Бальтазар и его товарищи готовились идти спать, вызвали слугу, чтобы им принесли графин вина и бокалы. Он поглядывал на Печаль, сидя у окон, не скрывая гнев, а потом поворачивался к остальным и ворчал, заставлял их тоже посмотреть на нее.
- Уши не горят? – спросила у нее Иррис, помахивая на себя веером из салфетки. – Мои горят, хотя они точно говорят не обо мне.
- Я не ожидала Бальтазара здесь.
- Как и мы. Я думала, после смерти Алиссы он вернется домой горевать.
- Кто ему сказал? – спросила Печаль.
- Не могу сказать, - пожала плечами Иррис.
- Это должна была сообщить я или твой отец. Мне нужно принести соболезнования, - сказала Печаль.
- Это не лучшая идея, - предупредила Иррис. – Он все обрушит на тебя.
- Не важно. Я была там. И я… должна была сделать это раньше.
Она встала, прошла к столу, и все повернулись к ней с хищным блеском в глазах. Печаль заметила, что все притихли, Шарон не царапал ручкой и не шуршал бумагами. Она глубоко вдохнула.
- Сенатор Бальтазар, мои соболезнования в связи с утратой вами жены. Прошу, дайте знать, если я могу чем-то помочь.
Сенатор уставился на нее.
Все вдохнули, за секунды оливковая кожа Бальтазара потемнела, он прищурился. Он оскалил зубы, и Печаль приготовилась.
Но буря пришла с другой стороны.
Бальтазар не успел ничего сказать, двери столовой распахнулись. В центре стояли Харун и Мэл, держали друг друга за плечи, сияя одинаковыми улыбками.
Печаль и Бальтазара все забыли при виде двух мужчин вместе.
Харун словно переродился, он стоял выше, горделивее, глаза были ясными. Кто-то подстриг его бакенбарды, исправил неровную бороду, его волосы сияли маслом. Тени под его глазами пропали, кожа казалась не такой тусклой.
Но от его одежды сердце Печали замерло и затрепетало в груди.
Харун был в голубой тунике и синих штанах, золотые цепи висели на его шее. Мэл рядом с ним был в бирюзовом с красным узором. Яркость цветов ранила глаза Печали, как и остальным, все моргали и смотрели на пару краем глаз.
- Несите вино, - сказал Харун ясным сильным голосом. – Открывайте шторы и двери. Мой сын вернулся.
Много счастья
Шум поднялся не сразу. Сначала в комнате было тихо, все осознавали слова Харуна, двое мужчин стояли на пороге, как в конце пьесы. А потом, словно совет был зрителями, они вспомнили о своей работе, зашевелились, захлопали и радостно завопили.
Бальтазар прошел мимо Печали, оттолкнув ее, стараясь первым добраться до Харуна и Мэла, все направились к канцлеру и юноше. Даже слуги бросили посты и шагнули ближе, держась у края группы.
Только Печаль, Иррис и Шарон не пошли в толпу. Шарон откатился от стола, замер посреди комнаты, Иррис подошла к нему, коснулась плеча. Шарон посмотрел на нее, а Печаль повернулась к Расмусу, нуждаясь в утешении.
Она вспомнила, что он ушел. А Веспус шагал по комнате, улыбаясь, вытянув руки в приветствии, Афора следовала за ним.
Печаль стояла одна.
- Где моя сестра? – крикнул голос, толпа расступилась, и Печаль оказалась перед отцом и якобы ее братом.
- Да, дитя, подойди, - Харун не сводил взгляда с Мэла, пока говорил.
Печаль двигалась, хотя не хотела, шла, чтобы ее обнял Мэл. кто-то похлопал ее по плечу, когда тот, что называл себя ее братом, обвил ее руками. Харун, как поняла она, он все еще прижимал Мэла рукой к себе. Люди вокруг кричали, но не так радостно, когда подошла она.
Она принесла лишь печаль.
Она подняла подбородок, смотрела поверх их голов. Она делала вид, что рада быть здесь. Что праздновала с ними. А внутри было холодно.
«Осторожнее с желаниями, - шепнул голос в ее голове. – Они могут сбыться».
