— Ну, это ж все знают! — удивляется братец.
— Этот из патруля — не знал явно.
— Да тут все просто. Пищеварительная система — она для чего? Для пище-варения. Все, что человек слопал и выпил — перерабатывается, пере-варивается. Потому там и щелочь и кислота и куча весьма злобных ферментов, чтоб например то же мясо разобрать на фрагменты. Пищеварительная система, как трубка. Изнутри выстлана специальным защитным слоем — и потому изнутри готова ко всем этим кислотам — ферментам. А вот снаружи — защиты такой нет. Сравнение дырки в желудке или кишечнике простое — картина пробоя в фановой трубе, по которой в кухне вся канализация протекает. Пока вся канализация внутри трубы — в кухне чисто и приятно. А как лопнула труба… — как всегда очень издалека и подробно начинаю я вразумление.
— Так вся кухня и вообще квартира в говнище по колено — братец видимо решил, что у малоопытного Саши не хватает воображения.
— Потому если пациенту с дырой в желудке или кишечнике дать еще попить…
— То в кухне и квартире говнища прибавится и будет не по колено, а по пояс — все так же деликатно заканчивает лекцию мой братец.
— Так ведь хирург потом все равно все промывает и чистит — не успокаивается Саша.
— Ну а разница не видна — между подтереть тряпочкой лужу на кухне или вычерпывать говны по всей квартире? Стоя в них по пояс? Ущерб где больше?
От продолжения лекции отвлекает прибытие какого-то агрегата. Оказывается — Ильяс приволок на буксире БТР без горючки. Узнает о прибытии начвора и сразу скучнеет.
— Ясно. Будут из нас амебу делать!
— В плане давайте ребята делиться?
— Ага. Хапкидо — искусство хапать и кидать.
— Ну, так нам все равно не утащить с собой все. Даже и вести некому.
— Э, что с тобой говорить! Раздать все — и босым в степи — так что ли?
— Нет, я такого не говорил. Просто ты вполне можешь выторговать взамен и нам что полезное…
— Говори, говори, льстун… Ладно, поедем БМП притащим. К слову — рад, что ты жив остался.
Ишь как!
Развозит еще пуще. Но если прикемарить — потом долго в себя не придешь. Потому как усталость тяжелая. Давящая. Это когда на машине катишь, и дрема нападает — то вполне двадцати минут вздремнуть хватит — а вот когда все тело устало, а не только мозг — тут минутами не обойдешься. А меньше четырех часов — спать без толку, только хуже будет. К тому же время гадкое — если на нас кто нападет — то, скорее всего сейчас.
На воздухе становится и впрямь легче.
Начинаем обход — и тут же сталкиваемся с нашими — пара саперов задерживает смутно знакомых мужиков. Двое тащат третьего — и в этом волочащемся я с мерзкой радостью узнаю "мужа рожающей женщины".
— Во, узнаете — этот? — спрашивает один из таскателей.
— Этот, сукота! Он самый.
Несколько удивляюсь, потому как двое — а это патрульные, бывшие у кухни раньше, бодро поворачиваются на 180 градусов и маршируют прочь от нас. Пока я думаю — что это они собрались делать — и мне даже приходят в голову дурацкие заумные мысли о камере предварительного заключения, трибунале и прочем воздействии Фемиды на того, кто меня хлестал железякой по каске, патруль повыше прислоняет задержанного к стенке здания, быстро отскакивает в сторону, а второй — коренастый, какой-то брезгливой короткой очередью перечеркивает моего обидчика.
Расстрелянный сползает по стенке — там как раз лежат двое упокоенных нами раньше зомби.
Коренастый закидывает автомат на плечо и подходит к нам.
— Яке жахлыве самогубство[9]… - ехидно это в его устах прозвучало. Он протягивает мне мою сумку. Надо же, вернулась.
— Спасибо.
— Тю, та нима за що!
