БАННИКОВ
ЦХСД, ф. 89, оп. 67, д. 14, л. 1
(копия).
*Костерин Алексей Евграфович (1896–1968), русский писатель, с 1939 по 1956 год находился в сталинских лагерях и ссылке, старый член партии, друг генерала П.Г. Григоренко. Вместе с П. Григоренко А. Костерин активно занимался правозащитной деятельностью. После депортации кавказских народов и крымских татар он положил много сил, помогая представителям этих народов. Перед смертью А.Е. Костерин отослал в ЦК партии свой партбилет в знак протеста против беззакония, творимого в СССР.
**Берзин Эдуард Петрович (1894–1938) в гражданскую войну командовал дивизией латышских стрелков, участвовал в раскрытии заговора Локкарта (1918). Заведовал секретариатом ЧК, а когда Дзержинский умер – ушел на новую работу, возглавлял строительство Вишерского химического завода; в ноябре 1931 года направлен на Колыму; с 3 декабря – директор Дальстроя; 19ноября 1937 года арестован, 1 августа 1938 года – расстрелян.
№11
Письмо А.Е. Костерина М.А. Шолохову
Михаил Александрович!
Долго не мог решить — есть ли смысл писать вам? Сомнение такого рода вполне понятно.
После вашего выступления на XXIII Съезде КПСС к вам с умным и мужественным письмом обратилась Л. Чуковская. Это письмо, полагаю, имело целью не только разоблачить человеконенавистнический характер вашего выступления, но и помочь вам осознать опасность для вас как писателя того пути, на который вы встали.
Вы с высоты своего «величия» не изволили «заметить» это письмо. Сделать это было тем более удобно, что те, кто блюдет «чистоту» нашей печати, закрыли для письма все пути на страницы нашей печати. Поэтому я вправе думать, что вы, как литературная «звезда» сверхмощной яркости, в лучах славы и в гуле колокольного трезвона вокруг вашей персоны, не увидите и не услышите моего голоса.
|
|
Ведь я — простой солдат революции, рядовой армии большевиков. Я отдал свое перо на службу революции с 1914 года, а в начале 1915 года уже получил первый «гонорар» — полгода тюрьмы и ссылку под надзор полиции. После огневых лет революции я сменил винтовку на перо, всегда был, как литератор, на передовых позициях… и получил в общей сложности 20 лет тюрьмы, лагеря и ссылки (включая и царские подарки).
Как видите, мои «награды» несколько отличаются от ваших. Но это так, к слову, — одна деталь той позиции, которая нас разъединяет. Нас многое что разъединяет, но — увы! — ничто не соединяет.
Под воздействием последних событий в литературной жизни я как бы прошел весь страдный путь, который выпал на долю советских писателей и журналистов. Солженицын в своем мужественном письме Съезду писателей указал ничтожно малую дозу тех бедствий, которые обрушились и продолжают валиться на наши головы.
СОТНИ ПИСАТЕЛЕЙ И ПОЭТОВ, «БЕЗ ВЕСТИ ПРОПАВШИХ» В ТЮРЬМАХ И ЛАГЕРЯХ!
Только от одного этого факта даже меня, старого каторжанина, жуть берет, тем более что среди погибших — немало моих друзей. А сколько вышло физически и морально искалеченных, сколько таких, которые уже не имели сил встать в ряды пишущих? А чувствовать себя неспособным восстановить, воскресить силы для писателя — не менее ужасно, чем смерть. Если же эти факты оживить — осветить по именам и национальному составу, то пережитое нашей литературой предстанет еще более кошмарным.
|
|
Только один пример.
У марийского народа, согретого лучами Октябрьской революции, к середине 30-х годов стала создаваться своя письменная литература, появились свои поэты и писатели. А во времена сталинского лихолетья марийскую литературу скомкали, затоптали в болото, многих [ее] зачинателей уничтожили, а имена их стерли. Только после XX Съезда партии в партийной литературе наметилось оживление.
А что было в таких ведущих литературах, как русская и украинская, ведомых именами с мировой известностью?
Ведомых другими, но не вами, хотя вы — тоже мировая известность. Но это — конъюнктурная ошибка. История ее исправит.