Мэл отпустил ее, но обвил рукой и прижал к своему боку, чтобы трое Вентаксисов стояли вместе лицом к комнате. Шарон и Иррис приблизились с одинаковой жалостью и тревогой на лицах.
- Я был благословлен, – сказал Мэл, не повышая голоса, но болтовня тут же утихла. – Восемнадцать лет назад я должен был, наверное, умереть. Многие умерли, пытаясь спасти меня, а другие пострадали, - он кивнул Шарону, кто-то рассказал ему, как вице-канцлер оказался в кресле-каталке. – Но по воле Граций я выжил и нашел семью и дом в Рилле. Две семьи, - он улыбнулся Веспусу, тот склонил голову. – И сегодня я нашел третью. Свою первую семью. В своем первом доме. Вряд ли было совпадением, что я упал в день, когда был подписан мирный договор между нашими странами. Я думаю, это бы знак свыше. Из-за него я – дитя двух народов. Восемнадцать лет назад мой отец искал мира между Ранноном и Риллой, и я верю, что со мной эта надежда исполнится.
«Уже не такой скромный», – голос снова зазвучал в голове у Печали, и она узнала его. Расмус. На миг ее охватила тоска по нему. По его прикосновению, присутствию. Ей было бы не так плохо или одиноко, будь он здесь. Нет. Это было бы несправедливо.
Харун заговорил:
- Я… - он запнулся и посмотрел на сына. Мэл кивнул, и тот вдохнул и продолжил. – Я… был не в себе какое-то время.
«Преуменьшение», - прошептал воображаемый Расмус Печали.
- Потеря жены и сына потрясла меня, - сказал Харун. – И я остался в темном месте без выхода и утешения.
«Вот только у тебя был еще один ребенок…», - пробормотал призрак Расмуса, и губы Печали дрогнули.
- Я делал то, за что мне стыдно, - сказал Харун. – Вел себя так, как не должен вести себя канцлер великого народа. Я подвел вас и Раннон, и я в долгу перед Йеденватом, умершей матерью, я благодарен за труд в мое отсутствие, за то, что удержали землю.
«О, а я на миг подумал, что он упомянет тебя. Было бы неловко», - пошутил голос риллянина. Но Печаль уже не хотела улыбнуться.
- Я клянусь, что с этого дня я – новый человек. Я буду вести новый Раннон. Ведь мой сын вернулся.
Йеденват хлопал в конце речи, Харун бодро кивнул, принимая их похвалу. Они подошли, чтобы пожать руки канцлеру и его сыну, и Печаль легко отодвинулась к краю группы.
Кто-то просил вина, слуги поспешили, вернулись с графинами и бокалами, наполняли их до краев и передавали.
- А музыка? – спросил Мэл. – Тут… у вас есть музыка?
- Должна быть, - проревел Харун, все поддержали.
Мелакис ушел и вернулся с двумя футлярами, в которых оказались две скрипки из альвуса. Он взял одну, Афора - другую. Они проверили смычки и струны, без слов подняли инструменты к подбородкам и заиграли, словно только ждали возможности.
Печаль еще никогда не слышала живую музыку, только песни, что напевал ей Расмус, и она застыла от мелодий скрипок близнецов, заполнивших комнату. Кто-то дал Печали бокал вина, она взяла его, но не пила, зачарованная звуком. Она поняла, что ощущает музыку диафрагмой и груди, переливы мелодий были частью нее. Мелодия была радостной, это она понимала. Веселой и громкой, а потом были настоящие танцы.
Она не знала, есть ли в Ранноне народные песни. Нужно было узнать. Иррис точно подскажет, где искать. И она вернет их, и они…
Она остановила себя, вспомнив, что возвращать их будет не она. А он.
Она нахмурилась, Мэл поклонился Иррис, что была в ужасе, но приняла его руку и позволила закружить среди столов. Самад пожал плечами Каспире, они встали в официальную позу, напряженно задвигались. Харун посмотрел на Печаль, протянул руку Туве. Та пыталась отойти, но Харун не принял ее отказ. Он притянул ее в неловкую стойку и двигался за сыном по комнате.