Залезаю глянуть. Медикаментов поубавилось, да и в коробочке с ампулами — четырех не хватает. Вопросительно гляжу на коренастого. Тот уже без шуточек отвечает по-русски, но с очень внятным южным акцентом.
— Эта хнида сумку вывернула на землю, перед тем, как вмазаться — кохда собирали, что особо попачкалось класть в суму обратно не стали. Себе тож немнохо взяли, ну так — из пачканнохо же. И по ампуле тоже. Но мы ж — не бесплатно — коренастый уже без всякого юмора кивает в сторону напарника, поджидающего, когда убитый обратится и начнет вставать.
— И зачем вам ампулы? — туплю я. Вроде они-то на наркоманов никак не похожи.
— Спокойнее, кохда есть. Хоть и по одной на нос.
— Воевали? — до меня наконец доходит, что им ампулы нужны ровно для того же, что и мне — а именно обезболить при ранении.
— Было дело — коротко отвечает патруль.
— Чечня? — неожиданно спрашивает тот сапер, который седоватый.
— Ни. Я за мусульман воевать не буду — серьезно говорит коренастый.
Бахает выстрел. Что характерно — никто и не почесался — ни на очередь, ни сейчас.
Второй патрульный подходит к нам, с ходу просекает обстановку и начинает тянуть напарника в сторону, приговаривая, что пора вернуться к кухне, которую они ради ликаря покинули.
— Что скажешь, Крокодил? — спрашивает напарник седоватого.
— По мне так и их грохнуть надо б. Или проверить.
— Думаешь из УНСО мальчики?
— Не удивлюсь. Но хоть с принципами…
— А кроме Чечни украинцы где еще воевали?
— Везде. И в Карабахе и в Абхазии. Причем с обеих сторон… Ладно, живы будем — приглядим. Вы к слову — того мордатого не обыскали? — поворачивается ко мне сапер.
— Которого?
— Да вон — у стеночки лежит. Безрукий который — сапер показывает на упокоенного, бывшего при жизни охранником в этом самом лагере. Ручонку-то ему снесло из крупнокалиберного, потому и некомплектный зомбак получился.
— Нет. А надо?
Сапер по кличке Крокодил пренебрежительно фыркает носом, и идет, не торопясь к мертвецам у стенки.
— А что его Крокодилом зовут? Может, по именам познакомимся?
— Пока не стоит. Меня зовите Правилом — отвечает старший саперной тройки.
— ПрАвило или ПравИло[10]?
— Оба допустимы. Вот схему минирования мы так и не нашли, что печально. То, что мальчик показал — сняли, но не факт, что это все. Как бы с утра не потащили ущербных.
Крокодил тем временем подходит с жменей всякого барахла из карманов покойного охранника. Саша брезгливо морщит нос. Саперы уходят в палатку, но очень скоро выкатываются оба оттуда — причем, не долго думая, угоняют БТР.
Тот, который Руль — успевает махнуть с брони — дескать, обходитесь пока без нас.
Наверное, нашли, что искали.
— Счастливые люди — меланхолически замечает братец.
— Так мы тож счастливые — возражаю я, просто, чтоб не уснуть.
— С одной стороны — несомненно — так же меланхолически соглашается младшенький.
— А с другой?
— С другой… нет. Конечно, нам остолбененно повезло, что в самом начале остались живы. Упредить успели, кого могли, тебе люди хорошие сразу попались, мне тоже — если б не Миха — я б может, и умом тронулся. А у Михи психика — железобетон марки 600. Родители наши — в глухомани, надеюсь живы. Так вот глянешь на то, что в этом лагере творилось — особенно это понимаешь.
— Так в чем дело?
— В этом. Во всем этом. Какой везухой это назвать можно? Корапь-то потонул, а то, что нам повезло в шлюпке оказаться… Еще неизвестно, как оно окажется — братец и впрямь выглядит понурым.
— Да брось. Сказку Гайдара читал? Про горячий камень?