Коротенько скажу, почему я вас считаю «конъюнктурной ошибкой».
Искусство долговечно только в силу той правды, которую оно несет народам. А ваши произведения лживы. Русский рабочий класс и крестьянство, интеллигенция и национальности, входившие в Российскую империю, хорошо знают, что такое казачье сословие, как оно держало монархию и как питало контр-революцию. В Баку и Саратовской губернии я узнал, как лихо работают казачья нагайка, шашка и пуля при расправе с без-оружными рабочими и крестьянами.
«Казачья Вандея» страшной и грозной тенью висела над молодой Советской республикой все три года гражданской войны.
А вы в вашем «Тихом Доне» пытаетесь реабилитировать казачье сословие и описываете его, как обычное крестьянство. В этом — большая принципиально — важная ложь.
Еще большая ложь в вашей «Поднятой целине». Коллективизация по-сталински, грубейшим образом нарушив ленинский кооперативный план, шла совершенно не так, совсем по-иному воспринималась и переживалась всем народом и казачеством в том числе. И ваш герой Давыдов не бандитами убит, а погиб в тюрьме или лагере. Я это знаю потому, что своими глазами видел, что творилось в деревне и в казачьих станицах, а потом свои наблюдения проверил на Колыме.
|
|
Вот так, поразмыслив над тем, какой страдный путь прошла советская литература, сколько жертв принесла на алтарь бюрократизма, я, солдат революции призыва 1914 года, решил: я не должен, не имею права молчать, потому что «не тиран нам ненавистен, а ненавистна наша немота». До сих пор меня волнуют слова Миши Светлова, который, встретив меня после реабилитации, обнял и сказал:
— Алеша, не говори, не рассказывай: я знаю все… и поверь, мне было хуже — я чувствовал себя подлецом.
Только потому, что он не был в лагере и вынужден был молчать, А. Фадеев по иным причинам, если верить слухам, почувствовал себя подлецом и пулей в сердце оправдался перед современниками.
Кроме тех, погибших в тюрьмах и лагерях, погибли для литературы сотни других «нищих духом», которые шли по вашему пути, по пути приспособленчества «во имя злата и славы». История развенчает и их конъюнктурную славу.
А теперь перейду к основной теме своего письма — о цензуре над нашей литературой. Правильно Солженицын пишет в своем письме, что многие чувствуют беспощадность прокрустова ложа цензуры.
И у меня есть произведения, которые возвращали мне из редакций нескольких журналов:
— Неплохо, но — увы! — не пройдет.
И у меня есть книжка, которую дважды посылали «на консультацию» (как тяжело больного к профессору-специалисту)… в Комитет госбезопасности! Потеряв в результате «консультации» целые главы и многие абзацы и даже реплики, книга стала рахитичной, бесцветной, просто жалкой «безноженькой» (по Вертинскому).
И я непрерывно чувствую и чувствовал за все время после реабилитации, как «некто в сером» держит мою руку с пером, давит на мозг и сердце, толкает на асфальтированный путь к славе, к признанию.
Знаю по себе и по ряду других писателей, как из произведений вырезают правду дня и правду истории, заставляют молчать о явлениях, в корне искажающих марксистско-ленинское учение.
Вот вы, например, — один из тех, кто — по неразумению или намеренно — искажает Ленина.
Вы взяли выдержку из письма Ленина, в котором он разъясняет, почему в 1921 году, когда еще не окончилась гражданская война, а страну потрясали голод, разруха, бандитизм, — почему нельзя было допустить свободы печати «от монархистов до анархистов». Взяв эту цитату, вы «забыли» некоторые «мелочи». Например, то, что сейчас не 1921 год, когда анархисты и монархисты вели кровавую борьбу с молодой Советской властью. Сейчас даже вопрос о свободе печати не должен был бы стоять. Речь идет о том, кто и по какому праву лишил советских граждан (не монархистов и анархистов, от которых и следа не осталось, а честных советских трудящихся!) их конституционного права.
Вместо того чтобы ответить на этот очень простой и ясный вопрос, вы уводите разговор в сторону. Козырнув цитатой Ленина, вы демагогически спекулируете на войне во Вьетнаме, на ЦРУ, американских сенаторах, российских анархистах и монархистах, и требуете от писателей отказаться от своего конституционного права.