Никто не пригласил Печаль танцевать.
Расмус рассказывал, что в Рилле порой проводили такие праздники. Почти каждый раз, когда собиралась группа, откуда-то бралась скрипка, и под музыку люди начинали танцевать и веселиться. Но не она. Ее словно никто не видел.
Она стояла в комнате, что двигалась, кружилась и праздновала, но Печаль могла быть и призраком. Люди танцевали вокруг нее, играла музыка, остальные пили, а она оставалась в центре бури.
Нет, кто-то ее увидел.
- Изображаешь свое имя? – прошипел голос ей в ухо, она повернулась и увидела Бальтазара, покачивающегося рядом с ней.
Она подавила ответ, сохраняя спокойствие. Бабушка всегда говорила, что нельзя спорить с пьяными и зависимыми, и она за последние четыре месяца выучила этот урок.
Но Бальтазар не хотел уходить без драки.
- Я не прощу тебя за то, что ты меня заперла, - сказал он. – И не забуду. И не дам тебе забыть.
Печаль прикусила язык, желая прогнать его, поглядывая вокруг в поисках помощи. Бейрам общался с Каспирой, пока остальные танцевали. Шарона видно не было, она нахмурилась.
- Даже не знаю, что меня радует больше, - голос Бальтазара был не совсем четким, и Печаль все хуже держала себя в руках с каждым словом. – Возвращение Мэла или то, что ты лишилась шанса на власть. Хотя нет. Второе. Плевать, настоящий ли он. Он будет. Потому что мне не придется изображать, что я слушаюсь мелкую стерву, что должна была умереть с ее матерью.
Ярость Печали взорвалась, и она ударила его по лицу.
Шлепок ее ладони по его щеке затерялся в музыке, и никто не заметил, как смотритель Южных болот отшатнулся от силы удара. Грудь Печали вздымалась, она вдыхала, ладонь саднило от удара. Она смотрела, как он удивленно потирает щеку, а потом зло глядит на нее, и она сжалась, когда он поднял руку, сжав кулак для удара. Но он совладал с собой и отошел на шаг.
- Не только я буду рад, что Эпоха Печали закончилась, не начавшись, - сказал он, звуча уже не так пьяно.
Он поклонился ей с ухмылкой, повернулся, взял с подноса новый бокал, служанка отпрянула. Печаль поняла, что дрожит. Тело содрогалось от страха и шока. Она правда думала, что он ударит ее. И кто бы его остановил.
Служанка подошла к Печали, она узнала Шенай с большими от тревоги глазами. Она все видела.
- Вы в порядке, мисс Вентаксис? – спросила она.
- Да, - соврала Печаль, хотя дрожь в голосе выдала ее. Она взяла бокал с подноса и осушила, а потом сказала. – Видела, когда ушел лорд Дэй?
- Как только началась музыка, мисс.
- Спасибо, - сказала Печаль.
- Я могу… вам что-нибудь нужно? – спросила Шенай.
Печаль покачала головой, не доверяя языку.
Музыка остановилась, Шенай ускользнула пополнять бокалы. Мелакис и Афора переглянулись, Афора протянула скрипку Мэлу, а Мелакис – Веспусу. Мэл улыбнулся и с поклоном отпустил Иррис.
Его пальцы легко обхватили шейку, он сунул скрипку между грудью и челюстью, занес смычок над ней. Его песня была мягче, но радостной, она была чище, чем веселье, что играли Мелакис и Афора. Веспус ответил ему, дополнил песню, и было ясно, что они часто играли вместе. Люди окружили их, уже не танцевали, а смотрели на их игру.
Иррис подошла к печали с румяными щеками и слоем пота на лбу.
- А где мой отец? – спросила она.
Печаль собрала остатки сил.
- Ушел. Когда музыка началась.
Ее голос все еще был натянут, и Иррис нахмурилась.
- Ты в порядке?
Печаль не хотела рассказывать ей, что произошло, пока она танцевала, и какой грязной теперь она себя чувствовала. Испачканной. Она призвала сарказм, но слова прозвучали кисло:
- А как иначе? Брат вернулся из мертвых, отец впервые за два года собран. Я просто счастлива.