— А что, Гайдар еще и сказки писал? — удивляется Саша. Ну да, он же молодой совсем, не того Гайдара помнит.
— Не, речь про его дедушку. Так вот у него есть сказочка — типо вот лежит валун — на ощупь горячий — и мальчику становится известно, что если его раздолбать — то жизнь снова проживешь. Ну, мальчик идет к герою-революционеру — типо дедушко — вот иди разломай камень, а то ты вот и без руки и без ноги и без глаза и без зубов — а так жизнь проживешь заново.
— И что революционер?
— Не, говорит, на фиг мне это — чтоб опять и ногу оторвало и руку отрубили и зубы повышибали…
— Э, как всегда заковыристо… Проще-то, что хотел сказать? — иронизирует братец.
— Проще? Ну, вот с дедами нашими ты хотел бы временем проживания поменяться? Чтоб три войны, да коллективизации, да индустриализации? Или с отцом — охота поменяться временем проживания? Чтоб опять же пара войн, да блокада, да голод, да потом работа на износ на благо страны — и в итоге оказывается, что работал на страну, а присвоили себе все это сотня шустрых прохвостов? К фигам. Мне мое время нравится больше. Хотя и такое — оно нам досталось. Вот и нихьт ин ди гроссе фамилие клювен клац-клац.
— Ладно. Залез на своего конька. А я вот хочу рыбу половить, да в баньке попариться.
— Ну. Скоро уже народ просыпаться начнет — взопреем мигом. Токо так пропотеть — в минутку.
— Это да. Часа два — и начнется…
— О, Личный Его Императорского Высочества Принца Фернуапа Тридцать Девятого Четырех Золотых Знамен и Золоченого Бунчука с Хвостом и Брякалкой Именной Бронеход "Гордый Варан" — говорит Саша при виде нашего бэтра, волочащего за собой другую железяку.
Совершенно неожиданно первым с командирской машины прыгает Демидов — вот уж кого меньше всего ожидал тут видеть, так это нашего воспитанника из беспризорников.
— Ты-то откуда?
— А я с пополнением! — горделиво заявляет Демидов.
— Что Дарья тебя отпустила?
— Ну… почти…
— Гляньте, а он с винтовкой!
И действительно на плече у Демидова — малопулька. Вид у него забавный — с одной стороны вроде как побаивается. А с другой — как бы и самолюбованием занимается. Гордится мальчишка собой, явно.
— Вот сейчас Андрюха вставит тебе фитиля.
— Не. Он одобрил. Только звание такое присвоил, что не пойму.
— Это какое?
— Гаврос. Это что ваще? Че-то на Барбоса типа?
— Гаврос — удивляется Саша. — Греческое что-то?
До моей головы, наконец, доходит.
— Да не Гаврос. Гаврош наверно?
— Да, точно — Гаврош. Это — собака?
— Не это пацан такой был, беспризорник. Когда в городе Париже пошли уличные бои — воевал как зверь. Так что все в порядке — почетное погоняло. Ну, то есть звание.
— А, ну тогда — ладно.
Бывшая "Надежда группы" успокаивается, видно опасался попасть снова в глупое положение. А так не стыдно — свой брат, пацан такой кульный…
Шум в ушах все- таки сильно мешает. Надо ж, как меня этот чертов наркоман уделал. С другой стороны — неудивительно. Ради кайфа нарк пойдет на любое преступление, ему и себя не жаль. Что забавно — я ж своими глазами видел два эксперимента, после которых словечко "кайф" стало для меня синонимом слова "смерть".
Известно, что у любого живого существа самое главное — это его жизнь.
Но не всегда.
Я-то прекрасно помню эти довольно интересные эксперименты по поводу приоритетов.
Антураж — клетка с полом, по которому проведен ток. Когда крыса идет по полу — ее бьет током. Ток можно регулировать — вплоть до смертельного уровня. Есть два безопасных островка — на торцах клетки, там током не бьет. Крыса располагается на одном конце, а на другом размещается что-то важное для крысы.
