Позже всех прибыли ко двору Кинрика прославленные воины всех племен, живущих вокруг Вест-сэ, даже грозный сын Эггтеова Беовульф, владыка ведеров, убийца Гренделя и его родительницы прибыл в назначенный день вместе со своей щитоносной дружиной в пиршественный зал. Тень заслонила вход, когда спаситель Хеорота наклонился, чтобы войти в зал, не ударившись о притолоку, поскольку был он роста огромного, а в хватке его была сила тридцати мужей. Радостный гул одобрения пронесся по залу, когда вошел Беовульф, поскольку теперь-то все были уверены, что победа спит с воинами, что мчатся под стягом Белого Дракона.
Беовульф вошел и встал рядом со своим родичем Виглафом, владыкой Эст-Ангельн. Он приветствовал Кинрика:
— Слава тебе, Кинрик! Со своей дружиной прибыл я по зову твоему на запад по дороге китов. С собой привез я меч Нэглинг, врученный мне благородным Хродульфом во дворце его Хеороге. Поклялся я этим мечом на белом священном камне испить крови Мэглкона, которого зовут Драконом Бриттене. В моем обычае отвечать тремя ударами на один, и один я в битве стольких поверг в костер разрушения что из их отсеченных конечностей и голов, из изрубленных тел можно воздвигнуть курган высокий, как погребальный холм. Кто таков этот король бриттов, раздувшийся от гордости, слушая пустые восхваления своих скопов? Кто этот пустохвал, что оскорбляет прочих своими надменными словами, рассыпая пустые насмешки словно в нем двенадцать жизней?
Сказав так, Беовульф сел на медовую скамью и осушил рог с хмельным — такой же огромный, как некогда выпил Тунор во дворце великанов. Тогда сердце Кинрика, старого короля, мудрого годами, взвеселилось и закипело жаждой битвы при виде героев. Князья его были королевской крови — от древа Хариберта франкского, потомка морского чудовища, загривок которого порос щетиной вепря, — таков был знак королевского дома Меревиойнигов. [32] На голове Эорманрика, короля Кантваре, росла косматая конская грива — так было у всех в их роду. А в Беовульфе, князе геатов, пчелином волке, была сила и ярость мохнатого неуклюжего бродяги, что рыщет по лесу в поисках дикого меда. Среди воинов было много таких, чьи нестриженые, спадающие до плеч волосы были выкрашены красным в знак готовности к войне. Как полночная сходка диких лесных зверей было воинство что собралось под сенью высокого зала Кинрика. Были все они берсерками и вервольфами, что рычали и выли в клубах дыма очага, ударяя мечами по железным умбонам щитов.
И наконец утихло гневное воинство, когда встал Кинрик, дабы изречь те слова, что пришли ему на ум. Знали они, что королевские речи его рождаются от вдохновения, которое — начало всякой речи:
— Os hyth ordfruma aelcre spraece! Здесь начало всякой речи! — воскликнул король. Люди зашевелились, зная, что Грима, Скрытый, может, и сейчас уже незримо бродит по залу. Они опустили взгляды на покрытый тростником пол, поскольку в зрачках короля начали разворачивать свои кольца змеи. — Лес копий приплыл сюда по океанским волнам от всех окружающих племен! — заявил Кинрик, опираясь на копье и обводя всех взглядом, который никто, кроме Беовульфа, сурового сына Эггтеова, не осмелился встретить. — Вы приглашены на пир с волками и воронами, ибо этот летний поход предаст в наши руки все богатство и все земли бриттов. После рубки мечной и метания копий придет время обретения богатств, дарения мечей и радостей в завоеванных землях и новых домах. Я покажу вам, что это не праздная похвальба и не пустые обещания.
Как вы все хорошо знаете, тролли и Крист, владыка великанов, склонили королей бриттов замыслить злое против нас. Они собрались, на севере в городе у их священного холма, дабы замыслить гибель ангель-кинн и всех, кто идет путем Копья. Всю долгую зиму над своими рогами для пива нос к носу болтали они в бороды друг другу.