- Печаль…
- Посмотри на них, - она кивнула на всех, даже Бейрама и Туву, глядящих, как юноша играет. – Вчера в это время они чуть не грызли друг другу глотки. А сегодня танцуют, и я смотрю отсюда.
Слова Иррис затерялись, канцлер подошел к ним, и Печаль застыла. Она годами не говорила с собранным Харуном, и она не знала, помнил ли он их другие встречи. Знал ли он, что она давала ему снотворное. Кричала на него. Угрожала ему.
- Мисс Дэй. Дочь.
Иррис поклонилась, а Печаль сказала, подражая его тону:
- Отец.
Он не заметил.
- Я бы отел поговорить с дочерью, - сказал он Иррис.
- Конечно, Ваше великолепие, - она с уважением склонила голову и оставила их. Печаль проводила ее взглядом до дверей зала, она явно пошла искать Шарона.
Харун встал рядом с Печалью, их разделяла ладонь, он смотрел, как играют Мэл и Веспус. Он молчал, глядя на юношу, тишина затянулась, а сердце Печали билось все быстрее, пока она ждала, что он хоть что-то скажет.
- Мэл сказал, что я должен поговорить с тобой, - выдавил он. – Он думает, что я должен тебе… - он сделал паузу, - объяснение, - сказал он. – За то, как все было.
«Как все было?» - голос Расмуса вернулся, был возмущенным, но Печаль задавила его и заставила себя слушать отца.
- Он сказал, что ты с Шароном и Йеденватом старалась удержать все на месте, особенно, когда моя мать умерла.
Он повернулся к ней, она кивнула, но не могла смотреть ему в глаза.
- Что ж, не переживай из-за этого больше, - сказал он. – Теперь тут Мэл.
Он ушел, оставив ее прислоняться к стене для поддержки, его слова ранили ее снова и снова.
Что это было? Ее благодарность? После восемнадцати лет забытья, жизни в своем облаке, жизни в стране, что была живым кладбищем. Он меньше сорока восьми часов назад был лицом в наркотиках, без ума от них, и так он благодарил ее? За то, что страна держалась, что она прикрывала его, скрывала его зависимость, она получила это?
Он даже не назвал ее по имени. Он назвал ее «дочь».
Ее ладони сжались в кулаки, она поняла это, когда ногти ужалили кожу, и она вырвалась из дымки боли и гнева. Она дрожала, тяжело дышала, пот катился по спине от стараний не дать себе броситься за ним. Печаль думала о боли, отвлекая себя. Бейрам говорил с Мелакисом, с тревогой посмотрел на нее, но она покачала головой, не доверяя контролю, когда даже мелочь могла вывести ее из меня. Она смотрела, как Харун еще раз обнял сына. Он словно не мог нарадоваться прикосновениям. Она ненавидела его. Ненавидела.
- Лучше бы ты умер, - прошептала она в конце песни, когда Харун обнял сына. – Лучше бы ты был мертв, - она даже не знала, кого из них имела в виду.
За комнатой зазвенели часы, она считала удары, по ним восстанавливая дыхание. На двенадцатом она выдохнула. Новый день.
Печаль вдруг поняла, что это был ее день рождения. Она родилась через два дня после случая. Ей было восемнадцать. Она посмотрела на остатки семьи – на отца и якобы брата, стоявших рука об руку, принимающих поздравления и радость ото всех.
Тоска по Расмусу охватила ее, она прислонилась к стене, чтобы не осесть на пол. Будь он здесь, он потанцевал бы с ней, улыбнулся бы, когда она ударила Бальтазара. Он был бы сейчас с ней, поздравил и пообещал бы прийти к ней в комнаты. Сказал бы, что не может дождаться их объятий.
Комок появился в горле, она поняла, что потеряла. Еще и зря, ведь Мэл вернулся, и она уже не была нужна. Ее отец был в себе, но если он угаснет, Мэл будет канцлером. Она закрыла глаза, не было сил видеть их.
Движение сбоку заставило ее открыть глаза.