Еда. Крыса идет к еде и ее шарашит током. В конце концов, при повышении силы тока крыса предпочитает сдохнуть от голода, но не получать разрядов.
Вода. Тут силу тока надо увеличивать — от жажды крыса помирать соглашается только под более сильными разрядами. Потому как без воды крыса живет не дольше суток, обмен веществ у нее ураганный.
Детеныши. К своим новородкам крыса-мама прет, невзирая на любой ток. Плевать ей на ток, когда голодные детеныши пищат. Как пишут в романах "только смерть могла остановить ее".
Понятно с приоритетами? Так вот оказывается, что если сочетать этот эксперимент с известным вживлением в мозг, а точнее в центр удовольствия электродов — крыса давит на клавишу и получает кайф, то такой кайфующей крысе похрену и еда и питье и детеныши.
Ее ничего кроме собственного кайфа не интересует, и кайфует она аккурат до смерти — которая из-за пропажи интереса к жратве и питью наступает через сутки…
Вот я и вижу, что нам старательно вколачивают, что самое главное в жизни — это кайф… Крыса с детенышами и клавишей так перед глазами и стоит.
Вроде бы становится светлее. Или из-за фонарей на технике? И вроде бы уже глаз различает, что техника — зеленого цвета и даже детальки всякие. Или все же фары?
Народу становится еще больше — начвор обратно приехал.
Первым делом они сцепляются с Ильясом.
Нашему командиру уже не понравилось, что саперы утрюхали на коробочке, то, что начвор увел самую мощную нашу единицу — понравилось еще меньше. А тут начвор нагло налагает лапу на большую часть благоприобретенной нами техники. Этого Ильяс вынести не может.
— Начвор, эти мукти бхукти[11]здесь не проханже! Я тебе не девадаси[12]! Мне такие майтхуны[13]нахрен не нужны! Техника была брошена, мы ее взяли с боя, при проведении этих, спасательных работ. А тут ты такой красивый нарисовался и говоришь, что нам хватит трех БТР, а на остальное лапу накладываешь?
Оппонент оказывается тоже не прост.
— Ну а я — не сурасундари[14], а офицер. Есть приказ по Кронштадтской базе — а полномочия мои тебе от Крепости известны, но можешь и уточниться. Поэтому не надо мне тут — и майор широко ухмыляется — майтхуны показывать. Все четко и просто — на охотничью команду с прикомандированными — три БТР. И все. А то хитрый какой — нахапал полну попу огурцов и по-хинди говорит.
К нам подходит несколько прибывших с начвором мужиков. Зам. Михайлова — медлительный, вальжный неторопливо выговаривает:
— Это тебе повезло, что их Старшой в больницу попал. У того еще хлеще было, по принципу:
Сел паром на мели — три рубли.
Сняли паром с мели — три рубли.
Поели — попили — три рубли.
Итого: тридцать три рубли…
Начвор морщится.
— Я в курсе. С самого начала. Так вот — какие неясности?
— Дакаити[15]просто откровенный! — продолжает Ильяс.
— Чья бы корова! Нам еще отмазываться от армеутов придется. Они почему-то эту технику своей числят. Да, к слову — я и Старшого предупредил. И от него добро получено.
Ильяс пышет жаром. Но последнее его сломило, машет рукой.
— Не унывай, дружище — задушевно произносит Михайловский заместитель, помни:
"Судьба играет человеком,
Она изменщица всегда!
То вознесёт его высоко,
То бросит в пропасть без стыда!"
— Да ну тебя к Иблису, мораль мне читать.
— Ты не ругайся, ты детальки-то верни. И боекомплект попяченный — спокойно усмехается вальяжный.
— Какие детальки? Какой боекомплект? — искренне хлопает глазами Ильяс.