Тенета и волчьи ямы приготовили они для нас, и даже сейчас их войско идет, чтобы перехитрить нас. Однако может случиться так, что они попадутся в свою же ловушку. Лисья хитрость может столкнуться со змеиным коварством. Я напомню слова Высокого:
Прежде чем в дом
зайдешь, все входы
ты осмотри, ты огляди —
ибо как знать,
в этом жилище
недругов нет ли.
Гость осторожный,
дом посетивший,
безмолвно внимает —
чутко слушать и
зорко смотреть
мудрый стремится
.
Вы сами видите, что мы захватили крепкий каменный город вокруг этого зала искусной ложью и обманом. Не обманывал я, и когда говорил, что мы позаботились о том, чтобы Дракон Бриттенесам пришел в наши сети. Этот день еще настанет, хотя ждать уже недолго. Однако немалое деяние совершили мы, раз гордый князь, которому принадлежала эта крепость, стоит ныне в цепях вон у того столба в зале. Некогда могучий воин, стал он посмешищем для рабов — в него наши рабы швыряют обглоданные кости!
Воины глянули туда, где князь Айнион, владыка бриттов, хранитель города, висел, истекая кровью, в цепях. У ног его громоздилась куча костей. Голова его свисала на грудь, и казалось, что он уже мертв. Тогда какой-то герой запустил в него тяжелой берцовой костью. Она ударила его по уху, и пленник дернулся и застонал. Только тогда стало видно, что он еще жив, хотя едва-едва.
— Теперь узнаете вы, мой сын Кеавлин и мои родичи из ангель-кинн, и вы, короли из-за Вест-сэ, и ты, могучий сын Эггтеова, как все войско бриттов, вместе с их королем Мэглконом Высоким, вскоре попадет нам в руки, и все до одного они испытают участь этого жалкого пленника. Некогда дарил он золотые кольца своим воинам в веселом медовом зале, а ныне станет поживой для воронов! 
Кинрик выждал мгновение, затем повернулся к человеку, который сидел неподалеку от него в тени колонны.
— Встань, Само! — приказал король. — Выйди вперед, о купец из франков, и поведай героям свои мысли и искусные обманы, говори так, как тебе велит сердце!
Итак, тот, чье дело — торговать винами и маслом, солью и зерном, плащами и застежками, встал перед щитоносцами и поведал им слова коварства, которые передал он князьям бриттов на их совете. Также рассказал он о том, что узнал об их замыслах, которые они уже сейчас, с наступлением лета, наверняка принялись осуществлять.
— Благородные мои господа, — объяснил Само, — князья-кольцедарители, прислушайтесь к моим словам! Король бриттов ничего не знает о могучем войске, которое собралось по берегам его королевства, ни о том, что вы захватили его большую крепость здесь, на рубеже. Более того, он уверен, что Кинрик, великий король, уплыл за море с лучшими танами своего королевства и что этелинг Кеавлин остался здесь один с Вест-Сэксе и горсточкой своих соратников.
Согласно с этим и построил он свой замысел — я сам слышал, как он излагал его своим главным танам. Он уверен, что эту цитадель и сейчас удерживают его люди против слабого войска Вест-Сэксе, которые делают вид, будто бы их много, чтобы отвлечь его силы. В то время принц Кеавлин, как я уверил бриттов, ведет свое главное войско, чтобы завладеть пустой пограничной крепостью, которую они называют Динайрт, а ваши люди — Беранбурх.
Король Мэглкон задумал помешать этому и послал своего юного щенка к Беранбурху, в то время как сам с войском идет он сюда, к этой каменной твердыне. Оттуда намерен он двинуться в сердце земель Вест-Сэксе. Там он опустошит весь край и (так он похваляется) предаст огню твой чертог у Винтанкеастера. И после всех этих деяний пойдет он назад к старой крепости, которую вы называете Беранбурх и которую, как он считает, осаждает одна только дружина благородного Кеавлина.
Само помолчал, пока воины обдумывали его слова в сердце своем. Затем довольный смех поднялся среди них, зазвенели веселые голоса и зазвучали радостные речи. Каждый король был уверен, что одного его войска хватит, чтобы сразиться с бриттами, да и знали они теперь все замыслы короля Мэглкона и могли окружить его, как опытные охотники обкладывают волка, который, судя по следу, забился в камыши.