Мэл стоял рядом с ней.
Она посмотрела на него, окинула комнату взглядом.
Мелакис взял скрипку, они с Веспусом играли что-то приглушенное, Йеденват бродили вокруг, делая вид, что они не смотрят на Печаль и Мэла. Бальтазар заговорил с Харуном, хотя тот поглядывал на своих детей, зависть к Печали была в его резком взгляде.
- Почему ты здесь? Почему не со всеми? – спросил Мэл. – Ты не счастлива?
- Я устала, - сказала Печаль. – Эти дни были насыщенными.
Он кивнул, принимая это.
- Он поговорил с тобой? – Мэл прислонился плечом к стене, чтобы быть лицом к ней.
Печаль осталась лицом к комнате.
- Да. Сказал, что ты теперь здесь, и мне больше не нужно переживать за Раннон.
Мэл тихо цокнул языком.
- Я не имел в виду это, когда просил его.
Печаль повернулась. Она посмотрела на своего нового брата, лицо которого знала по картинам.
- Что ты хотел, чтобы он сказал?
- Просто… что ты не должна больше делать это одна. Ты не должна быть в ответе за все это, - он сглотнул. – Знаю, для тебя Линсель – предательница, но для меня она была связью с сестрой, с отцом, и все присланные ею птицы были подарком. Это она рассказала мне о вас. И о бабушке, - Печаль вздрогнула от упоминания любимой бабушки. – Она рассказала, как первая леди-вдова смягчала резкость правления нашего отца. А после ее смерти это место заняла ты. Хотел бы я знать ее.
Печаль посмотрела ему в глаза. У него они были такими же карими, как у нее. Как у их отца.
«У всех в Ранноне темные глаза. И что?» - Печаль тряхнула головой и сосредоточилась.
Мэл повернулся к Харуну, следящему за ними.
- Он обещал, больше никакой Ламентии. Он послал птицу в Истевар при мне с приказом убрать его комнаты и уничтожить все следы наркотика. Он хочет начать заново. Он знает, будет сложно, как и порвать с зависимостью, но он хочет попробовать. Ради нас.
- Ради тебя.
- Печаль, - глаза Мэла были печальными. – Ему стыдно за то, как он обошелся с тобой.
- Стыдно? – она не смогла скрыть недоверие в голосе. – Ты думаешь, ему стыдно?
- Потому он не может смотреть на тебя или говорить с тобой. Он мне так сказал. Он смущен от того, как сильно подвел тебя.
Печаль моргнула.
- Так он объяснил свое поведение?
Мэл кивнул.
- Он знает, что был не таким отцом, как ты заслужила, и ему больно из-за того, что он так подвел тебя, заставил юную дочь ухаживать за ним. Он рассказывал мне, как ты приходила к нему, убирала после одного из его… случаев, заботилась о нем. И как он плакал, когда ты уходила, из-за того, что делал с тобой. Но он обещал, что извинится, и мы будем настоящей семьей.
Печаль сглотнула.
- Он сочинил историю, и ты поверил, что все правда, - с горечью сказала она. – Но я семнадцать – нет, восемнадцать – лет видела обратное. У тебя этого опыта нет, - добавила она, удивив себя.
Боль мелькнула на лице Мэла.
- Я не жду, что ты сразу простишь его, - сказал он скованно. – И не жду, что ты поверишь или полюбишь меня, я даже расстроился бы в таком случае. Но все теперь будет иначе. Вот увидишь, - он взял ее за руку, она не успела остановить его, он поцеловал ее ладонь. – Как я и сказал, мы будем семьей. Я хочу узнать лучше вас обоих.
Он поклонился и начал отходить.
- О, и, Печаль? Всего наилучшего.
Он развернулся и пошел к остальным, и те радостно завопили.
Харун снова обнял его, она изучала их лица. Борода Харуна мешала, но между нами не было особого сходства: где нос Харуна был крючковатым, у Мэла он был чуть скошен, где скулы Мэла были острыми и высокими, у Харуна они были плоскими даже на худом лице. Конечно, дело могло быть в разнице в возрасте.