— Детальки такие — металлические, боекомплект — опять же такой — металлический. Ты же жук хитрый вторую БМП разоружил, а?
— Не бросать же так было! И все равно — с какой стати мне вам все отдавать?
— С такой. Из чистой любезности. Вот, например, мы твою семью охраняем совершенно бесплатно. Или вот, например, поедешь ты на БТР мимо армейских — а они по тебе не пальнут. Неплохо, а?
Мне уже надоел торг, да и смысла в нем для меня лично нет. Ильяс, я надеюсь, выторгует все что можно. Может даже — и что нельзя, но очень хочется. Другое дело, что сейчас явно будет решаться — что будем делать дальше, а это полезно знать из первых рук.
К беседе присоединяется и еще несколько человек — и наших и новоприбывших. В кучку камуфлированных айсбергом впихивается белая туша повара — вместо тощенькой девочки своей персоной явился.
Начвор обрывает торгованский спор.
— Все, закончили! Итак, для всех сообщаю следующее: Ситуация сейчас критическая.
— Первая задача — учет находящихся здесь людей. Потому здесь, здесь, здесь и здесь — он тыкает пальцем в схему — будет вестись запись беженцев и выдача временных удостоверений. Один такой пункт — будет у вас тут — в палатке медпункта. Всего территория делится на 4 сектора — по номерам, помимо директора Завода (так решили назвать коменданта лагеря, чтоб без ассоциаций) — еще старшие по секторам. Наш сектор — второй, я назначен базой старшим второго сектора.
Он оглядывает нашу небольшую толпу. Потом продолжает:
— Второе — из находящихся здесь людей выделять сразу тех, кто может оказать помощь — пока в хозяйственном плане, потом в охране — после соответствующей проверки. В дальнейшем — особо тщательно отбирать специалистов важных для нас профессий. Это понятно? Хорошо.
(Конечно хорошо, думаю я про себя. Наконец-то какая-то ясность).
— Третье — любое недовольство — пресекать без соплей. За бандитизм, воровство, грабеж — при неопровержимых уликах — сразу к стенке. Смотреть за рикошетами и помнить, что некоторые стенки пулей прошибаются.
— Четвертое — выделить лиц подозрительных, скандальных, ленивых, бесполезных, короче говоря — тех, от кого будут проблемы и головная боль. Руководителям подразделений и начальникам патрулей дано право задержания — вот здесь будет КПЗ.
— Пятое. В течение пары часов ожидается прибытие трех пожарных машин — в роли водовозок. Еду уже подвезли. Вопрос доставки с берега до лагеря решается — но не хватает грузчиков. Сейчас идут переговоры с армейскими, сделавшими на Таллинском свой опорный пункт — на магазинах. (Сердитый взгляд на надувшегося Ильяса). Полагаю, что они оттуда подбросят еще что-нибудь, им проще — погрузчики есть. Если не будет чего-нибудь особо гадкого — во второй половине дня с продовольствием проблема решится в целом.
— Шестое — кухни сейчас разворачивают дополнительно — по паре кухонь на каждый сектор. Начальник кухонного отряда здесь?
Повар — толстяк недоуменно оглядывается, потом до него доходит — почему на него все уставились.
— Я собственно просто готовил и все, с помощником…
— В таком случае — с назначением — потом подойдете ко мне, после сбора.
Продолжаю. Размещаться беженцы пока будут по остаточному принципу — где смог, там и пристроился. Вопросы?
— Помывку производить будем? — спрашивает одна из медсестер.
— Нет, нам просто не хватит воды. Пока только для питья есть. Даже умыться им нечем будет.
— Где туалеты? — уточняет вальяжный.
— До захвата власти в лагере святошами уже были организованы сортиры Мы и Жо. Так что там — если потребуется — все — таки людей сильно поубавилось — накопаем еще. Все равно вся территория — как один большой вокзальный туалет пока.