Вы выступили против свободы печати, против свободы творчества и, таким образом, скатились в лагерь мракобесов, в лагерь душителей свободной мысли, без чего не может быть прогресса, т.е. дальнейшего пути к коммунизму.
Вас можно поблагодарить лишь за одно. Вы не последовали примеру тех не в меру старательных сталинцев, которые утвер-ждают, что у нас в стране — «самая полная в мире свобода печати». Александр Солженицын в своем письме очень убедительно доказал, что такой свободы у нас нет и в помине, показал, как измываются над правами писателей, какое пренебрежительное отношение бытует у нас к людям творческого труда. Вы молча согласились с его доводами и тут же призываете анафему наголовы поборников свободного творчества.
Факты, приведенные Солженицыным, можно было бы дополнить десятками и сотнями других. Но Солженицын ошибается, думая, что стоит лишь отменить Главлит и вмешательство КГБ в дела литературы, — и наступит царство «свободной печати». Нет, для достижения этого необходимо еще обеспечить использование бумаги и типографий в интересах трудящихся, т.е. использовать ее так, как предлагал Ленин.
А писал он по этому поводу вот что:
«Капиталисты (а за ними, по неразумению или по косности, многие эсеры и меньшевики) называют "свободой печати" такое положение дела, когда цензура отменена и все партии свободно издают любые газеты.
На самом деле это — не свобода печати, а свобода обмана угнетенных и эксплуатируемых масс народа…
Свобода печати означает: все мнения всех граждан свободно можно оглашать».
Но Ленин на этом не останавливается. Из области отвлеченной, так сказать, теории, он переносит вопрос в область практической реализации, указывает конкретные пути достижения такой подлинной свободы печати. Он пишет далее (статья «Как обеспечить успех Учредительному собранию»):
«Государственная власть, в виде Советов, берет все типо-графии, всю бумагу и распределяет ее справедливо; на первом месте — государство, в интересах большинства народа…
На втором месте — крупные партии и затем — ЛЮБАЯ ГРУППА ГРАЖДАН, ДОСТИГШАЯ ОПРЕДЕЛЕННОГО ЧИСЛА ЧЛЕНОВ ИЛИ СОБРАВШАЯ СТОЛЬКО-ТО ПОДПИСЕЙ…» (выделено мною, разрядка Ленина. — А.К.).
Вот как высказывался Владимир Ильич о свободе печати до Октября. Ну, а какой была его точка зрения на этот вопрос после захвата власти большевиками?
Обратимся к его выступлению на Первом конгрессе Коминтерна:
«Действительной свободой и равенством будет такой порядок, который строят коммунисты и в котором не будет возможности обогащаться за чужой счет, не будет объективной возможности ни прямо, ни косвенно подчинять прессу власти денег, не будетпомех тому, чтобы всякий трудящийся (или группа трудящихся любой численности) имел и осуществлял равное право на пользование общественными типографиями и общественной бумагой».
Вот так, Михаил Александрович, следует понимать свободу печати по-ленински. Эти указания Ленина в 20-х годах были проведены в жизнь. Мы имели «Московское товарищество писателей», свободное от назначенных редакторов и цензуры (за исключением военной); мы имели право даже на «авторское издание». В журналах и газетах шли дискуссии не только на литературные темы, но и по вопросам большой принципиальной важности. Для журналов и газет также не было цензуры, кроме военной.
Так было, учтите, у нас в классовом обществе, в условиях острой борьбы с недобитками буржуазии, с идеологами эсерства (особенно в кооперации), с кулачеством, с церковниками. И это было правильно, необходимо, ибо те теории, науки, учения, которые не знают дискуссий, идут в могилу.
Сейчас же не только «всякий трудящийся (или группа трудящихся любой численности)», но и рядовой член партии лишены возможности свободно оглашать свое мнение в печати. Дело дошло до того, что невозможно даже опубликовать протест по поводу извращенной истории или классиков марксизма, что нередко наблюдается в нашей прессе.