Король Кинрик обвел всех змеиным оком, усмехаясь в седую бороду.
— Таковы замыслы великого короля бриттов! — со злым смешком провозгласил он. — Он думает перехитрить нас, но сам попадет в ловушку. Вы это увидите. Пусть его войско идет, как шло, хоть до самого Кердикес Ора, ежели пожелает. Но сам Мэглкон с ними не пойдет — он попадет к нам в плен еще прежде, чем бритты дойдут до Винтанкеастера! Моих ушей достигло известие — птица ли принесла или ветер, не знаю. Весть эта такова: король бриттов не пойдет со своим войском, но чарами будет он принужден остаться в полуразрушенных стенах Беранбурха. И с ним останется лишь слабый отряд, поскольку он будет уверен, что его войско преследует нас по пятам до самого Винтанкеастера, места битвы.
И пока Мэглкон ждет в разрушенной крепости, совершенно ничего не зная о наших передвижениях, мы с нашим огромным войском быстро пройдем тайными тропами и захватим его — так же просто, как человек ловит птицу на смазанную клеем веточку.
Эти хвастливые слова весьма понравились войску сэ-викингов и вреккан, что были в зале. Они знали, что, как только будет убит или взят в плен король бриттов, его люди перестанут сражаться. Куда им деваться, если они покинут своего господина? С тяжелым сердцем, без радости, разлученные со своим повелителем, они должны будут уйти, чтобы встречать повсюду ненависть и презрение. Если король взят, игра выиграна! Прекрасная княжна, златоукрашенная супруга Кеавлина, обносила воинов медом. И говорились тогда отважные слова, слова победоносного воинства, ибо все обрадовались вестям Само и словам хитрого короля.
Немного погодя Само сделал знак, что хочет говорить еще, на что Кинрик согласился — хотя некоторые заметили, как остро блеснули из-под нависших седых бровей его змеиные глаза.
— Благородные князья и таны! — заявил купец — Я уверен, что слова этого великого короля мудры и замысел его хорош. Но тем не менее боюсь я, что есть вам причина быть осторожнее. Я не воин, я человек торговли, у которого в запасе за этими стенами много добра, достойного вашего внимания. И все же я жил в больших городах бриттов и слышал разговоры их королей. И сдается мне, что, хотя их короли отважны и войско многочисленно, ваши — храбрее и больше числом. Но среди них есть человек, воин из народа Ромабурга, старый годами, но очень искушенный в делах войны. И может быть — если вы пожелаете это учесть, — если они прислушаются к его советам, их действия будут куда хитрее, чем вы думаете.
При этих словах поднялся громкий глумливый хохот — кто среди воинов боялся коварства какого-то чужака, к тому же изгнанника? Франки и венделы долго сражались с людьми Ромабурга на берегах Вендель-сэ, и все, что говорят о триумфах Ромабурга, — одни только сказки.
— Может, вы и правы, что не опасаетесь коварства этого человека, — согласился Само, — но я не одного лишь его боюсь. Среди бриттов есть одноглазый колдун, который, я думаю, умеет читать руны и владеет заклятьями силы. Он приятель королевского сына, приехал вместе с ним с севера в конце зимы. Я видел, что он много разговаривал с этим романским вождем. Он мало говорил на совете, когда я был среди них, но мне не понравились его взгляды, и боюсь, как бы он не разгадал моих намерений, не прочел моего сердца с помощью своего магического искусства.
На сей раз хохот был еще громче — разве не было ведьм и чародеев среди Вест-Сэксе, чтобы потягаться в заклятьях с этим бриттским колдуном? Разве скоп Хеорренда не плавал на север в Беормаланд посоветоваться с королем Кэликом и совершить жертвоприношение вместе с ведьмой из скриде-финнов на ее священной горе? Никто не силен в магии и чтении вирда так, как скриде-финны, поскольку живут они на самом краю Срединного Мира, на той холодной границе, где встречается он с зияющей пустотой.
Само сел, молчаливый и испуганный. Видел он, что король разгневан, и жалел теперь, что не удержался от совета. Кинрик устремил на него свои змеиные глаза и одарил его жутким тролльим взглядом.