— Почему сразу не раздать оружие тем, кто его может носить? Тут же вроде есть склад.
— Вопрос преждевременный — враг хитер и коварен, как совершенно справедливо говорилось раньше. Оружие выдавать будем только после тщательной проверки. Инфильтрация публики в лагере врагом очень вероятна. Да и преступный элемент наличествует. Не для посторонних ушей — кроме нападения на Доктора было еще минимум четыре таких происшествия с нашими людьми — в итоге у нас трое убитых и один легко раненый. Пропало два автомата. Вот и смотрите сами. В двух случаях нападавшие не ликвидированы. Так что — имейте и это в виду.
— К кухне фургон нужен для продуктов. Растащат ведь — резонно замечает повар.
— Учтем. Только где тут фургоны возьмешь, искать надо.
Решаю, что пора влезть.
— Фургоны тащ майор есть совсем рядом — на АТЭП — там много дальнобойщиков стоит. А идею разместить пункт переписи в медпункте считаю неудачной — у нас и так с утра толпа народа будет, пока в очередь построим — запаримся, а тут еще толпа на переписку…
— Вот кто к вам за лечением идет — пусть сначала регистрируется. Как в любой поликлинике — сначала очередь — регистратура, потом — очередь — доктор. Медпункт у нас получается один, так что лучше всех хворых собрать тут.
— Есть угроза эпидемии, если их тут складировать. И указатели нужно развесить, что где находится, вообще информационное обеспечение…
— Не учи ученого, съешь слона печеного. Это из уважения к вашей гуманной профессии пословицу изменил. Цените — поворачивается ко мне начвор.
— Ценю. Вопрос остался.
— В печатне вовсю корячатся. И утром сюда журналюг пригоним. И бахил не дадим… Еще вопросы?
— Охрана как обеспечивается? — интересуется практичный Андрей.
— Внешняя — неплохо. И посты и патрули и опорные пункты уже работают. Внутри пока не контролируем толком, так что сегодняшний день решающий.
— Что с эвакуацией?
— Пока эвакуация запрещена. Рассказывать долго не буду, но без предварительной работы соответствующих наших работников с эвакуированными — эвакуацию не проводить. Это приказ.
— С первой кучей народа в Кронштадт, похоже, въехали нежелательные элементы? — осеняет пулеметчика Серегу неожиданная догадка.
— Пока не имею права отвечать. Потом все доложат. Пока — бдительность и еще раз бдительность…
— Очень уж, знаете, это еще в старые времена надоело. А в итоге все просрали, извините, конечно — бурчит повар.
Начвор вздыхает.
— Имели место перегибы на местах. Но говорю я как раз обоснованно. У нас — три трупа за ночь. Это непозволительные потери. Все, прошу по местам. Где ваши водоносы устроились?
Повар объясняет и начвор быстрым шагом с сопровождающими его лицами покидает наш медпункт.
— Я слышал, на вас напали? Наркоман? — уточняет пунктуальный повар.
— Да, вон валяется — показываю рукой.
— Ага… Ну отзвуки той войны мы еще долго будем слышать — кивает повар…
— Это вы о чем, Федор Викторович?
— Пока Китай остается нацией наркоманов, нам не стоит бояться того, что эта страна превратится в серьезную военную державу, так как эта привычка высасывает жизненную силу из китайцев — сказал британский консул в Китае Джефф Херст в 1895 году.
Против Китая велись опиумные войны, против нас — героиновая, разница невелика. Производство зомби несколько иной модификации. Причем под флагом настоящей свободы. Не будь рабом государства, семьи и условностей, а будь рабом наркобарыги. Вот истинная свобода, черт бы их всех побрал. А скажите — поспать у вас часок в бронетехнике можно?
— Ильяс, как у нас с бронетехникой?