И это происходит в стране, в которой накануне 50-летия декларируется:
«Победа социализма создала экономические, социальные, политические и духовные предпосылки для перехода к строительству коммунистического общества» (см. «Тезисы ЦК»).
Это происходит в стране, народ которой общим участием в борьбе с фашизмом доказал верность идеям Маркса — Энгельса — Ленина. А вы, Михаил Александрович, боитесь мнений и суждений этого народа? Вы хотите этот народ лишить его конституционного права на свободу печати?
Требуя свободы печати, Солженицын вместе с тем ждал от Съезда писателей защиты от произвола, творимого над ним лично. Вы, конечно, письмо Солженицына читали. И как вы откликнулись на этот крик о помощи? Чем помогли собрату по перу, как, скажем, русская общественность некогда шла на помощь Максиму Горькому?
Нет, вы пошли другим — закономерным для вас — путем. Вы фактически ответили на письмо Солженицына с трибуны Съезда, заведомо зная, что автору письма не будет предоставлена трибуна ни на Съезде, ни в печати. Вы присоединили свой голос к тем, кто систематически травит талантливого писателя. Название такому поступку дайте сами, так как мне в этом случае трудно отрешиться от некоторых определений «колымского стиля».
В своей безмерно раздутой себявлюбленности вы не считаете для себя обязательным говорить с делегатами Съезда уважительно и серьезно. Вы полагаете, что с ними достаточно играть роль деда Щукаря, которому дозволительны и пошлое балагурство, и заезжательство, и пренебрежение к товарищам по литературному цеху, которые возмущаются нестерпимыми цензурными тисками.
Трудно без возмущения читать вот эти слова, достойные черносотенца:
«Мир охвачен тревогой и беспокойством. А кое-кому хочется "свободы печати" для всех — "от монархистов до анархистов".
Что это — святая наивность или откровенная наглость?
Эти алчущие "свободы" пытаются вести свою тлетворную работу среди наших молодых. Нет, господа, ничего не выйдет у вас!»
Так мы, требующие восстановления ленинских указаний о печати, правды — даже самой жестокой и беспощадной — в искусстве и в истории, борьбы с бюрократией по-ленински, мы для вас — «господа», «тлетворно» влияющие на молодых?!
Это — не единственная гнусность в вашем балагурстве на Съезде.
Что-ж, каждое время имеет своих Булгариных!
Советую вам, господин Шолохов, прочитать дневник Никитенко, бывшего цензора времен Николая Первого. Он, этот чиновник тирана, всеевропейского жандарма, был, по своим мыслям и делам, культурней и благородней вас.
Вот что он, этот цензор и преподаватель литературы, записал в декабре 1844 года:
«Я должен преподавать русскую литературу, — а где она? Разве литература у нас пользуется правами гражданства? Оста-ется одно убежище — мертвая область теории. Я обманываю и обманываюсь, произнося слова развитие, направление мыслей, основные идеи искусства. Все это что-нибудь и даже много значит там, где существуют общественное мнение, интересы умственные и эстетические, а здесь — просто швырянье слов в воздух. Слова, слова, слова! Жить в словах и для слов, с душою, жаждущею истины, с умом, стремящимся к верным и существенным результатам, — это действительно глубокое злополучие».
Никитенко, чиновник Николая Палкина, не имея мужества открыто и смело выступить против цензуры, хотя и не защищал ее в открытых выступлениях, «отводил душу» в разговоре со своим дневником. А вы всходите на самые высокие трибуны и, с балагурством Щукаря, на весь мир возглашаете истины, достойные Скалозуба и Фамусова.
Для вас и подобных вам ленинский период партии, тот образ жизни, мышления и творчества в нашей стране, нормы общественной и партийной морали, свободы слова и печати — все это «не существовало», для вас это — вымысел, «то, чего не было» (по Ропшину-Савинкову).
Недавно, выступая в Вешенской перед молодыми писателями, вы, как сообщила «Комсомольская правда», заявили: «Я — ценитель красоты и мужества».
Извините, что-то я этого не заметил (судя по вашему поведению и творчеству), но ловлю вас на слове.
