ну давай, пробуй!
Ворохтин отключил радиостанцию и посмотрел на часы. Без четверти шесть! Пятнадцать минут до начала связи с островами.
Он кинулся на спасательную вышку, поднялся наверх и взял у наблюдателя бинокль.
– Что это ты так запыхался? – спросил наблюдатель. – Голую женщину увидел?
Ворохтин молча рассматривал призрачные из‑за тумана очертания островов. Мощная оптика стерла объем, и казалось, что острова, словно лодки у причала, прижимаются друг к другу и с Первого острова совсем нетрудно дотянуться до сосновых веток Пятого… Вот опустевший Первый. После того как на нем погибла Лена, он стал казаться Ворохтину темным и мрачным. Этакий «Летучий Голландец», дрейфующий по озеру без экипажа, но с тенью мертвеца.
Чуть дальше и правее – Второй. Лагутина увидеть невозможно, даже если бы в распоряжении Ворохтина был телескоп. Зеленая униформа растворяется в лиственной массе, словно кусок сахара в стакане чая. Третий и Четвертый стоят обособленно, разделенные небольшим проливом. Пятый в бинокль различить довольно трудно, он сливается с береговой полосой, и точно определить его границы почти невозможно…
Ворохтин чуть повернулся и посмотрел на лодочную станцию. Каз<