— БМП отдаем обе, МТЛБ — тоже пару, себе оставляем три БТР и маталыгу — под твоих раненых. А еще он дает соляру и боезапас, плюс — мирные отношения с армейскими. И еще по пустякам всякого рахат-лукума получим. Я — велик, могуч и силен и затмеваю собой Луну и Солнце!
— Причем одновременно!
— Ага! Видишь — вот он я — а солнца с луной — йок[16].
— Ребята говорили — по кольцевой объездной уже не дают на гусеницах кататься. В трех местах уже жестко стопят.
— Да кто ж броню остановит — удивляется Гаврош Демидов.
— Да другая броня, кто ж еще. С большим калибром. Но вообще — это разумно…
— Ладно, потом махнем маталыгу на что другое. Повару — наш салам — спать можно вон в той маталыжке, там как раз медсестрички дрыхнут. Вы смотрите, не обидьте их!
— Вон там? Отлично. А в плане обидеть — боитесь, что задавлю кого тушей, когда ворочаться начну? — опять уточняет повар.
— Нет, конечно, ладно, проехали — замял вопрос Ильяс.
Санинструктор в палатке опять дремлет на стопке касок.
— Ишь, чего натеял, поросенок — киваю я на него Андрею.
Андрей удивляется.
— Это я такую сидейку сделал. На ней и ногам отдых и не разоспишься, как раз для дежурства. У нас так все время делали.
Упс… То есть — ой!
Вот — через столько лет — и оказалось, что чудак за немецким пулеметом просто имел над собой толкового фельдфебеля. Надо же…
А мне сейчас надо думать. Изо всей силы. Потому как скоро утро.
Ильяс на маталыге укатывает опять же на поиск — взяв двух санинструкторов, заодно Вовка натаскивает небритого сапера по имени Васек — тот когда-то учился ездить на такой штуковине, но практики не было, а сейчас самое время освежить навык. Саперы вернулись довольные — по их мнению, все подозрительные участки и обнаруженные по схемкам минные поля ликвидированы. Где — просто поснимали, где — раздавили мины буксируемым корпусом БТР. Шустеры изолированы, ворота подозрительных цехов подперли всяким разным тяжелым, так что если нет особо поганых фугасов — то уже куда как легче.
У меня же особо похвастать нечем. Конечно сам факт наличия медпункта и медиков — уже здорово людям поднимает настроение в таких ситуациях, а уж если еще и пилюли какие-нибудь дают — так вообще праздник. С другой — мне невозможно толком тут заниматься диагностикой, и с эвакуацией полный швах. А это — этапность в лечении — главное на данный момент. И если заразные больные будут — то тогда все еще хуже.
— О, точно, я видел такие — шар — стулья — японцы придумали, когда оказалось, что на обычных стульях старательные работники наживают остеохондроз, геморрой и прочие радости — вспоминает начитанный Саша.
— И чем кончилось? — интересуется Андрей.
— А оказалось, что с остеохондрозом и геморроем справились, зато производительность труда упала. Японцы и решили, что уж лучше работник с остеохондрозом, чем такое…
Но мне сейчас надо судорожно вспоминать, что можно сделать в такой ситуации.
Когда человек думает — у него больше шансов выйти победителем.
Меня в пионерском возрасте очень поразил рассказ приглашенного к нам в класс ветерана. Сначала, как и положено всякому ветерану он долго трендел эту отвратительную лабуду "развивая успех 10 ордена Расула Гамзатова По колено Сине Морепереходященской дивизии в направлении на Бирюлево-Товарное 67 ордена Переходящего Красного Знамени стрелковая армия заняла высоту 33,6 и т. д. и т. п." то есть то, что так любят мемуаристы и отчего тошнит любого нормального человека, а уж детей в особенности. (Кстати, я давно замечал что ветераны стесняются рассказывать о себе, предпочитая рассказывать красивости в духе официальной пропаганды. За это надо сказать спасибо паскудам — пуристам из ГЛАВПУРа.)