Если вы действительно мужественны и верите в то, что защищаете правое дело, то не прячьтесь за спины тех, кто до сих пор лишает слова ваших оппонентов. Выходите на честный литературный бой. Добейтесь опубликования писем Л. Чуковской, А. Сол-женицына, а также этого моего и дайте на них открытый ответ.
Нет, и в этот раз вы укроетесь за заборы своей усадьбы, охраняемой милицией.
Подписываюсь под письмом Л. Чуковской и ее утверждением, что вы своими выступлениями вычеркнули себя из числа честных писателей и сами себе роете бесславную могилу.
А. КОСТЕРИН
Июль, 1967 г[од]
ЦХСД, ф. 89, оп. 67, д. 14, лл. 2–6
(копия).
№12
Записка Ю. Андропова в ЦК КПСС
от 16 апреля 1968 года
Секретно
СССР
КОМИТЕТ
ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ
ПРИ СОВЕТЕ МИНИСТРОВ СССР
16 апреля 1968 г[ода]
№ 860-А
г. Москва
ЦК КПСС
В декабре 1967 года Ленинградским городским судом к различным срокам лишения свободы были осуждены главари антисоветской организации, именовавшей себя «Всероссийским социал-христианским союзом освобождения народа» (сокращенно «ВСХСОН»), ОГУРЦОВ И.В., ВАГИН Е.А., САДО М.Ю. и АВЕРЧКИН Б.А.
С 14 марта по 5 апреля с.г. в г. Ленинграде проходил судебный процесс над остальными семнадцатью участниками этой организации.
К уголовной ответственности были привлечены: ПЛАТОНОВВ.М., 1941 года рождения, член ВЛКСМ, ассистент кафедры африканистики восточного факультета Ленинградского государственного университета; ИВАНОВ Н.В., 1937 года рождения, беспартийный, ассистент кафедры истории искусства исторического факультета Ленинградского государственного университета; УСТИНОВИЧ С.С., 1938 года рождения, беспартийный, инженер Ленинградского центрального проектно-конструкторского бюро; БОЧЕВАРОВ Г.Н., 1935 года рождения, беспартийный, старший инженер Центрального конструкторского бюро «Строймаш»; КОНОСОВ М.Б., 1937 года рождения, беспартийный, дежурный слесарь аварийной службы управления«Ленгаз»; БУЗИН Ю.С., 1936 года рождения, беспартийный, старший инженер Центрального научно-исследовательского института топливной аппаратуры; МИКЛАШЕВИЧ А.А., 1935 года рождения, беспартийный, старший инженер Центрального научно-исследовательского института топливной аппаратуры; НАГОРНЫЙ В.И., 1943 года рождения, член ВЛКСМ, инженер Ленинградского института точной механики; ЗАБАК О.П., 1941 года рождения, член ВЛКСМ, техник Ленинградского института точной механики и оптики; БАРАНОВ Ю.П., 1938 года рождения, беспартийный, инженер-электрик 1 Ленинградского медицинского института; ШУВАЛОВ О.Н., 1938 года рождения, беспартийный, механик Ленинградского института точной механики и оптики; СУДАРЕВ А.И., 1939 года рождения, беспартийный, инспектор Ленинградского отделения «Интуриста»; ИВЛЕВ А.Г., 1937 года рождения, беспартийный, старший инженер Всесоюзного научно-исследовательского института нефтехимических процессов; а также выпускники ленинградских вузов БОРОДИН Л.И., 1938 года рождения, беспартийный; ИВОЙЛОВ В.Ф., 1938 года рождения, беспартийный; ВЕРЕТЕНОВ В.Ф., 1936 года рождения, беспартийный, и КОНСТАНТИНОВ С.В., 1943 года рождения, член ВЛКСМ, работавшие к моменту ареста в различных городах нашей страны.