«Или нет…».
Печали надоело смотреть и размышлять. Она поманила Шенай, взяла бокал вина и осушила глотком. Она вытерла рот рукавом, с силой опустила бокал. Кивнув остолбеневшей служанке, она ушла, миновав группу, что села за столом, словно в их личной гостинице.
Адреналин бурлил в ней, она ускорилась, бежала по замку, пугая стражей у дверей, которые едва успевали открывать их для нее. В своей комнате она отпустила Шевелу, что ждала ее, и рухнула на кровать. Печаль схватила подушку и закричала, прижимая ее к лицу. Она вопила снова и снова без слов, пока не запылали горло и легкие. Она бросила подушку, снова схватила ее и била. Это был Бальтазар, Самад, Каспира, Линсель. Это был Веспус, Харун и Мэл. Это был даже Расмус, бросивший ее, хоть он и был вынужден.
Когда подушка вдруг взорвалась, высыпав перья в воздух, Печаль замерла. Она рухнула на спину, и смотрела, как белые перья падают вокруг нее, на нее. Она помнила, как Расмус рассказывал ей о погоде в северных горах Риллы, как его народ прикреплял доски к ногам и катался по ледяным склонам ради веселья. Она закрыла глаза, перья были для нее снегом.
Она проснулась от крика.
Она тут же села, перья разлетелись, и она вскочила на ноги, когда дверь распахнулась. Она приготовилась к атаке, но расслабилась немного при виде Иррис.
Ее подруга замерла при виде перьев, кружащих по комнате.
- Что такое? – выдохнула Печаль.
- Твой отец, - Иррис смотрела на нее, глаза были большими и испуганными. – Твой отец, Печаль. Он мертв.
Не постоянство, а перемены
Харуна нашел на полу спальни его паж. На тумбочке была горка Ламентии, а рядом – использованная трубочка из карты. Причина была очевидна.
Когда Печаль пришла, все еще одетая в платье с прошлого дня, его перенесли на кровать, придав более важный вид. Его глаза были закрыты, руки лежали на впавшей груди. Шторы были сдвинуты, лампы горели на стене, тусклый свет зловеще напоминал его комнату в Зимнем дворце. Печаль подошла к кровати.
Отец тоже был в одежде с вечера, цвета на его восковой коже были жуткими, туника была в темных пятнах. Хотя кто-то додумался вытереть его лицо, она видела темную крошку крови у ноздри, а еще что-то белое и засохшее, идущее дорожкой от глаза. Она отвернулась, вспомнив Алиссу.
Она была в комнате пару секунд, и другие начали приходить как она, вбегая и замирая на пороге, словно их останавливала невидимая дверь, пока они не находили взглядом труп. Потом они входили по одному, занимали место вокруг кровати. Самад, Каспира, Бейрам, Бальтазар: пришел весь Йеденват. Они расступились для кресла Шарона, когда он прибыл, никто не говорил, они склоняли головы, сцепив ладони. То, что никто не плакал, многое говорило Печали. То, что никто не ждал ее слез, говорило о том же.
Она смотрела на него, ожидала хоть какие-то чувства. Не горе, это уж слишком. Но печаль или хоть жалость? Гнев?
Был след сожаления. Не за него, за то, каким он мог быть. Благодаря Шарону и бабушке, она была с родителями. Даже любима. Но Харун сдался восемнадцать лет назад. Он мог любить ее. Он мог жить ради нее, сделать жизнь для нее лучше. Но не стал. Так что она ощущала облегчение. Она больше не будет гадать, когда наступит этот день. Она не будет вздрагивать от стука в дверь, готовясь к новостям о нем.
«Как черство, - подумала она. – Умер оставшийся родитель, а тебе просто жаль».
«Он был ужасным родителем, если честно, - прошептал в ответ голос Расмуса. – И если вас поменять местами, он бы танцевал».
Пришел Мэл. Его волосы были растрепаны, словно он сотню раз запускал в них пальцы. Его глаза были большими, а, когда нашли Харуна, он издал крик боли, что пронзил Печаль. Йеденват отошел, пропуская его, и Печаль видела, что Веспус, оставшийся на пороге, бледнее обычного.