— Что знаешь ты о колдунах и воинах, купец? Твое дело менять по весне куски соли на шерсть и шкуры или торговаться за рабов на фризских рынках. Нам нужны известия, а не советы от таких, как ты. Не в добрый миг распустил ты свой язык — никогда прежде такой жалкий торгаш и изгой, врэкласт, не пытался поднять голос в собрании танов, будь он даже из нашей туле, и советовать Воденом порожденному королю гевиссов! Получи же свою награду и убирайся из этого чертога, если сможешь!
С этими словами взял Кинрик серебряный кубок со стола и швырнул его на землю. Покатившись по полу, он остановился у ног Само. Купец, жадный до богатства и к тому же жаждавший поскорее убраться из королевского медового зала, торопливо наклонился, чтобы поднять королевский дар древних владык. Кинрик хрипло расхохотался.
— Смотрите, как согнулся он у столба, словно свинья, что роется в поисках жратвы в корнях бука!
И пока Само впотьмах нащупывал на полу кубок, Кинрик вынул свой меч Хунлафинг, лучший из клинков Севера, и отсек до кости обе ягодицы у купца. Само повалился наземь, вопя, как лошадь, и громко хохотали герои, глядя на это. Затем приказал Кинрик своим молодым танам подстричь ему ногти на ногах, что и было сделано острой секирой. Затем ему обрили голову, вымазали ее в дегте и обваляли в перьях, отволокли его к огромной двери и вышвырнули, вопящего, в ночь.
— Свиньям — визжать! — воскликнул Кинрик, снова садясь на свой престол. — Он бродит по дорогам, как его отец и отец его отца, и все равно визжит! Дом изгнанья — вот плата за предательство. Сдается мне, что тот, чье дело покупать и продавать, не хранит свои богатства дольше, чем ему нужно. Вести, которые он принес мне из чертогов бриттов, стоили серебряной чаши. Может, даже больше. Кто знает — может, за вести, которые он принесет к ним из дворца гевиссов, он получит другой подарок. У этого торгаша сердце такое же лживое, как у предателя Бекки, владыки банингов, о котором поют скопы. Однако теперь, думаю я, идти быстро он не сможет!
Все мужи наслаждались пиром, и скоп, что сидел у ног Кинрика, спел им песнь о Сигемунде, сыне Вэльса, о его верном племяннике Фителе и об убийстве дракона, что спал, свернувшись, на своем сокровище. Песнь эта подняла сердца воинов, словно на высокой волне, и каждый поклялся в душе опустошить ряды смуглых веаласов, когда настанет время битвы.
Скоп, что пел эту песнь, не был Хеорренда. Пока Само говорил о будущих передвижениях бриттов и ангель-кинн, Хеорренда встал с пиршественной скамьи и подошел туда, где лежала расписная доска, на которой два воина играли в тэвл перед началом королевского пира. Хеорренда никого не позвал играть с ним, просто сел и уставился на фигурки, на то, как они стояли вокруг короля. Временами он бросал кости, затем снова сидел в глубокой задумчивости.
Случилось, что, когда он сидел так, к нему подошел еще один человек и сел против него за доску. Хеорренда не знал этого человека, к тому же тот был в плаще с капюшоном, который он глубоко надвинул на лоб. Хеорренда спросил этого человека, кто он и почему скрывает лицо.
— Люди называют меня Одноглазым Странником, — ответил тот, — и скрываю я свое лицо потому, что оно не из тех, на которые приятно смотреть.
Тогда Хеорренда подумал, что, должно быть, этот человек переболел цингой, поскольку такие 
люди обычно носят плащи с капюшонами и никогда их не снимают.
— Чего тебе от меня нужно? — снова спросил Хеорренда.
— Я хочу поиграть с тобой в загадки, друг мой. Могу ли я это сделать?
— Спрашивай, что пожелаешь, и я отвечу, если смогу, — ответил скоп, чья словосокровищница была полна многих хитростей, которыми он обычно развлекал королей на пирах.
Тогда сказал Слепой Странник:
Что за таны
Мчатся по странам,
Сбирая дружины
В отряд единый,
Копьями
Ограждая долины?
Ответствуй нелживо,
Сказитель дружинный!