В ходе судебного разбирательства преступная деятельность указанных лиц полностью подтверждена вещественными доказательствами, очными ставками, а также показаниями многочисленных свидетелей и самих обвиняемых. Все подсудимые признали себя виновными, раскаялись в содеянном, в последнем слове заверяли суд, что своей честной работой в дальнейшем искупят вину, и просили проявить к ним снисхождение. Подсудимый ПЛАТОНОВ в последнем слове заявил: «…в ходе предварительного следствия я почувствовал желание следователей по-человечески понять меня. Год размышлений в камере и, наконец, процесс, на котором была дана полная возможность высказаться нам, дали возможность со стороны посмотреть на "ВСХСОН", и я понял, что она была ложной, обречена на провал, не имела под собой никакой почвы. Вся деятельность этой организации не могла не быть преступной…» Подсудимый КОНОСОВ сказал: «…в безумном ослеплении увлекся я словами оспасении Родины, хотя она ни в каком спасении не нуждается. Это было кощунство с моей стороны. Я глубоко и искренне раскаиваюсь в совершенном преступлении…»
На каждом судебном заседании присутствовали около ста представителей партийных и общественных организаций города, свидетели и близкие родственники подсудимых. Все присутствовавшие, в том числе и большинство родственников подсудимых, неодобрительно отзывались о деятельности участников организации. Так, жена подсудимого ЗАБАКА, например, заявила: «Нужно лишиться головы, чтобы думать, что народ поддержит эти бредни». Жена ИВЛЕВА, анализируя и оценивая поведение мужа, сказала: «…не могу понять, ведь и умный он, один вуз окончил и второй почти заканчивал, а в такую грязь влез». Преступные действия членов «ВСХСОН» осудили также родственники СУДАРЕВА, КОНОСОВА, МИКЛАШЕВИЧА, НАГОРНОГО и др.
Однако со стороны отдельных лиц, в частности отца ПЛАТОНОВА, матери БОЧЕВАРОВА, наблюдалось отрицательное отношение к судебному процессу. Отец ПЛАТОНОВА, слесарь по профессии, в разговоре со своим знакомым представил дело таким образом, будто молодые люди, увлекшись романтикой, затеяли игру в организацию, и их зря судят, отрывая от полезной работы. Мать БОЧЕВАРОВА пыталась фактически оправдать антисоветский поступок сына, заявив при этом, что якобы, по мнению многих людей, Коммунистическая партия себя изжила и больше не нужна.
Некоторые родственники, пытаясь выгородить подсудимых, выдвигают в качества причин становления на путь враждебной деятельности участников организации разоблачение культа личности, а также боязнь отдельных из них, родители которых в прошлом подвергались репрессиям, обращаться с возникавшими сомнениями в официальные организации.
Суд приговорил: ПЛАТОНОВА В.М. к 7 годам лишения свободы, ИВАНОВА Н.В., ИВОЙЛОВА В.Ф., БОРОДИНА Л.И. к 6 годам лишения свободы каждого, КОНОСОВА М.Б. к 4 годам лишения свободы, УСТИНОВИЧА С.С. к 3 годам и 6 месяцам лишения свободы, БУЗИНА Ю.С., БАРАНОВА Ю.П., НАГОРНОГО В.И., МИКЛАШЕВИЧА А.А. к 3 годам лишения свободы каждого, БОЧЕВАРОВА Г.Н., ВЕРЕТЕНОВА В.Ф. к 2 годам и 6 месяцам лишения свободы каждого, ИВЛЕВА А.Г., СУДАРЕВА А.И. к 2 годам лишения свободы каждого, ЗАБАКА О.П., ШУВАЛОВА О.Н. к 1году лишения свободы каждого и КОНСТАНТИНОВА С.В. к 10 месяцам лишения свободы. С зачетом срока предварительного следствия ЗАБАК, ШУВАЛОВ и КОНСТАНТИНОВ из-под стражи освобождены.
Приговор был воспринят присутствовавшими в зале с одобрением.
Данные о практической враждебной деятельности участников «ВСХСОН» в ходе судебного процесса не получили широкой огласки. Отдельные слухи о нем, распространившиеся за рубежом, являлись домыслами буржуазных корреспондентов, которые, вследствие продвинутой заранее через возможности Комитета госбезопасности в западную прессу выгодной для нашей страны информации, не имели сенсационного значения.
В период судебного разбирательства как в зале суда, так и в городе Ленинграде никаких эксцессов не было.
Управлением Комитета госбезопасности по Ленинградской области совместно с общественными организациями города проводится необходимая работа по предупреждению возможных нежелательных проявлений.