- Но он обещал, - голос Мэла дрожал. – Обещал остановиться.
Он посмотрел на Печаль, словно просил подтверждения.
Здесь было горе, которого не хватало. В юноше, не знавшем мертвеца.
Она не успела остановить его, Мэл схватил Печаль и тихо заплакал в ее плечо. Она ощущала, как его слезы пропитывают ее тунику, всхлипы сотрясали его тело. Она неловко похлопывала его, смущенная его всплеском, словно она вмешалась в горе незнакомца.
Таким он и был. Во что бы ни верил Харун, юноша все еще был для нее чужим.
Она встретилась взглядом с Шароном поверх его плеча, удивилась, как сухо он смотрел на Харуна. Его взгляд смягчился при виде нее, он вскинул брови, словно спрашивал, нужна ли помощь. Она тряхнула головой, слабо сжимая юношу руками.
Решив, что это слишком, Бейрам поклонился Печали и ушел. За ним последовал остальной Йеденват, бормоча по пути соболезнования. Наконец, остались только Шарон и Веспус, Мэл отпустил ее, и Печаль глубоко вдохнула, втягивая воздух, словно изголодалась по нему.
- Прости, - тут же сказал Мэл, как ребенок.
- Мне тоже жаль, что вы потеряли его, - сказал Веспус, не дав Печали ответить. – Жаль вас обоих.
- Не понимаю, - голос Мэла был надорванным. – Он сказал, что больше не будет. Он приказал убрать в Истеваре все следы из замка. Он подписал бумаги, что принимать его – или даже носить – против закона. Я это видел! Я видел его подпись и печать там.
Мэл провел руками по волосам. Шарон посмотрел на Печаль, но она не поняла взгляд. Чтобы прикрыть смущение, она выдвинула стул и села рядом с кроватью.
- В этом природа зависимости, - тихо сказал Веспус, звуча, как его сын, и Печаль поежилась. – Она делает лжецом. Уверен, что тогда Харун верил, что может перестать принять ее. А тут…
Они замолчали, глядя на мертвого канцлера.
- Знаю, это ужасный шок, - сказал Шарон добрым, но твердым голосом. Он повернулся к Печали. – Но, боюсь, нам нужно принять решения.
- Решения? – спросил ошеломленно Мэл. – О, наверное… похороны.
Шарон кашлянул.
- Ну, да. Но, хоть тема неприятна, у нас нет теперь канцлера. Приоритетом должна быть наша безопасность, пока мы будем организовывать выборы.
- Это не может подождать… - начал Мэл, но Веспус перебил его.
- Выборы? И чье имя будет в бюллетенях?
- Это даже очевидно. Печали, конечно.
- Печаль? – рявкнул Веспус, окинув ее взглядом. – Мэл – наследник. Харун узнал сына. Вы были там. Мы все его слышали.
- Ты говорил, что место канцлера тебя не интересует, - сказала Печаль Мэлу, смотревшему на них со страхом. – В Рилле. Ты сказал, что хочешь узнать семью.
- Так было тогда, - холодно сказал Веспус. – Потом все изменилось.
- Теперь ты хочешь править? – Печаль все еще смотрела на Мэла. Ее грудь сдавило, пульс колотился, словно она пробежала большое расстояние. – Да?
Мэл открыл рот, словно хотел заговорить, но Веспус поднял руку, остановив его, и продолжил:
- Еще ничто не решено. Никто не знал, что Харун умрет. Но нельзя отрицать его слова – там был весь Йеденват – так что наследник – Мэл, и если он хочет, он будет на выборах.
- Нет сомнений, во что верил Харун, - сказал Шарон, две красные точки появились на бледных щеках Веспуса. – Но кем бы он был или ни был, мальчик ничего не знает о правлении. Он не знает тонкостей, не связан с Йеденватом и смотрителями, и люди о нем ничего не знают.
- Что им нужно знать? Он – старший ребенок последнего канцера.
- Это не Рилла, лорд Веспус. У нас демократия.