Рассмеялся Хеорренда, встряхивая кости в ладонях.
— Славная загадка, о Слепой Странник! Но ведь я разгадал ее, не так ли? Это Воден играет в тэвл с инеистым великаном, и каждый искусно передвигает свои фигурки на расчерченной доске!
— А кто те, о ком я скажу сейчас? — ответил Слепой Странник.
Кто такие,
Что столпились
Вкруг владыки Черноликого,
В битве злой
Сокрушая свет?
Что это такое —
Ответствуй, поэт!
Снова рассмеялся скоп и опять ответил:
— И это нетрудно угадать, о Слепой Странник! Ты опять говорил о хитроумной игре на расписной доске, где черные фигурки защищают короля, а белые — нападают. Долго могут двое играть в эту игру, пока скорбь не покинет их и не позабудут они о том, что горький вирд могут соткать для них три сестры. Не сыграешь ли со мной?
Странник кивнул, внимательно рассматривая клетчатую доску из-под тени своего капюшона. Некоторое время он молчал, переводя взгляд с одной фигурки на другую, затем наконец заговорил:
— На этой доске есть фигурки, что стоят не там, где положено, Хеорренда. Неверно велась игра. Неужели ты, столько странствовавший, бывавший при королевских дворах, не знаешь, как играть в тэвл?
— Я хорошо это знаю, друг, — сердечно ответил скоп, — но должен сказать, что не я расставлял эти фигурки. Они стоят так, как я их нашел. Это другой, не я играл неправильно.
— Тогда не нам и менять игру, — пробормотал Слепой Странник. — Мир таков, каков есть. Я возьму короля?
— Не понимаю, что ты имеешь в виду, — недоуменно ответил Хеорренда. — Ты хочешь принять сторону короля или хочешь сделать ход, чтобы короля захватили его враги?
— Может быть, и то, и другое, а может, еще что… Однако давай-ка решим дело так — я, темный, приму сторону черных, ты, светлый, — сторону белых.
— Да будет так! — согласился Хеорренда, весьма довольный тем, что нашел противника, который, как он догадывался, владел великим искусством в бросании костей.
Они стали играть в тэвл вместе — скоп хеоденингов и Слепой Странник. Скоп, привыкший подавать добрые советы, владеющий рунами, слагающий стихи и толкующий знамения, играл искусно. Но видел он, что трудно ему победить этого Странника, который передвигал черные фигурки вперед и назад на стороне короля. Удача в бросании костей была на стороне Хеорренды, но Слепой Странникобращал удачу этих бросков на пользу своих черных фигурок.
Тем не менее король был крепко обложен — в основном из-за прорех, что получились из-за неверного расположения фигурок на доске теми, кто играл прежде. Хеорренда никак не мог понять, чем кончится игра.
— Как бы ты сказал, о Слепой Странник, — спросил он, — что важнее сейчас: везение в бросании костей или хитроумные ходы?
Вместо ответа Слепой Странниквзял своего короля и положил его на раскрытую морщинистую ладонь.
— Видишь, что здесь написано, скоп?
Поэт пристально рассмотрел фигурку, читая руны на ее плоской стороне:
— Вижу, но не знаю, как их прочесть, — ответил он.
— Брось кости и прочти справа налево! — приказал Слепой Странник.
— Они плохо различимы и колышутся у меня перед глазами, — пожаловался скоп, — и все же я постараюсь, Нэх, «рядом» — так прочту я первые три руны. Сдается мне, я должен сделать ход фигуркой, что рядом с королем!
— Прежде прочти три следующие руны! — снова приказал Странник.
Хеорренда поднес короля к очагу. Огонь бросил на плоскую сторону фигурки красный отблеск, на миг рельефно высветив руны.
— Остальные три я прочту так: хвэр, «где». Да, действительно, где, мой друг? Мне кажется, здесь, с севера, где ты вроде бы оставил мне проход.
Слепой Странник убрал переднюю черную фигурку, поставив ее рядом с Хеоррендовой. Еще ход — и белая фигурка попала бы в западню между двумя черными.
— Берегись, Хеорренда! — предостерегающе прошептал его противник. — Посмотри-ка, сможешь ли ты на сей раз прочесть руны слева направо.