Итак, оттрендев свое с явным облегчением ветеран собрался уходить, но тут я его спросил: "А за что вам дали "За отвагу"? (Мой дед мне говорил, что это была серьезная награда, сам он ее за форсирование Свири получил.)
Ну, ветеран мялся-мялся, потом рассказал, что его послали подавить огневую точку — пулемет в ДЗОТе[17]на горушке. Он до амбразуры ползком добрался, а дальше что делать — неясно. (Видно не слыхал про Матросова.)
Немцы лупят очередями, а он лежит. И товарищи его по роте — тоже лежат, головы не поднять.
Гранату в амбразуру не сунешь — сделана амбразура грамотно, с отбивками, из ППШ тоже с пулеметом не поспоришь.
Вот он и закинул шинелью амбразуру. Тут от шинели так клочья полетели, что он ее от греха пришпилил ножом и полез выше. Немцы, было, сунулись занавеску эту снять, но он им этого сделать не дал, так и лежал на крыше ДЗОТа и стрелял, пока наши не подоспели. Пулеметчику-то без разницы, что ему закрыло видимость — тело Героя Советского Союза или драная шинель, если ему сектор обстрела закрыли глухо — мало от его пальбы толку.
Высотку взяли. Наградили солдата медалью, а старшина долго ему голову грыз за испорченную шинель.
Потом удалось махнуть у кого-то (с мертвецов старались не брать, была плохая примета, поэтому когда менялись, то произносилась ритуальная фраза: "Ты не думай, это с живого (Вариант — это моя собственная)" Ну так или нет, а примету обходили.)
А фрицев в блиндаже оказалось всего несколько человек. Потом они так нагличать перестали, вставили им ума, уже прикрывали свои огневые точки с флангов.
Вот и мне тоже извернуться придется.
И с карантином что-то думать.
Коллеги говорили — ОРЗ пропали как класс, а вот дизентерия — никуда не делась. Цветет бурно — только у армейских, чей карантинный лагерь мы видали по дороге — таких больных несколько сотен. А это пустяк только для того, кто такого пациента вблизи не видал…
И будет у меня тут как в Ветлянке — станице, ставшей символом неразберихи, паники и смерти. Хотя тот же адмирал Федор Федорович Ушаков — задолго до трагедии в Ветлянке самостоятельно отработал простые и четкие правила борьбы с эпидемией.
Когда чума началась в Херсоне, где как раз был кавторанг Ушаков — он свою команду разместил на берегу поартельно — в камышовых шалашах — палатках. Если в артели заболевал человек — его помещали отдельно — в шалаше на 1 персону. Артель же расселяли по нескольким новосделанным шалашам, а общий — ставший заразным — сжигали. Таким образом больные изолировались и лечились (а не просто бросались, как в той же Ветлянке, где при осмотре больницы среди 70 трупов обнаружена только одна живая казачка), здоровые не контактировали друг с другом — токо внутри артели и бригады, а зачумленное жилье ликвидировалось. Тогда не знали, что разносчики — блохи с зачумленных крыс, но крыс Ушаков тоже изводил, блюдя чистоту и на берегу. В итоге в его команде чума кончилась на четыре месяца раньше, чем у других и потери оказались минимальны настолько, что никто в это не мог поверить.
Ладно, пока пугаться рано. Надо продрать глаза и подготовиться к наплыву пациентов.
Продрать глаза помогает то, что приносят воющего раненого.
— Что с ним? — спрашивает втаскивающих носилки мужиков братец.
— На мине подорвался!
Братец присвистывает. С трудом подавляю такое желание и с выражением гляжу на сидящего неподалеку сапера по прозвищу Крокодил. Тот багровеет и подскакивает к носилкам.
— Ээээмгм! — почему-то говорит сапер, глянув на раненого.
Странное вступление. Впрочем, и у братца физиономия выражает интересную гамму эмоций. Носилки ставят на пол. Оглядываю раненого. Мне тоже кажется несколько странным то, что я вижу.