- Демократия? Когда только одно имя в…
Грудь Печали сдавил обруч, что обжигал ее, и она сорвалась:
- Хватит спорить над еще не остывшим трупом моего отца. Мы можем подождать день. У нас есть, чем заняться.
- Она права, - Мэл встал за ней и опустил ладонь на ее плечо. Печаль подавила желание стряхнуть его руку. – Это ведь может подождать?
- Может, - сказала Печаль, не глядя на него. – У нас много дел. Нужно оповестить смотрителей, сенаторы сообщат своим районам. Сегодня будет день траура, - она поняла, что он и без того был, годовщина смерти Серены. – Полного траура. Школы и не важные заведения закрыть и оставить такими до завтра. Черные повязки на руки. Их нужно заказать у всех портных.
Она пошатнулась от списка приказов, которые нужно было отдать четыре месяца назад, когда умерла бабушка. Тогда Шарон учил ее, заставлял сквозь горе встать и делать то, что нужно. Он гордился ею, хоть не говорил вслух, но она видела у него тот же взгляд сейчас, когда она взяла все в свои руки.
Веспус не был рад.
Печали было все равно, и она продолжила:
- Дьякона Северных болот нужно позвать, чтобы он благословил моего отца и направил к Грации Смерти и Перерождения, а потом ему можно переместить, пусть Бейрам Мизил этим займется. Тело будет лежать в храме здесь. Думаю, так лучше, туда ведь мою мать унесли? – она посмотрела на Шарона, и он кивнул. – Тогда будет верно положить и его здесь. А потом мы заберем его в Истевар в склеп семьи.
- И как ты объяснишь им причину смерти? – спросил Веспус тихо и опасно.
Печаль замешкалась.
- Я… Мы скажем, что не выдержало сердце, - сказала она через миг. – Что события двух дней он просто не выдержал.
- Обвинишь в этом Мэла? – сказал Веспус.
- Конечно, нет, - рявкнул Шарон, опередив Печаль с ответом. – Удивлен, что Линсель не сказала, что было объявлено, что Харун не участвует в публичной жизни из-за слабого сердца – результат горя от потери жены и сына, и состояние ухудшилось с недавней смертью его матери. В семье Вентаксис были проблемы с сердцем по мужской линии, - он посмотрел на Мэла. – Это убило Робена, если помните. Предложение Печали вписывается в это идеально, и мы сохраним лицо семьи, не вызвав у людей больше подозрений и страха, чем нужно.
Глаза Веспуса потемнели, но он молчал.
Шарон посмотрел на Печаль.
- Простите, что прошу этого, но, если вы готовы, мисс Вентаксис, нужно подписать бумаги для выделения денег на похороны. Из всех в семье Вентаксис только у вас есть право на это, - добавил он, Веспус зло посмотрел на него, а Мэл – удивленно, и он выглядел так, словно хочет заговорить. Шарон опередил его. – Мисс Вентаксис? Бумаги? – сказал он. – Нам нужно отправить их в Истевар.
Вдруг Печаль поняла смысл взглядов Шарона.
«Бумаги», - Мэл сказал, что Харун подписывал и ставил печать насчет Ламентии, но не сказал, были ли они отправлены. Были ли другие бумаги подписаны без их ведома, где заявлялось, что Мэл – его сын и наследник? Если да, были ли они еще здесь? Это Шарон пытался ей сказать?
- Я бы хотела побыть минуту наедине с отцом, - сказала она.
Облегчение на лице Шарона было заметным. Она угадала.
- Да. Конечно. Я подожду снаружи. Господа, - он указал Веспусу и Мэлу выходить перед ним.
Она услышала, как дверь закрылась, поднялась со стула и раздвинула шторы, заполняя комнату светом. Печаль проверила сперва его чемоданы, игнорируя мысли, как гадко обыскивать комнату отца, когда его тело лежит за ней. Там ничего не было, и она принялась рыться в ящиках, некоторые вещи в них были такими старыми, что рассыпались от ее прикосновений. Она выдвинула нижние ящики двух тумбочек, проверила под ними. Она осмотрела шкаф, заглянула сверху, ощупала под ним, если что-то было приклеено ко дну.