Снова взгляд скопа пробежал по дважды трем буквам, пока он не понял и не поднял глаза на спрятанное в тени капюшона лицо. Отблеск ли огня это был или блеск глаза, похожий на свет далекой звезды? Это было лишь его поэтическое воображение, но показалось ему, что здесь, под королевской крышей, во мраке под капюшоном Странника узрел он звездное небо.
— Равхан! — воскликнул он. — Вот что! Так это игру чар и рунных заклинаний ведешь ты со мной, так, о путник под капюшоном ночи?
— Ты удивлен? — холодно спросил тот. — Разве все битвы под Срединным Миром и вокруг него не равхан — битва ли богов, или элементов, или людей? Без равхана все связи распались бы, освободился бы Мировой Змейи вновь мир погрузился бы в первозданный хаос. Разве наша игра, отображение этой битвы, не должна тоже управляться мощью равхана? Чего стоят рунные заклятья, если ты не знаешь, как ими пользоваться? Таков равхан, и если ты, друг, примешь мой совет, то ты поостережешься или покинешь игру!
— Я знаток рунной науки, это все знают, — сердито заявил скоп, — но, боюсь, ты искуснее меня. Или все твои ходы — обман? Видел я, что фигурки вначале были поставлены не так, как должно. Может, это ты так расставил их на доске, прежде чем я ее нашел? Если так, то, может, ты немного поможешь мне?
— Я не занимаюсь подменой фигурок, — зловеще прошептал Слепой Странник. — Хорошо, я помогу тебе, хотя и не в той игре, на которую я сам, может быть, многое поставил. Сама та игра будет играться в другом месте, и ты, несомненно, увидишь, чем кончится она, к добру или к худу.
Я малость растолкую тебе, в чем тут дело, насколько позволяет мое понимание. Затем уж ты сам будешь думать, как извлечь пользу из равхана, который влияет и, может, определяет исход схватки. Вижу я, тебе еще много надо узнать, хотя и побывал ты на священном холме скриде-финнов. Но даже боги не могут полностью овладеть им, иначе пришел бы конец той схватке, что переживет даже битву Хагены с Хеоденом.
Хеорренда хотел было ответить, но слова застыли у него на устах. Он боялся старика, скрывавшего свое лицо в тени капюшона.
— Прочти эти руны одну за другой. Вместе они образуют заклятье силы, и каждая в свой черед несет свои чары. Какая тут первая руна? Вижу, ты знаешь ее — это руна рад, Возничий Повозки. Но что за Возничий и что за Повозка? Шагни за пределы этого крошечного пространства на лике Срединного Мира и подними взгляд вверх. Там, рядом с Тропой Иринга, едет Колесница Медведя, Повозка Господина, Карлес вэн — Воднес вэн, Колесница Водена. Это Колесница Короля Людей, она грохочет и скрипит впереди воинства мертвых, идущих в Вэль-хеаллу.
Я уже рассказал тебе больше, чем должен! Пусть Кинрик ищет королевской власти в Колеснице Медведя, ежели такова его цель. Но пусть он припомнит, что Повозка эта «катится к востоку над волнами», как говорят хеардинги. Под этим, думается мне, подразумевают они место смерти, поскольку туда катится Повозка Водена. Знаешь ли ты это или нет?
Хеорренда кивнул, все еще не способный произнести те слова, что переполняли его душу, и его противник продолжал:
— Нетрудно узнать следующую руну — ведь Ос лежит в начале каждого языка, и Ос — имя, которое носил Владыка Рун, который девять злых ночей провисел в мучениях на Мировом древе, где, крича от боли, постиг он руны.
Ос — вторая руна и пятая. Поскольку Он висит на третьей руне, которая зовется Эох — Ясень на ветру, на котором висел Он, принесенный в жертву Водену — самому Себе. Ясень этот лучший и величайший из деревьев, чьи ветви достигают небес и обнимают весь мир. Никто из людей не знает, из какого корня растет он. В источнике у подножья его Он спрятал Свой глаз как залог мудрости, принадлежащей Ему.
За Эох ты видишь хэгл, «град» — эльфийская стрела, она же буря стрел. Ибо Владыка Мертвых — разжигатель битвы и враг мира. Когда над щитами со свистом несутся стрелы, он смеется смуте, которую разжигает он среди князей, разбрасывая руны усобиц среди родичей. Приятно это ему.
Итак, мы добрались до последней руны — руны нед. Ибо «необходимость» есть необходимость конца. Это связывает вирд каждого человека, и от него единственного из всего сущего нет спасения. Я имею в виду Смерть, друг мой, ибо она есть конец всякого равхана.
Слепой Странникс глумливым смехом заменил костяного короля на доске.
— Нет нужды играть дальше, Хеорренда, далекостранствующий скоп! Я раскрыл сокровищницу знаний своих и позволил тебе заглянуть внутрь. Если ты понял то, что я поведал тебе, то, может быть, ты еще и выиграешь эту игру — на тавлейной ли доске или где еще. А теперь — прощай!
С этими словами противник скопа поднялся, завернувшись в плащ. Хеорренда поднял взгляд и на мгновение увидел лицо под капюшоном. Он увидел, что этот некто очень стар — сед, изможден и одноглаз.
И тогда скоп впервые подумал, что знает того, кто играл с ним в тэвл. Он вскочил, желая остановить его, но слова застыли на его устах и он не смог отойти от скамьи. Он видел, как Слепой Странникбыстро прошел мимо очага, молча проскользнул за одной из трех высоких колонн, подпиравших крышу этого величайшего из пиршественных залов.
Тогда Хеорренда подошел к королю Кинрику, сидевшему на высоком своем престоле, и рассказал все, что видел и слышал. Кинрик приказал воинам обыскать весь чертог, но и следа не осталось от того, кто называл себя Слепым Странником. Но многие шепотом говорили, что был это не кто иной, как Скрытый, Грима, Владыка Виселиц. Рунным знанием и магией вошел он в пустой столб и так исчез посреди великого собрания
Холод охватил пирующих, и Кинрик приказал рабам приготовить каждому воину горячую воду для омовения ног и зажечь для каждого огонь, задать корму лошадям и дать помоев свиньям, прежде чем все улягутся спать в его медовом чертоге. Вскоре все заснули на полу, кроме пленника Кинрика, бриттского князя. В свете умирающих углей очага тело его бледно светилось. Он висел на столбе, паря над непроглядной тьмой. Кровь его текла по крепко завязанным ремням, капая на кости у его ног, которыми швыряли в него на пиру таны.
И приснился сон благородному сыну Эггтеова, Беовульфу, владыке геатов. Снилась ему та самая ночь в Хеороте много лет назад, когда из мрака подкрался злобный раб Хель, тот, кто рыщет во тьме, когтистое отродье чудовищной родительницы. Герой шевельнулся во сне, схватившись за золоченую рукоять своего меча, Нэглинга. Других тоже мучили злые видения, посылаемые ночным троллем, грызущим луну, великаном бурь, бичом чертога дождей, другом ночной ведьмы, пожирателем светлого каравая небес. В темном лесу пронзительно закричала сова, протяжно завыл волк на холодном холме. Никто не хотел бы оказаться сейчас за пределами скрепленных железными скобами стен, пока черная ночь летучих мышей укрывает все своим плащом!
Но после холодной ночи в конце концов наступает светлый рассвет, когда сынам человеческим сияет теплый свет и солнце в златом сиянии своем восходит на восточном небосводе. Когда серый свет пробился сквозь двери и дымоход чертога Кинрика, воины утомленно стали пробуждаться от своего беспокойного сна у медовых скамей. Они протирали глаза, осматривались, растревоженные пробуждающимися воспоминаниями о вчерашнем их госте и взволнованные дурными видениями.
Затем, когда герои собрались вокруг своего повелителя, вбежал испуганный раб и позвал королей и танов заглянуть в стойла. Недоброе было это зрелище, поскольку ночью кто-то забрался туда и поотрезал хвосты их коням до самой репицы, срезал гривы так коротко, что даже и лбы им обрил и обрезал уши до кости. Кони были позорно изуродованы, что было великим оскорблением королям ангель-кинн и их соратникам из-за моря. Обнаружили они, что кто-то повыдергал перья из хвостов их соколов и разбросал их по конюшне.